Ни несколько лет назад, выделяя запомнившиеся оригинальные публикации Ольги Бутенко* в газете «Монреаль-Торонто»: «Климов», «Вначале было слово», «Загадочная русская душа» и др., ни позднее, с интересом узнавая её художественные произведения из сборника «О любви, Квебеке и астрологии», с самим автором я ещё знакома не была. И всё же всегда ощущала: рядом собеседница. Доверчиво делится впечатлениями, рассуждает, втягивает в беседу. – А как у тебя? Что чувствуешь ты? Что думаешь по этому поводу? – И мой ответ. И незримое присутствие на страницах.
Переживанием, переходящим от грусти к побеждающей радости, запоминается новелла «Как кольцо в песок» – одно из первых произведений писательницы, появившееся на свет ещё в московский период жизни, более тридцати лет назад. В основе новеллы – посещение матери с подростком сыном, после перенесённой им травмы позвоночника, Балтийского побережья, – вопреки всем трудностям передвижения и здравому смыслу, – как возвращение в прежнее счастье. «Мы ехали, потому что два самых больших преступления на свете, убивающие человека или, по крайней мере, его любовь, это постоянное ограничение его свободы и равнодушие к его желаниям, умирающим не исполнившимися».
За конкретикой повествования, даже бытописания, вырисовываются образы героев, проявляется внутренний конфликт, но рассуждать некогда. Живое море новеллы, поглощающее время, уже выбрасывает на свой берег и меня. «Ветер и море шумят ровно, как в морской раковине, и стирают все шумы, которые были в прежнем мире…» Я плыву вместе с героями, подчиняясь «ритму волн и ветра», и возвращаюсь в своё раннее счастье, свою грусть, пусть и на другом, Черноморском, побережье. Оказывается, туда можно вернуться в любое время, надо только открыть эту новеллу! – отвечаю я то ли себе, то ли автору.
Чем больше знакомишься с короткими рассказами-зарисовками Ольги Бутенко «Хильда и Паула», «Мария и платье», «Ты останавливаешь время», тем сильнее ощущается особенность её таланта – отображать в малых формах глубину мысли. В рассказе «Ты останавливаешь время» жизнь героини опустошена, из неё ушла поэзия, и останавливаются все часы в доме, старые и новые, им нечего больше отсчитывать. «Первым остановился будильник. За ним стали часы, что были на камине. Те, что она носила на руке, не разлучаясь даже на ночь, давали то и дело перебои, не выдерживая волнений…» Подаренные на день рожденья – «умудрились свалиться с гвоздика и стали». Остановленное здесь время не спасают ни появление новых контрактов на работу, ни отражённое в новых вещах и квартире материальное благополучие, ни новая дружба. Это сочетание почти мистического описания и внутренней правды происходящего создаёт уникальную художественность произведения.
Серьёзные философские вопросы затрагивает рассказ, посвящённый осмыслению прошлого «Аэлита, или Je me souviens». Случайность или не случайность появления мечты, определяющей стремление всей жизни? Можно ли простить непоруганное зло? «Вольны ли мы… в выборе своего места во времени и пространстве»? Вероятно, по прочтении рассказа, у каждого определится своё отношение к описанным в нём реальным событиям. Я только хочу привести важные, на мой взгляд, выдержки из эпилога.
«Через четыре дня гражданкой мира, без паспорта, без денег, я была в Вене, через полгода – в Квебеке, а ещё через три года, уже с канадским паспортом в кармане, я шла по Елисейским полям… Я дошла. Одна из всех, умерших с мечтою о Париже или пожертвовавших ею, чтобы выжить. Или просто не дерзнувших мечтать. Я шла в спускающихся сумерках и первых фонарях за Аэлиту и её отца, за её мать и за моих девчонок. За всех, кого оставила в Москве и обещала не забыть…»
«Парижа было слишком много для меня одной, а разделить не с кем. И я вернулась в Квебек. Уютный, как та не разгулявшаяся со сна Москва, где площадь Восстания няня по старинке всё ещё называла Кудринкой, и где я школьницей с портфельчиком в руке шла снежным утром на занятия по тёмным улицам учить спряжения французского глагола».
«У меня с молодости было ощущение, что я должна запоминать всё, что вижу, что я свидетель того, что не должно исчезнуть», – пишет в своей биографии Ольга Бутенко. (Вот она, русская летописная традиция! Вспомните Пимена из Бориса Годунова: «…Свидетелем господь меня поставил И книжному искусству вразумил».) Так появляются, исполненные живых характеристик и наблюдений, её истории о жизни.
Первая из них – повесть «История болезни» – вводит в женскую палату отделения болезней крови в московской больнице. Разные по возрасту и социальному статусу женщины со всех уголков страны встретились в этом «зале ожидания… без багажа», где «кровать и тумбочка, необходимы и достаточны». У них общие переживания о диагнозе и возможностях лечения, беспокойство о детях, тоска одиночества. Молодая москвичка Вика с анемией, от лица которой ведётся повествование, наблюдает, пытается понять. «С вечера долго не засыпают. Может, плачут? В темноте не видно. Ждут ли их? Дождутся ли? По ночам из углов выступает тень соблазна, измены. Нет, если что и случилось, лучше ничего не знать. А если узнаешь? Как жить дальше?»
В рассказах женщин о себе, их сочувствии друг другу, советах на уровне собственных понятий, раскрываются образы героев. Благодаря дару авторского перевоплощения, истории болезни переходят в истории жизни Вали, Нины, Антонины, Вики, – захватывающие, неотделимые от своего времени. Оказывается, небезразлично, что эти люди принесли с собой, во что всегда верили. Перед настоящей бедой проявляются истинные ценности, способные иногда совершить чудо.
Рассказ «От этого ещё никто не умер» скорее публицистичен. Это исповеди женщин на тему аборта. Там всё обнажено, вывернуто, дано крупным планом – боль души и тела, изнуряющий быт, оскорбительное непонимание окружающих «…не хотелось ни есть, ни пить, ни согреться, ни уснуть, не хотелось больше быть ни матерью, ни женой, ни красивой, ни счастливой, ни любимой». Это нелегко воспринимать, как нелегко воспринимать чей-то истошный крик или плач, но они имеют право быть услышанными.
Медлю, никак не могу приступить к третьей основной истории, повести «Мама, девочка моя», будто в ладонях живое – не выронить бы, не причинить боль. Всё написанное – память девочки, доверившей тебе главное – родителей, сестру, дом. Память, проснувшаяся в три года, когда этого надёжного дома вдруг не стало, а она сама оказалась в интернате, эвакуированной из Москвы. Она ещё не знает, что это означает, как не знает, что означает «оборонный завод», где почему-то остаётся без неё мама, или то фантастическое место, которое поглотило однажды ночью её весёлого отца. Восемь лет затем «живой человек, про которого мы одни знали, что он есть, но никогда никому о том не говорили, потому что ничем нельзя было доказать его существования».
Может, ещё страшнее, что нельзя было узнать прежнюю обожаемую мать, любившую устраивать им, детям, праздники. Душой переместившись к мужу, жила только ожиданием. Словно ощущая ненадёжность её привязанности к жизни, сразу повзрослевшая девочка как могла пыталась удержать: получала для неё пятёрки, «подавала ей пальто каждое утро… в дождь ждала её с зонтом на остановке».
Не буду описывать ни вымоленного возвращения отца, ни развитие дальнейших событий, ни влияния их на самостоятельную судьбу девочки. Никакой комментарий не заменит живого дыхания самой повести, выделяющего её из многочисленной литературы смутного времени.
Знакомство с Ольгой Бутенко продолжалось в её новых публикациях, на этот раз – о Стране Восходящего Солнца, где часто бывала, посещая сына с семьёй…
Я знаю, как быстро успевали черновые записи превратиться в живое и интересное путешествие, чтобы успеть к очередному выпуску газеты. Не успела писательница вовремя только один раз, когда в разгар новых замыслов, первого июля 2008 года, остановилось сердце.
Стройная и изящная, по-молодому активная Ольга ни на что не жаловалась, только иногда выдавала бледность – не та ли застарелая болезнь крови из её повести?
Остались неоконченные материалы, желание побывать у сына, японской невестки и внучки с огромными синими, слегка раскосыми глазами. У сестры в Москве. Посетить место вечного покоя отца и, наконец, высказать те слова, что никак не складывались при его жизни. Очень гордилась приглашением в Москву своего родственника на его столетний юбилей. Готовился в Москве и её литературный вечер. Не успела.
Эта статья вышла в свет в 2007 году в Монреале, – ещё при жизни Ольги, а не с этими печальными дополнениями, – и я счастлива, что она её одобрила. Как счастлива тем, что мы вместе готовили здесь её литературный вечер, до ночи склоняясь над редкими фотографиями, материалами. Вместе весело трапезничали в полночь как студентки с рюмочкой чего-то очень редкого и выдержанного.
Ольга как давний житель Монреаля делилась со мной своими любимыми местами. Как необычно было подойти, не с центрального входа, а с горы, к базилике Сан Жозеф, и на самом верхнем ярусе под куполом слушать орган. Счастливо памятна наша неутомимая прогулка по осеннему лесу, где я первый раз решилась познакомить её с моими стихами…
А сейчас я была рада возможности представить Вам некоторые Ольгины произведения, в которых она сама.
______________________________________________
*
Ольга Ивановна Бутенко (1937 – 2008), родилась в Москве. Окончила Московский институт стали и сплавов; кандидат технических наук. Эмигрировала в Канаду (1977), где работала в университете Лаваль в Квебеке, открыла бюро переводов, преподавала русский язык в колледже.
Автор сборника: «О любви, Квебеке и астрологии» (М., 2005), а также трёх книг прозы, изданных на французском языке: «От этого никто не умер» (1985), «Аэлита» (1994), «Москва – Квебек. Рассказы полуэмигрантки» (2003).