Сергей Сафонов
СЛЕДУЙ ЗА МНОЙ (-SEGUERE ME-)
Из всех стремлений человека, самое удивительное
это стремление к Невидимому.
Часть 1
Глава 1
Когда Алексей Нивеев вышел из метро и вступил на мостовую улицы под названием 25 лет октября, уже смеркалось. Он шел, и с удивлением смотрел как необычно быстро, почти стремительно темнело здесь, в этих старых московских переулках.
Дневной свет, будто мгновенно густел, мерк и гас, посреди этих поблекших и потускневших от времени и дурного климата домов, вытянувшихся вдоль улицы одним длинным коридором и словно сросшихся между собой. Осенний вечер был пасмурный, хмурый, с какими-то тревожными переливами мерцающего в провалах свинцовых облаков желтоватого света, словно боявшегося и не желавшего проникнуть сквозь мрачную пелену неба и согреть своим последним теплом унылую, продрогшую в перерывах осеннего дождя землю. Нивеев смотрел на эти тревожные отблески в свинцово-черных облаках и чувствовал, как естество его души наполняется какой-то неприятной тревогой, и даже отвратительным липким страхом перед этим мрачным небом, и пред тем таинственно- неизбежным и роковым, что по какой-то ужасной необходимости непременно должно вскоре произойти. Эти смутные и тяжелые предчувствия , с одной стороны, как будто пугали его, но с другой, именно они переполняли его душу острым восторгом полноты и необычности бытия, в котором само присутствие опасности, лишь прибавляет необходимую остроту его вкуса. На мгновение ему показалось, что под влиянием именно этих ощущений он покинул эту серую будничную реальность и оказался в другом измерении - таинственном и блестящем зазеркалье абсолютной сверхреальности. Такое уже было с ним однажды, когда он курил травку, но сейчас он не курил травку, но чувствовал и ощущал тоже. Действительность, как будто, сдвинулась, снялась с места и ушла куда-то в сторону, даже не попрощавшись. Но в самом этом слове «действительность»,- было для него что-то пугающе-неясное, ускользающее - гадкое, похожее на подлое время, которое постоянно для чего-то убегало и, нельзя, невозможно было ни остановить его, ни навязать ему свои правила игры. Он чувствовал со страхом и ужасом, что назначение его как человека - быть постоянно обманутым этим слепым и безжалостным временем, обманутым будущим, которое оно сулило.
Но в зазеркалье, помимо кривых, лживых ,насмехающихся зеркал, были и другие, совершенно необычные впечатления. В одно мгновенье все вокруг него выросло, стало огромным, резко выраженным, колеблющимся, но ясно ощутимым, болезненно явным: как будто сказочная декорация в одно мгновение превратилась в реальность, а сам он внезапно стал огромного роста человеком, великаном оказавшимся на улицах совершенно незнакомого, чужого города. Он шел по этим незнакомым, таинственным улицам и ощущал себя вовсе не грозным и страшным, а напротив абсолютно одиноким и беззащитным посреди этих холодных, светящихся каким-то мрачным сиянием домов-декораций, посреди жутких неживых улиц. А навстречу ему, в хаотичном беспорядке двигались толпы маленьких людей-манекенов. В их бестолковом и беспорядочном движении, было что-то до отвращения неестественное, механическое и неживое, но в тоже время удивительно знакомое, совершенно привычное, словно этот внешний беспорядок и хаос их движений был только отражением того внутреннего беспорядка и суеты, в которых они привыкли пребывать в этой жизни, даже не замечая той убийственной скуки и пустоты, которой было заполнено все их существование. Кто-то из проходивших мимо людей-манекенов неожиданно сильно толкнул его, и он обернувшись, хотел было громом ругательств сравнять с землей ничтожного человечка, но вспомнив, что это всего лишь жалкая кукла, повернулся и пошел дальше. Дома и люди вокруг него также неожиданно быстро, как и до этого, приобрели свои реальные очертания став какими-то мелкими, расплывчатыми, призрачными и неясными. Он шел мимо этих домов-призраков скучая и томясь, а в голове его также скучно и лениво шевелились и шуршали какими-то книжными обрывками странные мысли, образы, фразы, неизвестно зачем и для чего востребованные памятью:
- Ах, госпожа Фучикова, ну почему, почему вы ходили к зубному врачу? …Ведь он еврей...
Это казалось ему забавным и смешным- переиначивать и перефразировать этот диалог между Бемом и красавицей Густой, но в глубине его души какой-то громкий и сильный голос скорбно и осуждающе говорил ему: Ты думаешь это смешно и забавно, но нет, это цинично и подло.
- Какой, однако, шутник был этот Бем - улыбнулся Нивеев, думая о том насколько это «забавно и смешно» запрещать человеку ходить к врачу на основании того что он еврей, но тот, другой, голос выносил ему иной приговор: Ты думаешь они «шутники», все эти криминальинспекторы, криминалькомиссары, криминальраты, эти Бемы, Янтуры и прочие...Тогда петля, которую они получили, единственно верный выход, чтобы оградить общество людей от их кровавых забав.
Минуты через три молодой человек добрался до центра улицы, подойдя к салатового цвета зданию, с "игрушечными" шпилями- башенками и с облупившейся понизу серой краской. Оно было украшено невыразительной лепниной, то ли в стиле ампир, то ли новорусского барокко (одним словом- архитектурный сумбур грани Х1Х-ХХвв), и представляло собой реконструкцию еще более древнего здания 17 века. Молодой человек поднялся по каменным ступенькам к тяжелым дубовым дверям входа, и взявшись за массивные ручки-брусья, с силой открыл дверь и вошел во внутрь.
Взгляд его сразу привлек только что вывешенный на одной из стен маленького вестибюля, новенький щит-стенд с объявлениями, где помимо разного прочего, студенты приглашались в различные спортивные секции. Нивеев подошел ближе, и через минуту его рот растянулся в насмешливой улыбке. Над стендом уже поработала чья-то «веселая» рука. На белом ватмане вместо слова "теннис", путем несложного исправления буквы «т» на «п», фигурировало уже другое, а еще один вид спортивного многоборья на воде, путем простого зачеркивания двух начальных букв, приобрел совсем уже нецензурный и сексуально-ориентированный характер. Нивеев засмеялся и с удовольствием цокнул языком- циничная выходка неизвестного шутника пришлась ему по вкусу. Ему уже не было скучно, - а всего-то надо было увидеть простой лист ватмана, с подписью проректора по учебной работе,- усмехнулся он.
-Посмотрим долго ли это провисит - глубокомысленно изрек про себя молодой человек, идя от вестибюля по узкому сводчатому проходу, соединявшему две находившиеся на противоположных концах аудитории. В небольшом холле подле идущей наверх большой железной лестницы, стоял и мило разговаривал с белокурой рослой студенткой модно одетый, высокий длинноволосый юноша, с незажженной сигаретой в руке.
-Привет, Нив...Вот, Лара, кого я, по настоящему, рад видеть...Что-то ты у нас сегодня такой расстроенный...,а?
Нивеев, в ответ также подал юноше руку и буркнул что-то, про плохую погоду и усталость после рабочего дня.
- А я тебе говорил, бросай ты это дело, ну в самом деле, кто у нас здесь работает... Справки получили, и гуд бай...Верно, Лар?-шутливо спросил он у девушки.
- Ну разумеется …И вообще, когда это ты у нас был не прав? - язвительно улыбнулась та.
Нивеев мрачно промолчал, только в глубине его души шевельнулась то ли обида, то ли презрение:Имел бы и я такого папу, тоже может быть не работал...
Высокий, тем временем, достав пачку шикарных "Лорд", протянул ему сигарету.
-Ладно, не дуйся, пойдем проветримся, перед партийной наукой . Извини ,Лар, мы ненадолго удалимся…Девушка понимающе кивнула головой.
Проходя мимо стенда, он на секунду остановился, и оглянувшись не идет ли за ними девушка, негромко спросил:
-Видал, а ?
-Чудная работа...Кто бы это мог сделать, а Сосновский...?
- Что за вопрос-с притворным удивлением покачал головой высокий -на это у нас способен только один человек...и имя этого героя Саша, а фамилия Лебедев, он же "Гадский папа",он же "Заячья губа",он же "Сиплый" , он же...,впрочем на общее перечисление всех его достоинств и званий и кличек увековеченных нашим сословием вольных буршей- он рассмеялся- у нас не хватит ни времени, ни сил.
Рассмеялся и Нивеев- эта шутка ему тоже понравилась, более всего как продолжение предыдущей.
-Что, наши все здесь?- спросил Нивеев, когда они выйдя на улицу, закурили.
-Да, кроме Сажина все подгребли...
-Придет?
-Кто, Саня?,- придет конечно...Я ему еще утром позвонил и сказал, что мы двинем на Богдашку в "Пьяную лошадь"...Так, что явится, куда он денется...
- А мы, что, пойдем на первые часы?
-Пойдем, а чего, отметиться ведь тоже надо...Лев, гад, сам знаешь не любит когда его лекции сторонкой обходят…
Срежет, падлюга, на своем экзамене ...А со вторых часов свалим и бухнем сегодня по люксу, капуста есть- он звучно шлепнул себя по карману новых «левисов» и самодовольно усмехнулся.
Он был сыном редактора известной столичной газеты кандидата в члены ЦК , единственным отпрыском и любимчиком родителей, тем самым поздним и одиноким ребенком живущим в безотказности безграничного обожания папы-мамы-бабушки- дедушки , по злой иронии насмешливой судьбы быстро изувечивших его своей большой и неуемной любовью.
Нивеев докурив, швырнул окурок в урну стоявшую возле входной двери, а его друг глубоко затянувшись напоследок ловким щелчком отбросил сигарету почти на середину улицы. В кого она могла угодить еще на лету его, казалось, не волновало.
- Ну, пошли, пора- взглянув на часы, промолвил он.
-Пора…?- грустно подумал Алексей, и без всякого интереса вошел в здание института вслед за другом.
Глава 2
На лекции по истории партии Нивеев сидел позевывая и скучая, то и дело нервно поглядывая на часы. Когда же, наконец, эта дребедень окончится...- тоскующее думал он. С институтской кафедры, расположенной на другом конце зала, грациозно картавя и двигая по ходу дела руками, профессор Лев Израилевич Беленький, в это время, рассказывал аудитории о грандиозных свершениях партии большевиков в борьбе за переустройство мира и обновление погрязшего во всевозможных грехах российского общества, про подготовку пламенным ЦК очередного съезда партии, об огромных заслугах в этом великом эпохальном процессе некого Ульянова-Ленина.
Нивеев, в ответ уважаемому профессору, нахально усмехался и брезгливо морщился . Это продолжалось уже целый час - ровно столько он мучался в этой душной
аудитории, и - пришло ему в тот момент в голову - почти 22 года в этой бестолковой стране, под названием СССР.
-Надоело - протяжно взвыл он в сторону сидевшего рядом друга. Черт его дернул пойти вслед за Сосновским на эту лекцию. Сидел бы сейчас в соседнем дворике и тихо любовался закатом.- Ну, положим не закатом,- вспомнив о хмуром небе и дожде, - подумал он, а уединился бы сейчас в какой-нибудь пустой аудитории на втором этаже и поплевывал на все это свинство с милым удовольствием…
.....выдающаяся роль в организации и проведении этого съезда, в его важнейших решениях принадлежала лично Владимиру Ильичу Ленину, с того времени признанному вождю большевистской партии...
-Катись ты в задницу со своим картавым Ильичом - зло бросил Нивеев в сторону соседа. Сосновский, тихо рассмеявшись, взял его за локоть.
-Не нервничай...совсем немного осталось...Сейчас оторвемся...
В дверь аудитории осторожно просунулась голова, с светлорусыми и вьющимися, как у древнего витязя, волосами.
Несколько секунд она изучающе обозревала аудиторию, затем понимающе закивала, хитро подмигнула одним глазом и исчезла в дверном проеме.
-Ну, вот и Саня -довольно сказал Сосновский, - все в сборе, можно начинать…
-А за «вайном», куда двинем, в соседний «шоп», или на Хмельнике затаримся?
-Ну да, на Хмельницкого все и возьмем...Там выбор лучше, а потом здесь же водяры не продают…
-А может лучше одного красного возьмем- вздохнул просяще Алексей. Он не хотел сегодня пить водку, заранее испытывая при одном воспоминании ее вкуса тошноту , отвращение и головную боль.
-Лё, аллё, ты чего?… ну придем в шоп, там и решим… - только хмыкнул в ответ его друг.
- А я попрошу,...вас Нивеев и вас Сосновский,не мешать нам своей болтовней - задиристо бросил в тот же момент Лев Иосифович в правый дальний угол аудитории. Тоже, нашли себе местечко для разговоров. Смотрите, память у меня еще хорошая, а сессия не за горами...
Лицо Алексея от неожиданности покрылось нежными розовыми пятнами, Сосновский же всем своим невозмутимым видом словно показывал, что высокий уровень профессорского негодования его не касается. С его степенью родительской защиты и папиного покровительства он чувствовал себя как за каменной стеной.
- Как же они, все-таки, раздражают, эти евреи - буркнул он в ответ на профессорскую угрозу.
Нивеев с неприязнью посмотрел на профессора, и неожиданно для самого себя, вдруг, заметил, что среди многих голов обернувшихся и смотревших на них во время этого показательного обличения, на него смотрит и лицо Леночки Соболевой, их сокурсницы и первой красавицы института. На мгновение его глаза и глаза Леночки встретились и он, со смущением и тайным трепетом, обнаружил в этом мимолетном, соединившемся с ним в безмолвном свидании девичьем взгляде, присутствие какой-то нежной грусти и потаенной расположенности, которой он раньше, казалось, не замечал.
Алексей смутился, покраснел пуще прежнего, и в замешательстве перевел взгляд на лежавшую неподалеку от него небольшую черную книгу, которую читал его приятель. Внизу, под фотографией симпатичного молодого мужчины, в элегантной серой униформе, мелким шрифтом было набрано: Руководитель операции "Бернхард" штурмбанфюрер СС Бернхард Крюгер. Внизу было фото еще одного майора и «героя» эсэсовского «невидимого фронта» - Вальтера Хуппенкотена - того самого, что долгое время был начальником контрразведки РСХА и вел следствие по делу группы Канариса - Остера - человека безжалостного, холодного и жестокого.
Резкий, дребезжащий звук неожиданно прервал его размышления о притягательном изяществе SS-Uniform . Звонок! Наконец-то… Аудитория в миг наполнилась шумом, шутками, хохотом, не слишком вежливо провожая "уважаемого профессора".
-Затрахали, своим Ильичем, прогрессивным параличем - недовольно проворчал Нивеев. Видно было что эта «наука» была ему не по душе, и что молодой человек мыслит явно не в ногу со временем, хотя и весьма оригинально. Сосновский только хитро улыбался в ответ на этот рискованный эпатаж. Он-то на самом деле и был проводником этой компрометирующей вождя информации, которую случайно выболтал его отец, разговаривая с приятелем на семейной кухне ( у кандидатов и членов тоже были свои кухонные секреты) о некоем таинственном письме сына известного врача М.С.Зернова ,недавно появившегося в западной прессе . Сосновский слышал этот папин разговор « под водочку», и выболтал приятелю. А тот уже «отобразил» этот "спич" в столь необычной , свойственной его беспокойному и дерзкому характеру, форме.
-Смотри ,услышит декан, загремишь под фанфары - посмеивался он.
-Да, черт с ними …Смерть тиранам …СА марширт…
-Выше знамя ,теснее сомкнем ряды …Юден раус …Ха-ха-ха
-Да он и так уже вышел -хохотнул в такт другу Алексей.
-Да вышел ,а то бы он показал тебе «СА марширт»…
-А тебе - «Юден раус»…
-Ну,...ладно, ты шутник, пошли уже, нас ждут.
-Пошли…
-А Леночка -то, Соболева, сегодня чудно как хороша была… - неожиданно заметил Сосновский. Кстати, ты обратил внимание, как она зарделась когда посмотрела в нашу сторону… С чего бы это ?...А? Я и не знал что ты у нас такой отчаянный сердцеед…
Нивеев в ответ только пожал плечами, сделав вид будто не понял о чем идет речь, но сердце его от этих слов наблюдательного приятеля, вдруг, забилось и затрепетало в груди, словно пойманная в силки птица.
...Нет, нет… Этого не может быть, потому что не может быть никогда,... да и вообще все вокруг знают ,что за ней давно уже ухаживает один из лучших студентов их института Роман Ивлев, спортсмен и пожиратель дамских сердец - яркий красавец-брюнет, в сторону которого все более или менее симпатичные девушки института смотрели с затаенным дыханием и тихим восхищением. К третьему курсу их потаенным надеждам и восхищению пришел конец: всем стало ясно, что сердце красавца-спортсмена (папа его тоже был большой шишкой среди аппаратной номенклатуры ) нераздельно принадлежит одной лишь Леночке, и что с ее стороны было бы глупо отказывать ему во взаимности. Нет ,это невозможно,…- думал он,...но все же, что значит этот взгляд полный нежной расположенности… Может быть это только показалось, приснилось ему, как сладкая сказка, как дивный сон, в который невозможно поверить…Но каков Сосновский ! Вот, ведь сукин сын…Наблюдателен и проницателен, как греческая вещунья. Запускает «пробные шары»,чтобы вызвать меня на откровенность, а потом посмеяться - ну, уж нет , …хорошо, что ему хватило ума не поддаться на эту удочку…
-Подожди меня, я в дабл - неожиданно произнес он…
-Давай, только поскорее…Мы тебя на улице будем ждать.
- Ладно, я мигом…
В туалетной комнате Алексей на минуту задержался у небольшого растрескавшегося и помутневшего от времени, табачного дыма и других едких паров зеркала. С тусклой, покрытой ржавыми пятнами поверхности стекла, на него смотрел невысокий, но довольно хорошо сложенный юноша, с красивым, по-женски небольшим ртом, прямым ровным носом и глубокими выразительными глазами. На первый взгляд, его легко было найти похожим на сотни и тысячи обыкновенных молодых русских мужчин, если бы не эта глубина и выразительность печально-голубых и нежных глаз, придававших всей его внешности ту тихую силу мужского обаяния, которая покоряет и подчиняет женщину не сразу и не на расстоянии, а лишь вблизи, когда она, заглянув в эту голубизну во- второй, третий, четвертый раз, неожиданно для самой себя обнаруживает в ее потаенной глубине всю красоту одинокой и широко одаренной натуры.
Алексей шел по узким длинным коридорам, с низкими сводами- потолками и, казалось, оставшимися такими же как и три столетия назад, и равнодушно думал о том, как много людских жизней, тайн и драм они, должно быть, видели. А, что наша жизнь- думал он - с точки зрения этих стен: мелочь, мусор, дрянь, олицетворение той системы, в которой мы живем. Та же стена, или стенка к которой тебя рано или поздно прислонят. Не люди, так обстоятельства. Время - это смена обстоятельств таким сволочным и паскудным образом, что ты помимо свого желания оказываешься у стенки ,и жизнь эта, какой бы она не была, всегда кончается стенкой, с револьвером или без. Так, в чем собственно, разница. Шкурник. дойдя до этой стенки обнаружит, только, что шкурка -то не та,- прохудилась, да состарилась, а герой не дойдет до этих дырок , он упрется в стенку раньше, чем сработает в нем рабский, подлый инстинкт самосохранения. Обывателей можно, конечно, ненавидеть, можно и убивать, но зачем, если в своей подлой массе они переварят, в конце концов, все - и героев и антигероев, мир и антимир, как прожорливая и невидимая амеба все поглотят, все сожрут, но в том-то и дело, что без этой слепой и тупой массы нам нельзя чувствовать себя героями. Мы, в конце концов, античным резцом режем из этого материала все, что захотим, а если нет -то не было бы истории...
Стены кончились, дверь открылась - перед ним была дорога в мир.