Я хочу в армию. Я снова хочу в армию. Туда, где служил. Что я делал в армии, я не помню, так: через день – на ремень. А еще, так же, как все – ждал свободной минутки. Вот постоянно тянуло на свободу, за пределы солдатского городка. Конечно, в казарме было неплохо, особенно в последний год. Хотя отчего-то она по - тюремному была ограждена колючей проволокой. Мы все старались ходить в увольнение пешком. Было приятно пролезть под колючее заграждение и, распрямившись, зашагать в город. Вернее, мы туда бегом бежали, чтобы успеть дольше погулять, а потом никак не могли отдышаться. Или надышаться волей.
В город выпускали в парадной форме. Это немного напрягало. Парадку выдавали чуть ли не в первый день службы, и через полгода она налезала с трудом. Впрочем, это считалось особенным шиком, чтобы все было впритык. Мне в родной парадке вскоре стало так тесно, что я поменялся с товарищем по призыву. Одна проблема: на ней была его фамилия, прописанная хлоркой. Но старшина не стал влезать в наши дела. Парень был хоть с одного призыва, но прибыл из другой части. А потом он куда-то исчез, и мой китель отправился с ним служить дальше. Вероятно, он в ней и уволился, и увез куда-то на Украину. По-моему, он был оттуда родом. Веселый такой парень, ефрейтор. Точно, мы с ним потому и махнулись, что погоны не надо было перешивать.
С парадкой у меня теперь был порядок, только ботинки жали. Нет, они были моего размера, просто не разношены. Мало носил. Пусть даже два раза в месяц ходи в увольнение – все равно в год раз двадцать наденешь, и все тут. После размятых кирзовых сапог ботинки жали, как колодки. Такова была цена свободы. Вроде, переодевались, чтобы вольно вдохнуть городского воздуха, а приходилось приноравливаться и терпеть разные муки. Чего стоило все значки с гимнастерки свинтить на парадку.
К кителю полагались парадные брюки. С ними проблем не было – вполне влезали и через полгода. Лишь однажды из-за них я пострадал. Непутевый служака решил припрятать их к своему дембелю, хотя ему было еще служить и служить. А он и решил схоронить мои штаны в лесу, за ограждением. Нормальному бойцу на дембель отдать – да никогда не жалко. А этот решил подстраховаться и утащил мои брюки из каптерки. Утром, когда все бегали на зарядку, он их и унес. Его поймал наш командир, вернее, его собака Лэсси, которую он выгуливал. Собака задержала бедолагу, а полковник раскопал и вернул мне злосчастные штаны.
…До города было недалеко. Полчаса ходьбы по лесу. Мимо городского ипподрома с высоченными конями-жирафами, через парк культуры с соком и мороженым – к монументу с танком. Танк установили рядом с конечной остановкой. А еще неподалеку были почта и телеграф. Получалось, как будто танк охранял почтовое отделение, чтобы не захватили. А мы, в свою очередь, защищали весь город от врагов. Наверное, поэтому в городе нас, солдат, любили. В транспорте билетов не спрашивали, а девушки на улице нам улыбались. Мужики смотрели на нас с завистью. Похоже, у них было еще меньше свободы: жена, дети, работа. Но мы этого не понимали, и сами завидовали им. Они шли в рубашках с коротким рукавом, волосатые руки в карманах. И с пустой головой – без кепок.
…Мой земляк после армии отдал свою воинскую фуражку мальчишке с нашей улицы. Тот долго щеголял в ней на зависть нам, подросткам. Пришло время, и он сам отслужил, как положено. Я не знаю, где его личная форма. Но ту, которую ему подарил деревенский дембель, он сохранил до сих пор. А за чем ее хранит, он и сам не скажет.
На дембель ботинки мне вручил молодой сослуживец. Я его ни о чем не просил, да и мои были не хуже. Просто он подошел ко мне, когда я переодевался в казарме в последний раз, и протянул их: возьми! Он был на год младше по призыву, не помню его имени. Надо посмотреть в тех старых солдатских ботинках на даче. Там есть фамилия внутри…