Завещание Тагора

TAGORE'S TESTAMENT (Jaico Books, 1980, Trans. by Indu Dutt) (Перевод В.И.Постникова)


Я не стремлюсь к забвенью или к смерти -
       я хочу жить среди людей;
среди цветов и солнечного света,
в сердце всех живых существ
       я ищу себе место.

Неустанна игра Жизни на земле:
бесконечны волны встреч и расставаний,
       смеха и слёз.
Слагая песни из горя и радости,
       я хотел бы соткать их бессмертные нити.

Но если мне не удастся, -
       позвольте, я просто побуду средь вас
Пока жив, и спою вам песни-цветы;
А вы соберите их утром и в полдень.
Примите с улыбкой их. Ну, а затем,...
       отбросьте, увядщие, без сожаленья.



ОТ ПЕРЕВОДЧИКА (с английского на русский)

С первых же стихов, прочтенных в этой небольшой книге, я понял, что это замечательный английский перевод, наиболее близкий духу поэзии Тагора из всего того, что я читал прежде. Меня поразила точность и краткость формулы стихов, соединивших глубокую восточную философию и лаконичность английского стиха. Любая искусственно введенная рифма (чем грешит большинство ранних переводов Тагора на русский язык) сразу же разрушила бы внутреннюю гармонию стиха и метафоричность.
О чем бы ни говорил Тагор в своих стихах, они всегда обращены к Богу. Вот почему, нам иногда кажется, что это вовсе не стихи, а молитвы. Они побуждают наше воображение, концентрируют ум и укрепляют душу. Они, поистине, божественны.

Моей задачей было не нарушить этой божественности, как можно ближе придерживаясь английского перевода, выполненного великолепной переводчицей Инду Дутт. Я искренне надеюсь, что неизбежные потери, вызванные двойным переводом, в какой-то степени, компенсируются моим стремлением сохранить дух Тагора для русского читателя.


В.Постников
1990


ПРЕДИСЛОВИЕ ПЕРЕВОДЧИКА (с английского на русский)

На протяжении последних 17-и лет я неизменно возвращался к стихам Тагора и получал новый заряд душевной бодрости. Опубликовать стихи мне не удавалось, но я не прекращал попытки, понимая, что его стихи нужны людям в этот непростой и тяжелый период истории.

В его стихах раскрывается сила поэзии, способная противостоять депрессии, от которой очень мало на свете лекарств. В этом мире разочарование подстерегает нас на каждом шагу, легко потерять ориентиры, приняв желаемое за истинное. Рано или поздно, человек начинает искать утерянные идеалы, и в этот момент ему нужна поддержка. Стихи Тагора, их глубокая медитативная образность, его вера в единство божественного начала в человеке и природе возвращают утерянное чувство святости.

В.Постников
2007



       1.

       Ты смотришь через окно моего сердца
       туда, где солнечный свет.
       Ты, сидящий за моими глазами,
       смотришь со мной вдаль.
       Мне кажется, что взгляд твой
       вобрал в себя виденья дней и ночей
       и принёс моему сердцу
       беспредельную песнь голубого пространства,
       чистый жест тишины.


       Меня поражает сегодня, как много Ты видел,
       как дальше Ты видел берегов моей памяти;
       Ты был свидетелем многих веков и народов,
       Ты растворился во взглядах людей,
       Ты затерялся в толпе,
       и Ты - в одиночестве.
       Эти виденья оставили дрожь во Вселенной -
       в бритве травы, в каждом мгновенье,
       в низких кустарниках
       со сверкающими канделябрами листьев.
       
       Вы должно быть видели
       в сумерках, в тишине,
       при свете безымянных звезд,
       любимое лицо Того, кто вечно меняется,
       от одной жизни к другой,
       скрываясь всё в новых и новых масках.


       Вот почему, по всему миру сегодня,
       союз с Тобой и вечные расставания
       пульсируют с огромной силой,
       почти с болью.
       Вот почему, то, что Ты видишь -
       сокрыто от взоров,
       то, что не видишь - у всех на виду.
       Вот почему, в запахе летних цветов,
       в дуновении ветра,
       слышится шепот тревог и надежд --
       он заполняет пространство лесов;
       он – это слово веков,
       обменявшихся взглядом.



       ТЫ, СИДЯЩИЙ ЗА МОИМИ ГЛАЗАМИ...

       Меня попросили написать автобиографию. Я не хотел бы много говорить о своей скромности – здесь это неуместно, однако вынужден признать с самого начала: лишь немногие обладают способностью описывать свой жизненный путь – и мне кажется, я ей не обладаю. Hо это не имеет особого значения, так как я не вижу какую пользу можно извлечь из подробного описания моей жизни.
Поэтому я опущу детали и расскажу, как моя жизнь нашла своё выражение посредством поэзии. Если в процессе рассказа, я, возможно, слишком часто буду обращаться к своему 'я', искренне прошу моих читателей простить меня.

       Когда я оглядываюсь назад и пытаюсь проследить свою долгую непрерывную работу над стихами, одна вещь становится особенно ясной: я не имел над поэзией никакой власти. В начале мне казалось, что я несу за нее ответственность. Hо сегодня я знаю, как это далеко от истины. В стихах скрывался главный смысл моего творчества. Что это был за главный смысл, я плохо себе представлял. Не сознавая Высшего Поэта, я продолжал прибавлять один стих к другому. И все же, какими бы ограниченными ни были мои стихи, вскоре я стал понимать, что их превосходит одна общая неуничтожимая идея, проросшая через все остальные. Годами позже я написал:

       Как называется эта вечно новая игра,
       Которую ты заводишь со мной,
       Когда Тебе весело?
       Что бы я ни пытался сказать –
       Ты запрещаешь мне говорить.

       Живя внутри у меня,
       Ты срываешь слова с моих губ,
       Ты произносишь речь моими словами,
       Ты сочиняешь свою собственную мелодию.

       То, что я хотел сказать –
       я, кажется, уже забыл.
       Я говорю только то, что Ты мне подсказываешь.
       В потоке песен я потерял из виду берег,
       Мой корабль несется в неизвестность.

       Я вижу одно определенное правило в законах Вселенной: оно не позволяет приуменьшать значение Преходящего, Hастоящего. Оно не разрешает Hастоящему знать о том, что оно лишь шаг в бесконечном ряду последовательностей, но заставляет его поверить в самодостаточность существования. Когда дерево расцветает, мы думаем что цветы это конечная цель – так они прекрасны, так сладок их аромат. Они кажутся наивысшей реализацией вечно работающего и цветущего леса; тот факт, что они – лишь инструмент для завязи и созревания плодов, скрыт от нас. Они радуются и горды Hастоящим, мысль о Будущем не довлеет над ними. Затем, глядя на плоды, мы думаем: вот достижение цели! Истина, заключающаяся в том, что созревание семян во чреве плода имеет своей целью возрождение дерева, в этот момент скрыта от нас. Таким образом, Природа даже во время провозглашения законченности цветка в цветке, плода в плоде, ненавязчиво и упорно ведет нас вперед к дальнейшему развитию единой и неразделимой судьбы.
       Я вижу, что такой же вселенский порядок существует и в моей поэзии – по крайней мере, так я её воспринимаю. Сочинив стих, в первый момент мне казалось, что я достиг цели.
       Доводя стих до совершенства, я получал огромное удовольствие. У меня не было сомнений, что я сообщил ему свой собственный смысл. Hо сейчас я вижу, что мои стихи были инструментом. Они сообщали непредвиденное – о чем сами не знали. Рядом с их автором сидел ещё один Сочинитель, которому будущий смысл был очевиден. Играя на флейте, мы можем вызывать определенный звук своим дыханием. Hо кто строит мелодию? Каждый выдох создает некий звук, но это еще не игра. Hа флейте играет Он – тот, кто знает все мелодии и гармонии; без Его знания ничего не возникает.
       
       На пороге своего дома
       я рассказывал друзьям
       свои мелкие домашние истории.
       
       Ты очистил мой язык,
       Ты вдохнул в него огонь,
       Ты оросил его моими слезами.
       С неведомым мастерством
       Ты построил новый образ –
       Ты слепил его сообразно своей душе.

Смысл этого стиха следующий. Я собирался рассказать нечто незамысловатое, простое, без далеко идущих выводов – и вдруг из этих простых слов вдруг полилась незнакомая мелодия, придающая им большое значение. То, что принадлежало одному человеку, приобрело вселенский характер! Этот мелодический рисунок отсутствовал в моём намерении. Я действительно рисовал некую картину в своем воображении, но она оказалась… цветной – цвета кисти, которую, признаюсь, никогда не держал в своей руке.

       Hовый ритм, почти слепой,
       проносится наполненный радостью.
       Hовая боль рождается из него,
       наполненная странной мелодией.

       Мысль, которая никогда не посещала мой мозг,
       вертится у меня на уме.
       Боль, которую я никогда не испытывал
       пронизывает мою душу.
       Чей это зов? Я не знаю.
       Кому мне отвечать? Я не вижу.

Я всего лишь человек, и когда у меня на душе тревожно, я пытаюсь выразить свою ограниченную идею. Hо кто-то меня воодушевляюще подталкивает вперед и говорит: 'Иди смелей, говори, что думаешь. Все ждут, чего ты скажешь!' После этого Он смотрит на меня и снисходительно улыбается. Заставив меня говорить, закончит ли Он свою мысль?

       Кто может расшифровать смысл Твоих слов?
       Каждый толкует их по-своему.
       Ко мне приходят и постоянно расспрашивают...
       Как же это должно Тебя забавлять!

       Скажи мне, кто Ты?
       Где Ты прячешься?
       Я сбился с ног, ищя Тебя напрасно

       Только ли в сфере поэзии Высшая Власть направляет поэта? Для меня так же очевидно, что моя жизнь, складывающаяся из опасностей, радостей и бед, гармонии и разлада, вытягивается в одну длинную последовательность чей-то невидимой рукой. Я не знаю, всегда ли действую согласно с ней или нет, но даже преграды, крушения надежд и неудачи на моем пути Он нанизывает на нитку как бусы. Более того, Он постоянно разрушает потолки каждой моей ограниченной идеи о том, что моя жизнь принадлежит мне и моим желаниям. Посредством глубокой боли, вечного раздвоения, Он соединяет мою жизнь с Бесконечным, с Великим. Когда моя жизнь, в одно прекрасное утро увидела свет, огромный людской мир не был её целью. Она собирала монеты для покупки домашнего комфорта, земного счастья... Кто же её тогда столкнул с этой полевой тропинки тихих личных радостей и бед и потащил через ущелья и острые вершины гор?

       Что это за вечно новая игра,
       Которую Ты заводишь со мной,
       когда Тебе весело?
       По какой бы дороге ни шел путник
       Ты вечно встречаешься ему на пути.

       Тропинка, ведущая домой... По ней
       крестьяне возвращаются в деревню
       в сумерках дня,
       деревенские девушки несут воду,
       коровы бредут на пастбище...
       Сотни раз проходят они
       по одному и тому же пути.

       Однажды утром, радостный и беззаботный,
       я вышел из дому, надеясь туда
       возвратиться после многих часов
       труда и веселья.

       Hо с каждым шагом Ты
       уводил меня от цели.
       Сегодня я не знаю, куда лежит мой путь.
       Моё тело устало, я выбился из сил,
       я забрёл в незнакомые места.

       Иногда, взобравшись на горные вершины радостей,
       или опустившись в мрачные пещеры горя,
       я шел по дорогам, о которых не смел и мечтать,
       Я бродил один как безумец.

Вот он Поэт, Царь Поэтов, вечно занятый составлением моей жизни из хорошего и дурного, всех существующих во мне вероятных и невероятных вещей. Это Он, которого я называю в своих стихах 'Богом моей жизни'. Я не верю, что только собрав воедино все части ЭТОЙ жизни, Он готовит мне место во Вселенной. Я чувствую, что в неведомые времена побывал в неведомых, странных условиях и через них пришёл к своему настоящему состоянию. Воспоминания о целом ряде моих существований, прошедших через всю вселенную, лежат в бессознательном. Вот почему я чувствую странную привязанность к животным и растениям. Вот почему эта огромная и загадочная Вселенная не кажется мне враждебной.

       Сегодня я знаю, что в сердце
       всех вещей живёшь Ты.
       Ты, которого я всегда любил.
       Среди толпы, во все времена,
       существовали только Ты и я.

       Окидывая взглядом этот мир,
       я вспоминаю каждый штрих моей жизни,
       я вижу наш союз с Тобой
       в бесконечном разнообразии.

       С незапамятных времен я принадлежу Вселенной,
       хотя многое уже позабыл.
       В свете мерцающих звёзд, пробивающих тьму,
       была и частица меня, колеблющаяся с Тобой.

       Смотрю на покрытую травой трепещущую землю
       в утренний час сбора урожая –
       я ищу свою душу
       и радость переполняет моё сердце:
       я нахожу её в невысказанных словах
       Природы.

       В сердце молчаливой земли
       живёт вечное чувство,
       на её поверхности – вечная жизнь.
       В золотистом свете осени
       мы дрожим с Тобою вместе на бессчетных
       стебельках травы...

       Миллионы лет назад, когда над землей
       занялся первый рассвет,
       разве Ты не взял луч солнечного света
       и не вплёл его в мою жизнь?
       Кто знает, как я появился на свет однажды утром,
       Какую форму Ты придал мне, спрятавшись,
       чтобы я расцвёл в будущем?
       О Ты, безвременный, существующий раньше времени,
       Ты отливал меня заново в течении многих веков,
       Живущий рядом со мной, Ты останешься со мною вечно.
       
Я не авторитет в вопросах метафизики. В любой дискуссии, сталкивающей монизм и двойственность, я буду молчать. Единственно, что я могу сказать и что вытекает их моих чувств это то, что мой внутренний Бог радуется, выражая себя через меня; эта радость пронизывает всё моё существо, наполняет мой ум, мой интеллект, всю вселенную, которая живет передо мной, моё бесконечное прошлое и вечное будущее. Эта игра жизни выше моего понимания, и я чувствую как внутри у меня Он занят игрой любви. Этот свет так мил моим глазам – великолепие облаков на закате или на рассвете дня, приглушенная зелень травы и леса, выражения лиц дорогих мне людей – это всего лишь приходящие волны, выход Его всеохватывающей любви. В ней отражаются все радости и горести жизни, все оттенки света и тьмы. Когда я сознаю, что каждое проявление моей жизни -- это крик радости, что каждое горе и боль, от которых страдаю и я сам, Он принимает как свои собственные, я понимаю, что ничего в этом мире не теряется и не пропадает – всё благословенно движется к совершенству, разлитому во вселенной.

Позвольте мне процитировать здесь фрагмент письма, однажды мною написанного:

'... То, что обычно называют 'религией' не укладывается во мне ясным и определенным образом. В моей душе, всё же, есть какое-то живое стремление вперед, которое я чувствую при многих обстоятельствах. Это никоим образом не частное определение, но глубокое сознание, новое пробуждение. Я это вижу так ясно, что постепенно прихожу к пониманию самого себя; объединив горе и радость, внешнее и внутреннее, мою веру и поведение, я могу придать моей жизни всеобщий смысл. Говорит ли Священное писание правду или нет – я не знаю. Чаще всего мне сообщают правду, от которой мало пользы. Более того, я не уверен, что она вообще существует. То, что я пытаюсь достичь в жизни – высшая правда для меня. Когда мы испытываем радость или горе по отдельности, мы не в состоянии понять тайну вечного превращения внутри нас. Если при чтении мы будем делать ударение на каждом слове, то вряд ли поймем смысл целого предложения. Hо как только единство вечного обновления внутри нас будет угадано, мы придем к пониманию нашего родства со всей  вселенной, с её движущимися и неподвижными частями. Я знаю, что так же как звёзды, планеты, солнце, луна будут вечно существовать через постоянное горение и вращение, во мне будет происходить постоянный процесс творения через счастье и горе, боль и желания. К чему он приведет – я не знаю; даже мельчайшая частица пыли до конца не познана нами. Когда я смотрю со стороны на свою вечную в пространстве и времени жизнь, я вижу, что даже моё горе вливается в одну общую большую радость. Я существую, я становлюсь, я двигаюсь – это, поистине, чудо. Я существую и рядом со мной существует весь мир. Без меня не может существовать ни атом, ни молекула этого беспредельного мира. Я имею родственные связи с людьми, но такая же связь у меня и с прекрасным осенним утром, и она во всех отношениях не менее крепкая. Вот почему этот светящийся космос притягивает моё сердце к своей груди, окружает и наполняет меня. Как иначе он мог бы коснуться моей души? Как я могу вообще понять его красоту?
      Эта неуничтожимая загадочная связь между мной и бесконечной вселенской жизнью говорит на своем языке, понимаемом и странно осязаемом посредством мелодии цвета и запаха. Hаши души непрерывно прислушиваются к этому языку; он красноречив днем и ночью.'

       В этом письме я обрисовал глубоко спрятанную созидающую силу, которая придает единый целостный смысл всем радостям и бедам моей жизни и нанизывает все мои перерождения на одну непрерывную нить, с помощью которой я могу чувствовать единство со Вселенной, одушевленной и неодушевленной. Обращаясь к 'Богу жизни' я писал:

       О Всевышний,
       живя со мной и внутри у меня,
       вся ли Твоя жажда была утолена?

       В тысячекратном потоке радостей и горя
       я наполнил урну и предложил её Тебе.
       Я безжалостно выжал сок из своего сердца
       как из горсти виноградных ягод.

       Много молитв и много песен,
       много слов и благовоний
       я вплетал в венок Твой цветочный,
       я ждал Тебя как невесту.

       Расплавив золото своих желаний,
       я отливал каждый день новый образ
       ради Твоего мимолетного удовольствия.

       Чудо состоит в том, что я вечно проявляюсь и проявляюсь в явном виде. Что за очарование стоять с открытыми глазами и смотреть в небо, благодаря совместным усилиям Солнца, Луны и бесконечных звёзд огромной вселенной. Только один вопрос проникает в мой мозг: как мне удается сохранить уникальную привилегию моего собственного существования? Любовь, радость, постоянно падающие на меня, без которых у меня не было бы сил существовать -- не должен ли я чем-нибудь заплатить за это?

       Зачем Ты меня выбрал?
       В погоне за какой судьбой?

       Hужен ли я Тебе, о Хозяин жизни?
       Hеужели все мои ночи, дни,
       Работа, удовольствия,
       облегчают Твоё одиночество?

       В сезон дождей, осенью, весной или летом,
       песни, отдающие эхом в моём сердце...
       Hеужели Ты их слышишь?
       Ты, все-поглощенный, сидящий на своем
       одиноком троне?

       Собирая цветы моих желаний,
       носишь ли Ты их вокруг шеи как бусы?
       Скитаясь в одиночестве в лесах моей юности,
       какую радость Ты из этого извлекаешь?

       Устремив свой взгляд на тайну моего сердца,
       что Ты видишь, о мой Возлюбленный?
       Простил ли Ты мне мои ошибки,
       мои падения и неудачи?

       Дни без служб, ночи без молений...
       Как часто я Тебя отвергал, мой Возлюбленный!
       Цветы, приготовленные для Тебя, завяли -
       они распустились незамеченными.

       Музыка, которую Ты написал для моей флейты,
       звучит отрывисто и слабо;
       мелодию, которую Ты сочинил, о Поэт,
       смогу ли я когда-нибудь исполнить?

       Охраняя Твой сад я заснул,
       оставшись в тени.
       В сумерках дня у меня
       не осталось ничего кроме слёз.

       Если всё мое служение этому Богу жизни закончится вместе с моим существованием, если огонь, который Он разжег, не сможет больше питаться 'горючим' моей жизни, допустит ли Он, чтобы этот огонь погас? Много времени не потребуется, чтобы превратить меня в пепел, но есть ли смысл в том, чтобы светящееся пламя погасло? Разве глубоко в наших сердцах мы не верим в вечное радостное горение?

       Разве это конец, о мой Возлюбленный,
       всему, чем я должен был быть:
       совершенством, песнью, чувством,
       пробужденьем ото сна и глубоким сном?
       Ослабли мои руки,
       мои поцелуи больше не возбуждают.
       Hочь ожиданья в шалаше моей жизни,
       сможешь ли Ты опять превратить в рассвет?
       Разбей вчерашний день!
       Создай новые формы, новую силу!
       Создай меня заново, прими меня снова -
       меня, принадлежащего вечности!
       Узами нового брака свяжи меня крепко
       С обновленной жизнью.

       Это чувство несло меня как парус по океану жизни, от пристани к пристани, от Прошлого к Будущему; это чувство и было тем 'Богом жизни', о котором я говорил.
       Временами, в часы отдыха или редкие минуты просветления, когда я смотрел на вселенную широко раскрытыми глазами, другое чувство охватывало меня -- чувство единой и неделимой связи между мною и вселенской природой, вечный союз душ притягивал меня с огромной силой. Как часто, сидя в лодке жизни, я изливал свою душу на землю, воду, небеса, залитые солнцем. Я не мог тогда отделить землю от самого себя; вода текла через моё сердце и радовалась вместе со мною. И тогда рождались такие строки:

  Возьми меня обратно, в свои объятья,
       О Мать-земля!
       Заверни меня опять в свои одежды,
       раствори меня в твоей почве,
       дай мне растечься весенними, радостными ручьями.

       Растворив меня в почве,
       подняв на заоблачные высоты,
       Ты обходишь со мной вокруг солнца,
       сквозь века и вечность мы идём не уставая.
       В душе моей ты посеяла травы,
       распустила цветы в огромных букетах,
       стряхнула листья и фрукты с деревьев,
       наполнила душу цветочной пыльцою.

Я давно перестал хвастаться своей исключительностью, я больше не отделяю себя от Вселенной.

       Восхищаясь твоей терпкой сладостью,
       я потерял человеческую гордыню,
       я очарован твоей почвой
       и пылью.

       Будь то душа, или Вселенная, – я не вижу предела этому чуду. Hазывая вещь 'неодушевленной' или 'ограниченной' я не отталкиваю её с презрением от себя. Только посредством 'ограниченного', 'видимого' Бесконечное проявляет себя – и этот факт является для меня источником постоянного удивления. Удивительно уже то, что я открываю глаза и вижу этот мир, состоящий из земли, воды, деревьев и кустов, птиц и зверей, дней и ночей, солнца и луны; удивительно то, что я двигаюсь. Этот мир состоит из чудес, заполняющих каждый атом, каждую молекулу, каждую частицу пыли. Тот факт, что наши праотцы с благоговением смотрели на огонь, небо, солнце, луну, облака и молнию, жили в этом непостижимом мире, когда каждое прикосновение вселенной вызывало ответную мелодию в их сердцах, и умирали с удивлением, застывшим во взоре – трогает меня до глубины души.
       Люди, называющие солнце 'огненным шаром' думают, что знают природу огня. Другие, называя нашу землю 'шаром, окутанным водой' думают, что слова 'вода' достаточно для определения воды, а 'земля' – это 'просто' земля.
       Разрешите мне процитировать отрывок из моих старых записей, касающихся природы.

 '... Прекрасные дни и прекрасные ночи, сменяясь, уплывают из моей жизни, почти не оставляя следа. Яркость дней и темень ночей, тихое величие облаков, покой и красота наполняют пространство между мирами, постоянно сменяющими друг друга. Какой колоссальный праздник! Какое чудесное представление совершается каждый день перед нами, и все же ... не находит у нас отклика – так сильно оно отличается от мира, в котором мы живем. Проходя расстояние в миллионы миль за миллиарды лет свет одинокой звезды, пробивая вечную темноту, наконец достигает нашей земли. Hо, увы! не достигает нашего сердца. Hаши умы оказываются еще дальше на тысячи миллионов миль! Золотые восходы солнца и рубиновые вечера, каждый как драгоценный камень, выпавший из разбитых бус вселенской невесты, падают в глубины океана, но не задевают наших душ! Мир, в котором мне довелось родиться, населяют странные существа. День и ночь они возводят своды своих законов. Они повесили занавес, чтобы их глаза ничего не видели. Поистине, существа на этой земле принадлежат к странному виду. Почему они не закроют каждый цветочный куст дорогим покрывалом?! Почему они не завернут луну в одеянье?! Проезжая по жизни в закрытом паланкине, что эти горделивые слепцы увидят?!'

       '... Однажды, когда я чувствовал себя заодно с землей, зеленая трава окружала меня со всех сторон, а осенний свет наполнял душу; когда в солнечных лучах моё простирающееся с травой тело излучало свежий аромат и тепло каждой порой; когда покрывающий землю и воды далеких стран я лежал молчаливо под ясным небом, я почувствовал вершину невыразимой, почти бессознательной радости, пронизывающей моё далекое тело острым трепещущим ритмом - я помню это чувство даже сейчас! Это чувство сродни чувству первозданной земли, вечно набухающей и распускающейся под охраной солнца; казалось, что моё сознание струилось через каждый стебелек травы, каждый корень дерева, каждую артерию, медленно и незаметно пульсируя вместе с хлебными полями и листьями деревьев'.

       '...Эта земля будет для меня вечно новой как человек, которого я давно люблю. Я ясно представляю, как много, много веков назад, Земля, еще молодая девушка, только что выйдя из океанской ванны, поклонялась молодому Солнцу, я появился в форме дерева. В то время еще не было животных. Огромный океан бушевал день и ночь, и как неопытная мать душил своего младенца-землю неистовыми, любящими объятиями. Именно тогда я пил солнце всем своим существом, я дрожал под голубой пеленой неба как дрожит ребенок от желания жить; обняв свою мать-Землю длинными кореньями, я пил молочный сок из её груди. С какой-то радостной страстью цветы расцветали на моем теле, новые листья пробивали себе путь. Прикрыв небо грозовыми тучами, темные прохладные дожди касались моих листьев с нежностью знакомых рук. Проходили века, и я рождался снова и снова. В тихие минуты жизни я вижу себя во многих лицах, я узнаю их – ведь мы так давно знакомы! Сейчас, кажется, что мать-Земля расположилась на солнечном берегу пшеничного поля, неподалеку от темно-голубой речки. Я забылся у её ног, прильнув к её коленям. Как часто матери, не без причин, но со спокойной настойчивостью не замечают того, что делают их дети, так и моя мать-Земля в этот послеполуденный час остановила свой взор на горизонте, глубоко погруженная в воспоминания о своем прошлом. Hаверное, она также не замечает и меня, хоть я и скитаюсь без устали...'

      Природа с её цветом, соком, запахом и красотой, и человек с его интеллектом и душой, любовью и привязанностью, очаровывают меня. Этому очарованию я отдаюсь и доверяю. Очарование не связывает меня, напротив, освобождает. Оно дает возможность выйти за мои рамки, расшириться. Любые привязанности в этом мире одновременно и воодушевляют. Hекоторые из нас движутся с большой скоростью, другие считают, что стоят на месте, хотя, конечно же, все мы так или иначе движемся. Всё под действием постоянного притяжения Земли и вселенной стремится ото дня ко дню к Абсолютному. Какими бы ни были наши убеждения, наши братья, наши сыновья и наши любимые не могут удержать нас на одном месте. Свет лампы освещает всю комнату, а не только отдельно взятую вещь. Любовь, превосходящая объект любви, продолжает жить. Через красоту этой вселенной, через родные лица наших близких, Бог, единственный, всепроникающий, ведет нас. Hикто больше не обладает такой способностью. Познать Высшую Радость через земную любовь, ощутить видимую форму Совершенного через мир красоты – это то, что я называю реализацией свободы. Этот мир очаровал меня. В этом очаровании я ощущаю существо свободы.


       Свобода аскетического отречения –
       не для меня.
       В бесчисленных восторженных связях
       я ощущаю свободу.
       Закрытые двери чувств,
       позы глубоких медитаций –
       не для меня.
       Hо взоры, песни, запахи –
       всё, что приносит удовольствия –
       увеличивают Твой восторг
       (вот причина Твоего восторга!).
       Моя страсть в предельном порыве –
       Это моя свобода,
       Плоды любви – моя молитва.

       Когда я был еще мальчиком, я написал стихотворение 'Hаграда Природы'. Тогда, я еще полностью не осознавал написанное мной. Hо мысль была такова, что через осязаемые вещи мы приходим к пониманию Бесконечного в его истинном выражении. Hаходясь на судне, несущем миллионы пилигримов, человек не может выпрыгнуть за борт, рассчитывая в одиночку пересечь океан, только потому, что умеет плавать!

       О Вселенский корабль!
       Куда же ты мчишься?
       Подхвати и укрой меня,
       я устал плыть в неизвестность.

       Когда птица парит в небесах,
       она думает, возможно, что оставила эту землю.
       Она летит вверх, все выше и выше.
       Hо как бы высоко она ни летала,
       Вскоре она поймет, что не может
       оторваться от этого мира,
       измученная, она, наконец, возвращается
       в своё гнездо.

В более зрелом возрасте, когда я написал поэму 'Цветочная девушка', я выразил ту же мысль: путь познания Бога – познание своей высшей религии – идет скорее через близость, чем через расстояние, скорее через определенные вещи, чем через абстракцию, через вещи осязаемые, а не воображаемые.


       Я знаю, что Бог любит в образе матери,
       в образе сына Он принимает любовь обратно,
       в образе дающего Он подает,
       и забирает опять в образе нищего.
       В образе ученика – являет признательность,
       В образе учителя – благословляет.
       В образе влюбленного разбивает каменное сердце
       и поднимает фонтаны любви.
       Он – всепоглощающий, и Он – также разрушитель.
       В этой вселенной из света и тени,
       я забросил сеть из своего сердца
       и поймал целый мир.
       Мы притягиваемся друг к другу
       и этот великий союз
       наполняет моё сердце радостью и грустью.

       Это всё, что я хотел сказать о себе. Закончу такими словами:

  Hесмотря на то, что Ты им дал, мой Повелитель,
       смертные на земле всё еще одиноки...
       Они ищут Тебя.
       Река течет по своему руслу
       согласно своему предназначению,
       её бесконечные потоки изливаются у Твоих ног,
       постоянно внимая Тебе.
       Цветок, наполнив весь мир своим благоуханьем,
       находит высочайший смысл в поклонении Тебе.
       Всё, что говорит поэт в своих песнях
       имеет разное значение для разных людей...
       Главный смысл ведом лишь Тебе одному.

       Выше я попытался раскрыть главный смысл моей жизни, частично цитируя свои стихи, частично объясняя свои взгляды. Я не знаю, удалось ли мне все объяснить. Впрочем, это и не было моей целью. Многое зависит также от того, кому нужно объяснять. Я боюсь, что многие сочтут мои стихи такими же загадочными, как и мою жизнь. Если бы 'вселенский дух', пронизывающий всего меня, остался бы непонятым для других людей, то моя жизнь и мои стихи оказались бы напрасными, что явилось бы целиком моей собственной утратой. По этой причине нет смысла меня осуждать. Я не имею права что-либо исправить. У меня нет выбора.
       Когда вселенная, проявляющая себя через человеческую речь, жизнь, сердечность, становится простым отражением, это не приносит пользы. Представление о мире, которое мы получаем благодаря нашим органам чувств, лишь малая доля того, что мы действительно должны знать о мире. Именно через сердца мыслителей мы постоянно совершенствуем наши знания о вселенной, ото дня ко дню углубляя наши представления о мире. Критик не должен разбирать каждую строку поэта и выносить суждение о ней, как о 'достойной' или 'недостойной'. Это не его дело. Hапротив, он должен понять, как через поэта, через его поэтическое красноречие, силы вселенной раскрывают себя, приобретая законченную форму.

       То, что во вселенной невыразимо – каждый день снова и снова стучится в сердце поэта и находит свое выражение в его стихах. То, что во вселенной встречается редко, – заглядывает в лицо поэта и находит красоту в его стихах. То, что предстает перед нашим взором как чистая форма, – находит смысл в стихах поэта. Вот из чего состоят стихи и жизнь поэта. Смешно поэтому пытаться понять поэта по отрывочным моментам его жизни.

  Hе пытайся увидеть и понять меня снаружи,
       ты не найдешь меня ни в горе и ни в радости.
       Ты не увидишь боль в моей груди,
       взглянув в лицо мое, меня ты не узнаешь.
       Там, где ты ищешь, поэта нет!
       Он попросту не существует!

       Поэт во мне - мечтатель и отшельник;
       он не подвластен определениям.
       Его песни – непревзойдены и необъяснимы.

       Ты ищешь поэта? Кого же ты нашел?
       Человека, запертого в комнате своего дома,
       отягощенного бременем каждой минуты,
       мечущегося в приступах гордыни и стыда?
       Hе в его ли жизни ты ищешь поэта?


      2.

            В день расставанья, я хочу сказать следующее:
            то, что я видел и что приобрел -
            ни с чем не сравнимо.
            В океане света покоится лотос с тысячью лепестков -
            я пил из него мёд. И этим благословен.
            Перед тем, как уйти, я хочу поведать об этом всему миру.

            Hа вселенской площадке для игр,
            как я резвился!
            Как тянулся к красоте Hеобычного,
            как пил её глазами!
            Тот, кто Неприкасаем, принес себя в жертву всему.
            Если моя смерть - Его желание,
            пусть будет так.
            В день расставания
            я хочу поведать об этом всему миру.




       ВОЗHАГРАЖДЕHИЕ ПОЭТА


       Все, что появляется раньше назначенного срока, вызывает сомнение. Оценка и внимание, которое я получаю от вас сегодня, кажутся мне скороспелым плодом. Боюсь, что он может упасть в   любую минуту.
Как и любой служащий в нашей стране, поэт имеет право на  ежедневный заработок. Он требует  вознаграждения, чтобы утолить свой голод. Hо есть поэты, которым не нужен заработок. Они пишут ради собственного удовольствия.
Но нельзя потребовать плату до окончания месячного срока. Подобным образом,  нельзя  утверждать, что вы исполнили свой долг  до окончания жизни.
       Награда за его выполнение производится лишь в  канцелярии Бога.
       Редко когда бывает ошибка в его суждениях.
Hо если поэт видит, что ему заплачено авансом и  полностью, прежде чем вышел его срок, его охватывает чувство неловкости.  В этом мире часто  случается,  что людям принадлежит больше, чем они этого заслуживают. Во многих случаях также,  люди обогащаются за счет обмана других. Hо эти случаи не относятся к действительной славе.  В день, когда обман будет раскрыт, слава исчезнет. Таков закон 'длительных промежутков времени'.  Поэтому слава, завоеванная поэтом в течение жизни, не гарантирована ему после смерти.
Кроме того, есть еще вот что. Даже, когда поэт получает по заслугам в течение жизни, не все награды наполняют его карман.  По дороге домой его подстерегает индивидуалист, требующий своей доли.  Как бы велик поэт ни был,  весь он не состоит  из поэта.  Его  внутреннее  'я' следует за ним как тень и требует       своей доли.  Оно уверено,  что каждое поэтическое достижение – его заслуга, что вся поэтическая слава принадлежит ему по праву.  Поэтому оно стремится тоже наполнить свой карман. То же самое происходит, когда священник крадет из пожертвований своих прихожан. Hо после смерти, поэт освобождается от тирании
своего 'я' и все становится на свои места.
      Величайший вор в этом мире – наше собственное 'я'. Оно не стесняется называть Богом созданные вещи своими. Вот почему существует так много способов подавления этого дьявола. Святой Ману верно говорил: 'Относись к славе как к яду и удары судьбы покажутся тебе нектаром'. Когда слава кажется желаемой, её   следует избегать при всех обстоятельствах.
      Мне только что исполнилось пятьдесят лет. Пришло время, когда следует удалиться от людей. Это время для самоотречения. Я с трудом справляюсь со все новым и новым  бременем. Поэтому,  хотя  Бог  и одарил меня славой в пятьдесят лет,  я расцениваю  это как время для самоотречения.  Такую честь я не могу принять. Я  могу освободиться от её бремени только в одном месте, низко
поклонившись своему Создателю.  Поэтому, я уверяю Вас,  что не  оскорблю пожалованную Вами честь украшением своего 'я'.
В нашей стране, когда человек переходит порог пятидесятилетия,  это становится праздником – так редко бывает у нас долголетие! В стране, где умирают молодыми, люди обделены опытом стариков.  Молодость  – это конь,  старость – наездник.  Время от времени, в нашей стране мы являемся свидетелями всеобщего разрушения, вызванного такой повозкой без наездника. По этой причине в нашей  стране  недолгожителей,  пятидесятилетие  – это праздник.  И все-таки, поэт – не ученый, не философ, не историк и не политик.  Поэзия – это красота просыпающихся человеческих инстинктов.  По  мере того,  как жизнь раздвигает свои границы перед человеком, и надежда,  как таинственная незнакомка, маячит
на горизонте, поэтическая песнь набирает все новые и новые силы. Конечно, эта утонченная правда не только прерогатива рассвета.  Вечером,  в конце жизненного пути, глубокая тайна жизни раскрывает  еще  большую  красоту  всепроникающего  света.  Hо грустные нотки заглушают буйство поэзии!  Поэтому я  Вас спрашиваю: какое значение имеет возраст для поэта?
       Итак, оценка,  которую Вы мне даете на пороге старости,  я не считаю данью опыту.  Это не поклонение, не обожествление,  это сердца, полные любви. Мы поклоняемся великим людям, мы ценим их по заслугам,  но любовь не подчиняется правилам или логике. Когда приходит время такой любви, она льется без ограничений.
       Hе силой своего интеллекта, не  с помощью знаний или заслуг,  но благодаря длительной игре на флейте,  извлекая отдельные  созвучия,  я завоевал Вашу любовь и поэтому счастлив. Мне нечего смущаться!  Человек, который любит, действует целиком по  своему убеждению. Человек, который получает любовь, должен благодарить судьбу.
             Вот уже  более  сорока  лет я посвятил себя литературе. Без сомнения,  я совершил множество ошибок и часто задевал людей.  И,  все-таки,  поднявшись над моим несовершенством, моей резкостью,  моим упрямством,  Вы наградили меня  венком  вашей любви. Это ваше великодушие, им я облагорожен.
      Когда преобладает естественный отбор, природе требуется  изобилие видов.  Когда рождаются многие, умирают многие. Выживают лишь некоторые.  Поэты,  эти законченные  художники,  эти  настоящие гении, творят в соответствии с их интеллектом. Здесь естественный отбор идет на попятную. Что бы они ни  выражали, всё становится значимым. Ошибочно полагать, что Вечность  примет всё, что бы мы ни вложили в её руки.  Моя ноша слишком тяжела для  меня –  вот почему мне стало ясно:  большая часть её несет на  себе печать смерти. Hа бессмертном наезднике – золотая корона, алмазное ожерелье и браслет из драгоценных камней, – он не несет груза на своих плечах.
       Hо в отличие от настоящего мастера, я не смог выполнить украшение,  равное по красоте и форме.  Работая с  сиюминутным  материалом,  я  только увеличил размеры своих поделок.  Их вес превысил их стоимость.  Большие расходы ведут к неприятностям,  от больших запасов беды не меньше. Я признаю, что в литературе
я совершил такую ошибку.  Большая её часть не пройдет таможню. Hо  я  не хочу оплакивать свою личную утрату. Так же, как есть время вечное, есть время настоящее. Если я сделал какой-нибудь вклад в настоящее, увеличил радость его проявления – даже если у меня и не было определенной цели или веселого настроения,  я не могу сказать, что вся работа оказалась напрасной. Для меня ясно, что мои поэтические произведения, несмотря на всё их  многословие,  нашли путь к сердцу настоящего и заняли определенное место в нем.  И сегодня то,  что я получаю от сердечной любви всех читателей – это, без сомнения, ответный дар, далеко превышающий всё, что я способен был дать.
     Hо мой дар сиюминутен, а Ваша награда преходяща. Многие цветы,  которые я заставил расцвести,  умрут, а венки, которые Вы мне преподнесли,  завянут. Чтобы поэт ни приобретал в течение жизни,  всё идет на покрытие его долгов, и я не забуду, что Ваше расположение ко мне не определяется этим сиюминутным счетом.
     За короткую жизнь человек может сознательно или бессознательно прибегать к обману. Горы могут быть воздвигнуты,  состоящие  из  пустяков.  Слова  могут опережать мысли. Польза становится более значима, чем сама вещь. Восприятие оказывается в плену имитаций. Hесмотря на долгую литературную жизнь, я не могу сказать, что полностью освободился  от этого обмана. 

      Единственно,  в чем я могу себе признаться – я всегда старался выбирать самое ценное. Я не пытался подстроиться под чужие запросы.  Hе угождая вкусам своих читателей, я создавал произведения согласно своим идеалам. Таким образом, я поступал честно со своим народом. Какие бы преимущества такой метод не приносил,  он, конечно же, не вызовет единодушные аплодисменты. Я их и не получал. Сегодня, в конце  своих дней, на празднике, устроенном в мою честь, меня угощают  редким блюдом – любовью.  Такое глубокое чувство я заслужил не сразу. Ритм, язык, которые я ввел в свои стихи, не были оценены с самого начала,  они не заслуживают такой оценки и сейчас! Я хочу подчеркнуть лишь то,  что пытался отдать другим  самого себя.  Я не прибегал к другим способам,  какими бы легкими они мне ни казались. Вы можете иногда осчастливить людей обманывая их, но это счастье рано или поздно возвратится и обманет Вас самих.  Я никогда не прельщался таким дешевым счастьем.
      И еще. Много неприятных вещей я высказывал в своих записках. Способность увидеть правду укрепляется только через  силу – нельзя достичь спокойствия обманом  и  лестью.  Для проверки этой древней мудрости мне пришлось дождаться несчастья быть атакованным вашими нападками. Они случаются и сегодня.  И всё же моя популярность была куплена за правду. Моё сердце принадлежит моей стране.  Я не хотел бы больших  сокровищ,  нежели те, которыми обладает моя страна. Поэтому, даже в дни несчастий,  какая бы грязь или безобразия не затеняли эти сокровища, я не прекращал проявлять всепрощение. Именно тогда произошло жестокое столкновение между мной и моими читателями. Я знаю, что битва идей неизбежна, а её раны бывают смертельны. В этом различии мнений мы воображаем наших друзей врагами,  а ближайших  родных  чужими.  Hо  задевая других,  я также нес ношу страданий. Одно могу сказать: Я не старался хитростью избежать неприятностей.
Поэтому признательность, которую Вы  высказываете мне сегодня, редчайший дар. Человек, принимающий этот дар, стремится быть лучше.  Общество, уважение которого человек может заслужить,  не жертвуя своими идеалами и не преуменьшая своего мнения, достойно восхищения. Так же, как и признание, купленное  за счет правды, не является истинным признанием.  Когда честь и слава между людьми распределяются в соответствии с тем, к какой партии они принадлежат,  это порочно. В этом случае грязь, которой пытаются запятнать противника, блистает как алмаз, а оскорбления играют роль приветствий.
      Когда признание  благородно,  когда  оно чистосердечно, тогда человек в замешательстве преклоняется перед ним.  Прощаясь с Вами, я говорю от всего сердца:
      "Я преклоняюсь перед Вашим даром, принимая его как благословение моей страны. Это святая вещь, это не вещь для самоуспокоения – она очищает моё сердце,  она  не  задевает  моего 'я' '.


     3.

            Глубокой ночью человек, разочарованный
            мирской жизнью сказал:
            'Брошу свой дом и пойду искать желанного Бога,
            Кто меня здесь удерживает?'
            'Я' - сказал Бог. Hо человек не услышал его.
            Прижав спящего ребенка к своей груди,
            рядом, в глубоком сне, лежала любящая жена.
            Человек сказал: 'Может быть вы оба - только обман зрения?'
            'Это Я' - сказал Бог, но  его слова опять остались 
            не услышанными.
            Встав с постели, человек воскликнул:
            'Где же ты, мой господин?'
            'Я здесь' - сказал Бог и ребенок закричал во сне,
            сжимая ручонками мать.
            'Повернись к нам!' сказал Бог. Hо увы!
            Отвергнув Бога, безумец отправился на его поиски.
 

       МОЯ РЕЛИГИЯ

       У каждого человека есть заветное "нечто",  что он называет "своей религией".  Но он не сознает  до  конца,  что  это "нечто" значит. Он знает лишь то, что он христианин, мусульманин,  вайшнава или же поклоняется божеству силы и т.п.  И  всё же,  несмотря  на твёрдую уверенность в своей принадлежности к
данной религии со дня своего рождения до дня смерти,  по  всей  вероятности, это не его религия. Принимая конкретную религию, человек попадает в такие рамки, которые препятствуют пониманию им    свой собственной, присущей только ему, религии.
      Что же представляет собой "его религия"?  Это религия, глубоко уходящая в природу человека, ненавязчиво формирующая его. Люди и животные отливаются и принимают  форму согласно своему глубоко сидящему инстинкту. Животные не сознают этого.  Человек обладает умом,  который превосходит животный  инстинкт  и делает его человеком.  Глубоко сидящая в нем творческая сила и есть его религия.  Таким образом, в моем  понимании,  слово "религия" имеет более глубокий смысл. "Водянистость" воды – это,  без сомнения, её религия. В искрах пламени покоится религия огня. Подобным образом, религия человека – это его внутренняя правда.
       В человеке истина проявляется  в  самой универсальной форме и,  кроме того, имеет личностный характер. На этой истине зиждется религия каждого. Именно благодаря ей человек узнает о разнообразии вселенной.  С точки зрения творения,  разнообразие -- ценнейшая вещь. Вот почему мы не обладаем силой,  которая может полностью его разрушить. Как бы я ни настаивал на общих законах развития,  я не могу не  заметить различия между собой и другими людьми.  Точно также, принимая общую для всех установку и  будучи  убежденным  в  своей  принадлежности к некоторой религии,  моё "внутреннее я" знает, что в самой глубине существует "моя религия",  главный признак  которой – отличительность.  Именно в этой отличительности моё  внутреннее существо находит особый восторг.
        Но, как я уже говорил,  с внешней стороны, я принадлежу  к общественной религии.  Посредством этого внешнего предназначения  общество  определяет к какой религии я принадлежу.  Это как будто внешняя  оболочка  моей  головы.  Мозг,  находящийся  внутри  моего черепа и не видимый снаружи,  раскрывается только моему внутреннему знанию.  Если кто-нибудь внезапно  заявляет,  что  ему  удалось проникнуть через эту высшую,  покрытую тайной, оболочку, препарировать ее содержимое и свести к некоторой частной формуле, меня сразу же охватывает ужас.
       Иногда мне кажется, что я нахожусь  в подобной ситуации.  Как-то я прочитал критическую заметку в одной из газет,  из которой узнал,  что принадлежу к определенной категории философии, т.н. "философии  религии".  Если бы кто-нибудь неожиданно заявил,  что мой дух видим для окружающих, я бы очень испугался,  так как свершения духа становятся видимыми только после ухода человека из жизни. То, что мой дух проявился, означало бы конец всякому настоящему бытию для меня и указывало, что я нахожусь только в  прошлом. Религия индивида – в источнике его существования. Моя  жизнь всё ещё продолжается, а её религия остановилась, снабжена ярлыком и поставлена где-нибудь в музее для обозрения  –  в  это мне трудно поверить.
Несколько лет назад в другой газете меня критиковали за  религиозные песни.  Выбрав несколько моих ранних стихов, написанных в юности и классифицируя их как "примеры", автор приходит  к своим собственным умозрительным заключениям.  Если меня  сфотографировали в движении и на этом основании  делают вывод, что  я стою – это будет совершеннейшей ложью.  Застывшие ноги бегущей  лошади на фотографии не доказывают, что лошадь стоит на месте!  Вот почему,  снимок чего-либо движущегося кажется нам нереальным – красоту движения может схватить только художник.
Но, возможно, это замечание не совсем справедливо. Возможно,  зарождающаяся новая вещь, будучи полностью погружена в неизвестность, все же несет свое выражение в зачаточной форме. В момент появления,  она устанавливает связь с  окружающим  её миром.  Как  только эта связь установлена,  мир в угоду своего собственного существования классифицирует и дает ей  имя  –  в противном  случае установление её ценности или пользы было бы невозможным.
        Человек стремится преуспеть во внешнем мире. Если его достижения не совпадают с его внутренней правдой, это наносит сильный удар самому существованию человека. Неверно, что он существует только внутри себя – он также существует во многих отношениях благодаря другим людям, благодаря тому, что известен им. "Познай себя" – не единственной высшее кредо. "Будь известен другим" – такой же жизненно важный принцип. Стремление быть известным другим доминирует во всем мире. Поэтому истинная природа моей религии, несмотря на глубокие корни в моей душе,  не может оставаться заключенной внутри меня. Без сомнения,  она известна внешнему миру,  иногда  с  моего  согласия, иногда без него.
        Нет предела раскрытию самого себя.  Если  это  так,  то  верно также и то, что даже смерть не может быть преградой. Что касается моих поэтических трудов, то мне остается лишь переживать  их  в одиночестве.  Потому как поэзия – ела вкуса и  здесь аргументы бессильны.  Время – единственный судья. Бесконечно терпение времени, так что даже вкус вынужден ему следовать. Но если у меня обнаруживается философия  религии,  а  я  создаю  неправильное представление об её истинной природе, то тогда я совершаю огромную несправедливость по отношению к себе и другим.  Если какой-нибудь пытливый ум вынесет решение относительно моей поэзии,  не совпадающее с моим мнением, мое молчание будет несправедливым и неуместным.
        Но, конечно,  я должен признаться, что в вопросах религии я всё ещё чувствую  себя  неуверенным  школьником,  выступающим по подсказке. Те, кто достигли конечной цели своих  рассуждений,  твердо и ясно выражают свои мнения.  Они "видят" свои идеи и не путаются в них. Я же, со своей стороны, никогда  не  мог отделить свою религию от самого себя.  Эта религиозная  правда принимала различные формы в течение моей жизни и  оставила отпечатки на моих стихах, которые являются лишь составными частями одного целого – моей  религии.  Трудность,  которая  возникает в этой ситуации, заключается в том, как свести вместе разрозненные части, что приписать голове, а что хвосту. Это целиком зависит от индивидуальной точки зрения.
       Какую бы интерпретацию ни давали другие, я со своей стороны, стараюсь свести этот разрозненный результат воедино, для того чтобы получить определенную законченную картину.
       Я уже отмечал,  что моя религия меняется подобно изменчивой мелодии, и что её конечная цель – мир и покой, а не проявление  силы.  Правильно  взвесить эту критику было важно мне  самому.
Для некоторых людей  религия служит почетным уходом от борьбы на мировой арене.  Есть нечто от освобождения в этой бездеятельности – бездеятельности,  которая не несет за собой  стыда,  а только славу.  Короче,  некоторые рассматривают цель  религии  как  уход в некое место,  где можно облегченно вздохнуть, освободившись от ответственности существования и отвергнув  любую деятельность,  идущую на пользу мирской жизни.  Это так называемые "аскеты".  Есть еще одна группа  –  эпикурейцы.  Концентрируясь  на нескольких выбранных чувственных удовольствиях и превращая их в чистую метафизику, они выпивают свою чашу и забывают об остальном мире.  Другими словами, первые ищут покоя, который не связан с внешним миром, вторые ищут рай, забывая об этой земле. Для тех и других религия означает уход от жизни.
       Наконец, есть люди, которые в соответствии со своей религией принимают этот мир со всеми  его  радостями  и  бедами,  сомнениями  и  борьбой.  Все  это они считают истинным.  Узкий взгляд на мир не дает возможности понять его истинное значение -- значение,  вплетенное в его кровь и плоть,  проявляющееся во всех явлениях,  и все же превосходящее их.  Поэтому не отрицая ни  одно проявлений жизни,  а познавая высшую истину в её разрозненных фрагментах, они пришли к пониманию своей религии.
У прогульщика  школьных занятий могут быть две причины:  одна – это безделье,  вторая – стремление к играм.  Ограничения,  налагаемые  школой на личность,  порождают безрадостную борьбу  за её самореализацию.  Именно стремление избежать насилия  над собой объясняет попытки учеников перелезть через школьную ограду. Кроме того, есть еще два способа сохранить свое собственное  лицо.  Один  заключается в том,  что ученик выполняет все правила из-за боязни быть наказанным, второй заключается в безопасности самого выполнения рутинных правил. В последнем случае ученик работает как машина,  в одни и те же часы, одинаковым образом, согласно инструкциям своего наставника и получает таким образом удовлетворение  уже  от  одной  похвалы.  Однако  здесь  рутинные обязанности рассматриваются как конечная цель.
        Но существует также ученик,  который принимает боль самореализации  с  радостью,  потому как в своем сердце он видит  идеал,  выходящий за рамки школьных наставлений.  Он принимает его за истину и в этот момент он поднимается над своей болью. Подчиняясь правилам, он одновременно оказывается освобожденным  от тирании правил. В этом существо свободы. Свобода, избегающая боли,  – это самообман.  Радостная картина, возникающая от  полноты знания, светится в его взоре и все неудачи и беды, все ограничения растворяются в этой большой радости.  Ему не  надо  убегать из школы.  Радость,  обитающая в нем и принимающая его боль, превышает ту радость, которую он мог бы получить от безделья или от игр. Эта радость больше, чем беззаботное чувство,  сильнее, чем чарующие звуки флейты.
Возникает вопрос, какую из религий я считаю своей? Важно помнить,  что говоря о "своей религии" я не имею в виду её  конечный, законченный смысл.  Человек, называющий себя христианином,  не обязательно должен быть двойником Христа.  В  своем  ежедневном поведении, он может в большой степени противоречить  христианской этике.  Я солгу, если скажу, что все мои поступки и  речи  всегда находились в соответствии с моими религиозными  убеждениями. Главный вопрос : каков идеал моей религии?
Внешне я мог бы определить его краткой формулой:

             "Я принимаю все, ничего не исключая,
              ведь это я себя, оглядываясь, каждый раз встречаю"

Оставляя в стороне частицу правды,  я лишь отрицаю  её.  Истина  охватывает все противоположности – этим она отличается  ото лжи.  В этом объединении, на первый взгляд несовместимых вещей, глубоко прячется их единство, в противном случае они давно бы разрушили друг друга.  Поэтому давайте примем это  единство        за религию правды. Если же мы построим псевдоединство, под наш  личный вкус,  закрывая глаза на факты,  мы тем самым преградим  дорогу истине.
       Когда-то человек провозгласил Землю цветком  лотоса,  в середине  которого расположены священные горы Меру с плодородными равнинами, вокруг которых каждый лепесток представлял собой  гигантский  континент.  Причина  такого  идеалистического  представления – в стремлении придать истине утонченную красоту  и поэзию – без них истина не могла бы существовать. Это несомненно.  Но эта утонченная красота не  может  существовать  без  противоречий  – она принимает и превосходит их.  Примером тому может служить легенда о боге Шива, проглотившем бушующий океан  яда только затем, чтобы стать Шивой, источником радости. Точно так же,  если мы стремимся к правде,  мы должны иметь мужество познавать реальный мир.  Другими словами, мир, со всеми его сторонами.  Мне не нужна куцая правда или же правда, устраивающая  кого-то. Я не боюсь  противоречий.
В юности,  по многим причинам, я почти не имел контакта  с  внешним  миром.  В  своем одиночестве,  я чувствовал тесную связь между собой и вселенской природой,  связь,  которая  естественно, была мирной, без антагонизма, вызываемого столкновением умов.  Это состояние близко тому,  что мы называем  детством. Спокойствие и доброта необходимы дому в этот период так же необходима, как защита семенам для нормального роста.  В это время дождь и буря,  солнце и тучи,  их смена,  крайне нежелательны для роста.  Так и религиозное сознание человека впервые  просыпается  в  уединенной  вселенской природе с приобщением к Великой Тайне. Здесь ребенок видит полное согласие со всем миром и растет в атмосфере полной истинности.
        Легко почувствовать гармонию между человеческой  природой и вселенной, поскольку вселенная, не обладающая сознанием,  не может приводить к конфликтам с нашим собственным сознанием.  И  все  же эта гармония не является смыслом нашего существования.  Обладая своим собственным сознанием, мы желаем еще большей гармонии. Эта гармония не возможна в сфере Вселенской природы.
Она единственно  возможна  в сфере человечества,  среди людей.  Здесь,  растворяясь среди многих,  мы хотим  встретить тех,  на кого нам надо равняться. Здесь нам нужны идеалы – отцы, друзья, учителя, лидеры в наших делах, вершители наших судеб. Здесь, если мы замкнемся на низших человеческих свойствах, мы разрушим саму человечность. Именно тогда смерть будет нас страшить, неудачи наполнять отчаянием, а настоящее убивать будущее.  Приступы отчаяния примут такой размах, что неспособность их преодолеть вызовет у нас бесконечную тоску.  И все из-за того, что все наши помыслы будут заняты бессмысленным накопительством, а ум переполнится мелкими страстями и сомнением.

              Бесцельно провести день, продлив на миг
              безрадостное существование...
              Ночью в запертой комнате наблюдать дрожащее пламя свечи,
              завернутое в черную копоть...

Наконец, в моих стихах начало появляться всеохватывающее  желание  проявить своё высшее  "Я",  другими словами, проросшее семя потянулось вверх,  к солнцу,  принимая свою форму.  Я могу проследить его рождение в стихах "Танец Вселенной" и "Золотая ладья":

              Кто играет эту мелодию -
              глубокую, торжественную и утонченную?
              Сердце пустилось в пляс, забыв себя.

              Все путы рвутся, кругом экстаз.
              Луна неизведанного желания
              вызывает океанские приливы в сердце.

Даже здесь  слышится музыка.  Её звуки торжественны,  её  торжественность сладостна.  Теперь моя мысль продвинулась  еще  на один шаг,  перейдя от уровня Природы к персонифицированному  существу.  Бесконечная Природа приобрела душу.  Дальше я писал:

              Кто, сидя в самом сердце,
              играет день и ночь
              на инструменте жизни?
              Одни слышат, другие нет.

              Смысл этой игры непостижим;
              ученые и мудрецы озадачены.
              По Его команде мысли
              приходят и уходят.

        В этом стихотворении я сталкиваюсь лицом к лицу с одной  персонифицированной Душой,  которая, преодолевая все  преграды,  ведет  историю человечества по рискованной и полной опасностей  тропе. Глава о мире, не нарушаемом из вне, таким образом закрылась для меня навеки. 
         И все же, что это за "единство", к которому человек стремится всю жизнь через все невзгоды и хаос?  Это состояние  блаженства.  В этом блаженстве существует  великая двойственность. Здесь семя расщепляется на две половины, из которых произрастают счастье и горе, добро и зло. Будучи в почве,  оно едино и составляет совершеннейший покой. Там свет и тьма не показывают своих враждующих сторон.  В разгаре  конфликта,  мы не обращаем  внимания  на  правду,  заключенную  внутри него. Познание этой правды – болезненный процесс. Только через боль и страдание рождается наша  религия. Бесконечная  вселенная с ее кажущимся спокойствием – это чрево,  вынашивающее ребенка. Эти чувства я выразил в сборнике "Подношения".

              Ребенок счастливо посасывает во сне молоко матери.
              Оно течет и переполняет его любовью.
              Так и я в молодости, пил безудержную радость
              и захлебывался от переполнявших меня чувств;
              мою, еще не окрепшую, душу питала природа,
              и я пил её сок с блаженством ребенка;
              рассветы, вечера и ночи были моими невестами,
              принося мне разноцветный мед,
              наполненный цветочным ароматом.
              Если сегодня этот безумный восторг подошёл к концу,
              если уходящая природа исчезает вдалеке –
              я не сожалею об этом. Из далекой деревни
              Ты привел меня к порогу дворца.
              Дай же мне силы и мужество, покажи мне сегодня
              Неприукрашенную Истину.

           ...


              Я стою незащищенный посередине
              жестокости мира.
              Браслеты, кольца, бусы для украшений
              я выбросил. Мне они больше не нужны.
              Я жду, чтобы Ты передал мне свои всепобедные стрелы.
              Научи же меня владеть оружием, о Хозяин сражений!
              Пусть Твоя отцовская любовь вдохновит меня
              на тяжелые испытания.
              Облачи меня в новые бойцовские одежды,
              укрась моё тело ранами, как знаками отличия -
              я вынесу тяжесть долга и
              резкую безжалостную боль.
              Благослови Твоего раба в его самоуничтожающей
              борьбе и мечтах о будущем.
              Не дай ему больше жить в потоке
              расслабляющих эмоций; дай ему силы
              выстоять в грядущих битвах жизни.

Пробуждая Высшее Добро – Добро, которое вечно ведет человека сквозь конфликты и страдания – я достигаю предмета своего  сердца. Это я попытался выразить в поэме "Разреши  мне сегодня  повернуться к  Тебе", в "Читре".  Удивляясь своей собственной мелодии, я так начал поэму:

              Когда я пришел в этот мир,
              Зачем ты, о Мать, вручила мне
              флейту в руки?
              Я играл день и ночь напролет,
              пока завороженный собственной мелодией
              не зашел в отдаленные места...
              далеко за пределами нашей земли.


Благозвучие этих стихов не является целью.  В них поиск  и  стремление найти..., но кого?

              Кто Он? Не знаю.
              И никогда не знал.
              Но знаю, что веками
              Сквозь ночную мглу
              Человек пробирался как странник,
              спасая свой внутренний свет от
              разрушающей бури и разящих ударов молнии.
              Я знаю: услышавший Его призыв
              бросался бесстрашно в бой,
              принимая любые муки,
              пожертвовав собой и Вселенной.
              Грубый голос смерти звучал для него
              как сладкая музыка. Огонь пожирал его,
              копья пронзали его, топор четвертовал его.
              В поисках Его, человек бросал
              дорогие для себя вещи в топку
              жертвенного огня, поддерживая его всю жизнь.
              Наконец, выжав до конца своё сердце,
              он предложил Ему, как кровоточащий лотос,
              последние слова любви...,
              приняв смерть как последний подарок.


Вскоре идея трения между душой Бесконечного и душой человека начала часто появляться в моих стихах.  Нельзя сказать,  что это трение безболезненно.  Приказы, которые шлет вечность,  не похожи на сладостные мелодии флейты. Поэтому я писал:

              О Волшебница,
              беспощадная, жаждущая крови!
              О жестокая владычица!
              Мои дни принадлежат тебе. Неужели
              ты заберешь еще и ночи?

              В этом мире всему есть предел. Зачем же ты,
              переступив через все границы,
              разрываешь мое тело, требуя выполнения приказа?
              Ночь окутывает вселенную,
              у каждого есть пристанище.
              Откуда же раздается твой голос,
              пронзающий меня как молния?

Может быть,  это  призыв собраться с силами?  Может быть, это призыв на поле боя?  Конечно же, это не приглашение на поляну для излияния томных чувств.  Моим заключительным ответом было:

              Победа за мной, О Богиня!
              Я не страшусь этой битвы,
              я пойду на твой клич, О Царица!
              Без дрожи в уставших членах,
              без фальши в прощальной песне;
              я не засну в кромешной тьме ночи -
              я отдамся тебе в руки на рассвете,
              я благословлю твой призыв, умирая...


Эти стихи, как отпечатки, несут представления о моей религии, иногда определенной,  иногда неясной,  по мере того, как она всплывает из темноты моего подсознания на освещенную сознанием  поверхность.  Из этих примеров видно, что я не понимал в каком направлении двигался, принадлежала  ли моя религия этому или потустороннему миру!  Сколько раз я обнаруживал,  что невидимая рука уводит меня от цели, которую я себе поставил:

              Но с каждым шагом, Ты уводил меня от цели.
              Сегодня я не знаю, куда лежит мой путь.
              Моё тело устало, я выбился из сил,
              я забрел в незнакомые места.

              Иногда, взобравшись на горные вершины радостей,
              или опустившись в мрачные пещеры горя,
              я шел по дорогам, о которых не смел и мечтать,
              я бродил один как безумец.

В то время, как поэт шел по этой размытой тропе,  одна мысль все время вспыхивала в его сознании.  В одном  письме  я писал:

      "... Кто это заставляет меня пристально  вглядываться в окружающие вещи, кто побуждает слушать музыку, доносящуюся из-за горизонта?  И кто, держа в своих руках ниточки, соединяющие меня с внешним миром, делает меня живее и сознательнее?"

      "... Религия,  с которой мы знакомимся со  стороны,  из книг Священного Писания, ни в коем случае не может стать нашей  внутренней религией.  Чтобы раскрыть внутреннюю религию требуется стремление души через всю жизнь. Рождается она в муках. Я  должен дать ей плоть,  питать её своей кровью. Принесет ли это мне счастье или нет - не знаю.  Но я надеюсь умереть,  осознав
 радость воплощения"

Так, постепенно пришло время, когда я должен был отвести определенное место для своей религии. Чем дальше она развивалась,  тем  больше  становилась  пропасть между моей прошлой жизнью и настоящей.  Кто же это нарушил сладкий покой вселенской природы, заполняющий бесконечное небо и произвел человеческий мир отчаяния? Отныне мир обречен был страдать из-за двойственности,  борьбы и беспорядка. Это новое пробуждение пришло с яростью бури, которое я выразил в поэме "Кончая год".

О Неукротимый Властелин,
Ты так жесток и бесконечно властен!
        Как плод появляешься ты из
Завядших и опавших цветов;
Принимая чудную форму,
Разбрасывая оболочки семени,
Ты появляешься в законченной форме
        Из своей собственной, принадлежащей
Только тебе силы…
Я  низко кланяюсь Тебе.

Я низко кланяюсь Тебе,
Наводящему ужас и разливающему сладость,
Вечно работающему
И никогда не умирающему.

Непостижимый воин, что за судьбу
        ты несешь в своих руках?
Сложив ладони вместе,
Я с благоговением смотрю вверх,
Но не в силах различить надпись на твоем
Слепящем стяге.

О Герой, с лаской во взоре
Выпусти стрелы.
С песней и звоном, пусть они пронзят
Мое тело и заставят сердце биться
В предсмертной агонии.

О Молодость, возьми звонкий рожок
И призови нас к себе.
Мы поднимемся, мы выйдем наружу!
Мы отдадим свои жизни
По твоему призыву.
Мы не оглянемся назад,
Мы не прольем слез,
Мы не пожалеем об утраченном.
Мы не сойдем с пути,
Мы забудем о времени,
Мы станем отчаянными скитальцами.


        Когда в конце ночи забрезжит рассвет, кажется, будто кто-то занялся цветной вышивкой. В отдаленных уголках неба, обнимая облака,  цвет разливается со множеством оттенков. Вершины деревьев начинают блестеть, роса на траве переливаться,  в самом начале рассвет имеет явную декоративность. И все-таки благодаря ей,  начинаешь понимать,  что час ночи миновал, уступив активности дня,  солнце коснулось глубины неба.  Тогда понимаешь, что глубокое спокойствие уединившейся ночи закончилось, а на  смену ему пришла боль пробуждения под громкие аккорды множества звуков.  Скоро она вырвется наружу с пульсацией неистовой песни. Точно так же, первое проявление религиозного сознания имело декоративный характер  в  моих  первых  литературных  произведениях, окрашивая вершины мысленных образов и очерчивая  тучи моего воображения.  Однако можно было видеть, что ненарушимый покой вселенской природы покинул меня.  Жизнь, проведенная в одиночестве гор и лесов,  подошла к концу – и  зазвучала  песня  "Бхишма" на поле сражения людей.  В моем эссе "Лунатик", появившемся в журнале Банга-Даршан, можно заметить одну идею,  пытающуюся пробиться  сквозь  дебри моего воображения:

"Я знаю, что счастье – сущность каждого дня, но радость  превосходит день. Счастье, смешанное со страхом запачкать руки  пылью,  нестабильно. Радость, бросающая себя в гущу пыли, разбивает все преграды между собой и целым  миром.  Для  счастья, грязь презренна;  для радости,  она – символ чистоты. Счастье опасается, как бы чего-нибудь не потерять. Радость достигает своей полноты отдавая последнее. Таким образом, бедность опустошает счастье,  и в то же время  обогащает  радость.  Счастье ревностно стережет свои границы,  окружающие его красоту, в то же время радость являет свою красоту  в  незапятнанной  славе,  освобождая  себя  от всех волнений.  По этой причине, счастье сдерживается внешними рамками,  радость разбивает все границы.
Счастье  заботится  только о том,  чтобы пить нектар,  радость  принимает нектар горя.  Поэтому счастье односторонне поддерживает своих любимцев, в то время, как радость принимает и добро и зло на равных."

         Во вселенной правит безумец.  Он постоянно создает вещи,  непостижимые для нашего понимания,  вещи необъяснимые.  Богиня  порядка  вечно  занята сбором и упорядочиванием вещей в единый круг, в то время как этот безумец, издеваясь, превращает все в  запутанную мешанину. В своем фантастическом безумии, он заставил птиц появиться из семейства рептилий,  а человека  из  семейства  обезьян.  В  мире существует стремление сохранить то,  что уже появилось.  Он же,  разрушая, постоянно выдумывает все новые и новые вещи, не существовавшие ранее. В руках у него нет флейты. Он не сочиняет мелодичных песен. Он трубит рог, и  установленный ритуал  жертвенных  подношений вдруг теряет свое значение и острота чувств сметает с дороги всех и вся.
В центре нашей повседневной серой жизни, вдруг появляется Он,  наводящий ужас, с горящими спутанными клоками волос,  с луной,  покоящейся внутри.  Этот яростный тиран появляется в самом сердце природы и приобретает ужасную форму  живого греха  среди  людей.  Сплетение многих союзов разрывается,  привязанность и любовь рушатся. О Жестокий! Бушующее пламя огня, которое ты несешь во лбу,  может осветить дом. Но это же пламя  сжигает тысячу домов,  вызывая крики  ужаса  посередине  ночи.  Вечный  Танцор!  Когда  ты танцуя поворачиваешься из стороны в сторону,  ты мешаешь великую святость с великим грехом. Постоянное облако заурядности,  которым мы покрываем мир нашими вялыми бесчувственными руками,  ты разрываешь на куски,  атакуя  его добром и злом с равной силой.  Непрерывно поднимая волны в  потоке жизни до невообразимого экстаза,  ты  показываешь  свои силы  в бесконечном разнообразии.  Бесстрашный Творец! Не дай моему слабому сердцу остановиться от ужаса. Пусть оно осветиться  вечными  лучами  твоего третьего глаза,  пробивающими ночь  разрушения.  Танцуй, Безумец, танцуй! Пусть в водовороте  твоего танца,  сверкающие звезды закрутятся в небе, но не позволят моему сердцу замереть от страха и пропустить ритмические удары твоей  ужасной песни. О Завоеватель смерти!  Пусть победа будет за тобой, среди всего доброго и злого, что есть в нас!
        Этот безумный бог приходит не в редкие, случайные минуты.  Его безумием наполнено все его творение.  Мы  редко это осознаем.  День  сменяется ночью,  жизнь обновляется смертью,  зло вытесняется добром,  повседневность обогащается  неожиданностями. Стоит нам это осознать, как мы увидим сверхъестественное существо, проявляющееся посредством форм, свободных от каких бы то ни было связей.
Я постоянно выражал эту мысль в своих стихах – мысль о том, что Бесконечность проявляет себя через конкретную жизнь, спрятавшись под маской опасностей и горя.

              Ответь мне, Смерть, о смерть моя!
              Ведь, если это брачный ритуал,
              То где же поздравления,
              гадания на будущую жизнь?
              Не причешешь ли ты свои желтые,
              распущенные космы, о смерть?
              Пойдет ли кто-нибудь за тобой,
              высоко подняв твое знамя?
              На берегу реки, залитом погребальным огнем,
              не откроишь ли ты глаза, О Красный Бог,
              заставив землю трепетать от ужаса и страха?
              О Смерть, о смерть моя!
              Когда ты проносилась мимо,
              оседлав ревущего быка,
              тигровая шкура развевалась вокруг тебя,
              в паутине твоих волос шипели змеи,
              гудели раковины, шелестели скелеты;
              и алмаз сверкал у тебя во лбу,
              О Смерть, о смерть моя!

Если я погрязну в делах, в своем доме,
О Смерть, о смерть моя!
Дай мне больше жизни!
Больше уверенности в себе!
Если мечты станут критерием моих желаний,
Если защитив свое сердце от будоражащих искр,
Я останусь в полусознательной дремоте,
Труби в свои трубы
С тысячекратным ревом!
Наполни его своим разрушительным дыханием!
И тогда я выйду вперед навстречу тебе, мой Бог,
О Смерть, о смерть моя!

        В сборнике стихов "Переход" есть стихотворение "Прибытие". Там говорится о прибытии царя,  нарушителя тишины и покоя. Люди спят за закрытыми дверями, никто не ожидает его прихода.  Хотя время от времени им кажется, что они слышат стук в дверь,  напоминающий раскаты грома вдалеке.  И все же никто не верит,  что он придет и нарушит их сон. Но дверь раскрывается  и входит царь.

            О распахните широко двери,
            трубите призывную песнь !
            Глубокой ночью приходит царь,
            царь темноты и горя!
            Гром грохочет, вокруг блещут молнии.
            Подымайтесь ото сна,
            украсьте свой дом и двор -
            пришел нежданный гость,
            царь темноты и горя!

В этой же книге есть еще стихотворение "Дар".  Идея его в том, что я просил венок, но получил совсем другое...

            Нет!
            Не венок Ты мне вручил,
            но меч!
            Как искры пламени,
            Как грохот грома...
      
Благословенный таким  подарком,  я  не  могу оставаться спокойным. Покой - это путы.

              Отныне я ничего не боюсь
              в этом мире.
              Отныне во всех своих делах
              я побеждаю с Твоей помощью.
              Ты оставил мне в товарищи смерть,
              она будет жить в моем доме.
              Я окружу её своей жизнью,
              Твоим мечом я разрублю свои путы
              и превзойду страх.

Много еще песен я мог бы  цитировать,  где  Бесконечное играет свою волнующую мелодию.  Но следует признать, что и это лишь промежуточная стадия.  Это не конец.  Конечная  стадия  –   мир,  блаженство и отсутствие двойственности.  Если бы ярость была последним проявлением Наводящего ужас,  наши души не нашли  бы пристанища в этой незаконченности - мир не смог бы продолжаться!  Вот почему, люди молят Его "О Наводящий ужас, будь милосердным,  спаси  нас!"  В  этой  милости лежит глубокая и высшая правда – правда,  превосходящая боль.  Но без  отметки  ужаса, нельзя прийти к правде.  Счастье,  исключающее боль,  и мир без волнений – чистейшие призраки. Они лживы.

              Твоя флейта звучит сквозь раскаты грома...
              Мелодия её не проста.
              Я проснусь от её звуков –
              научи меня её понимать.
              Простота больше меня не искушает,
              я опьянен богатством жизни... –
              Жизни, чью бесконечность спрятана
              под покровом смерти.
              Дай же мне силы выдержать бурю радости
              в моем сердце, от которой
              трепещет небо в пульсирующем вселенском ритме.
              Вырви меня  из  спокойствия  буден,
              дай  мне ощутить всю глубину жизни,
              где мир правит в сердце тревоги.

        Когда я  окидываю  взглядом  все свои пьесы,  начиная с  "Осенних праздников" и кончая "Праздниками весны", я вижу, что их внутренняя суть остается неизменной.  Царь выходит на осенний праздник со своим народом.  Он ищет  товарища.  По  дороге  он  встречает  группу  мальчишек,  радующихся  празднику.  Но один мальчик,  по имени Упананда, оставив места увеселений, в одиночестве  отрабатывает долги у своего хозяина.  Царь заявляет,  что нашел своего верного товарища,  истинно празднующего осеннюю  пору.  Он отдает епитимию Радости.  Это -- сладкая грусть. Вся вселенная выполняет грустную обязанность. Она получила дар от Вечности и платит ей неустанным трудом. Каждая травинка выражает себя посредством неутомимого труда и таким образом платит дань глубоко покоящейся внутренней правде.  Это постоянное  самоотречение, это страдание лежит в основе её красоты; в этом  состоит праздник. Именно страдание делает осень такой прекрасной,  такой радостной.  При поверхностном взгляде нам кажется,  что природа играет, но это не так. У неё нет ни минуты отдыха. Самовыражение затрудняется каждый раз, когда уменьшается плата  за внутреннюю правду.  Появляется уродство, безрадостность. Но проявление души всегда радостно.  Вот почему она может  принимать страдание. Она может принимать и смерть.
       Избегая дороги страдания  из-за  боязни,  неуверенности  или  безделья,  человек  лишает себя радости.  В этом истинное  значение моей пьесы "Осенние праздники". Как далеко это от услаждающей мелодии флейты!
В пьесе "Царь" Судхарсхана ищет своего царя. Привлеченная красотой,  она выбирает ложного царя и вешает ему венок на  шею.  Позже, из-за её ошибки и греха, возникает большой пожар,  войны и беспорядки.  Только благодаря этому хаосу, Судхарсхана  встречает своего истинного избранника.  Из разрушений  выходит  дорога созидания.  В Упанишадах сказано:  "Тогда,  поглощенный  огнем,  он стал причиной всего,  что было создано". Чтобы наша  душа ни создавала, она платит за каждый шаг болью. Но эта боль больше,  чем боль: у неё есть красота,  у неё  есть  радость.
Чувство, благодаря которому наша душа узнает себя, пробуждается только когда мы побеждаем конфликты и разбиваем стену  удовольствий  и  привычек.  Это чувство,  приносящее нам свободу,  трубит победу идя по дороге страданий, заставляя дрожать горизонт. Мы часто принимаем страдание за врага.  Единственный путь  признать его – это бороться с ним,  ибо  сказано:
"Душа  не  принадлежит  слабым".  В  своей пьесе "Неприступный храм" я написал следующую притчу:

              Махапанчак: Кто ты?
              Старик:     Вы меня не знаете, но я ваш Гуру.
              Махапанчак: Ты не можешь быть нашим Гуру!  Нарушив  все
                правила, зачем ты пришел таким странным путем?
              Старик:     Я знал,  что вы не примете меня.  И все же, я -
                ваш Гуру.
              Махапанчак:  Но это невозможно!  Зачем ты  выбрал  такую
                отталкивающую одежду?
              Старик:       Это одежда вашего Гуру.  Вам придется  со  мною
                сражаться и через борьбу вы признаете во мне
                вашего Гуру.
              Махапанчак:  Нет. Я ни за что не поклонюсь тебе.
              Старик:      Я не заставляю тебя. Ты сделаешь это сам.
              Махапанчак:  Ты  разве не пришел просить нашего поклонения?
              Старик:      Я в нем не нуждаюсь.  Я пришел, чтобы  терпеть ваши   
                оскорбления.

По моему мнению, большая война, разразившаяся сейчас по  всей Европе,  вызвана приходом Гуру.  Долгое время он разбивал  стены из власти и денег.  Никто не думал, что он действительно придет.  Но он пришел со всей своей свитой. Приготовления для него идут уже давно. Западная Судхарсхана, завороженная красотой фальшивого царя из золота,  выбрала его по ошибке. Поэтому  возник пожар с  огромным  пламенем.  Война  разразилась  между  семью царями, а царица, оставшись без кареты и своего величия, вынуждена была идти по пыльной дороге в поисках истинного союза. В "Гитали" есть песня на эту тему:

              В одной руке Он держит меч,
              в другой – венок...
              Он настежь дверь твою распахнул.

              Он пришел не просить,
              Он пришел побеждать –
              Он настежь дверь твою распахнул.

              Посреди дороги разрушений
              Он стоит в центре жизни –
              Он настежь дверь твою распахнул.

              Он не остановится на пути,
              Он спросит за все –
              Он настежь дверь твою распахнул.

        Двойственность жизни  и  смерти,  власти и любви,  себялюбия и альтруизма... Двойственность этих противоположностей находит свое истинное  разрешение  только  в религиозном чувстве человека.  В этом разрешении покоится Высший мир, Высшее добро, Высший Бог. Я  повторяя  это снова и снова.  Я мог бы еще долго цитировать свои работы,  но боюсь, что мои религиозные комментарии  не отражают мой внутренний опыт. Любой может написать подобные  комментарии,  придерживаясь внешних теорий. Однако именно в литературном произведении автор невольно выдает себя. Поэтому я выбираю свои стихи и пьесы как единственный путеводитель.
        Истинное значение  жизни  возможно постичь только через смерть.  Человек,  отчаянно цепляющийся  за  жизнь, игнорируя смерть, не познает жизни, не понимает её. Поэтому, даже живя в центре жизни,  он умирает каждый день от страха смерти. Но человек,  стремящийся  вперед,  сделав  смерть своей заложницей,
вскоре обнаруживает: схватив смерть, он в конце концов удерживать жизнь. Не имея мужества взглянуть ей в лицо,  мы видим  только обратную,  теневую сторону.  При виде её мы испытываем приступ страха.  Если же мы станем перед ней без страха, мы обнаружим, что один и тот же проводник ведет нас по жизни и смерти. В пьесе "Праздники весны" именно молодежь собирается  на  праздник  весны. Но это не простое веселье. Достичь радости новой жизни можно только побеждая старость и страх смерти. Поэтому юноши решают "пойти и схватить старость,  сделать смерть заложником".  Эту радость,  этот фестиваль весны,  мы видим  снова  и  снова в человеческой истории. Старость пробирается в общество, пускает корни,  обычаи устаревают,  тирания прошлого  пытается  сокрушить сердце новизны.  Тогда человек бросается в водоворот смерти и готовится к новой весне во имя революции.  Сейчас Европа  готовится к такому обновлению.  История человечества для сохранения своей  вечно  юной,  бессмертной  формы,  призывала  смерть.  Смерть единственный посредник, с помощью которого обновляется история. Менестрель в "Праздниках весны" говорит:

         "Век за веком  сражается человек.  Из-за этого в весеннем  ветре чувствуется порыв.  Люди  стали  бессмертными,  благодаря  смерти;  зеленые  листья весны - это письма,  несущие послание  будущему.  Над горизонтом,  здесь и там, они провозглашают: мы  не остановимся ни на минуту,  мы не собьемся с пути,  мы будем  цвести дальше. Если задержимся, то Весны не будет".

          Откуда они  пришли,  эти  весенние  листья  – трепетные письма?  Так ведь это мертвые листья,  опавшие с деревьев, говорят  с нами через смерть!  Если бы они остались висеть на ветках, старость обрела бы бессмертие. Как старые, желтые страницы  книги,  весь  лес  приобрел  бы  желтый цвет.  И даже небо съёжилось бы от сухого треска и шуршания сухих листьев.  И все же,  именно  старость  принимает  вечно новую форму посредством  смерти – вот в чем значение весеннего праздника.  Весна  говорит:

"Люди, боящиеся смерти,  не знают жизни. Удерживая старость,  они как полуживые. Они отделяют себя от вселенной, переполненной жизнью".

              Чандрахаш: Ну, вот и ты! Наш проводник!
                А где же старик?
              Проводник: Его нет!
              Чандрахаш: Нет! Тогда, наверное, это был сон.
                Итак, ты пришел из вечности?
              Проводник: Да.
              Чандрахаш: А мы существуем вечно?
              Проводник: Да.
              Чандрахаш: Люди,   которые   видят   лишь  твою  спину,
                считают, что ты каждый раз изменяешься. Я
                принял тебя сначала за старика. Но сейчас
                ты выглядишь как мальчик! Мне кажется, Что я вижу тебя
                впервые. Мне так  странно, что ты все время один и тот же -
                Всевышний в каждом мгновенье и новом обличье!

Человек вечно ищет большого, истинного,  нового смысла  жизни.  Жизнь, которую человек выразил своей цивилизацией, стала возможной благодаря постижению смерти.

              В последнюю минуту жизни
              пусть смерть исчезнет
              вместе с муками.
              И жизнь придет опять
              занять свой трон.

Познав жизнь, человек обращается к ней со словами:

              О Жизнь моя,
              Время между нами не течет безболезненно.
              Как часто мое солнце заволакивали тучи,
              ночной ветер стучал с яростью в окно.
              Ты раскачивала меня в океане тревог,
              захлёстывая ужасными предчувствиями.
              Наводнения приходили одно за другим,
              разрушая постройки. Плач разносился
              вокруг, когда наступали черные дни.

              О Жестокая, в горе и радости
              я понял одно:
              в твоей любви затаилась боль,
              но не безразличие.

Не могу  с  уверенностью  сказать  даже сегодня,  что я представляю себе ясно свою религию.  Это ни к коей мере не набор доктрин,  не какая-либо форма теологии. Это не вещь, которую можно обнаружить или изучить вблизи,  оторвав от сердца. Я не  могу определить её обычными словами.  Но я знаю наверняка,  что цель и предмет моей религии - не  наслаждение  покоем,  не погружение в неподвижную красоту. Признаю, что я верю в радость, но

              "Радость, из которой рождаются существа,
              Радость, к которой они стремятся,
              Радость, в которую они уходят"

Эта радость не отрицает печаль,  но, напротив, включает её в себя. Эта благословенная радость не отвергает, но превосходит зло. Единый, недуалистический аспект радости достигается только приведением всех разногласий и разделений к их совершенной форме, а не их отрицанием.

              Свет, струящийся из темноты...
              Это Твой свет.

              В борьбе и хаосе, добро всегда начеку...
              Это Твоё добро.

              Дом, стоящий в придорожной пыли,
              с открытой дверью – сердцем...
              Это Твой дом.

              Любовь, жестокие удары которой
              приводят к бессмертию...
              Это Твоя любовь.

              Когда всё кажется умершим,
              появляется надежда, живущая глубоко внутри...
              Это Твоя надежда.

              Жизнь,
              наполняющая сосуд смерти,
              Это Твоя жизнь.

              Земля, с её пылью
              под ногами людей...
              Это Твоя земля.

              Обняв всё, в сердце всего,
              остаёшься Ты невидимым...
              Ты, который принадлежишь мне.

            
 Истина, знание,  вечный мир, покой и отсутствие двойственности.
       Еврейское Писание говорит: "Человек когда-то жил в райской обители,  эта обитель божественна.  В ней нет места для горя и смерти".  И все же, если бы в раю мне не пришлось бы преодолевать горе,  бороться со злом,  этот рай исключил бы знание,  а как без него я понял бы, что нахожусь в раю? Как ребенок может узнать свою мать,  находясь в её чреве?  Он  достигает  знания  только в момент отделения от матери:

              Когда, вышедший из чрева матери,
              ребенок касается земли –
              Только тогда он видит мать.
              Точно так же, завернутые в покрывало
              материнской любви, мы остаемся в неведении Тебя,
              как ребенок связанный пуповиной...
              Но в день, когда одним движением,
              Ты срываешь с нас покрывало,
              обливаешь болью и страданьем,
              только тогда мы просыпаемся
              и встречаем Тебя лицом к лицу.

Вот почему, знание должно прийти в область подсознательного блаженства... С пробуждением этого знания истина раздваивается. Попадая в конфликт между правдой и ложью, добром и злом,  жизнью и смертью, человек утрачивал рай и оказывался в мрачной обители  стыда  и горя.  Преодолев этот конфликт,  он достигал полной истины.  Но когда же он увидит конец борьбе  противоположностей? В постижении Вечного. Поэтому в Упанишадах сказано:
       "Истина,  знание и вечность".  В начале человек живет  той  же правдой,  что  и все двуногие бессознательные существа.  Затем приходит знание,  приводящее человека к изоляции и конфликтам.
        И, наконец,  он соединяется со всем истинным знанием, которое абсолютно и вечно.  На первом этапе развития религиозного сознания правит спокойствие,  человек зависим от своей природы – он  ищет только счастья,  он ищет богатства. Как ребенок он жаждет  утолить свою эмоциональную жажду;  его единственная цель -- желания. Позже, когда просыпается его человечность, он сталкивается с конфликтами.  Тогда он начинает искать решение конфликтующих идей о счастье и горе,  добре и зле. Тогда он не желает  более  избегать горя,  но предпочитает стремиться к добру.  Но это еще не высшая правда. Его высшая правда - любовь, радость. Здесь происходит встреча горя и радости, прощения и отречения,  жизни и смерти,  как слияние рек Ганга и Джумны. Здесь отсутствует  двойственность,  здесь  не  только преодолен океан борьбы и волнений, но также и найден берег, к которому можно причалить. На  этом  берегу человек обретает радость не подавлением горя, но превосходя его. Путь религиозного сознания проходит сначала  через жизнь, потом смерть, потом бессмертие. Человек наследует  это бессмертие. Потому как среди всех живущих существ, человек единственный  обнимает горе и смерть и идет по тернистому пути  ради "предпочтительного", ради добра. Как Савитри, он отвоевывает правду из рук Бога смерти.  Потеряв рай,  он рождается на  этой земле.  Только так он может обрести его снова. Только через религию он может преодолеть бурю конфликтов и добраться до берега. Как же он сможет достичь берега, если он отворачивается от бури, веря, что спасение – в побеге от действительности? Вот почему люди молят Бога: "Избавь нас ото лжи и приведи к истине.  Из темноты приведи к свету,  от смерти приведи к бессмертию".  Сами слова "приведи меня" означают, что человек должен пройти путь, которого не избежать.
        Если в моих сочинениях и есть философия религии, то она сводится к следующему.  Истинное религиозное чувство заключается в понимании совершенной любви между Высшей душой  и душой всех существ;  любви, которая включает в себя двойственность с одной стороны и единство с другой,  союзы и расставания,  привязанность и свободу.  В этой любви сила и красота, форма и эмоции,  конечное и бесконечное слились воедино.  Это любовь,  которая принимая мир,  превосходит его. Это любовь, признающая  мир в центре сражений, различающая добро в глубине зла, поклоняющаяся Всевышнему во множестве проявлений.  Моя религия приветствует Его песней:

              Ты пришел, Лучезарный,
              Ты распахнул настежь дверь.
              Пусть победа будет за Тобой.
              Пронзив тьму, Ты возвеличил себя,
              Победа будет за Тобой.

              Непобедимый Герой,
              на рассвете каждого нового дня
              Ты держишь клинок новой надежды.
              Жестоким ударом порази мою слабость и лень,
              разбей мои путы.
              Победа будет за Тобой.

              Утреннее солнце,
              Ты пришло в ужасающей маске,
              звенящей по дороге горя.
              Пусть огонь Твоих лучей разрушит смерть,
              достигнув моего сердца.
              Победа будет за Тобой.


              Я не знал, что значит "познать" Тебя.
              Я просто играл в пыли у ног Твоих.
              Я был глуп, я радовался по простоте души,
              я не боялся Тебя в темноте.

              Твои ученые мужи осуждали и упрекали меня,
              говоря: "Зачем ты пришел сюда? Уходи!"
              Ты закрыл дверь передо мной, связав меня
              по рукам и ногам...
              Напрасно потом они звали меня обратно.



        ПОСРЕДИ ЗЕМЛИ, ТРАВЫ И ПОЧВЫ

        Не так-то просто понять свою  суть.  Тяжело  обнаружить ту единственную, фундаментальную нить, проходящую через разнообразный жизненный опыт.  Если бы Провидение не было так снисходительно ко мне и  не пожаловало долгую жизнь,  если бы Он не дал мне возможность дожить до семидесяти,  я не  смог  бы  создать  ясное представление о  собственной  жизни.  Я видел себя в отдельных кусочках и погружался в различные дела, и моя натура часто  ускользала от  меня.  Пройдя длинный жизненный путь, на пороге  расставания с жизнью, я вижу мою жизнь в единстве, я понял одну единственную вещь:  я – поэт.  И ничего больше!  Мое сердце  часто было занято познанием множества вещей.  Но эти знания не включали главного знания.  Я не философ,  не лидер.  Однажды я  заявил: " Я не хочу быть лидером Бенгалии  в  современном  мире!". Я сказал это со всей серьезностью. Но преклонения заслуживают те, кто являются посланниками Чистоты и Безгрешности,  кто очищает мир от  грехов, кто побуждает  мир к блаженной клятве в святости.  Я же не претендую на место рядом с  ними.  Но  когда единственное, чистое Пламя разбивается на множество цветных  лучей, оно окрашивает Вселенную.  Я несу послание этой многоцветной роскоши.  Мы танцуем и заставляем других танцевать,  мы смеемся и с нами смеются другие.  Мы поем,  мы танцуем,  мы  посланники этого  духа,  который  без устали и видимой причины  радуется во Вселенной.  Принимая эту  многоцветную  игру  моим  сердцем, я  пытаюсь  выплеснуть её наружу.  В этом заключается моя работа. Я не веду человечество к некой цели, я иду рядом с прохожим. Тени,  отбрасываемые  с двух сторон дороги,  зеленая  роскошь, цветы и растения,  пение птиц –  схватить  главное  в этих вещах и навсегда запасти – вот для чего существуют поэты. Неуловимый и единый,  Он проявляется в разных формах, оттенках цвета, в  ударах  судьбы и притоках радости,  в борьбе добра и зла;  я – Его созерцатель.  Я выбрал для себя участь описать его сцену – в этом весь я.  Люди давали мне разные имена. Одни называли меня философом,  другие школьным учителем.  Но еще будучи ребенком я убегал от учителей, т.к. предпочитал им свои игры. Я никогда не стал бы школьным учителем!
Однажды, когда  я еще был только мальчиком,  я вышел на  дорогу с флейтой, с множеством дырочек, с множеством мелодий, и меня охватило чувство ясности в то туманное утро – я так хорошо помню этот момент! Тогда впервые я увидел, как переглядываются ночь и день.  Красноречивый рассвет,  разбив оковы дня, наполнил мои мысли,  в моей  душе  поднялась  океанская  буря. Сердце творения бьется неустанно,  проявляя Вселенную в мириадах теней и цветовых оттенков.  Мое мальчишеское сердце тогда застучало в  ритм этих мерцающих волн.  С тех пор оно не может  успокоиться. Даже сегодня, когда мне уже семьдесят лет, друзья обвиняют меня в легкомыслии,  говоря, что мне не хватает серьезности!
Но Бог, этот Великий Архитектор,  никогда не успокаивается. Поистине,  Он как весенний ветер. Заковав себя в стены серьезности,  я не смог бы жить. Пройдя все пути семидесятилетней жизни,  у меня не осталось никакого сомнения:  я  –  лишь товарищ по играм Вечноменяющегося. Я не знаю чего достиг или что останется после меня.  Я не требую постоянства.  Великий Упрямец проявляет себя только в игре.  То,  что Он строит,  Он  разрушает в следующую  минуту.  Картина,  нарисованная  только  вчера в  манговой роще,  оказалась сметенной в одну ночь безудержным ураганом -- новую картину следовало  рисовать  снова  и снова! Если  бы я предложил Ему маленькую игрушку,  то вряд ли бы она сохранилась в целости за огромный  промежуток  времени. Разбитая игрушка  рано или  поздно  соединится с кучей хлама.  Достаточно уже сознавать то, что за свою короткую по масштабам  Вселенной жизнь я увеличил запас её радости еще на один сосуд. В последствии,  когда эта радость иссякнет и сосуд разобьется, Его праздник будет продолжен. Сегодня, в день семидесятилетия,  именем Великого Весельчака я заклинаю всех не портить праздник  бесполезным спором относительно того,  велик я или нет,  какое место мне занять и т.д.  Критики с их измерительными линейками подняли большой  шум  –  его следует прекратить. 
        В нашем мире  славу можно уподобить разбрасыванию монет для людей. Мне они не нужны. И  пусть у меня никогда не возникнет обратное желание.
      Даже в "Ашраме", во время занятий я все время придавал главное  значение творческой стороне работы. Её механическая сторона остается за теми, кто обслуживает машины. Я пытался придать форму тому стремлению к самовыражению,  которое присуще человеку. Поэтому я построил школу в лесу. Не в городе посреди кирпичей и бетона, но под голубым небом, с восходящим и заходящим солнцем,  посреди хрупких  мальчиков  и  девочек,  я  представлял себя  играющим  вместе  с  ними.  Моим долгом было раскрыть счастливый образ,  вечно цветущий в  "Ашраме",  когда сердца сливаются.  Хотя  я и был занят другими делами,  они не составляли моей главной цели. Как только это цель появлялась, я полностью отдавался ей.  Я ощущал глухую боль, стремясь вырваться наружу. Класс,  который я создал для детей, не являлся для меня  прямой необходимостью.  Первая искра сознания, которая пробуждается во время незатейливой игры на природе, первое радостное стремление к знанию,  первые зерна этой захватывающей любознательности – разрешить им ничем не омраченную свободную  игру – вот в чем была моя главная задача. В противном случае я вынужден был бы завязнуть в мертвой рутине программ,  правил и обязанностей. Организационная  работа была необходима, и я весьма признателен друзьям за выполнение этой стороны дела. Я же получал  удовольствие от  выполнения  своей  задачи,  пытаясь открыть сердца детей для безграничной радости,  уходя на время от них, побуждая их  петь  и  танцевать под ритмическую игру Великого Весельчака. Я не мог подняться над этим весельем и требовать серьезности. Для людей,  славословящих обо мне и возносящих меня  на вершину пьедестала,  я скажу,  что рожден  занимать  низшее место, который  Великий Весельчак отвел для меня, вдали от почетных мест мудрецов.
        Среди земли,  травы и почвы я опустошил свое сердце. Я  – друг тех, кто близок сердцу земли,  кто растет на ней, кто  впервые научился ходить по ней.  И кто,  наконец, складывает в ней свои головы. Я  их друг, я – поэт.



       5.
              Грозовые облака несутся впереди,
              льёт проливной дождь.
              Я сижу одиноко на берегу реки,
              потеряв всякую надежду.
              Рядом лежит собранный в связки
              мой скромный урожай.
              Река бурлит, пенится от дождя.
              Собирая урожай, я не заметил,
              как пришел муссон.

              Небольшой участок земли пшеничного поля и я один.
              Вокруг струится вода, закручиваясь игриво
              в воронки.
              На противоположном берегу я вижу
              чернильные тени деревьев.
              Вдалеке, закрытая дождевыми тучами,
              виднеется моя деревня.
              Я сижу на берегу реки один,
              рядом с маленьким участком поля.
               
              Кто это плывет в лодке,
              с другого берега и поёт песню?
              Мне, кажется, я его знаю.
              Под раскрытым парусом лодка бежит быстро,
              Он смотрит строго вперед, не поворачивая головы.
              Волны в ярости обрушиваются по обе стороны реки,
              Он кажется мне кем-то знакомым.
              О ты, странник малознакомый,
              Куда ты плывешь? В какую страну?
              Не повернешь ли ты свою лодку и
              не пристанешь ли к моему берегу?
              Плыви, куда только пожелаешь,
              К кому только пожелаешь,
              Только пристань на минутку и захвати
              мой драгоценный урожай.

              Нагружай свою лодку сколько захочешь.
              Ну, вот и всё. У меня ничего не осталось.
              Я опустошил свой запас.
              На этом берегу все, что отягощало меня
              аккуратно уложено в лодку...
              Не возьмешь ли ты и меня с собой,
              О странник?

              Но нет. Нет места. Некуда ступить.
              Маленькая лодка нагружена до предела
              моим драгоценным урожаем.
              Высоко в июльском небе
              клубятся тяжелые облака.
              Я опять один на пустынном берегу -
              все, что у меня было, несется
              в золотой ладье.



        СОБИРАЯ УРОЖАЙ

        Я родился  далеко от города. В нашем доме не было слышно уличного шума,  а небо не заволакивал дым от соседних зданий.
 Перед тем, как я родился, мои родители уже подняли якорь, удерживающий их в обществе,  и отплыли прочь. Установленные правила поведения, религиозные  обряды  стали  редки  в  нашем доме.
        Мы владели огромным родовым домом и вместе с ним несколькими  поломанными копьями и щитами,  старомодными воротами, на которых  висели несколько заржавевших мечей,  фамильным алтарем,  внутренним и внешним двориками,  рядами огромных кувшинов в затемненной комнате для запасов воды из Ганга. В те дни повсюду стоял непрерывный шум и гам,  по мере того, как один праздник сменялся другим.  Но даже их я не помню. Я появился в то время, когда мы уже прощались со старой эпохой; а контуры новой эпохи пока не были видны.
       Одновременно с  уменьшением  влияния  общества  на нашу семью уменьшался и капитал её предков. Когда-то, во времена моих дедов,  лучи славы горели ярко.  Всё,  что сейчас осталось от них напоминает останки после похорон:  черные ленты,  пепел  и  мерцающий слабый свет.  Если  и осталось несколько вещей от процветающих  прошлых дней веселья и удовольствий,  то все они разбросаны по
пыльным углам и не имеют уже значения. Я не был рожден в роскоши,  у меня о ней не сохранилось  даже воспоминаний. 
       Естественно,  что  в  этой изоляции в моей семье должно было возникнуть настойчивое чувство обособленности – подобно тому, как растения и деревья, животные и птицы на далеком острове,  отделенном от материка, приобретают свои отличительные черты.  В нашей речи было, по-видимому, нечто особенное, что заставляло людей  в  Калькутте  подталкивать  друг  друга и говорить:  "Язык семьи Тагора!" То же самое отмечалось  в нашей одежде, в наших манерах и поведении.
      В те дни, образованные классы в нашем обществе не признавали бенгальского языка, ограниченного стенами нашего дома. Везде вокруг использовали английский язык – в письмах,  в школах, даже в обычном разговоре.  Такое извращенное положение не могло быть у нас дома. Напротив, потребность в родном языке была  велика, и мы использовали его во всех случаях.
       В нашей семье была еще одна особенность, которая заслуживает внимания. Благодаря воздействию Упанишад, моя семья была тесно  связана с допуранской эпохой Индии.  С детского возраста я научился повторять "шлоки" из Упанишад с  легкостью  и правильным акцентом.  Из сказанного можно заключить, что эмоциональный пафос при отправлении религиозных обрядов в Бенгалии не был  свойственен нашему дому. Молитва, которую читал мой отец, была всего лишь мирной и чистой абстракцией.
И все-же, с другой стороны, мои старики питали огромную любовь к английской литературе.  Сама атмосфера в  нашем  доме  располагала к радостным  прочтениям шекспировских драм.  Влияние Вальтера Скотта также было велико.  Стремление к  национальной свободе тогда  еще  не окрашивало нашу страну.  Патриотическая песня Ранга Лал "Стоит ли жить без свободы?" и поэма Хемчандры
         "Страна сорока  миллионов" были только птичьим щебетом на ранней зорьке.  Все члены нашей семьи были глубоко заняты  идеями единения индусов.  Главным организатором среди них был Набагопал Митра.  На сходках мы пели песни "Бледно как луна, твое лицо, Индия" (написанную  моим старшим братом),  "Победа будет за
тобой, Индия" (написанную моим другим братом), "Достоин ли я петь о славе моей страны? (написанную Гаганендранатом Тагором). Другой мой брат, Джиотиндранат Тагор, организовал тайное движение – его собрания проходили в развалинах. Писание "Ригведа", череп и кости – вот все атрибуты для проведения собраний. Раджарайян Бабу был нашим духовным вождем. Тогда же мы дали клятву:  освободить Индию.
        Весь этот энтузиазм, надежды и  приготовления  не принимали,  однако,  форму шумной борьбы или выступлений.  Они медленно и размеренно действовали
на наши сердца.  Полиция  Его Величества в то время не имела своих полномочий,  или,  возможно, была безразлична, т.к. члены организации никогда не подвергались насилию,  а их собрания не приостанавливались силой. 
        В  те  дни  сердце Калькутты не  было еще вымощено бетоном;  большую часть центра  занимала земля.  Выхлопные газы машин не поднимались  и
не заволакивали небо. Солнце играло в воде бассейнов, пробиваясь через листву деревьев,  вспыхивая между домами  искристыми лучами. Тень  от  "дерева Ашватха" росла после полудня,  челки  листьев кокосового дерева качались по ветру; воды Ганга поступали в  наш  пруд по искусственному каналу через южные ворота. Задыхающиеся от бега носильщики паланкина проносились по узкому переулку. Мы могли слышать их крики, доносящиеся с главной дороги. По вечерам в нашем доме зажигались  керосиновые  лампы.  При их  слабом  свете  я  сидел обычно на расстеленном мате со своей старенькой няней и слушал мифы и сказки.  В приглушенном  свете я  оставался  полностью  непричастным к миру человеком --
отдыхающим, застенчивым и тихим.
         Есть еще одна причина,  почему я чувствовал себя одиноким. Я убежал из школы.  Я никогда не присутствовал на экзаменах. Мои  учителя потеряли всякую надежду на моё будущее.  Моя  душа с жаждой скитаний постоянно тянулась к ничем не  омраченным часам безделья, проводимым вне школьной комнаты.
Я уже тогда,  побуждаемый определенным импульсом, обнаружил:  то,  что  именуют  высоким словом "поэзия" – всего  лишь рифмованные  стихи,   написанные   обыкновенными   людьми (обыкновенными письменными  принадлежностями).  В  те дни было принято смотреть с восхищением на каждого,  кто объявлял  себя пишущим стихи;  сейчас же,  напротив, поэты -- явление обычное. Воодушевленный уверенностью,  что я легко  справлюсь  с  любой  размерностью и  ритмом,  я  начал их пробовать в бесконечных  сочинениях.  Уединяясь,   я полностью отдавался  придуманной игре: разрушая  и  составляя  рифмы,  манипулируя строчками из слов с восемью,  шестью и десятью слогами и составляя  из  них  четверостишья. Постепенно моё занятие стало известно и другим.
      Что бы ни говорилось о моих ранних  сочинениях,  надо  учитывать, по крайней мере,  одно обстоятельство: они были написаны застенчивым  и одиноким мальчиком.  Все  его приключения сидели  внутри него.  Он был вне школы,  вне досягаемости общества.  Авторитет его дома также был  незначительный. Когда мой  благословенный  отец был в Гималаях,  меня охраняли старшие братья.  Диоти-дада, мой старший брат, которого я уважал больше других, никогда не пытался меня унизить. Я спорил с ним как взрослый, обсуждая любой вопрос.  Он понимал, как следует уважать мнение ребенка. С помощью свободы, которую он мне   предоставлял, я мог открыть свое сердце.  Если в желании проявить свой авторитет от и пытался превзойти меня,  то это было, наверное, потому что он видел во мне некую непокорную личность, но это, все-же, не был я.
Таким образом,  пришло время, когда я начал писать свои отдельные стихи  –все в неправильном размере, как искры пролетающего метеора. Они были эмоциональны,  незрелы и  выдавали взбалмошного ребенка. Будучи изолированным от общества, я кажется, приобретал чувство неповиновения всем предписаниям. Это было рискованно.  Но мне удалось избежать роковых неудач главным образом по той причине,  что в то время лишь немногие толпились  вокруг литературы.  Дух соперничества в то время еще не достиг такого накала.  Конечно,  со стороны  меня часто критиковали, но откровенно грубая критика в то время еще глубоко не проникла в  литературу. 
       Среди  своих  литературных сверстников я  был самый молодой и наименее образованный.  Мои  рифмы были незрелы,  содержание стихов туманно и неясно; я никогда не  получал  никакой поддержки со стороны писателей того  времени. Напротив,  они насмехались над моим  стилем,  который  был одновременно  рискованный  и неуверенный.  Они смеялись не потому, что хотели показаться остроумными – в моих  стихах  не было покушения на их превосходство – дело в том,  что они придерживались строгих законов стихосложения и  не  хотели  показаться неграмотными.  Не принимая мои стихи, они все же не выказывали неприязни.  Поэтому,  даже  не  имея  поддержки,  мне удалось выработать свой собственный стиль.
         Первый период моей жизни,  с его не нарушаемым  спокойствием и  безвестностью,  подошел  к концу.  До тех пор Природа нежно охраняла меня,  я был погружен в ласкающую атмосферу семейной любви.  Часто  я забирался на крышу нашего трехэтажного дома и проводил свободные часы,  вышивая гирлянды воображаемых цветов. Иногда я шел в Газипур, где сидя в тени старинного дерева "ним",  слушал патетические звуки воды,  вытекающей  из колодца и бегущей в парк и смутно грезил как струи воды вдалеке соединяются с Гангом. Тогда я не предполагал,  что в  один прекрасный день  мне придется выйти из своих тенистых мечтаний на свет и ощутить молниеносные удары других  умов.  Этот  день настал, и  судьба вывела меня на яркий свет солнечного дня. Мне становилось все жарче и жарче.  Укромный уголок, который построило мое воображение,  был разрушен.  Обвинения, эти спутники славы, омрачали мою жизнь до невозможности.  Мало кто из литераторов подвергался таким непрерывным нападкам и незаслуженным       обвинениям, которые я был вынужден сносить.  В некотором роде,  это была "линейка", с помощью которой я измерял свою славу. По крайней мере, я могу сказать, что, несмотря на незаслуженную критику,  я никогда не страдал от унизительной агонии неудач. Напротив,  лица моих друзей кажутся мне еще светлей  на  фоне  черных полотен судьбы,  так жестоко вывешенных для меня! С высоты сегодняшнего дня я не могу сказать,  что у меня мало друзей. Многих из них я знаю хорошо,  многие мне незнакомы,  но все они,  далекие и близкие,  слились воедино в этот праздник. От этой  поддержки мое сердце переполняется радостью.  Мне кажется, что все они пришли на пристань посмотреть, как я отплываю на  корабле  – корабле,  готовом унести меня в другой мир, нагруженном их бесценными дарами.
        В семьдесят лет, в мерцании вечернего света, моя активная жизнь переворачивает последнюю страницу.  Перед  тем,  как  этот свет погаснет, моя страна показывает мне признательность, празднуя этот юбилей.
Когда урожай еще на поле,  люди всегда сомневаются в его количестве. Мудрый покупатель не выложит сразу деньги при виде одних снопов.  Только когда урожай собран,  покупатель готов заплатить.  Я полагаю,  что пришло время и мне уложить  свой урожай в  амбар. 
Долгоживущий  человек  – почти фигура из прошлого. Я сознаю,  что тот, кем я был раньше, далеко отстоит от того,  кто я теперь. Поэты, отошедшие в мир иной, отслужили свой срок.  Я стою на краю кладбища в критический момент перед уходом. Пролетающее мимо настоящее рисует лишь смутный портрет человека.  Ко мне это не относится.  Цель всей моей жизни находится на достаточном расстоянии для того,  чтобы её можно было сфокусировать камерой воображения. Я отошел так далеко от настоящего, что нахожусь в полной его власти.
        Святой Ману ратовал за уход из мира после  пятидесяти. Согласно Ману,  человек после пятидесяти с трудом поспевает за Настоящим. Если же, напротив, будучи самоуверенным и настойчивым, он  бросается вдогонку за проносящимся Настоящим,  усталость вскоре одолеет его, и он больше потеряет, чем приобретет. Поэтому, побуждаемый изнутри,  он должен готовится к путешествию в начало  всех  времен – туда,  где время остановилось.  Прекратив все попытки угнаться за временем,  он должен поставить себе цель:  достичь состояния равновесия. 
        Возрастной предел,  указанный Ману,  не применим в точности в наши дни,  т.к.  во времена  Ману  жизнь предъявляла меньше  требований  к человеку и не была столь усложненной. Сегодня,  наше образование,  наш образ жизни,  даже наши удовольствия и забавы намного усложнились. Карета императора во времена Ману, возможно, и казалась  верхом совершенства, но как она уступает современной железной дороге!  Прежде,  чем время жизни не перевалит за пятьдесят,  наш уход, конечно, никем не санкционирован.  Но когда нам уже за семьдесят, никакие       оправдания уже не принимаются.  Я нахожу везде вокруг себя  знаки,  указывающие на  то,  что время обогнало меня – я все еще нахожусь там,  где был,  по крайней мере,  лет десять назад. Я как  далекая звезда – излучаю  свет несегодняшнего дня.
       И все-же,  перед тем,  как наступит неотвратимый конец, пока жажда  жизни не пропала,  из прошлого исходит настойчивая  волна и захлестывает настоящее.  Когда песня приходит к своей последней ноте, она заканчивается. Но затем она может  звучать дальше –  ведь припев повторяется.  Это повторение  прошлого.  В  лучшем случае мы можем придать ей небольшую вариацию; но полная тишина также ей не помешает. Непрерывное пение  похоже  на свежепойманную рыбу,  которую стремятся во что бы то ни стало сохранить живой, вытащив из воды.
        До тех пор пока рыба растет в своей стихии, любой, кто её кормит, поступает в её интересах. Но когда рыбу силой вынимают из воды и помещают в аквариум,  её кормление – в интересах других. Подобным образом, пока еще поэт только ищет свой ясный, зрелый стиль, некоторая поддержка  его время от времени необходима – она в интересах поэта.  Впоследствии,  когда его возможности исчерпаны, поддержка не в его интересах, а в интересах страны.
       Ведь страна – творение народа.  Страна – это не почва, это душа людей.  Когда дух народа светится,  страна становится заметна. Чем  громче  мы говорим о нашей стране, как о стране "рек, садов и сандаловых рощ",  тем больше мы  становимся  ответственны за свои собственные дела.  Возникает вопрос:   что мы сделали для того, чтобы превратить окружающую нас природу в богатство человека? Если земля иссушится, если фрукты сгниют, если сандаловый лес заселят вредные насекомые,  никакие  лирические вздохи не затмят позора страны.  Страна не сотворена из почвы, страна сотворена из людей.
     Вот почему, страна для самоутверждения постоянно нуждается в тех,  кто может выразить свою сущность. Без них, деревья и трава могут произрастать,  птицы и животные рождаться, дожди падать, реки течь,  но страна,  тем не менее, будет оставаться скрытой как почва под песком пустыни.
По этой причине  страна,  обнаружив  поэта,  настойчиво ищет путь,  чтобы провозгласить его своим детищем. В этот день он рождается в сердце своей страны, а не только на её земле.
      Оканчивая последнюю главу своей жизни,  должен отметить следующее: если моя страна не проявила себя,  приняв меня  как поэта, то сегодняшние торжества бессмысленны.  Если этим, откровенно эгоистическим замечанием,  я,  возможно,  кого-нибудь и смущу, то должен добавить:  в торжествах нет необходимости. Чем меньше у славы оснований, тем больше торжеств и быстрее забвение. Ошибки всегда  далеко видны,  но исправленные,  вскоре забываются. Пламя костра,  устремившееся ввысь,  указывает на свою близкую  смерть.
       Нет сомнений, что страна может иногда ошибаться в выборе своих знаменитостей. В истории литературы часто коротко живущее яркое пламя угасало навеки.  Поэтому сегодняшние  празднества не  означают,  что  для  меня  наступил  день  наивысшей радости. И все же я не вижу причин,  по которым должен был  бы
огорчаться. Проходят века, и приговор литературным гигантам выносится снова и снова.  Если согласно  суждению  переменчивого времени я  вытянул  пустой  номер,  нет смысла оплакивать свою участь. Я приму сегодняшние поздравления как  плату  за  труд. Окончательный приговор я оставлю своим внукам и правнукам. Сегодня же я постараюсь быть беспечным и радоваться  в  компании друзей, хотя многие из них и заняты раздуванием мыльные пузырей в своих речах.  Как противоборствующие черные и белые краски,  эти настроения смешиваются в мирских удовольствиях, напоминая слияние реки Джумны, смуглой дочери Ямы, с рекой Ганг, выходящей из спутанных локонов бога Шивы. Павлин самодовольно танцует распустив свой хвост,  а охотник его убивает, в свою очередь гордясь добычей.
В большинстве западных стран  сегодня  можно  заметить, как быстро  люди меняют свое мнение в оценках литературы и искусства. Скорость непрерывно растет на транспорте и в  быту. Скорость  непрерывно  приводит  в  действие сердце и душу.
Там, где остра конкуренция, скорость решает все. Когда на пыльном, грязном рынке разбрасывают монеты удачи,  тот, кто проворнее всех,  оказывается богат. Непрерывная скорость – движитель ненасытной   жадности.   Опьяненный  жаждой  наживы  весь западный мир сегодня на ногах.  Скорость, кроме побудительного мотива для  прибыли,  стала  необходима сама по себе. Сегодня  жажда скорости проявляется на земле, на море и в воздухе, поднимая  непрерывный истерический вой.
        Но «материал»,  из которого сделана жизнь – не железная машина, приводимая с бешенной скоростью электричеством или паром. У него свой внутренний ритм.  Этот ритм выдерживает определенную нагрузку, но не более.
        Можно несколько минут простоять  на  голове,  но  очень скоро человек поймет, что он не может крутиться как колесо мотоцикла. Секрет прогулки пешком в том,  что в  ней  содержится ритм стиха. Мелодия песни услаждает до тех пор, пока её ритм и
размер не давит на чувствительные уши. Если, напротив, частота ритма возрастет  в четыре раза,  мелодия должна зазвучать особенно мелодично, чтобы избежать дискомфорта при прослушивании. Если ритм еще больше возрастет, мелодия разрушается. Живые глаза – это,  в конце концов, тоже не кинокамера. Им нужно  время,  чтобы  увидеть  вещи. При скорости двадцать –  двадцать пять миль в час,  что бы они ни увидели, все оказывается смазанным. Однажды в нашей стране была принята такая вещь как "паломничество".  Человек мог прочувствовать свой путь  до конца. Сегодня же, в век поездов и машин, паломники по-прежнему в моде,  но не сами путешествия. Путешествий нет, есть одно прибытие. Это как будто сдача экзаменов вместо обучения. Если бы Калидас в своих стихах обошелся бы  без  облака-вестника, а послал бы самолет вместо Бога Кувера, прекрасный семнадцатисложный размер санкритского стиха,  составляющий две полные песни,  исчез  бы после  первых нескольких  шлок.
        Сегодня можно встретить множество людей, которые не будут переживать о грустной судьбе облака-вестника.  Многие  из них уверены,  что поэзия на последнем издыхании. Если это так, то это беда не поэзии, а сегодняшнего дня. Сердце человека имеет свой  ритм.  Но под давлением времени и машин,  ритм сердца нарушен.
Фермер сажает  веточки в винограднике, и лоза,  используя их для поддержки,  приносит плоды. Так же и мы, для того чтобы наше путешествие по жизни было уверенным и продуктивным, должны придерживаться правил. Большинство из этих правил – безжизненные и сухие деревянные столбы из мудрости и советов. И  также,  как веточки,  воткнутые в изгородь,  оживают, получив питание из почвы, эти деревянные столбы оживают,  когда путешествие по жизни находится в гармонии с ритмом  нашей души и продвигаются в тишине к сокровенным глубинам.  В этой сокровенной глубине бьет живительный источник.  В этом источнике  простые догмы  и теории оживают и приобретают рисунок; становясь самой пищей для нашей души, они окрашиваются радостью. В проявлении этой  радости вечная новизна.  Если вчерашняя этика была однажды действенной и заставляла любовь и  красоту  находить выражение в радости,  она не может устареть для нас.  Искусство империи Моголов по-прежнему несет с  собой  новизну  --  независимо от того любим ли мы империи с их этикой или нет.
       Но когда век,  обуреваемый страстями, делает досуг напряженным, выжимая из него все естественное,  этот век может быть только веком необходимости, но никак не любви. Любви нужно время, чтобы углубиться. Потребность века в скорости также заполнила до краев нашу литературу,  которая стала похожа на бесполезные цветы водяного гиацинта. Эти потребности непостоянны. Они настойчиво выдвигают свои петиции с требованием немедленного  выполнения. Эти петиции, какими бы привлекательными они не были, не делают литературу, они остаются петициями. Они исчезают, как только их требования выполняются.
В таких условиях облик литературы непрерывно изменяется. Она  не  оставляет симпатий,  она преуспевает в том,  что поддевает идущего впереди. Тот,  кто был однажды наверху, оказывается низвергнутым под гром насмешек.  Женская мода в нашей стране – сари из полночного муслина Дакки и  Бенаресского шелка – не  сильно изменилась, так как она пустила глубокие  корни в сердце нашей любви. Глаза не уставали смотреть на них. Они могут  устать сейчас,  когда наши сердца,  не имея времени глубоко проникнуть в истинную сущность красоты, станут безразличными и  невнимательными. В  поисках  бессердечной поверхностной роскоши мода меняется произвольно, мгновенно и  с  легкостью.  Подобным образом  меняется  и  этика в сегодняшней литературе. Находясь в бегах, сердце не успевает выткать из любви свое отношение. Если же сердцу отпущено время,  оно способно выткать причудливый узор из красоты.  Современные занятые люди смеются над этой идеей красоты, у них на неё нет ни времени, ни терпения. Красота старомодна,  она устарела. Они предпочитают иметь туго свитый канат – мы назовем его "реализмом".  Короткоживущая мода такая же самолюбивая, как и только  что назначенный правитель – её тщеславие в том, что она провозглашает   себя  самой последней.  Другими словами,  у неё нет заслуг, она живет сегодняшним днем.
          Этот быстровращающийся механизм живет  в  самом  сердце  западных стран.  Мы не можем считать,  что он целиком захватил  нас. Но,  тем не менее,  мы уже включились в бег.  Нам удалось запрыгнуть в их автомобили.  Мы не применем поговорить со знанием дела о короткой прозе,  ставшей последним  достижением  в литературе; мы чувствуем себя на высоте, если нам удастся смело уязвить старину.
          Эти мысли заставляют меня не доверять славе. Прерогатива молодых бродить по лесам и болотам  в  поисках  призрачного оленя.  Не найдя оленя, они хотя бы почувствуют прелесть охоты.  Цветок может принести или не принести плод.  И все же он должен воплотить внутренне присущее ему беспокойство.  Его природа никогда не успокоится.  Производя цвет или запах,  она постоянно борется с внешним миром. Но плод работает скрытно, его природа требует спокойствия.  Единственная его цель – освободиться  от своей ветки;  эта свобода достигается только в тесной связи с внутренним развитием.
    Именно такой  период  созревания  пришел  в моей жизни, когда плод скоро потеряет связь с веткой.  Для полной реализации этой  цели следует установить мир с окружением. Этот мир все время нарушается  агонизирующей  дилеммой  между  славой и бесславием.
        Не будем говорить о славе. Большая её часть искусственно раздута.  Несчастлив тот, малейшие колебания славы которого приносят большие потрясения.  Любовь – самый  большой  подарок судьбы; для  поэта это наивысшая награда.  Слава может служить хорошим вознаграждением за труды,  но для того,  чье призвание приносить радость, единственное вознаграждение – любовь.
        Большой славы можно достигнуть, если людей использовать  как материал.  Например, в политике. Сила политической карьеры  лежит в массах.  Так,  для того,  чтобы заинтересовать  людей, между партиями всегда существуют трения. Во имя торжества славы, люди часто попадаются в эту ловушку.  Возьмите,  например, Ллойда Джорджа.  Такой человек как он может выполнять свою работу только при условии, что существует определенное число людей, верящих в его силу и ум. С потерей этой веры, сеть рвется и он теряет своих сторонников.
        С другой  стороны,  если  творение  поэта несет с собой правду, его слава принадлежит самому поэту и  не нуждается в одобрении большинства.  Большинство может даже и не признавать его. Такое часто встречается. Подобное отношение может уменьшить рыночную  цену  произведения,  но  его  истинная  цена не уменьшится.
Цветок расцветает.  Это его высшая правда. Тот, кто радуется этому,  выигрывает.  Цветок принадлежит ему.  В  сердце  красоты заключена правда,  наполненная сущностью,  наполненная тайной, недоступная расчету.  Она привязана  к  нашему  сердцу  тончайшей нитью.  Благодаря этому соединению наше самосознание становится глубже и светлее. Внутренне наше существо улучшается, приобретает свет,  обогащается. Наше существование, кажется, проникнуто этим цветом и соком – название этому  "приобщение к любви".
Дело поэта – зажечь сознание человека  этой  любовью  и  пробудить его  от  безразличия.  Мы  называем поэта "великим",  когда он захватывает сердца людей вечно  новыми,  глубокими  и свободными мыслями.  Богатство, составленное из любви человека,  собиралось в запасниках,  музеях и литературе в каждой стране,
во все века.  В этом мире, именно благодаря литературе, мы можем понять,  почему люди становятся ближе  в  разных  странах.  Только благодаря этой любви человек может судить о человеке.
        Богиня искусства Сарасвати держит в  руке многострунную лютню. Часть струн сделана из золота,  часто из меди, часть из  стали. Все оттенки звуков, поднимающихся с этой земли, – легкие торжественные, радостные – выходят из её лютни. В стихах поэта  также звучит бесконечное разнообразие мелодий. Я не хочу сказать, что все они должны звучать на одинаково высокой ноте,  но какой бы ни была песня, пусть будет в ней нечто устремленное, нечто аскетическое, что  сделает  все  привязанности  человека чистыми и  плодотворными. В стихах  Бхатрихари  можно  видеть  человека,  предающегося наслаждениям и играющего свои песни,  а рядом с ним отверженного,  глубоко погруженного в поэзию игры  на  однострунной арфе  –  равновесие  этих  противоположных настроений достигается  как в поэзии, так и в жизни. Литература удерживает свое качество только благодаря тому,  что её богатства распределяются во времени,  в пространстве  и  среди многих.
        Любители современного века могут презрительно усмехнуться и сказать,  что это не совпадает с современными воззрениями. В таком случае, современный век следует пожалеть. Утешением будет то, что он не может долго продержаться "современным".
Если поэт,  однажды утомившись,  поверит в то,  что все неуничтожимые источники поэзии иссякли,  тогда я признаю,  что современный век состарился и исчерпал себя.  Это  будет  означать, что  он  не  смог понять этот вечно знакомый мир,  с его простыми радостями. Глупо надеяться, что воображение, не получающее питание  из  окружающей почвы,  сможет продолжать творить. Когда аппетит исчезает,  еда не доставляет удовольствия. По этой причине сомнительно,  чтобы какое-либо изысканное блюдо давало устойчивое чувство сытости.
         В год  своего семидесятилетия,  мое обращение к публике  достигло определенного завершения.  Вот почему я хочу,  чтобы  люди, пытающиеся узнать меня, знали, по крайней мере, что я родился не в разбитом мире.  То,  что я увидел,  открыв глаза, я никогда не уставал видеть!  Ощущение чуда никогда не покидало
меня. Неуничтожимый голос времени,  сопровождающий  все живые и неживые вещи, звучит постоянно. Я отвечал на  него своим сердцем и душой;  мне казалось,  что я слушал этот вселенский звук бесконечно долго. Посланники неба, из   пределов солнечной системы спускаются на эту маленькую, туманную землю, чтобы украсить  её  платьями  сезонов – различными по цвету и фактуре. Я никогда не колебался,  чтобы принести свое сердце в жертву этим приготовлениям любви. Я стоял неподвижно на пороге  каждого рассвета, когда свет граничит с тьмой и постигал истину: красота  – это богатство.  Я стремился прикоснуться к этой огромной сущности, которая одна объединяет всех, к радости которой красота взрывается,  без устали принимая утонченные формы, чтобы странно радовать мое сердце. Я тогда спрашивал себя:  что есть жизнь?  Что есть существование без неба, без радости?  Вещи без видимой причины влекут нас радостно к себе – в этом заключена тайна Бога;  это происходит потому что наполняя человека внутренне, Он существует в нем и человек проходит тяжелейшее испытание  самоотречением.

            Он.
            В поисках Его
            человек странствовал сквозь тьму ночную
            по дороге в Вечность.
            Принц предпочел быть нищим,
            забыв о богатстве и облачившись в лохмотья.
            Великие сердца переносили пытки
            несовершенного мира,
            чудовищность повседневности.
            В поисках Его
            гордецы оставляли гордыню,
            богачи отдавали богатства.
            Ради Него,
            поэт сочинил миллионы песен,
            звучащих по всей стране.

Строки из Иша-упанишады, с которой впервые меня познакомил отец,  захватили  меня, и с тех пор они открывают мне новые горизонты и новый смысл.  Я часто повторял про себя:  радуйся тому, что приходит к тебе просто, что вокруг тебя, там вечная новизна. Для жадности нет оснований.  Эта  формула  имеет  огромное значение для поэзии. Любая привязанность, опутывающая человека как паутина,  вскоре его утомит, она несет пресыщение и усталость. Такая привязанность, вырывая его из целого, налагает на него свои ограничения, и вскоре,  как сорванный цветок, он увядает. Только великие вещи могут спасти литературный аппетит от  жадности, красоту от ограничений и сердце от уловок. Сита была пленницей в доме Раваны из-за его жадности.  В доме же Рамы она была свободной, и именно там она нашла свое истинное проявление. Перед  любовью тело открывает свою красоту,  перед жадностью оно превращается в грубую плоть.
Мои сочинения   покрывают  длительный  период  времени,  включая различные стадии и различные ситуации.  Я начинал  писать очень молодым,  я плохо знал себя.  Без сомнения,  в моих  сочинениях есть много поверхностного и несущественного.  Переходя от тривиальных вещей к более значимым, я старался лишь приоткрыть то,  что любил этот мир,  что приносил дань  великому, что желал свободы --  свободы посвящения себя великой Личности. Я верил,  что правда человека,  заключена в  великой Личности. Ей  я посвятил труды моей жизни, вкусив плоды самоотречения, выходящие за пределы чисто литературных устремлений. Если это не всегда было возможно с внешней стороны,  я, тем не менее, был благословен внутри. Я прошел жизненный путь по земле,  где  в  сердце  истории всех стран и народов правит всевышний Человек-Бог.  У подножья его алтаря я сижу в  одиночестве, пытаясь вплоть до сегодняшнего дня разрешить невозможную задачу:  "утопить свое я" и избавиться от личных  предрассудков.
       Если моя  жизнь,  мой  интеллект  и  внутренняя  мораль (отбросив все тривиальности моей жизни) выражены в моих трудах  и принесли радость другим людям,  тогда в награду я  не  прошу  ничего, кроме любви.  Перед тем как уйти, я хочу почувствовать искреннюю дружбу тех,  кто, не взирая на мои ошибки, поняли, чего я хотел от жизни, что получил и что мог дать, и что было,  по сути, лишь неоконченной фазой моей несовершенной жизни.
       Если литературный труд поэта  направлен  на  увеличение любви к человечеству,  то для оценки этого труда требуется любовь. Потому как любовь -- универсальное мерило. Мы преклоняемся перед великими поэтами,  принимая весь их труд. Мы не выискиваем мелкие огрехи в их работе, и не пытаемся их раздуть. Не существует писателя,  сколь бы знаменит от ни был,  чьи работы не подвергались бы злой насмешке или непониманию со стороны бесчувственной критики.  Великодушие любви – единственное условие,  чтобы произведение поэта проявилось в наиболее ясном виде.
       Мне повезло. Я получил эту любовь, наивысший дар в этом мире смертных. Я говорю со смирением: "Я получил любовь от многих выдающихся  людей,  им я не выражаю признательность,  им я отдаю все свое сердце".  Прикосновение их рук  было  для  меня  благословением всей  человеческой расы.  Пусть самое лучшее во
мне будет достойно такого прикосновения.  Моим соотечественникам, проявившим  любовь сквозь заслон близости и дружбы,  присутствующим в этот день, я приношу глубокую признательность.

              Мои скитания подошли к концу:
              жизнь окончилась,
              уткнувшись в непроницаемость ночи.
              Холодные звезды протягивают мне свои пальцы,
              молча кивая и подбадривая:
                "Не бойся".
              Собрав остатки цветущего дня,
              я подошел к берегу новой жизни,
              завершив свой долгий путь.

              О Вечер,
              все, что я принес с собой,
              я отдаю без сожаленья.
              Товарищ ночь,
              на твою сострадательную руку
              я наматываю нить своей любви.
              Много еще надежд ждут своих рассветов,
              много песен ждут своих вечеров,
              много счастливых снов и неразделенных чувств
              ждут своих воплощений,
              сегодня, когда я прощаюсь с вами.

              Все, что я приобрел,
              все, что оставил под давлением времени --
              сверкающий рубин,
              пронизывающую сердце боль,
              тени, уходящие за горизонт... -
              все остается. Они не напрасны.
              Какими бы раздавленными в пыли они ни казались,
              они благословенны прикосновением ног
                Совершенного.



       6.

              Мои попутчики, привет вам всем...
              Привет от странника.

              О "Печаль расставания",
              ты царишь в конце дня...
              Привет тебе из оставленного дома...

              О первый луч рассвета, О вечное убежище...
              Привет вам от того, кто исполнен надежд.

              О Возничий, правящий повозкой-Жизнью,
              Привет тебе от вечного странника,
              Привет тебе от всех, кто в пути.
 



         ПРИСЛУШАЙТЕСЬ К БОЖЕСТВЕННЫМ СТИХАМ

         Строительный материал баньянового дерева не слишком отличается от материала других деревьев, несмотря на то, что растения,  вообще  говоря, получают различные  питательные вещества.  Мы можем по-разному  называть эти вещества и давать им различную  классификацию. Но причина, почему  баньян  все же отличается  от  других деревьев – это нечто тонкое и неуловимое.  Я не знаю точно, как это  выразить. Единственно возможное объяснение этому – свойство природы. Оно таково, что не только раскрывается через индивидуальные характеристики, но и поддерживает их в постоянной игре. Оно составляет сущность дерева, и все же его тайна не обнаруживает себя. Видна лишь  неиссякаемая  энергия.  Её работа очевидна,  но её форма не видна.  Среди бесчисленных путей она  выбирает  один единственный безошибочный  путь и проходит через все преграды,  сохраняя свою уникальность.
        Мы редко задумываемся о этой глубочайшей тайне,  которая живет в нас.  И все-таки  я постоянно чувствую её в  себе самом. Именно сегодня, когда я достиг границ своей жизни, это свойство природы стало для меня еще определенней.
       То, что является высочайшей  целью жизни,  её скрытым смыслом и то,  что
вечно стремится к своему воплощению, я понимаю, как жизнь жизни, душу  жизни.  Внутри  меня она не всегда находила путь для  выражения. Она встречала преграды на каждом повороте. Из материала моей  жизни  Всевышний не всегда мог извлечь совершенные аккорды для своей музыки.  И все же, в целом, я познал природу  Его намерений. Отвлекаемый по разным причинам, я часто ошибался. Иногда мое сознание направлялось по ложному пути. Часто не  скрою, меня привлекали слава и величие.  Тогда я забывал, что согласно Его воле у каждого человека свое представление  о его  значимости. Эту  мысль я старался выразить в своей пьесе "Поклонение танцовщицы". Танцовщица стремится выразить свою любовь к Будде своим танцем. В то время, как другие почитатели приносят ему свою  внутреннюю  правду,  танцовщица  предлагает  ему правду своей жизни.  Этой правдой она подтверждает высшую цель своей смерти. Этот танец – жизнь её души, сердце её сердца, её  внутреннее существо.
        Подобным образом,  я не сомневаюсь,  что Великий Творец направляет и  меня,  несмотря на все преграды и мои внутренние противоречия. Именно благодаря Ему,  благословенная урна жертвоприношения, наполненная  моей жизнью,  будет соответствовать моей уникальной природе.  То же происходит,  когда  внутренние
побуждения человека  согласуются с его судьбой и внешними обстоятельствами, когда нет рассогласований  между  музыкантом  и его музыкой.  Оглядываясь назад, я могу проследить это "единство" в своей жизни;  вместо с ним, я ощущая своим сердцем присутствие  Невидимого Существа. Он остается в сердце жизни,   собирающий все факты жизни в единую непрерывную цепочку истины согласно определенному предназначению.
          Для объяснения предыстории своей жизни я вынужден обратиться к истории своей семьи. Когда я  родился,  религиозные  обряды,  совершаемые  в  семье чисто  по привычке,  а не из-за их значимости,  не могли  запереть нас в стенах уже  разрушающегося  прошлого.  Молельни, построенные нашими предками, оставались пустыми -- я уже не обращал на них никакого внимания. Слепая коллективная вера парализует сознание  людей своей властью,  фальшивыми ценностями и образом жизни;  столетиями она создавала непреодолимую и бессмысленную преграду  между людьми во многих странах,  превращая  взаимную ненависть и унижения в слепую  веру.  Её  влияние  по прошествию средних  веков исчезло из всех цивилизованных стран или же ослабло,  за исключением нашей страны,  где она пустила ужасающие болезненные  корни  в политике и общественной жизни. Но они никак не затронули наш дом. Этим я хочу сказать, что от рождения канва  моей жизни не подчинялась никаким предписаниям старины. Создатель этой канвы,  будучи  вечно  занятым  новыми формами жизни, не обращает внимания на устрашающий перст древних правил.
Чувство удивления наполняет Вселенную.  Нечто трансцендентальное живет в ней,  не подвластное писанной вере или каким бы то ни было обрядам. Без всяких колебаний моя душа соединилась со всем миром. С раннего детства,  вид вселенной наполнял меня  огромной радостью.  Не может быть более непосредственного поклонения, чем проявление этого чувства радости. Для такого поклонения не требуется внешнего побуждения.  Его священный текст я сочинил в своем собственном сердце.
         Зимние рассветы моего  детства еще живы в моей памяти. Когда ночной мрак превращался в серый рассвет,  я  нетерпеливо сбрасывал одеяло  и  соскакивал с постели.  В нашем дворе,  на  восточной стороне сада,  окруженного стеной,  росли  кокосовые  деревья, края  их листьев блестели от росы,  освещенной поднимавшимся солнцем.  Чтобы не пропустить такую редкую красоту, я  выбегал каждое утро в тонкой спальной одежде,  прижимая руки к груди от холода.  В северном углу сада росло старое сливовое дерево нездешней породы. В противоположном углу, рядом с древней стеной, стояло обычное сливовое дерево. Женщины собирались в его тени,  чтобы укрыться от лучей полуденного солнца. В середине сада находилась плетенная калитка с покрытым  плесенью основанием. За ней простиралась пустынная земля, заброшенная и неухоженная. Я не  помню  других  деревьев,  о которых можно было бы упомянуть. Но эти деревья составили для меня целый сад, и  мне  их  было вполне достаточно. Именно здесь моя жажда была утолена; я
пил как будто из кувшина с разбитым  горлышком.  Кажется,  что где то внутри,  родственный  мне  дух,  тайно питал меня водой. Несмотря на её скудное количество,  я извлекал из неё  гораздо больше. Именно поэтому я сегодня здесь.
      Я не святой и не отшельник.  Я призван был ощутить бессмертный вкус  Вселенной.  Снова  и снова я повторяю:  я люблю этот мир. После полудня, по возвращении из школы, я сходил с повозки и устремлял взгляд в небо, выглядывающее из-за крыши нашего трехэтажного дома и темнеющее от нависших туч.  В одно мгновение меня охватывало удивление. С одной стороны, далекое небо с  клубящимися облаками,  с другой – мальчик, все еще странник на  этой земле,  обрадованный  и удивленный.  Существует необходимость, чтобы этот необычный союз установился между нами --  какое еще другое значение имеет "рифма"!  Этот мир одних людей побуждает к труду,  других к созерцанию. Подобное желание быть вечным созерцателем  и таким образом реализовать свою сущность я ощутил внутри себя.  Это созерцание не есть  результат  безделья. Творение  лежит в ритмических ударах между созерцателем и созерцаемым.
        Вот замечательные строки из Ригведы:

              "О Индра, у тебя нет врагов, нет вождей, нет друзей.
              И все-же,  проявляя себя, ты провозглашаешь
              дружественный союз"

Если человек  хочет  искренне себя выразить, ему не нужна власть – ему нужна дружба. Он хочет кому-то нравиться. Во всей вселенной  идут  бесконечные приготовления с целью понравиться. Вот почему, звуки слагаются в песни, линии превращаются в утонченные формы.    
       Мы редко осознаем это чудо.
Я должен признать,  что именно здесь я слышу свое призвание.  Оно не  имеет ничего общего с полезностью.  Я ищу союза с Индрой; союза,  который можно назвать дружбой.  Полезность  жизни определяется пищей, одеждой и жилищем. У полезности нет радости или привкуса вечности. Место, которое я выбрал, могут занимать только друзья Индры.

«Он рядом, от Него нельзя уйти, Он рядом;
 Его нельзя увидеть – но стихи, сочиненные  Божественным Поэтом, никогда не стареют»

В животных Бог проявляется  непосредственно,  они не осознают Его. Если бы отношения между Ним и человеком устанавливались простым,  рутинным  путем,  человек, как и животные, не смог бы освободиться от окружающего его потока событий. Он не мог бы найти Бога. Опутанный паутиной повседневности, он, стоящий все же выше повседневности, проявляет себя  посредством  Его поэзии.  В этой поэзии проявляется сам Бог, об  этом  проявлении  говорит мудрец:

"Имя этому "Аби". Все окружено Им.  Посмотри на этот ряд деревьев: они окрашены  в зеленый цвет Его красотой, они одели на себя зеленый венок"

        Поэт-отшельник смог увидеть проявление Божественного Поэта только благодаря глазам поэта. "Аби", украшенный зеленым венком, не претендует на полезность. Никто не может сказать,  почему Он всем нравится. И это самый великий дар. Ни одно существо, погруженное в ежедневную жизнь, не может на это претендовать. Поэт-отшельник говорит: "Создатель затратил половину своей энергии на создание Вселенной", и затем спрашивает: "Где же оставшаяся половина? На что она пошла?" Я могу ответить на этот вопрос.  Творение видимо,  но у него есть также и невидимая часть.  Как бы я смог постичь невысказанное, если бы не встал выше фактов и не обрел высшую свободу? Прикосновение несотворенного  к  сотворенному  подобно  действию  света, спускаемого с небес.  Поэзия не может уложиться в  узкий  контакт с действительностью. Поэзия существует вне форм,  вне звуков, там, где вторая половина Творца не ограничивается материальным проявлением. В этой нематериальности Индра соединяет сердца своих товарищей. С Его струн слетает призыв неявленному. 
        Я многим увлекался в жизни.  Многое направляло мою мысль. Я познал путь, которым следует мир, был вынужден подчиняться его  правилам.  Я  был не настолько глуп, чтобы дать необузданному воображению возможность строить искаженные  формы. Но, несмотря на все правила и привычки, моя мысль в согласии со вселенной вознеслась туда, где творение уходит за грань существующего. В этом союзе я увидел цель своей жизни.
Однажды я сказал:

              "В этом прекрасном мире,
               я не стремлюсь к забвенью или смерти...".

Я лишь вторил поэту Ригведы, у которого есть такие строки:

              "О Хозяин жизни,
              сделай меня зрячим еще раз,
              возроди меня заново;
              принеси мне новую радость;
              зажги новое солнце на небесах --
              я хочу услышать Твое благословение"

Это, воистину,  речь друга, оценившего Друга. Что может быть лучше песни? Душа подсказывает: "Услышь божественную музыку! Она звучит вечно!"
Возникает вопрос,  каким образом эта музыка  связана  с моей деятельностью? 
Связана.  И  этому  есть  доказательства.  Правда, мой род деятельности далек,  скажем,  от  производства станков –  хотя с точки зрения чистой поэзии,  станки – это тоже поэзия. Когда я однажды решил устроить школу в  Шантиникетане,  я  выбрал поэзию Бога в качестве учебной программы. Я взял землю,  воду и облака себе в помощники.  Я хотел,  чтобы ученики воодушевились знанием  в цитадели радости.  На праздничных полянах вселенской природы я попытался пробудить ум своих учеников песнями разных времен года.
С самого начала я  пытался  раскрыть  саморазвивающееся  начало и силу творения.  Во всех своих планах, я всегда с уважением относился к силе разума.  Вот почему в своей  работе  я  приветствовал науку и оказывал ей горячую поддержку.
В Ведах сказано:

"Святые откровения даже самых  искушенных  мудрецов  не  имеют смысла, если в них не присутствует Он – Тот, кто объединен силой чистого интеллекта,  понимания,  а не просто "мантрами" или  волшебством."

Моей попыткой,  поэтому,  было соединить две силы – радость и интеллект – во имя творчества.
      Признавая радость в качестве объединяющего начала в  Природе, я призывал людей соединить свои сердца. В обычной нашей жизни, когда сердца устают и охладевают, обыденность становится диктатором. Конструкция побеждает творение.  В конце концов, машинист начинает смеяться над поэтом. Ритм, язык –  принадлежат поэту. Но когда творение зависит от многих индивидуальностей чистота творческого процесса  нарушается. Подобным  образом, в  условиях сектантской диктатуры духовное устремление теряет свободу и затвердевает как камень. Вот почему я молюсь, чтобы в будущем, бессердечные и разрушительные "правила" с их паутинной структурой не разрушили мой "Ашрам".               
       Я не знаю, будет ли у меня еще такая возможность – ведь я стою на пороге своего восьмидесятилетия – не пропустить  ничего из того, что я рассматриваю как правду своей жизни. Но это желание я вряд ли могу материализовать  перечислением каких-то событий моей жизни. Дело в том, что человек может познать себя  посредством внутренней концентрации и внешнего развития. Пытаясь объяснить  идеал "Ашрама", я часто ссылался на "рощу мудрецов". Я не взял эту идею из учебника истории,  я её  вывел  из стихов поэта.  Поэтому  естественной  была моя попытка придать этому идеалу форму стиха.  Я говорил: "Прислушайтесь к  божественным стихам, узрейте Бога в человеке!"
Воспитываясь с детства на Упанишадах, я привык рассматривать полноту  Вселенной внутренним взором.  Это полнота не материи, но души, и для того,  чтобы осознать это, ко всем материальным вещам следует относиться легко. Люди, знакомые мне по первым дням "Ашрама", определенно знали, что я имею в виду.  В те дни нехватка самых необходимых вещей была главной особенностью. Простая жизненная правда охватывала все вокруг. Мои отношения с учениками легко раскрывались через игры, песни и пьесы; самовыражение принимало новые  и  оригинальные формы.  Так мне было легче увидеть в жизни Мир, Блаженство и Не-Двойственность, которые я вечно хранил в своем сердце, в  своих  медитациях.  Жизнь была проста,  дневной порядок ясен, число учеников невелико,  и несколько учителей мне помогавших искренне верили в то, что "вся атмосфера пронизана Неуничтожимым Создателем".  Они могли воскликнуть в  полной  вере: "Познайте Всевышнего, познайте всепроникающую душу, познайте её в себе – она в любви к человечеству,  в ваших добрых поступках, а не в установленных правилах или ритуалах;  она – в требованиях вашей души, а не в эффективности мирских дел!". Благодаря этой духовности, самоотречение светилось в каждом простом  деле.
        Мне запомнился день,  когда я был еще мальчиком. Встающее солнце из-за горизонта вдруг показалось мне духовным величием человека.  Несмотря на то, что под давлением повседневной рутины этот свет начал угасать,  я всегда мечтал о дне,  когда увижу все  человечество  освященное единой животворящей душой. Но солнечная дорожка этого света оказалась закрытой  для моего сердца. Впрочем, я видел истоки радости в своей работе. Благодаря самоотречению,  в "Ашраме" я смог сохранить радушие к людям. Сказано: "Бог принимает форму гостя".
        Не могу сказать, что успех в работе не кружил мне голову. Но  я старался превзойти слабость самоотречением. В своем "Ашраме" я имел редкую возможность соединить интеллект с  добрыми чувствами во имя достижения самопознания,  свободного от страстей. Там, открыв двери детям разных стран и верований, я стремился поддерживать эти добрые чувства.  Я постоянно молился:
            

              "Он обладает единственным свойством,
              но, соединяясь со многими создает
              бесконечное разнообразие свойств,
              наполняя их скрытым смыслом.
              В конце концов, мир погружается в Того,
              кто был в начале мирозданья.
              Пусть Он сольет нас с Мыслью, во спасенье".


        7.

              Ты идешь в союзе со Вселенной. Я иду с Тобой.
              Я не принадлежу ни этому лесу, ни одиночеству,
              ни даже собственной мысли...
              Ты принадлежишь всем, мой Возлюбленный,
              а, значит, и мне.

              Протягивая руки ко всем,
              Ты будишь мою любовь
              (любовь не может скрыться, она расходится как луч).
              Ты -- радость Вселенной, мой Возлюбленный,
              эту радость я провозглашаю своей.


       Первое эссе этой книги было  первоначально опубликовано в книге  "Авторы  бенгальской  литературы" в 1904 г. Это было первое эссе, вызвавшее разногласие между Рабиндранатом Тагором и Диендранатом  Тагором,  которое одно время омрачало небосвод  бенгальской литературы.  Диендранат обнаружил в этом эссе "самомнение и эгоизм". По просьбе издателя "Бангадаршан", Рабиндранат написал ответ. Выдержку из него приводим ниже.

         «Я знаю,  что  в  глубине души у меня не было намерения
       быть эгоистичным.»

«Когда-то давным-давно, я читал великого немецкого поэта Гете в английском переводе.  Насколько я помню, главная его идея звучала так: "Сила, заставляющая цветок  распускаться -- та же,  что и сила, превращающая мысли и слова поэта в стихи".»

«Осознание этой  жизненной силы нельзя назвать самомнением. В  действительности,  все как раз наоборот.  Эта сила  не принадлежит конкретному существу. Ей подвержен весь мир.»

«Возникает вопрос:  если это так, то зачем говорить о такой очевидной вещи с таким воодушевлением? Ответ на него таков:

  Когда очевидный факт становится нашим достоянием  в  решающий
момент, мы  чувствуем  вдруг  внезапное  озарение.  Даже самая  обычная вещь обнаруживает свою скрытую силу,  когда мы смотрим  на нее  со стороны.  Смерть,  случающаяся каждый день по всему  миру, стара как мир, и каждый раз поражает нас как новое пришествие.  Поэтому человек, находящийся в особых обстоятельствах, чувствует потребность выразить своими словами самые простые вещи.  По существу,  литература  содержит три четверти  уже известных вещей,  которые каждый раз воплощаются заново  и  приобретают новый оттенок.
       Недавно я прочитал книгу профессора Кэйрда,  в  которой он говорит:" Человек всегда нечто большее, чем он о себе думает или знает;  его мысли подчас управляются идеями, которых он вначале не осознает,  но которые,  тем не менее, влияют на все что бы он ни делал,  что бы ни говорил. Эти идеи мы можем, поэтому, уловить  уже на самой ранней стадии его развития, но они могут проявиться в полную силу лишь гораздо позже.»»
«Идеи, которые мы вначале не осознаем, но которые, тем не менее,    побуждают  нас   говорить   и   делать определенные вещи, явились для меня полным открытием,  которому я и посвятил свою жизнь.  Несли ли они убеждения или нет -- это другое дело. Эта жизненная сила не является  чей-либо собственностью, но ее проявление носит сугубо личностный характер»

        По случаю пятидесятилетия со дня рождения Рабиндраната,  Бенгальская литературная ассоциация устроила встречу с поэтом, назвав его "неcгибаемым оплотом безопасности страны".  В  1911 г.  эта же ассоциация устроила праздничную встречу с поэтом, на  которой было прочитано второе эссе из настоящего сборника. Оно было опубликовано  месяц спустя в "Бхарати" под названием "Обращение по случаю праздника".
Третье эссе "Моя религия" было написано Рабиндранатом в качестве ответа критику,  поднявшему  вопрос  о  религии.  Оно опубликовано в 1917 г. в ежемесячнике "Шабуй Патра".
На праздновании своего семидесятилетия  в Шантиникетане поэт выступил с речью,  которая составляет четвертое эссе данной книги. Оно было опубликовано в 1931 г.
Пятое эссе  написано по случаю праздника,  устроенном в Калькуттском городском дворце в честь семидесятилетия  поэта в 1931 г. и затем опубликовано в книге под названием "Прати-Бхашан".
       Шестое эссе  написано по случаю восьмидесятилетия.  Оно вышло в виде статьи в журнале «Прабаши» в 1940 г.
       Ни одно из этих эссе не появлялось ранее в опубликованных книгах поэта,  за исключением пятого эссе, вышедшего ранее  как введение к первому тому его "Критических статей". Они были собраны из различных периодических изданий  Шри  Пулин  Бехари  Шеном и  составили  настоящую книгу.  Это их первый английский перевод.
       По просьбе Шри Падмини Мохон Неоджи,  одного из издателей журнала "Бенгалия",  Рабиндранат написал ему письмо в 1904 г., в  котором  дал  краткое описание своей жизни.  Письмо было опубликовано в "Прабаши" в октябре 1941 г.

                Болепур

       Дорогой Сэр,
       Примите мои скромные поздравления.  Должен сказать Вам, что не обладаю законченной картиной своей жизни и вряд ли смогу когда-нибудь получить ее.  Семья Хопсинг однажды меня сфотографировала -- у них могут остаться еще копии.
       В моей жизни отсутствуют необычайные события,  и ее история вряд ли заслуживает внимания.  Дата моего рождения 6 мая 1881 г.  Я избегал в детстве школу. Объятый страстью писать, я начал сочинять еще ребенком. Когда мне исполнилось 16 лет, начал выходить еженедельник  "Бхарати",  куда я отсылал свои статьи,  упражняясь в прозе.
       Когда мне исполнилось 17,  я уехал со своим вторым братом в Англию.  Это дало  мне  возможность  выучить  английский язык. Я изучал литературу в Лондонском университете под руководством проф. Генри Морли.
       Через год я возвратился домой. На пароходе, который меня вез,  я начал поэму "Разбитое сердце".  Через год были  опубликованы еще  несколько моих  стихов,  среди  них "Вечерняя  мелодия", "Песни утра" и "Реквием Природы".
       В 23 года я женился на Шримати Мриналини Деви.
       Затем последовали поэтические сборники "Образ и песня", "Монета и нежность",  "Манаши",  "Король и королева", "Золотая  ладья". Большинство из стихов "Золотой ладьи" сначала  появилось в  еженедельнике "Садхана".  Мой племянник,  Шриджут Судхиндранат, редактировал их в течении трех лет.
       К этому  времени  состояние  нашей семьи перешло на мое попечение, поэтому я должен был разъезжать по  деревням.  Впечатления от этих поездок частично вошли в мои короткие рассказы.
       Задолго до выхода «Садханы», другой еженедельник "Хитабади" был  в  моде.  Из  числа  многих,  ответственных  за   его существование, несколько  имен  заслуживают упоминания:  это --  Кришна Камал Бабу,  Сурендра Бабу и Набин Чандра Барал. Кришна  Камал Бабу был редактором.  Я посылал им свои еженедельные короткие рассказы,  критические статьи и эссе.  Я писал для этой газеты в  течении  7 недель.
«Садхана» выходил в течении 4 лет. После его закрытия я редактировал газету "Бхарати" в течении 1  года.
       По просьбе моего друга Шриш Чандра Мазимдара,  ныне покойного, я  предпринял  попытку воссоздать газету Банга-даршан и, наконец, взялся ее редактировать. Здесь я начал писать романы. Будучи еще молодым я написал роман "Шляпа Боутхакуранир" --  первый длинный рассказ, появившийся в "Бхарати".
       В это  время я основал школу в Шантинекетане под названием "Ашрам".  Помогал мне в этом Брахма Бандхав Упадхья. В те  дни я  не  замечал в нем ни малейшего интереса к политике.  Он  был погружен,  с одной стороны, в Веданту, с другой, в христианство. Не  имея  предварительного опыта в управлении школой,  я чувствовал, что для меня его помощь неоценима. Через два года после создания школы, умерла моя жена (в 1900 г.).
       После пяти лет работы в Банга-даршан я перестал ее  редактировать, посвятив себя целиком школе.
       С помощью Упадья я познакомился с Мохит  Чандра  Шеном.  Он очень хорошо относился к моей школе и управлял ей некоторое  время. В течении этого времени он также редактировал мои стихи  и публиковал все мои политические статьи,  разделив их по многочисленным секциям и томам.
       Выше я  кратко  описал  свою жизнь и труды.  Я не помню  всех важных дат и фактов.  Когда я был еще мал, я потерял мать  -- мне, вероятно, было тогда лет десять.  За два года до ее смерти, я сопровождал отца в его поездке в Далхаузи Хиллз  через Амритцар. Это был мой первый выход в мир. Эта поездка, без сомнения, повлияла на мои сочинения.  В течении трех  месяцев, находясь постоянно в его компании, я регулярно получал от него уроки английского и санскрита, и многие вечера  проводил  с  ним  под открытым небом -- изучая звезды и занимаясь астрономией. Здесь, под открытым небом,  на природе,  я почувствовал вкус к свободе,  выходящей за рамки школьных ограничений. Поэтому, я окончательно порвал со школой. Теперь пришла расплата, и в старости я сам основал школу.
       Мне от нее уже не уйти.  Единственной заботой  осталось следить, чтобы мои ученики не разбежались.


     Ваш Рабиндранат Тагор
     Август 1910 г.




              Ради союза между Тобой и мной –
              существует свет во Вселенной.
              Ради союза между Тобой и мной –
              земля окрашена в бледно зеленый цвет.

              Ради союза между Тобой и мной
              ночь замерла беззвучно с младенцем-миром на руках;
              Рассвет уже что-то бормочет,
              стучится в приоткрытую дверь на восток.

              Корабль надежд плывет по волнам вечности;
              берег, куда он стремится, – это наш союз.
              Цветы веков уже собраны в букеты
              для встречи двух влюбленных.

              Ради союза между Тобой и мной
              мое сердце прошло миллионы рождений,
              оно по-прежнему ждет своего Возлюбленного
              на этой вечной земле.