«Морской генеральный штаб сообщает:
28 сент., во 2-м часу дня, неприятельскими подводными лодками были атакованы наши крейсеры «Баян» и «Паллада», бывшие на дозорной службе в Балтийскоми море. Несмотря на то, что крейсеры своевременно открыли сильный артиллерийский огонь, одной неприятельской лодке все-таки удалось выпустить мину в крейсер «Паллада», на котором произошелъ взрыв, и крейсер стремительно затонул со всем своим личнымъ составом, за исключением находящихся на берегу по делам службы.
Командиром «Паллады» был капитан 1-го ранга Магнус». Вырезка из газеты за 1914 год.
На белой, разграфленной четкими линиями, бумаге судового журнала появилась запись «1914 г.: 28 сент. ... Ход увеличен до 15-ти узлов». Командир «Паллады» Сергей Рейнгольдович Магнус, образованнейший моряк, подводник, чувствовал некоторое напряжение нервов. Только что разминулись с крейсерами «Россия» и «Аврора». Они шли на базу. «Паллада» и «Банн» приняли дозор. До самого горизонта расстилалось спокойное, тёмное Балтийское море, солнце взбиралось на высшую точку своего пути. Сентябрьский свежий, солёный ветерок холодил кожу.
Вахтенный офицер, мичман Николай Антонович Ваулин, ходил по верхнему мостику, и думал, думал. Ему было всего 23 года. Началась война, и он встретил её на своем крейсере.
«Ведь так получается, что Россия к войне не готова. Военный министр Сухомлинов царя только дурит, говоря о полной боевой. Какое там! Сеть железных дорог неразвита, мы даже вынуждены были проводить полную мобилизацию, так как для частичной не было планов! Кто такой государь на нашем флотском жаргоне? «Царскосельский суслик». На многих кораблях идут ремонтные работы, а это – рабочие, «пролетариат», как они любят себя называть. Пропаганда революции неизбежна. Эсеры, эсдеки, максималисты какие-то, анархисты, объявились большевики. И все хотят смерти России. Ладно, это все политика, но разве офицеры умеют говорить с матросами на их языке? Вот как ты объяснишь матросу, да вот, например, сигнальщику Редькину, что революция приведет не только к смене правительства, но и бедствиям, смертям. «Новые люди» вырастут?! Да нет, человек он - один и тот же был всегда! К черту! А флот, он готов к войне? Есть Отто Николаевич, но он практически один. Ну, ещё Колчак. На Черном море сидит нерешительный Эбергард. Тьфу, опять немец! Немцы, немцы, бароны. Это волнует не только меня, но и других. Германцы трубят о подводных лодках. А в Морском корпусе, академиях чему учат? Многие каперанги и контр-адмиралы все ещё «марсофлотцы» в душе. Но грядет новая эра, и вооружения все изощренней. А средств борьбы с ними нет. Колдуют наши конструкторы, изобретают, скорее бы с субмаринами разобрались. Вот увеличили ход до 15 узлов, как будто это может расстроить капитана подлодки». Эти и многие другие мысли роились в голове мичмана. Кто знает…
Каперанг разрешил команде обедать и отдыхать. Матросы и унтера отправились в нижние помещения. Некоторые офицеры пошли в кают-компанию. На верхней палубе остались дежурные комендоры у 75-мм пушек и матросы-наблюдатели.
Морская гладь искрилась и отражалась в биноклях сигнальщиков неровными бликами.
- Усилить наблюдение! - голос мичмана Ваулина как-то диссонансно вторгся в усыпляющее созерцание.
- Трудно смотреть, ваше благородие, - заметил рослый, с кудрями из-под бескозырки старослужащий.
- У вас на рукаве нашивка штата – 2 скрещенных флажка. Ваша обязанность – смотреть в оба! Выполняйте.
- Есть!
В темноте глубины, где шныряли косяки рыб и поднимались пузырьки воздуха, несла вахту германская подлодка U-26. Гудели моторы, рули глубины удерживали лодку на безопасном расстоянии от поверхности. Несмотря на прохладу у поверхности в лодке царила духота.
Охота на русский крейсер, обозначенный остроглазым штурманом как «Адмирал Макаров», не удалась. Пришлось уйти в засаду.
В рубке бородатый штурман определял дальнейший курс, боцман с серьгой в ухе следил за давлением в воздушных камерах.
Стуча ботинками, в рубку вбежал посыльный.
- Капитан! По правому борту слышны русские!
Эгевольф Фраер фон Беркхайм подвинул помятую фуражку на затылок:
- Перископ!
Пш-ш-ш – труба ушла вверх. Открылось солнце, волны, резвясь, ударили в стеклянный глаз. Правая полусфера. Левая. Назад. Стоп.
- Русские крейсеры! Тип «Баян». Приготовиться к атаке. Поворот право *** градусов. Кормовые аппараты товсь!
Старший офицер Анатолий Михайлович Романов почувствовал необъяснимую тревогу. Сердце забилось часто-часто. Резко, пронзительно крикнула белоснежная чайка, её черная грудка мелькнула близь фор-марса. «Ох, окаянная, напугала». Он даже приложил руку к груди.
- Что-то поразительно спокойно, как тебе, Сергей Рейнгольдович?
- Да, ты прав. Командир вынул пробку из переговорной трубы: Лейтенант, как на горизонте?
Изгибы стальной кишки глухо донесли первые слова офицера: Всё в пор…
- Мина по правому борту!!! Прислуга правого 75-мм орудия вскочила на ноги.
- Право руля! Живей!! - крикнул капитан. Трель тревоги слилась в ушах людей с громом взрыва.
В крейсер, катившийся вправо, ударила торпеда с сотней взрывчатки в стальном теле. Рулевой, кондуктор Власьев, успел подумать: «Не успели! Эх-ма, пиши пропало!»
Стальная головка мины ударилась в броневой пояс точно между 2-ой и 3-ей трубами. Шипение винтов прекратилось. Ударный механизм щелкнул, высвобождая энергию для взрыва.
Люди, обедавшие и отдыхавшие в нижних помещениях корабля, вздрогнули и переглянулись. И были сбиты с ног, опрокинуты с рундуков страшной силой взрыва.
Мичман Ваулин сначала взрыва не услышал. Просто его подняло над серой ребристой площадкой мостика и плашмя швырнуло на стойки поручней. Бинокль улетел прямо в бушующую у борта воду, сверкнув напоследок треснувшим стеклом. Затем в ушные раковины ворвался рёв разрушающейся материи.
- Что же это такое? Торпеда? Господи, помоги!
Матросы и минный квартирмейстер, зашедший к приятелям в погреб 6-дм правого орудия, были раскиданы взрывной волной в разные стороны. Отсеки наполнялись леденящими душу криками. Удушливые газы расползались по вентиляционным трубам. Бронированная сталь загнулась внутрь, рассекая живую плоть копошащихся людей. Вода сбивала с ног. Горела одежда, метались люди, не попадая на трапы. Внушительный осколок ударил в стеллажи крепеньких, кругленьких снарядов. И произошло то, от чего сошел с ума доктор с мателота – крейсера «Баяна» - рванули крюйс-камеры несчастной «Паллады». Огромный столб дыма, дерева, водяного пара взвился в воздух на 900 метров, рыбаки и жители слышали взрыв за 30 миль от места трагедии.
Людей в пороховых погребах уже не существовало – они испарились, зажатые расплавленной как каша сталью.
Дежурившие у 75-мм орудий комендоры были сброшены за борт, оглушены и контужены. Сорванные с цапф стволы калечили моряков, дробя руки и ноги.
На глазах выбежавшего из боевой рубки каперанга палуба вздымалась и выбрасывала огонь и что-то страшное из жилой палубы.
Мгновением позже цепочка взрывов, сокрушая переборки и превращая в жуткие трупы людей, добралась до машинного отделения. Чумазые механики и кочегары в тельниках деловито суетились у манометров и топок. Особый запах машинного масла и разогретого железа тяжело висел в теплом воздухе. И вмиг всё было разрушено, сметено, растерзано. Людей бросало под безжалостные мотыли, кровь кипела на раскаленных балках и решетках. Огонь и вода приближались к огромным семнадцатитысяче сильным котлам. Восемнадцать стальных, блещущих темной, золотистой медью и никелем механизмов вращали мощные винты. У многих разогретых от работы механиков и кочегаров разрывалось сердце от перепада температур, огонь лизал упавших. Откинутый спрессованным воздухом к переговорным трубам старший механик Алексей Дешевов, находясь в полуобморочном состоянии, не видел, что вместо ног - обрывки рабочих штанов и раздробленные кости, но угасающее сознание уловило вспышку, отразившуюся в мертвых глазах. Это взорвались паровые котлы – сердце корабля. Багровые осколки и куски металла свистали, сбивая с пенящейся воды гребешки, разрушали и поднимали в воздух шкафут крейсера. Вода, испаряясь от жара, стремительно рвалась дальше.
Упали трубы. Последние клубы дыма выползли прямо на кипящую воду.
- Упали трубы! - радостно и хрипло выдохнул капитан субмарины. Хлопнул ручками перископа, впуская его внутрь. Несколько капель попали на щетинистую щёку.
- Боцман, устрани течь. Всем! Срочное погружение. Глубина 20!
Лодка ухнула по нисходящей в толщу моря. Тотчас через обшивку донеслись взрывы и глухие удары. Капитан, решив, что это обстрел второго русского крейсера, приказал уходить как можно дальше. Субмарина не показывалась на поверхности несколько дней.
Взрыв в машинном отделении означал конец корабля. Крейсер разламывался и неудержимо рвался в зеленовато-белую пучину. Взрывы уничтожали остававшихся в живых, вода милосердно укрывала соленым саваном убитых и полуживых. Содрогавшийся от физического напряжения корпус был окружен облаком бурого дыма и водяными столбами.
Через несколько минут после столкновения с торпедой броненосный крейсер «Паллада» перестал существовать.
Мичман Серёга Ваулин, как звали его товарищи-гардемарины по Морскому корпусу, был серьёзно ранен осколком патрона из сдетонировавшей беседки 75-мм снарядов. «Мама, отец, сестрёнка, простите меня за все. Прощайте» - успел написать на белой манжете карандашом.
Отколовшиеся от носа крейсера золотые буквы ПАЛЛАДА со скрежетом скользнули в воду.
Находящиеся на верхней палубе «Баяна» моряки вместе, как по команде, сдернули головные уборы.
Старший штурман «Баяна» отметил в судовом журнале место гибели «Паллады»: широта 59°36' N и долгота 22°46' О.
И мы никогда в точности не узнаем, что пережили моряки несчастного крейсера, что думал его капитан, в прошлом сам подводник, видя, что его корабль гибнет от атаки субмарины, что чувствовали комендоры, гальванеры, радисты, коки, другие матросы, проваливаясь в холодную темь моря.
Никто из 25 офицеров и 572 человек команды не выжил. Никто.
***
Через несколько дней у острова Кокшер рыскавшие элегантные, выкрашенные шаровой краской русские эсминцы нашли поднявшийся из глубины судовой образ крейсера «Паллада» — Спаса Нерукотворного. Образ передали храму Спаса на водах в Петрограде, сооружённому в память моряков, погибших в русско-японскую войну.