- Ты не пришел, - негромко говорю я и тут же срываюсь в крик. – Ты, мать твою, не пришел!!!
- Слушай, «Истерика» была закрыта утром….Там никого не было..
- Пит…- глухо выдыхаю я, и понимаю, что бесполезно спрашивать у него «что происходит?», глупо просить «не оставляй меня, Пит!»
Он мне никто. Мы просто бухаем в баре «Истерика». Мы просто вместе шляемся по улицам в рабочее время.
- Сколько кофе ты уже выпила за сегодня?
- Ну….чашек пять…..
Пит смотрит на меня внимательно и, разумеется, не верит.
- Двадцать, - сознаюсь я.
Пит бьет меня по лицу.
- Почему ты так беспокоишься за меня, а? – спрашиваю я.
- Потому что мне будет не с кем курить, если что…
А потом ты приходишь еще реже. Я не знаю, может, ты бросил курить? Последний раз ты провожал меня с работы в этот вторник, когда начальник оставил меня после работы доделывать все накопившиеся отчеты. А я как полная дура, вместо того, чтобы уйти минут через пятнадцать после него, и в самом деле сидела и доделывала.
Мы шли в первом часу ночи по проспекту, заваленному тайно прокравшимся в город снегопадом, и орали песни. Ты орал просто так. Потому что пока я корпела над этими долбанными отчетами, ты уже успел выпить и тебе просто весело.
А я орала, чтобы быть хоть чуть-чуть похожей на тебя. Я орала, чтобы разогнать от себя тот страх, который стал подступать.
Кстати, да. Я же устроилась на вторую работу. Теперь днем я сижу в этом дурацком офисе, а ночами обрабатываю фотографии для музыкального журнала. Брэнниган помог пристроить меня к ним в бильд-отдел.
Очень забавно, знаешь, оттирать тебе блевотину с пиджака, а потом замазывать синячки и придавать лицу здоровый цвет в фотошопе.
Мой начальник смотрит на меня с удивлением.
Я стала ходить на работу. Он даже спросил, что у меня случилось. Истерически смешно, правда? Что у меня случилось, что я стала ходить на работу?
А мне стало страшно. Я окончательно поняла, что явно вышла покурить, когда произошел какой-то важный сюжетный поворот. И теперь мне нихрена не ясно.
Все что я сумела осознать, придя в банк, что билет до Стокгольма при таком раскладе мне придется покупать уже в следующем месяце. А мне почему-то отчаянно не хочется этого делать.
Теперь я работаю на двух работах. Теперь я не сплю. Теперь у меня все время болит голова. И я перестала ходить к кардиологу, потому что, боюсь, его самого хватит сердечный приступ при взгляде на мои анализы.
Мне теперь почти некогда бухать с тобой, Пит, наверно, поэтому ты стал заходить реже…
Главный бармен «Истерики», похоже, в отпуске и теперь по утрам просто холодно. Просто холодно и хочется спать.
В четыре утра я ненавижу этот мир. В четыре утра у меня раскалывается голова, болят глаза, и окно фотошопа растворяется на экране, потому что я не могу сфокусировать взгляд.
Я проклинаю все.
Мне хочется добавить этим лицам не румянца, а мертвой бледности. Мне хочется сделать им черные дыры вместо глаз. Отверстия от пуль в висках.
В пять утра мне звонит Брэнниган и говорит, что он поймал эту старую шлюху удачу и оттрахал ее по полной. Ему подкинули чертовски интересную информацию.
Прямо сейчас в баре одной гостиницы Том Йорк нажрался какого-то дерьма и едва не сдох.
- Господи, а он еще был жив? – переспрашиваю я.
А Брэнниган продолжает восторженно вещать мне в трубку.
- Я уже на месте, и пока я один! Детка, скоро я перешлю тебе фотографии, быстро обработай их и скинь мне обратно. Как ты понимаешь, желающих много. Но вообще вот ведь он мудак, кто же, ****ь, подыхает к утру, когда все тиражи уже напечатаны. Ладно, детка, я тебе еще позвоню.
Мне плевать на тиражи и на Тома Йорка.
Я просто понимаю, что вообще сегодня не лягу спать.
И я засыпаю на работе. Прямо в офисе. Прямо за столом. Когда меня будит начальник, я понимаю, что сейчас он попросит написать заявление об уходе. Но он просто говорит: «Идите домой».
Но вместо получаса я еду домой полтора часа, потому что засыпаю в метро и уезжаю до конечных станций.
Да нихрена мне уже не страшно.
И мне плевать, что я ничего не понимаю.
Это все просто усталая истерика.
Интересно, отцы убивают своих детей? Родителей, ведь, правда, не выбирают.
Нет, ну вот и скажите, зачем вы меня удочерили, а? Потому что, на самом деле, раскаялись, что оставили меня сразу после рождения? Потому что вам стало больно смотреть на меня? Потому что решили спасти и зажить счастливой семьей? Потому что замаливаете грехи прошлого? Или я, мать вашу, какой-то ценный экземпляр, за перепродажу которого председатель миропорядка обещал вам неплохие деньги? На которые ты, папочка, купишь себе еще один новенький «Менсон»?
Я хочу прижать их стене, я хочу наорать на них, я хочу позвонить прямо сейчас и спросить «что, черт возьми, все это значит!?», но я знаю, что они не возьмут трубку. Пока. Еще. Уже? Это конец начала перед бесконечным спокойствием, или начало конца перед безнадежной истерикой?
Ладно-ладно, спасибо, хотя бы за смс.
И хватит называть меня нервной. Это наследственность.
Дома у меня на автоответчике снова сообщения от Алекса. На автоответчике, который он прислал мне в подарок, после того, как узнал, что я выкинула прежний.
“Come on home…..Don’t be scared…” и гудки.
“Tell me where did we go wrong…” и гудки.
“Leave this academic factory…You will find me in the matinee…” и гудки.
Я смотрю на этот черный маленький ящик и хочу раскрошить его. Опять. Снова. Тысячу раз. Но я не делаю этого. Я знаю, что Алекс все равно пришлет новый. И я все равно его подключу. Господи, Капранос, на что я тебе сдалась опять, а? Да разберись ты с собой сначала. И не думай, что со мной легче будет. Не будет. Мне не будет.
Мне хочется выкинуть все и пролежать вечность в тишине под подушкой.
Я лежу там в легком забытье всего пару часов и снова принимаюсь за работу.
Звонит Пит и говорит, что ночует сегодня у меня. Он не спрашивает, как я себя чувствую, какие у меня планы. Он просто говорит, что придет с виски ночью и вешает трубку.
В два часа ночи я слышу шум в коридоре. Я не отвлекаюсь от компьютера, пусть сам идет на кухню, пьет свой виски, что хочет делает.
Я слышу, что шаги из коридора приближаются к комнате, я говорю, не глядя «Привет, Пит», оборачиваюсь и ору на всю квартиру.
На пороге комнаты стоит Алекс.
Больше я испугалась бы, только если бы увидела там Джарвиса. Если бы он пришел ко мне в два часа ночи, после того, как не приходил столько времени, и даже не звонил, я бы заподозрила неладное.
- По-прежнему забываешь запереть дверь на ночь….- тихо говорит он.
Это все невозможно. Это все просто невозможно.
Трое отцов, ****ь, и никакого порядка в семье.
Сейчас придет Пит и я хочу, чтобы они поругались. Чтоб они орали, перебудив мне всех соседей. Чтоб приехала полиция и забрала нас участок.
Или нет.
Сейчас придет Пит и я хочу, чтобы они трахнулись. Отъебали друг друга прямо здесь, на полу, пока я буду делать губки Лили Ален более ровными.
И свалили потом оба нахрен.
- Алекс….
- It will be whatever it is you're looking for…It will be whatever it is your need…It will be better even though I know you're not sure….
Господи, о чем он?! О чем?! О чем они все приходят и говорят мне, вместо того, чтобы просто подарить программку всего этого спектакля с краткой аннотацией. Или хотя бы навигатор.
Пит присылает смс, что сможет придти только утром.
Я хочу сказать ему: «Алекс, каждый из нас всегда будет спасать собственную задницу. И только. И мы никогда не поможем друг другу».
Я хочу сказать ему: «Алекс, и без тебя все так запутано, что не лезь лучше во все это…Вот правда, не лезь…»
Вместо этого утренним рейсом мы улетаем с ним в Берлин, а я оставляю так и не пришедшему Питу записку, чтобы он позвонил мне на работу и сказал начальнику, что в Лиссабоне у меня родился племянник, и мне пришлось срочно ехать туда.
Пока мы летим в самолете и Алекс спит, привалившись ко мне на плечо, а я смотрю в иллюминатор, прижавшись лбом к стене, я думаю, что когда мы приземлимся, и пойдем в кафе, я все ему расскажу. Я буду рвать бумажные салфетки на мелкие кусочки, накалывать их на зубочистки, плакать, дрожать, утыкаться ему в плечо, но я все ему расскажу.
Я куплю немецкую сим-карту, я позвоню своему начальнику и скажу, что он тупоголовый мудак, я позвоню Брэннигану и скажу, что он моральный урод, я не поленюсь позвонить всем, кого я знаю и сказать, что я ненавижу их.
Потом я напьюсь виски и скажу Алексу, чтобы он отвез меня в Стокгольм.
Наверно, я зря боюсь. Наверно, самое время.
И вот, пока мы сидим, в этом долбанном кафе, в котором мы просидели уже бесконечность в прошлой жизни и ждем завтрака, Алекс вдруг говорит:
"If you have some sort of secret....If you need someone to tell...You can tell me, because my memory always fails. I will forget and your secret will remain"
Я смотрю на клерков, которые пьют кофе, внимательно изучая новый "Spiegel", на голубей на площади, слушаю Алекса и понимаю, что ничего ему не скажу.
Никогда.
Я не напьюсь виски и и мы не уедем в Стокгольм. Мне и из Берлина-то хочется поскорее убраться.
Но мы сидим, едим этот завтрак и я бессмысленно улыбаюсь, выслушивая его треп о Терри Вогане и каком-то мальчике из Южного Уэльса.
Когда Алекс отходит в туалет, я пишу смс Питу:
"Забери меня"
Он отвечает быстро:
"Твой начальник назвал нас психами долбанными. Том Йорк и вправду сдох. И да, твои отцы искали тебя".