Увидев перед собой собственную входную дверь, Станислава, наконец, начала приходить в себя. Мелодичный звон тонких металлических трубочек, прикреплённых к потолку племянником и оживлённых открывающейся дверью, каплями бальзама лёг на её раненную, словно обездвиженную, лишённую полёта душу.
Огромный огненный шар склоняющегося к горизонту солнца сквозь распахнутое окно кухни позолотил светом счастья всю прихожую и саму Станиславу, приведя в целостность её внутренний мир.
Всё в мире идёт так, как и должно, - внушала она себе.
- Движение светила, а значит, и других элементов вселенной происходит по строго установленному порядку, и пока это есть – жизнь торжествует. Не может произойти то, чего не должно было случиться, - так вещал её мозг. Но все чувства и эмоции разлетелись по сторонам так, словно подаренным от природы многоцветным букетом разнокалиберных настроений мели сегодня мостовую. И отдельным, оторвавшимся цветкам заново приходилось плести свой узорный венок вокруг её умственных убеждений.
Кто же знает, возможно ли повторение первоначального рисунка разбросанными цветами? Скорее всего – нет. Видимо после каждого стресса мы становимся другими. Наверное, какие-то самые слабые соцветия восстановлению уже не подлежат. И предсмертное излучение навсегда покидающих этот мир лепестков былых эмоций вплетало нежной флейтой во всю эту торжественно-величественную, жизнеутверждающую симфонию бытия только один вопрос: может ли она чем-то помочь?
Жить в помощи другим было для Станиславы Сергеевны состоянием естественным и привычным. В принципе, она давно уже считала своим жизненным предназначением именно эту стезю. А привычки очень быстро становятся нашей второй натурой.
Ещё будучи ребёнком, она ощутила себя тенью яркой старшей сестры Милы. Красавица Людмила обладала не только яркой внешностью – румяными щеками, вьющимися мелкими кольцами с бронзовой рыжиной волосами, ярко-зелёными глазами, но и характером лидера и заводилы. Она неплохо пела, любила танцевать, была умна и обладала убийственно резким чувством юмора, не брезговала шутками, за которые её зауважал бы даже самый бывалый моряк. Задорно-вызывающий прищур зелёных глаз в сочетании с острым языком не давал окружающим ни малейшего шанса поравняться с ней. Её превосходство было неоспоримо. И мужская и женская часть их двора, а потом и школы покорно склоняли головы в готовности ей служить и, как говориться, «отдать жизнь за свою королеву». Врагов у неё не было, как только проскальзывала чёрная змейка зависти в сердце очередной подруги, или зелёная тоска в душе обделённого вниманием поклонника, Мила своей редкостной открытостью и обаянием, верой, что вокруг неё должно царить только полное счастье, мгновенно одерживала победу, не давая разрастись ни одному негативному чувству вокруг себя. Этим чувством силы счастья она заражала каждого.
Вместо Стасеньки ждали вообще мальчика, отсюда и имя – Станислава. Рядом с роскошно ярким портретом сестры внешность младшей казалась акварельным рисунком, блеклым и невыразительным, который смоет первый сильный дождь в её жизни. Но, как показало дальнейшее развитие событий, всё оказалось с точностью до наоборот.
Увы! Нити судьбы плетём не мы сами, или всё-таки…?
Стася быстро примирила всех окружающих со своим девчоночьим существованием нежным голоском и абсолютно влюблённым взглядом. Она любила всех, ей казалось, что она попала в этот мир больших, сильных и умных людей совершенно случайно, и что ей, наверное, ещё очень и очень далеко до них. Я люблю тебя, я тебя обожаю! - кричали её глаза каждому родному и чужому, - мне так далеко до тебя, ты – само совершенство. Совершенством рядом с ней себя и осознавали не только взрослые, но и дети. Свою старшую сестру она боготворила.
К семнадцати годам Станислава превратилась в стройную, миловидную, с приятной улыбкой девушку. За это время она поняла, что окружающие её люди не столь безупречны и умны, могущественны и всезнающи, как казалось ей когда-то. Переболев период полного разочарования и отрицания, свойственный ранней юности, и приближаясь к той границе выбора, после которой каждый становится говорящим или слушающим уже до зрелых своих лет, в ней стало пробиваться новое, неизведанное ещё ею чувство, основой его была любовь, но называлось оно состраданием. Росло оно медленно, периодическими толчками, вспыхивало и угасало с каждым новым кавалером Милы. И каждый следующий болезненный толчок сердца был сильнее предыдущего. Так созрело и выросло оно – чувство сопереживания, сочувствия, полного единения с окружающим тебя миром. То, что и называется чувством всеобъемлющей любви, вызывающим слёзы восторга и боли красотой природы, неба, музыки.
Недостижимость прекрасного порождает боль в душе, но любовь ко всем, кому не достижимо всё самое совершенное и прекрасное, поднимает тебя выше и приближает уже к обладателям всех совершенств творца. А душевная боль возникает лишь от неумения отдать это страждущим.
Вот на этой возвышенной ноте застыла и сформировалась её натура. Приятная улыбка, стройная фигура, а главное – глаза, которые каждому, казалось, говорили: «Я внимательно слушаю. Боже! Как я тебя понимаю, как сочувствую, мы с тобой – одна душа!»
Вот тот секрет, что помогал ей вписываться в самые сложные жизненные повороты.
Но не будем мучить женщину дальнейшими воспоминаниями, оставим это на потом, ей и так сегодня здорово досталось, вернёмся в прихожую.
Станислава погрузила ноги в тёплый уют тапочек-зайцев и прошла на кухню. С недавнего времени приносить из магазинов нечто объёмнее, чем батон и половину чёрного, Ерошик ей не позволял. Она раскрыла настежь полиэтиленовый пакет с ароматным, ещё тёплым хлебом и, уловив ещё влажное его дыхание, закрутила пакет краями наружу, изобразив из него нечто вроде тарелки. Ерош так любит, когда корочка хрустит. Решила, что в таком виде хлеб лучше всего и оставить, потому что – она посмотрела на часы – половина седьмого, пора бы и ужинать. То, что Сергей, её Ерошик дома, она поняла ещё в прихожей по его ботинкам и ключам. Причём ботинки он в последнее время ставил, убрав шнурки в тёмное нутро обуви, что выглядело, несомненно, эстетичней. Ей определённо нравились изменения в любимом племяннике. Внутренняя улыбка впервые за этот день озарила её лицо, и она отправилась в его комнату, желание ужина уже становилось нестерпимым, особенно после мысли, что за целый день она так толком и не поела.
Племянник, озарённый тем же закатным солнцем, сцепив руки на затылке, стоял на голове и на разведённых в сторону локтях посередине комнаты на специально посланном шерстяном коврике. Вытянутые носки ног были устремлены к потолку в строгом перпендикуляре, и весь он был прямой, как свеча. Зная, что это может продлиться и ещё минут десять, Стася, вздохнув, повернулась, прикрывая дверь.
- Я уже иду, не вздыхай, - Сергей, ловко согнувшись в пояснице и прижав колени к животу, опустился на пальцы ног. Голова продолжала пребывать на полу, теменем вниз.
– Сейчас, Славная ты наша, иду.
Пока Станислава обжаривала в одной сковороде мелко нарезанные кабачки, а в другой – помидоры с луком, Сергей накрывал на стол. Он добавил салфеток между двумя веерами салфетницы, отрезал хлеба и приступил к нарезке норвежской форели холодного копчения.
- Ну что за ерунда – кабачки с рыбой, - насмешливо улыбаясь и недоумённо приподняв плечи, сказала Стася, предпочитавшая сосиски или колбасу.
- Тут у меня в холодильнике ещё рис отварной стоит, с кабачками и помидорами будет самое оно, ужин в почти японском стиле, - блестя глазами и смеясь недоумению тётки, Сергей снимал крышечку с пластикового контейнера с рисом.
– Сохранишь стройность и красоту на долгие годы, бросай и думать о колбасе, давай грамотно питаться, – он выдвинул стул перед Стасей. - Садись, я сам разложу по тарелкам, сковорода тяжеленная.
Они мирно, уютно ужинали, включив над столом красный абажур. Сергей убаюкивающее ровным голосом рассказывал о совместимости продуктов. На улице то ли темнело, то ли хмурилось, и на этом контрасте Стася вдруг осознала на сколько спокойно у неё на душе. Будет завтра, будет послезавтра, понадобится моя помощь – я сделаю всё. А сейчас я могу только любить и молиться.
Сергей включил телевизор, внутренний Стасин монолог сразу прекратил своё существование, дом наполнился тревогами и новостями, мирок маленькой кухни тут же вырос до объёмов всего земного шара. Новости они смотрели обязательно, пытаясь угадывать, что на самом деле стоит за тем или иным визитом и событием, и делились друг с другом догадками и прогнозами на будущее.