Это случилось десять лет тому назад.
К Петрову «на компьютер заниматься» повадилась ходить соседская девочка Маша. Юное создание ещё совсем недавно бегавшая по двору с бантами в косичках, как-то вдруг в одночасье повзрослела и превратилась в симпатичную девушку, настоящую красавицу. Но порывистые мальчишеские движения в ней ещё остались и необычно сочетались с уже проснувшейся женственностью.
Как-то в один из дней Петров решил поменять дверной звонок, совсем охрипший, а иногда и вообще игнорирующий нажатие на кнопку. Купленный новый звонок был «замороченный» и предлагал на выбор множество мелодий.
- Маха, подь сюда, - по-хозяйски распорядился Петров. – Ты звонок сломала, теперь давай-давай…
Маша, оторвав взгляд от монитора, виновато улыбнувшись, оправдывалась:
- Я же на кнопочку еле нажимаю.
- Верно, - согласился Петров, - но, зато каждое утро.
Да, каждое утро, проходя в школу, Маша коротким звонком давала знать Петрову об этом. Он в это время только брился, кивал головой мысленно здороваясь с ней, и улыбался себе в зеркало. Это стало ритуалом, маленькой их тайной. Петров заметил, если вдруг звонок не отзывался в урочное время коротким сигналом, день у него не задавался. По мелочам возникали какие-то проблемы, да и настроение бывало не из лучших… Поэтому он и поспешил заменить капризный аппарат.
- Подходь, подходь, - подбадривал он ее, - творческий процесс, будем мелодию выбирать.
Мнения их разошлись. Петрову понравились трубные звуки «Индейского лета», Маше волнующее вступление «Влюблённой женщины». Когда-то уже давно и ему нравилась эта мелодия, но та влюблённая женщина оказалась «бенгальским огнём» и с тех пор он в «вуменинлав» не верил.
- Тебе, вправду, не нравится? - недоумевала Маша, - ты вслушайся, вслушайся. Вот заведи её еще, пожалуйста.
Петров «завёл». От первых же звуков глаза её приобрели тот неповторимый, свойственный только женщинам взгляд, - наполовину вовне, наполовину в себя. Петров такой взгляд когда-то прозвал: «и здесь я и нет меня». Этот взгляд неподражаемо и непостижимо запечатлел Ф. Гойя в картине «Махи на балконе». Поэтому он, отпустив кнопку, с какой-то укоризной сказал:
- Эх, ты… Маха с балкона!
Маша не поняла его.
- Почему с балкона?
Петров не стал вдаваться в подробности. А просто добавил.
- Да ты, девушка, готова к большому чувству. Или уже влюбилась?
Маша покраснела, опустила голову.
- Мне всё равно какую вы мелодию поставите. - Вдруг перейдя на «вы», - сказала она. И стала собираться домой. Конечно же Петров остановился на выборе Маши.
Ни в понедельник, ни во вторник Петров не дождался условного сигнала.
«Да, это и к лучшему», - вынес он свой скорый вердикт. Но вот в среду он зазвучал. Это было громом среди ясного неба! У Петрова дрогнула рука и он умудрился порезать мочку уха. То ли от боли, то ли ещё от чего у него запершило в горле. Целый день Петров летал, как на крыльях и всё у него спорилось и ладилось. Вечером Маша пришла в гости. Она не поспешила, как обычно занять место за монитором. Она вообще не проявила к нему интереса. Вид её был расстроен, взгляд укоризнен. Чтобы как-то разрядить неловкость Петров подробно рассказывал про великого художника, показал иллюстрацию той картины. Но Маша казалась его не слушала. Она кивала головой, коротко отвечала:
- Да, я знаю, да, я видела
Петров обескураженно замолчал.
Вдруг она, протянув руку, притронулась ладонью к его щеке.
- Ты порезался, тебе было больно?
Да, - сглотнув слюну, - односложно ответил Петров. – Я вздрогнул и порезался.
- Прости меня, - еле слышно, шёпотом попросила она, за всё, за всё…
Говорят, что человек перед смертью видит всю свою жизнь. Но кто это проверит? А вот Петров увидел. И он понял - жизнь его кончается, она пролетает с реактивной скоростью мимо него… а он остаётся неизвестно где. Ведь это было у него уже… Губы бантиком, мерцающий взгляд, рука на щеке… Но давным-давно… Не в этой жизни. Он осторожно снял её руку со своей щеки, покачал головой и вышел. В ванной комнате достал лезвие бритвы и хладнокровно крест на крест полосонул между указательным и большим пальцем. Кожа разошлась, на долю секунды показав нечто бледно-розовое, и тут же вся рука оказалась в крови. Петров намотал на неё полотенце и вышел в коридор. Там стояла Маша и с ужасом смотрела на него.
- Я вздрогнул, теперь уже на всю голову, - спокойно ответил он на её перепуганный взгляд.
- Саша! - потянулась она к нему.
- Не подходи, - и он предупреждающе поднял руку с расплывающимся алым пятном на полотенце, - мне теперь надо побыть одному.
- Саша!
- Да иди же ты домой! - И чувствуя, как в глазах у него темнеет, открыв дверь, скомандовал - марш! Быстро!
Она вздрогнула всем телом, как от удара. Она повзрослела на тридцать лет. Они стали ровесниками.
Через десять минут, как ушла она, ушёл и Петров… в ночь.
Прошло десять лет.
По улице шла Маша. За её руку держался карапуз, мальчик, звали его Саша. Крепко сбитый и важный он шёл чуть косолапя, маленькая копия своего отца. И только восхищённый взор на этот бесконечный мир выдавал в нём маму. Ту маму, которая ещё маленькой девочкой бегала с бантами в косичках во дворе своего детства.
Но Петров этого не видел. Он уже давно... давно жил в другом городе.