Другие мои произведения, посвящённые нашим предкам, с необходимыми иллюстрациями, можно прочитать на моём канале "Архиважное о прошлом"
https://zen.yandex.ru/id/5eca1c62f66e3c72366a58ae
– Теперь, Николай Петрович, я хотел бы, если вы не возражаете, рассказать вам о том, как погиб Иоанн Куркуас, тот самый, который перенёс «нерукотворный» образ Иисуса из Эдессы в Константинополь.
– И как же он погиб?
– К его гибели приложили руку росы, ведомые Святославом, сыном княгини Ольги.
– Неужели? Они что, взорвали гранатой его царственно красивую колесницу?
– Нет, Николай Петрович, нет! Гранат тогда ещё не было, но обо всём по порядку. После того, как войско росов вернулось с острова Крит на родину, прошло шесть лет. Император Роман внезапно умер и полководец Никифор Фока, побратавшийся на острове Крит и с росами, и со славянами, стал императором вместо него. Однажды к нему явились послы болгарских тюрков. Они заявили, что их властитель требует от ромеев обычной дани, за которой они и посланы теперь к императору. Никифор был спокойного нрава, и его нелегко было вывести из себя, но речь послов против ожидания чрезвычайно его рассердила. Преисполненный гнева, он воскликнул необычным для него громким голосом:
– Горе ромеям, если они, силой оружия обратившие в бегство всех неприятелей, должны, как рабы, платить подати грязному и во всех иных отношениях низкому скифскому племени!
Он обратился к своему отцу Варде и спросил у него, как следует понимать то, что болгары требуют у ромеев дани:
– Неужели ты породил меня рабом и до сих пор скрывал это от меня? Неужели я, самодержавный государь ромеев, покорюсь нищему, грязному племени и буду платить ему дань?
Он тут же приказал отхлестать послов по щекам и сказал им:
– Идите к своему вождю, покрытому шкурами и грызущему сырую кожу, и передайте ему: великий и могучий государь ромеев в скором времени придёт в твою страну и сполна отдаст тебе дань, чтобы ты, трижды раб от рождения, научился именовать повелителей ромеев своими господами, а не требовал с них податей, как с невольников.
Сказав так, он приказал им убираться в свою землю, а сам, собрав боеспособное войско, выступил в поход против болгар и с первого же приступа овладел всеми пограничными с ромеями укреплениями. Однако, осмотрев страну, Никифор убедился в том, что она гориста и покрыта лесами. За лесами и кустами следуют стремнины и скалы, а затем болота и топи. Местность эта обильна водою и густыми рощами, заперта со всех сторон непроходимыми горами. Видя все эти трудности, император Никифор решил, что не следует ему вести неподготовленное войско по опасным местам и допустить, чтобы болгарские тюрки перебили всех его воинов, как овец. Поэтому он отозвал войско и вернулся в Константинополь. Затем, возведя в достоинство патрикия некоего Калокира, мужа пылкого нрава и во всех отношениях горячего, он отправил его к тавроскифам, которых в просторечии ромеи обычно называли тогда росами, с приказанием распределить между ними вручённое ему золото количеством около пятнадцати кентинариев и привести их в Болгарию с тем, чтобы их руками захватить эту страну.
– Неужели так всё и было, Роберт Иванович?
– Конечно, Николай Петрович! К тому времени и в Византии научились загребать жар чужими руками. Патрикий Калокир, посланный к тавроскифам, то есть росам, прибыл в Скифию, завязал дружбу с катархонтом тавров, которым был тогда Святослав, сын княгини Ольги, совратил его дарами и очаровал льстивыми речами. Калокир уговорил его собрать сильное войско и выступить против болгарских тюрок, чтобы после победы над ними Святослав подчинил себе их страну, а ему – Калокиру – помог в борьбе за овладение престолом ромейской державы. За это Калокир обещал Святославу огромные, несказанные богатства из царской сокровищницы и даже ненужный ему «нерукотворный» образ.
Выслушав слова Калокира, Святослав, как пишут византийские историки, был не в силах сдержать своих устремлений; возбуждённый надеждой получить неслыханное богатство, видя себя во сне владетелем страны болгар, он, будучи мужем горячим и дерзким, да к тому же отважным и деятельным, поднял на войну всё молодое поколение тавров. Набрав войско, состоявшее, кроме обоза, из шестидесяти тысяч цветущих здоровьем мужей, он вместе с патрикием Калокиром, с которым даже побратался, выступил против болгар.
Болгары, хазары, косоги и ясы, объединив свои войска, ожидали Святослава, не желая пускать его через Днестр. Но Святослав обошёл их и перешёл Днестр выше по течению, где ему подоспела помощь от венгров, родичей его жены. Болгары, узнав, что Святослав уже подплывает к Дунаю и готовится к высадке на берег, собрали и выставили против него фалангу копейщиков в тридцать тысяч вооружённых мужей. Но тавры стремительно выпрыгнули из челнов, выставили вперёд щиты, обнажили мечи и стали направо и налево поражать болгар. Те не вытерпели первого же натиска, обратились в бегство и постыдным образом заперлись в своей крепости Дористоле. Тогда у предводителя болгар Петра, поражённого неожиданным бегством своего войска, случился эпилептический припадок, и спустя недолгое время он скончался.
Достигнув полков болгарских тюрок, Святослав в долгом сражении и жестоком бою победил их и хазар и взял восемьдесят городов по Днестру, Дунаю и другим рекам. Сам Святослав остался жить в Переяславце, куда греки стали присылать ему уложенную погодную дань. С венграми же Святослав имел любовь и согласие.
После такого успеха росов император Никифор почувствовал, что приобрёл в лице Святослава ещё более опасного соседа, чем болгар. Чтобы заставить его вернуться на Русь, Никифор уговорил тогда печенегов идти к Киеву. Поэтому Святослав был вынужден на какое-то время возвратиться в отечество. Его мать, княгиня Ольга, едва дождалась сына и, встречая его, сказала:
– Ты видишь меня престаревшу и больну сущу, как хочешь идти от меня, но прошу, пребудь со мною, а когда умру, погреби меня, потом иди куда хочешь.
Через три дня она разболелась и померла. По ней плакали не только её сын Святослав и её внуки, но с жалостью великой плакали и все киевляне. И погребли её у церкви рядом с христианами, а отпевал священник Григорий, который был рядом с ней со дня её крещения. Похоронив мать, Святослав посадил в Киеве старшего сына Ярополка, к древлянам отправил Олега, новгородцам отдал Владимира, а сам в 971 году снова отправился в Болгарию.
Он очень гордился своими победами над местными народами, прочно овладел их страной и, по словам византийских историков, весь проникся варварской наглостью и спесью. Объятых ужасом испуганных противников он умерщвлял со свойственной ему жестокостью: с бою взяв Филиппополь, он посадил на кол двадцать тысяч оставшихся в городе жителей и тем самым смирил и обуздал всякое сопротивление и обеспечил покорность.
Видя всё это, Никифор предпочёл теперь отправить посольство к болгарам, назначив послами патрикия Никифора, прозванного Эротиком, и проедра Евхаитского Филофея. Никифор напомнил болгарам об их вере, ведь они без всяких отклонений исповедуют христианскую религию, и попросил у них девиц царского рода, чтобы выдать их замуж за сыновей императора Романа, укрепив посредством родства неразрывный мир и дружбу между ромеями и болгарами. Болгары с радостью приняли посольство, посадили девиц царской крови на повозки и отправили их к императору Никифору, умоляя его как можно скорее прийти к ним на помощь, чтобы отвратить нависшую над их головами секиру тавров.
Тем временем в Константинополе во время какого-то происходившего празднества к императору подошёл монах из отшельников, вручил ему письмо и внезапно скрылся из виду. Никифор развернул письмо и прочёл: «Провидение открыло мне, червю, что ты, государь, переселишься из этой жизни на третий месяц по прошествии сентября». С тех пор Никифор впал в уныние и печаль. Он решил никогда более не отдыхать на своём ложе, а спал на шкуре барса и пурпурном войлоке, расстелив их на полу.
В те дни переселился в мир иной кесарь Варда, отец Никифора. Оплакав, как подобает, смерть отца, государь проводил его тело от дворца до самого дома, стоявшего в южной части города, на крутой дороге, ведущей к морю, где простирается гавань Софии, и уложил здесь в гробницу.
Спустя несколько дней, когда скорбь Никифора по отцу немного улеглась, императрица Феофано, вдова прежнего императора Романа, воспользовавшись удобным случаем, пришла к Никифору и просила его о прощении магистра Иоанна, прозванного Цимисхием. Приводя при этом разные доводы, она говорила:
– Во всех своих решениях ты, государь, соблюдаешь меру и достоинство. Тебя считают воплощением справедливости и непревзойдённым образцом целомудрия. Почему же ты оставляешь без внимания столь благородного и доблестного мужа, отличающегося славными подвигами и непобедимостью в битвах? Ведь он в расцвете лет и полон сил, к тому же он – твой двоюродный брат и ведёт своё происхождение от блистательного рода. Вели ему, если тебе угодно, как можно скорее приехать к нам из деревни, в которой он теперь живёт, и вступить в супружескую связь с девицей из благородных. Послушай же меня, государь, последуй моему верному совету. Не допускай, чтобы дерзкие языки насмехались и издевались над мужем, происходящим из твоего рода и восхваляемым всеми за его ратные подвиги!
Вот какие речи пустила в ход Феофано и, как всегда, очаровала императора, сверх меры преклонявшегося пред её красотой и чрезвычайно к ней благосклонного. Она убедила его тотчас же вызвать Иоанна и вернуть его в столицу. Приехав, Иоанн предстал перед Никифором и, получив разрешение бывать во дворце каждый день, сейчас же удалился домой, но потом беспрестанно являлся в царский дворец.
Будучи человеком горячим, смелым и удивительно склонным к необыкновенным, дерзким предприятиям, он нашёл средство проникать в покои императрицы через подготовленные ею тайные входы, чтобы вести с ней переговоры о свержении Никифора с престола. Для этого он посылал к ней от времени до времени сильных и опытных в ратных делах мужей, которых она укрывала у себя в тёмной каморке. Однажды собравшись на свою обычную сходку, они решили устранить Никифора.
Наступил десятый день декабря. Вечером, во время молитвы, один из клириков царского дворца вручил Никифору записку, в которой сообщалось следующее: «Да будет тебе известно, государь, что этой ночью тебя ожидает жестокая смерть. Для того, чтобы убедиться в этом, прикажи осмотреть женские покои. Там спрятаны вооружённые люди, которые собираются тебя умертвить». Прочтя это письмо, Никифор приказал главному постельничему произвести тщательные поиски этих людей; но тот, то ли опасаясь императрицы, то ли вследствие медлительности или из-за того, что повредился в уме, не заглянул в каморку и оставил необнаруженной засевшую там шайку убийц.
С наступлением ночи к Никифору, как обычно, пришла императрица и завела разговор о недавно прибывших из Болгарии невестах.
– Я пойду и позабочусь о них, – сказала она, – а потом приду к тебе. Пусть спальня будет отперта, не надо её запирать; когда я вернусь, я сама её запру.
С этими словами она вышла. Государь же в продолжение целой смены ночной стражи возносил обычные молитвы к Богу и размышлял о Священном Писании. Но природа взяла своё, и он заснул на полу, на шкуре барса перед святыми иконами лика Христа, Богоматери и Иоанна, божественного предтечи и провозвестника.
Тем временем спрятанные у императрицы пособники Иоанна, вооружившись мечами, вышли из каморки и ожидали его появления, глядя вниз с открытой площадки, расположенной в верхней части дворца. Часы показывали уже пятый час ночи, дул ледяной северный ветер, падал густой снег. Наконец Иоанн с сообщниками, проплыв вдоль берега на лодке, высадился в том месте, где стоит каменное изображение льва, настигающего быка. Свистом он подал знак своим прислужникам, склонившимся к нему с верхней площадки. Затем они привязали веревку к корзине и втащили в ней наверх по одному сначала всех заговорщиков, а потом и самого Иоанна.
Пробравшись во дворец, они обнажили мечи и ворвались в спальню Никифора. Приблизившись к ложу и увидев, что оно пусто, что на нём никто не спит, они оцепенели от ужаса и хотели было уже броситься в море. Но тут один из слуг женской половины, который был их проводником, указал им на спящего на полу императора. Они тут же окружили его и стали бить и пинать ногами. Никифор от ударов проснулся. Тогда некий Лев Валант, тут же поразил его голову сильным ударом меча. Испытывая сильную боль от страшной раны, император, обагрённый обильно лившейся кровью, закричал громким голосом:
– Богородица, спаси!
Иоанн же, усевшись на царскую постель, приказал тащить Никифора к себе. Никифор так ослабел от удара мечом, что не мог даже стоять на коленях. Когда его приволокли к Иоанну, тот спросил Никифора с угрозой в голосе:
– Скажи-ка, безрассудный и злобный тиран, не я ли возвёл тебя на ромейский престол? Не мне ли ты обязан верховной властью? Как же ты, охваченный завистью и безумием, забыл о таком благодеянии и не поколебался отнять у меня, оказавшего тебе громадные услуги, верховное начальство над войском? Ты послал меня, как будто бы я скиталец презренный, в деревню, проводить в бездействии время с земледельцами, меня, мужа столь доблестного и более тебя храброго, меня, перед которым дрожит неприятельский стан и от рук которого никто теперь тебя не спасёт. Говори же, если ты можешь ещё что-либо сказать в своё оправдание.
Никто не приходил на помощь к императору, и он, уже испуская дух, продолжал просить заступничества у Богородицы. Иоанн схватил его за бороду и безжалостно терзал её, а заговорщики так яростно и бесчеловечно били его рукоятками мечей по щекам, что зубы расшатались и стали выпадать из челюстей. Когда они пресытились мучениями Никифора, Иоанн толкнул его ногой в грудь, взмахнул мечом и рассёк ему череп надвое. После этого он приказал и другим наносить удары Никифору, и они безжалостно расправлялись с ним, а один ударил его акуфием в спину и пронзил до самой груди. Это длинное железное оружие очень похоже на клюв цапли; отличие заключается лишь в том, что природа снабдила цаплю прямым клювом, а акуфий слегка изогнут и сильно заострён на конце.
Совершив своё преступное дело, Иоанн вошёл в великолепный дворцовый зал, называемый Хрисотриклином, надел на ноги пурпурную обувь, воссел на императорский трон и стал размышлять о том, как захватить государственную власть и устранить возможное сопротивление родственников Никифора. Тем временем воины из охраны Никифора, слишком поздно узнав о его убийстве и надеясь, что он ещё жив, бросились на помощь и изо всех сил старались проломить железные ворота. Но Иоанн приказал вынести голову Никифора и показать её через отверстие его телохранителям. И вот некто по имени Аципофеодор, подойдя к телу Никифора, отрубил голову и показал её бунтующим воинам. Это страшное и невероятное зрелище сразу подействовало на них: они выпустили мечи из рук и запели на другой лад, в один голос провозгласив Иоанна императором ромеев.
После этого труп Никифора целый день валялся на снегу под открытым небом. Это было в субботу 11 декабря. Только поздним вечером Иоанн приказал предать его подобающему погребению. Тело без всякой плащаницы уложили в наскоро сколоченный деревянный ящик и в полночь тайно отнесли в храм Святых апостолов. Там его поместили в одну из царских гробниц, где покоится тело божественного и прославленного Константина.
. Вот так Иоанн по прозванию Цимисхий, внучатый племянник Иоанна Куркуаса, пришёл к власти. Уже в начале четвёртой ночной стражи, на рассвете в субботу 11 декабря 6478 года по улицам города разъезжал отряд избранных воинов, провозглашая Иоанна и сыновей прежде царствовавшего Романа и его супруги Феофано самодержцами ромеев.
С катархонтом войска росов, Святославом, Иоанн решил вести дипломатические переговоры. Он созвал своих вельмож на совет и спрашивал их мнения, что делать, рассуждая, что силой со Святославом воевать нельзя. И посоветовали ему вельможи послать к нему дары и увещевать к миру. И вот Иоанн отрядил к нему мудрого мужа со златом и парчами и с требованием, чтобы Святослав, получив обещанную императором Никифором за набег на болгар награду, удалился в свои области и к Киммерийскому Боспору, покинув Болгарию, которая принадлежит ромеям и издавна считается частью Македонии. Ибо говорят, что болгары, отселившись от северных котрагов, хазаров и хунавов, покинули родные места и, бродя по Европе, во времена Константина Погоната захватили эту область и поселились в ней; по имени своего родоначальника Булгара страну стали именовать Булгарией.
Святослав уведав о приходе посла, велел его себе представить. Когда же посол, пришёл и по обычаю поздравил и положил перед Святославом дары: злато, серебро, парчи и прочее, то Святослав, даже не воззрев на дары, изрёк своим служащим:
– Возьмите и раздайте требующим.
Послу же он отвечал:
– Я имею злата, серебра и парчей довольно и воюю не для сих, но за неправду греков. Ежели хотите мир иметь, я с охотой учиню, токмо заплатите по договору, чего несколько лет не исправили.
Посол же, возвратясь к императору, доложил:
– Придя к Святославу, я поднёс ему дары, но он за оные не только не благодарил, но и, не смотря на них, велел раздать.
Тогда один вельможа посоветовал императору:
– Искуси ещё, император, пошли ему оружие.
Император, послушав, послал меч и другое оружие. И когда принесли оное к Святославу, принял он его с любовью и начал хвалить оружие и благодарить императора. Послы же, возвратившись к императору, возвестили ему о произошедшем. И решили вельможи греческие:
– Лют муж сей хочет быть, яко имения презирает, а оружие приемлет и меч паче злата почитает.
Святослав узнал от пленных болгар, что греки возмутили на него болгар, и поэтому послал в Константинополь к императору своего человека объявить грекам за их неправду войну. Греки же отвечали послу, что болгары на них клевещут, и при том говорили:
– Мы против силы Святославлей воевать не можем, но возьмите дань на всё ваше войско, сколько есть при Святославе, по договору, только объявите сколько вашего войска.
Всё это они спрашивали коварно, чтобы узнать силу Святослава, ибо греки, как писали русские летописцы, издревле льстивы и коварны. Посол же отвечал:
– Есть нас двадцать тысяч.
Но подлинно было не более десяти, ибо венгры и поляки, идущие в помощь, и русские войска от Киева ещё не пришли. Услышав ответ посла, греки немедленно стали готовить против его войск своих сто тысяч, а дани, как обещали, не послали, но требовали теперь от Святослава уйти из Болгарии.
Ромейским послам, которые пришли к нему в Переяславец без положенной дани, Святослав ответил надменно и дерзко:
– Я уйду из этой богатой страны не раньше, чем получу большую денежную дань и выкуп за все захваченные мною в ходе войны города и за всех пленных. Если же ромеи не захотят заплатить, то я требую: пусть тотчас же покинут Европу, на которую они не имеют права, и убираются в Азию, а иначе пусть и не надеются на заключение мира с тавроскифами.
Император Иоанн, получив такой ответ от скифа, снова отправил к нему послов, поручив им передать следующее:
– Мы верим в то, что провидение управляет вселенной, и исповедуем все христианские законы; поэтому мы считаем, что не должны сами разрушать доставшийся нам от отцов неосквернённым и благодаря заботам Бога непоколебимый мир. Вот почему мы настоятельно убеждаем и советуем вам, как друзьям, тотчас же, без промедления и отговорок, покинуть страну, которая вам отнюдь не принадлежит. Знайте, что если вы не последуете сему доброму совету, то не мы, а вы окажетесь нарушителями заключённого в давние времена мира. Пусть наш ответ не покажется вам дерзким. Мы уповаем на бессмертного Бога-Христа. Если вы сами не уйдёте из страны, то мы изгоним вас из неё против вашей воли. Полагаю, что ты не забыл о поражении отца твоего Игоря, который, презрев клятвенный договор, приплыл к столице нашей с огромным войском на десяти тысячах судов, а к Киммерийскому Боспору прибыл едва лишь с десятком лодок, сам став вестником своей беды. Не упоминаю я уж о его дальнейшей жалкой судьбе, когда, отправившись в поход на германцев, он был взят ими в плен, привязан к стволам деревьев и разорван надвое. Я думаю, что и ты не вернёшься в своё отечество, если вынудишь ромейскую силу выступить против тебя. Ты найдёшь погибель здесь со всем своим войском, и ни один факелоносец не прибудет в Скифию, чтобы возвестить о постигшей вас страшной участи.
Это послание рассердило Святослава, и он, охваченный бешенством и безумием, послал такой ответ:
– Я не вижу никакой необходимости для императора ромеев спешить к нам. Пусть он не изнуряет свои силы на путешествие в сию страну – мы сами разобьём вскоре свои шатры у ворот Византия и возведём вокруг города крепкие заслоны, а если он выйдет к нам, если решится противостоять такой беде, мы храбро встретим его и покажем ему на деле, что мы не какие-нибудь ремесленники, добывающие средства к жизни трудами рук своих, а мужи крови, которые оружием побеждают врага. Зря он по неразумию своему принимает росов за изнеженных баб и тщится запугать нас подобными угрозами, как грудных младенцев, которых стращают всякими пугалами.
Император, которому передали эти речи, решил незамедлительно готовиться к войне, чтобы предупредить нашествие Святослава и преградить ему доступ к столице. Он тут же набрал отряд из храбрых и отважных мужей, назвал их «бессмертными» и приказал находиться при нём. Затем он призвал магистра Варду, прозванного Склиром, родного брата покойной жены его Марии, мужа предприимчивого и необыкновенно храброго, а также патрикия Петра, которого император Никифор за присущее ему мужество и за славные воинские подвиги назначил стратопедархом, – и этим двум военачальникам император приказал собрать войско и отправиться в близлежащие и пограничные с Болгарией земли.
Узнав о походе ромеев, тавроскифы отделили от своего войска одну часть, присоединили к ней большое число гуннов и болгар и отправили их против ромеев. Как только магистр Варда узнал о нападении врагов, он собрал вокруг себя отряд отборных воинов и спешно выступил в поход. Позвав Иоанна Алакаса, он послал его в разведку с поручением осмотреть войско скифов, разузнать их численность, место, на котором они расположились, а также чем они заняты. Иоанн с лучшими всадниками быстро прискакал к лагерю скифов. На следующий день он отрядил воина к магистру, убеждая его прибыть со всем войском, так как скифы расположились невдалеке.
Услышав это известие, Варда разделил фалангу на три части и одной из них приказал следовать прямо за ним в центре, а двум другим – скрыться в стороне, в лесах, и выскочить из засады, как только они услышат трубный звук, призывающий к бою. Отдав эти распоряжения лохагам, он устремился прямо на скифов. Завязалась горячая битва, вражеское войско значительно превосходило своим числом войско ромеев: у них было больше тридцати тысяч, а у магистра не более десяти тысяч. Уже шло сражение, и с обеих сторон гибли храбрейшие воины, и тут какой-то скиф, кичась своей силой и могучестью тела, вырвался вперёд из окружавшей его фаланги всадников, подскакал к Варде и ударил его мечом по шлему. Но удар был неудачным: лезвие меча, ударившись о твердь шлема, согнулось и соскользнуло в сторону. Тогда патрикий Константин, брат Варды, юноша, у которого едва пробивался пушок на подбородке, но который был огромного роста и неодолимой силы, извлёк меч и набросился на скифа. Тот устрашился натиска Константина и уклонился от удара, откинувшись на круп лошади. Удар пришёлся по шее коня, и голова его отлетела в сторону. Скиф же рухнул вместе с конём на землю. Константин тут же подскочил к нему и заколол.
Так как успех битвы склонялся то в пользу одного, то в пользу другого, Варда приказал трубить военный сбор и часто бить в тимпаны. По сему знаку поднялась спрятанная в засаде фаланга и устремилась на скифов с тыла. Охваченные страхом, они стали склоняться к бегству. До позднего вечера ромеи преследовали их и беспощадно истребляли. Говорят, что в той битве было убито пятьдесят пять ромеев, много было ранено и ещё больше пало коней, а скифов погибло более двадцати тысяч. Вот как закончилось это сражение между скифами и ромеями, если верить византийским историкам.
А император Иоанн торопил азиатские войска с переправой через Геллеспонт в Европу. Он приказал им провести зиму в областях Фракии и Македонии, ежедневно упражняясь во владении оружием, чтобы не оказаться неспособными к предстоящим боям и не быть разбитыми неприятелем. Он повелел им, чтобы они дожидались весны, когда же весна рассеет зимнее ненастье и лик земли окончательно прояснится, он сам прибудет к ним, ведя за собой свои войска, и, объединив силы, обрушится на тавроскифов.
Как только ясная весна сменила мрачную зиму, император тотчас поднял крестное знамя и стал спешить с походом против тавроскифов. Он выступил из столицы и прибыл со всем войском в Адрианополь.
Прибыв туда, император Иоанн узнал от лазутчиков, что ведущие в Болгарию непроходимые узкие тропы, называемые клисурами, потому что они как бы заперты со всех сторон, не охраняются скифами. Тогда Иоанн вскочил на быстрого коня, вскинул на плечо длинное копьё и двинулся в путь. Впереди него двигалась фаланга воинов, сплошь закрытых панцирями и называвшихся «бессмертными», а сзади – около пятнадцати тысяч отборнейших пеших гоплитов и тринадцать тысяч всадников. Заботу об остальном войске император поручил проедру Василию. Оно медленно двигалось позади вместе с обозом, везя осадные и другие машины. Когда войска ромеев вопреки всякому ожиданию прошли опасные гористые места, император прервал напряжённый марш, дал отдых всему пешему и конному войску, расположив его на неприступном холме, с одной стороны которого протекала река, обещавшая изобилие воды.
Когда настал рассвет следующего дня, император поднял войско, выстроил его в глубокие фаланги и, приказав беспрестанно трубить военный клич, стучать в кимвалы и бить в тимпаны, выступил на Преславу. Поднялся невообразимый шум: эхом отдавался в соседних горах гул тимпанов, звенело оружие, ржали кони и громко кричали люди, подбадривая друг друга, как всегда бывает перед битвой. Тавроскифы, увидев приближение вражеского войска, были поражены. Их охватил страх, и они почувствовали себя беспомощными. Но всё же они поспешно схватились за оружие, покрыли плечи щитами – щиты у них прочны и для большей безопасности достигают ног, – выстроились в грозный боевой порядок, выступили на ровное поле перед городом и, рыча наподобие зверей, испуская странные, непонятные возгласы, бросились на ромеев.
Ромеи столкнулись с ними и храбро сражались, совершая удивительные подвиги. Однако ни та, ни другая сторона не могла взять верх. Тогда император приказал «бессмертным» стремительно напасть на левое крыло скифов. «Бессмертные», выставив вперёд копья и сильно пришпорив коней, бросились на врагов. Скифы не выдержали натиска этих ромейских копий, обратились в бегство и заперлись в стенах города. Ромеи по пятам преследовали их и беспощадно убивали. Рассказывают, будто во время этого наступления погибло восемь тысяч пятьсот скифов.
Оставшиеся в живых скифы спрятались в крепости и, яростно сопротивляясь, метали сверху со стен копья и стрелы. Говорят, что в Преславе находился тогда и патрикий Калокир, который двинул войско росов на болгар. Узнав о прибытии императора, а это невозможно было скрыть, так как золотые императорские знаки сияли чудесным блеском, Калокир глубокой ночью тайно бежал из города и явился к Святославу, который со всем своим войском находился у Дористола.
Надвигающаяся ночь вынудила ромеев прекратить сражение. Но вот наступило утро следующего дня. Как раз в это время прибыло остальное войско с осадными машинами, и император Иоанн свернул лагерь, расставил фаланги в несокрушимый боевой порядок и с пением победного гимна устремился на стены, намереваясь первым же приступом взять город.
Росы же, подбадриваемые своим военачальником Сфенкелом, который был у скифов третьим по достоинству после Святослава, их верховного катархонта, оборонялись за зубцами стен и изо всех сил отражали натиск ромеев, бросая сверху дротики, стрелы и камни. Ромеи же стреляли снизу вверх из камнемётных орудий, забрасывали осаждённых тучами камней, стрелами и дротиками, отражали их удары, теснили, не давали им возможности выглянуть из-за зубчатых стен без вреда для себя. Наконец император громким голосом отдал приказание приставить к стенам лестницы, и возглас его прибавил сил осаждавшим. Все, на кого падал взгляд государя, сражались храбро, надеясь получить достойную награду за свои подвиги.
Когда ромеи бросились на приступ и придвинули к стенам лестницы, по одной из них стал взбираться какой-то смелый юноша, выходец из фемы Анатолики по прозванию Месоникт. Правой рукой он вытащил меч, в левой держал щит, которым прикрывал голову от скифских ударов сверху. Достигнув гребня стены, юноша обрушился на скифа, который выглянул из-за зубцов и хотел столкнуть его копьём вниз. Он рассёк шею врага, и голова его вместе со шлемом покатилась за стеной по земле. Ромеи приветствовали этот необыкновенный подвиг восторженными криками, и многие из них, соревнуясь в храбрости с первым взошедшим на стену, устремились вверх по лестницам.
Между тем Месоникт, взойдя на стену, овладел её верхней частью и, поворачиваясь во все стороны, убил огромное число оборонявшихся скифов, сбрасывая их со стены. Вскоре уже многие ромеи взобрались в разных местах на стены и изо всех сил истребляли врагов. Тогда скифы покинули укрепление и постыдно столпились в окружённом прочной оградой царском дворце, где хранились сокровища болгар. Один из входов они оставили открытым.
Тем временем многие ромеи, находившиеся по ту сторону стен, сорвали петли на воротах, сбили засовы и проникли внутрь города, перебив бесчисленное множество скифов. Тогда, говорят, был схвачен и приведён к государю вместе с женой и двумя малолетними детьми юный царь болгар Борис. Приняв его, император воздал ему почести, назвал владыкой болгар и заверил, что он явился отомстить за болгар, претерпевших ужасные бедствия от скифов.
Ромеи всем скопом ворвались в город и рассыпались по узким улицам, убивая врагов и грабя их добро. Так они достигли царского дворца, в котором собралась лучшая часть войска росов. Но скифы, находившиеся во дворце, яростно сопротивлялись и во время обороны убили около полутораста храбрейших ромейских воинов. Узнав об этой неудаче, император прискакал во весь опор к дворцу и приказал своей гвардии всеми силами наступать на врага, но, увидев, что из этого не выйдет ничего хорошего, ведь тавроскифы легко поражали множество воинов, встречая их в узком проходе, он остановил безрассудное стремление и распорядился со всех сторон бросать во дворец через стены огонь. Когда разгорелось сильное пламя, сжигавшее всё на своём пути, росы, числом свыше семи тысяч, вышли из помещения, выстроились на открытом месте у дворца и приготовились отразить наступление ромеев.
Император послал против них магистра Варду Склира. Окружив скифов фалангой храбрейших воинов, Склир вступил в бой. Завязалось сражение, росы отчаянно сопротивлялись, не показывая врагам спин; однако ромеи победили их и всех закололи. В этой битве погибло также множество болгар, сражавшихся на стороне росов против ромеев, виновников нападения на них скифов. Сфенкелу с немногими удалось спастись бегством, и он ушёл к Святославу. Так в течение двух дней был завоеван и стал владением ромеев город Преслава.
Император Иоанн по обычаю одарил войско, дал ему отдых и отпраздновал на том же месте святой праздник воскресения Спасителя. Отобрав несколько пленных тавроскифов, Иоанн послал их к Святославу с сообщением о взятии города и гибели соратников. Он поручил им также передать Святославу, чтобы тот без промедления выбрал одно из двух: либо сложить оружие, сдаться победителям и, испросив прощение за свою дерзость, сейчас же удалиться из страны болгар, либо, если он этого не желает сделать и склоняется к врождённому своеволию, защищаться всеми силами от идущего на него ромейского войска.
Вот так он велел передать Святославу, сам же провёл в городе несколько дней и восстановил разрушение в стенах, а затем, оставив сильный отряд и назвав город по своему имени Иоаннополем, пошёл со всем войском на Дористол. Этот город заложил и довёл до неописуемой красоты и величия прославленный среди государей Константин, после того как он, увидев на небе крестное знамение в виде созвездия, победил проявлявших к нему вражду и яростно наступавших скифов.
По пути к Дористолу Иоанн взял город, называемый Плискувой, Динию и многие другие города, которые отвергли власть скифов и переходили на сторону ромеев.
Святослав, узнав о поражении у Преславы, испытывал огорчение и досаду. Он видел, что болгары уже отказываются от союза с ним и переходят на сторону императора. Поняв, что, если все они сдадутся ромеям, дела его закончатся плохо, Святослав созвал около трёхсот наиболее родовитых и влиятельных лиц из их числа и расправился с ними. Всех их он обезглавил, а многих других заключил в оковы и бросил в тюрьму. Затем, собрав все войско тавроскифов – около шестидесяти тысяч, он выступил против ромеев.
В то время как император медленно продвигался по направлению к войску росов, от их фаланги отделилось несколько одержимых отчаянной дерзостью храбрецов, которые, устроив засаду, совершили внезапное нападение и убили некоторых воинов из передового отряда ромеев. Увидев их трупы, разбросанные вдоль дороги, император отпустил поводья и остановил коня. Гибель соотечественников привела его в негодование, и он приказал выследить совершивших это злодеяние. Телохранители Иоанна, тщательно обыскав окрестные леса и заросли кустарника, схватили этих разбойников и связанными привели к императору. Он тотчас же приказал их умертвить, и телохранители, без промедления обнажив мечи, изрубили всех их на куски.
Вскоре войска подошли к пространству, лежащему перед Дористолом. Тавроскифы плотно сомкнули щиты и копья, придав своим рядам вид стены, и ожидали противника на поле битвы. Император выстроил против них ромеев, расположив одетых в панцири всадников по бокам, а лучников и пращников позади, и, приказав им безостановочно стрелять, повёл фалангу в бой.
Воины сошлись врукопашную, завязалась яростная битва, и в первых схватках обе стороны долго сражались с одинаковым успехом. Росы, стяжавшие среди соседних народов славу постоянных победителей в боях, считали, что их постигнет ужасное бедствие, если они потерпят постыдное поражение от ромеев, и дрались, напрягая все силы. Ромеев же одолевали стыд и злоба при мысли о том, что они, побеждавшие оружием и мужеством всех противников, отступят как неопытные в битвах новички и потеряют в короткое время свою великую славу, потерпев поражение от народа, сражающегося в пешем строю и вовсе не умеющего, как писали византийские историки, ездить верхом. Побуждаемые такими мыслями, оба войска сражались с непревзойденной храбростью. Росы в яростном порыве устремлялись, ревя, как одержимые, на ромеев, а ромеи наступали, используя свой опыт и военное искусство.
Много воинов пало с обеих сторон, бой шёл с переменным успехом, и до самого вечера нельзя было определить, на чью сторону склоняется победа. Но когда солнце стало клониться к западу, император бросил на скифов всю свою конницу. Громким голосом он призвал воинов показать на деле природную ромейскую доблесть и вселил в них бодрость духа. В ответ они устремились с необыкновенной силой на противника, трубачи протрубили к сражению, и могучий клич раздался над ромейскими рядами. Скифы, не выдержав такого натиска, обратились в бегство и были оттеснены за стены. Они потеряли в этом бою многих своих воинов, а ромеи запели победные гимны и прославляли императора. После этого он раздавал им награды и устраивал пиры, усиливая их рвение в битвах.
Как только рассвело, император стал укреплять свой лагерь мощным валом. Неподалеку от Дористола посреди равнины возвышался небольшой холм. Разместив войско на этом холме, Иоанн приказал рыть вокруг него ров, а землю выносить на прилегающую к лагерю сторону, чтобы получилась высокая насыпь. Затем он приказал воткнуть на вершине насыпи копья и повесить на них соединённые между собою щиты. Таким образом, лагерь был ограждён рвом и валом, и враги никак не могли проникнуть внутрь. Так обычно разбивают ромеи свой стан во вражеской стране.
Укрепив таким способом лагерь, Иоанн на следующий день выстроил войско и двинул его к городской стене. Показываясь из-за башен, скифы метали на ромейскую фалангу стрелы, камни и всё, что можно было выпустить из метательных орудий. Ромеи же защищались от скифов, стреляя снизу из луков и пращей. Сражение не пошло дальше этой перестрелки, и ромеи удалились в лагерь, чтобы поесть. Скифы к концу дня выехали из города верхом – они впервые появились тогда на конях. Ромеи тотчас вооружились, вскочили на коней, схватили копья, они пользуются в битвах очень длинными копьями, и стремительно, грозной лавиной понеслись на врагов. Ромейские копья поражали скифов, не умевших управлять лошадьми при помощи поводьев. Они обратились в бегство и укрылись за стенами.
Тем временем показались плывущие по Дунаю огненосные триеры и продовольственные суда ромеев. При виде их ромеи несказанно обрадовались, а скифов охватил ужас, потому что они боялись, что против них будет обращён жидкий огонь. Ведь они уже слышали от стариков из своего народа, что этим самым мидийским огнем ромеи превратили в пепел на Евксинском море огромный флот Игоря, отца Святослава. Потому они быстро собрали свои челны и подвели их к городской стене в том месте, где Дунай огибает одну из сторон Дористола. Но огненосные суда подстерегали скифов со всех сторон, чтобы они не могли ускользнуть на ладьях в свою землю.
На следующий день тавроскифы, защищённые кольчугами и доходившими до самых ног щитами, вышли из города и построились на равнине. Вышли из лагеря и ромеи, также надёжно прикрытые доспехами. Обе стороны потом храбро сражались, попеременно тесня друг друга, и было неясно, кто победит. Но вот один из воинов, вырвавшись из фаланги ромеев, сразил Сфенкела, почитавшегося у тавроскифов третьим после Святослава, доблестного, огромного ростом мужа, отважно сражавшегося в этом бою. Поражённые гибелью Сфенкела, тавроскифы стали шаг за шагом отступать с равнины, устремляясь к городу. Тогда и Феодор, муж непобедимый, устрашающий отвагой и телесной мощью, железной булавой убил множество врагов. Сила его руки была так велика, что удар булавы расплющивал не только шлем, но и голову под шлемом. В результате скифы, показав спину, снова отступили в город. Император же велел трубить сбор, созвал ромеев в лагерь и, увеселяя их подарками и пирами, опять побуждал их храбро сражаться в предстоящих битвах.
Что же касается росов, то они построились и вышли на равнину, стремясь всеми силами поджечь военные машины ромеев. 0ни не могли выдержать действия снарядов, которые со свистом проносились над ними. Каждый день от ударов камней, выбрасываемых машинами, погибало множество скифов. Эти машины охранял родственник государя, уже известный нам магистр Иоанн Куркуас. Заметив дерзкую вылазку врагов, Куркуас, несмотря на то, что у него сильно болела голова и клонило ко сну от вина, дело было после завтрака, вскочил на коня и в сопровождении избранных воинов бросился к ним навстречу, но на бегу конь оступился в яму и сбросил магистра. Скифы увидели на нём великолепное вооружение, искусные украшения на конской сбруе – они были покрыты немалым слоем золота – и подумали, что это сам император. Тесно окружив магистра, они изрубили его вместе с доспехами своими мечами и секирами, насадили отрубленную голову на копьё, водрузили её на башне и стали потешаться над ромеями, крича, что они закололи их императора, как жертвенное животное.
Так погиб тот самый Иоанн Куркуас, благодаря которому «нерукотворный» образ Иисуса был перенесён из Эдессы в Константинополь. Он, как писали византийские историки, стал жертвой варварского неистовства и понёс кару за преступления, совершенные им против святых храмов, – ведь говорили, что он разграбил в Болгарии много церквей и обратил в своё частное имущество их утварь и священные сосуды.
Ободрённые такой победой, росы на следующий день вышли из города и снова построились к бою на открытом месте. Ромеи также выстроились в глубокую фалангу и двинулись им навстречу. Был между скифами некто Икмор, храбрый муж гигантского роста, первый после Святослава предводитель войска. Окружённый отрядом приближённых к нему воинов, он яростно устремился против ромеев и поразил многих из них. Увидев это, один из телохранителей императора, сын архига критян Анемас, вытащил висевший у него на боку меч, пришпорив коня, бросился на Икмора, настиг его и ударил мечом в шею – голова скифа, отрубленная вместе с правой рукой, скатилась на землю. Как только Икмор погиб, скифы подняли крик, смешанный со стоном, а ромеи устремились на них. Скифы не выдержали этого натиска противника. Сильно удручённые гибелью своего предводителя, они забросили щиты за спины и стали отступать к городу, а ромеи преследовали их и убивали. Когда наступила ночь и засияла полная луна, скифы вышли на равнину и начали подбирать своих погибших воинов. Они нагромоздили их перед стеной, разложили много костров и сожгли, заколов при этом по обычаю предков множество пленных мужчин и женщин. Совершив эту кровавую жертву, они задушили несколько грудных младенцев и петухов, топя их в водах Дуная.
Византийские историки говорили, что скифы почитают таинства эллинов, приносят по языческому обряду жертвы и совершают возлияния по умершим, научившись этому то ли у своих философов Анахарсиса и Замолксиса, то ли ещё у соратников Ахилла. Тавроскифы якобы имели обыкновение разрешать споры убийством и кровопролитием. О том, что этот народ безрассуден, храбр, воинствен и могуч, что он совершает нападения на все соседние племена, утверждали многие. По их словам говорил об этом в Святом Писании и божественный Иезекииль: «Вот я наведу на тебя Гога и Магога, князя Рос», то есть росов.
На другой день на рассвете Святослав созвал совет знати. Когда все собрались вокруг него, Святослав спросил у них, как поступить. Одни высказали мнение, что следует поздней ночью погрузиться на корабли и попытаться тайком ускользнуть, потому что невозможно сражаться с покрытыми железными доспехами всадниками, потеряв лучших бойцов, которые были опорой войска и укрепляли мужество воинов. Другие возражали, утверждая, что нужно помириться с ромеями, взяв с них клятву, и сохранить таким путём оставшееся войско. Они говорили, что ведь нелегко будет скрыть бегство, потому что огненосные суда, стерегущие с обеих сторон проходы у берегов Дуная, немедленно сожгут все их корабли, как только они попытаются появиться на реке.
Тогда Святослав глубоко вздохнул и воскликнул с горечью:
– Погибла слава, которая шествовала вслед за войском росов, легко побеждавшим соседние народы и без кровопролития порабощавшим целые страны, если мы теперь позорно отступим перед ромеями. Итак, проникнемся мужеством, которое завещали нам наши предки, вспомним о том, что мощь росов до сих пор была несокрушимой, и будем ожесточенно сражаться за свою жизнь. Не пристало нам возвращаться на родину, спасаясь бегством; мы должны либо победить и остаться в живых, либо умереть со славой, совершив подвиги, достойные доблестных мужей! Я же пред вами пойду, и если глава моя ляжет, тогда вы сами о себе рассуждайте, что имеете далее делать.
Вот какое мнение высказал Святослав. И ответили все:
– Где глава твоя, тут и мы свои главы сложим.
О тавроскифах ромеи слышали, что они никогда не сдаются врагам даже побеждённые. Когда нет уже надежды на спасение, они пронзают себе мечами внутренности и таким образом сами себя убивают. Они поступают так, основываясь на следующем убеждении: убитые в сражении неприятелем, считают они, становятся после смерти и отлучения души от тела рабами его в подземном мире. Страшась такого служения, гнушаясь служить своим убийцам, они сами причиняют себе смерть. Вот какое убеждение владеет ими.
Поэтому они приняли решение мужественно противостоять могуществу ромеев. На следующий день, шёл шестой день недели, двадцать четвертый день месяца июля, к заходу солнца всё войско тавроскифов вышло из города. Они решили сражаться изо всех сил, построились в мощную фалангу и выставили вперёд копья.
Император со своей стороны выстроил ромеев и вывел их из укрепления. И бысть сеча великая. Скифы с яростной силой напали на ромеев, пронзали их копьями, ранили стрелами коней и валили на землю всадников. Видя, с какой неистовой яростью бросался Святослав на ромеев и воодушевлял к бою ряды своих воинов, Анемас, который накануне прославился убиением Икмора, вырвался на коне вперёд. Делать это вошло у него в обычай, и таким путём он поразил уже множество скифов. Опустив поводья, он устремился на предводителя росов и, ударив его мечом по ключице, поверг вниз головою наземь, но не убил. Святослава спасла кольчужная рубаха и щит, которыми он вооружился, опасаясь ромейских копий. Анемас же был окружён рядами скифов, конь его пал, сражённый тучей копий. Анемас пытался сопротивляться, перебил многих из скифов, но погиб и сам. Гибель Анемаса воодушевила росов, и они с дикими, пронзительными воплями начали теснить ромеев. Те стали поспешно поворачивать назад, уклоняясь от чудовищного натиска скифов.
Но вскоре на помощь к ромеям подоспела большая конная фаланга. Скифы, окружённые магистром Вардой, по прозванию Склир, который с множеством воинов обошёл их с тыла, обратились в бегство. Ромеи преследовали их до самой стены, и они бесславно погибали. Сам Святослав, израненный стрелами, потерявший много крови, едва не попал в плен. Его спасло лишь наступление ночи. Говорили, что в этой битве полегло пятнадцать тысяч пятьсот скифов, на поле сражения подобрали двадцать тысяч щитов и очень много мечей. Среди ромеев убитых было триста пятьдесят, но раненых было немало. Вот какую победу, если верить византийским историкам, одержали ромеи в этом сражении.
Всю ночь провёл Святослав в гневе и печали, сожалея о гибели своего войска. Но, видя, что ничего уже нельзя предпринять против несокрушимого оружия ромеев, он счёл долгом разумного полководца не падать духом под тяжестью неблагоприятных обстоятельств и приложить все усилия для спасения своих воинов. Поэтому он отрядил на рассвете послов к императору Иоанну и стал просить мира на следующих условиях. Тавроскифы уступят ромеям Дористол, освободят пленных, уйдут из Болгарии и возвратятся на родину, а ромеи дадут им возможность отплыть, не нападут на них по дороге с огненосными кораблями – они очень боялись мидийского огня, который мог даже и камни обращать в пепел, – а, кроме того, снабдят их продовольствием и будут считать своими друзьями тех, которые будут посылаемы по торговым делам в Византию, как было установлено прежде.
Император говорил, что почитает мир гораздо больше войны, потому что знал, что мир сохраняет народы, а война, напротив, губит их. Поэтому он с радостью принял эти условия росов. Послы греческие доставили росам уговоренную на войско дань. По числу людей дали им хлеба – по два медимна на каждого. Говорили, что из шестидесятитысячного войска росов хлеб получили только двадцать две тысячи человек, избежавшие смерти, а остальные тридцать восемь тысяч погибли от оружия ромеев.
В ответ Святослав направил своих послов к императору, которые, придя к императору, возвестили:
– Еже прислал нас великий князь Святослав для учинения вечного мира и повелел нам объявить и заключить следующее: «Еже хочет иметь совершенную любовь с царём вовеки».
Император обрадовался этому предложению и велел писать договор. Сначала утвердили прежние договоры, учинённые при Игоре. Потом утвердили новый договор. От росов в его составлении принимал участие Свенельд, посол Святослава, а от греков – Феофан сигимат. «Аз Святослав, князь русский, яко же клялся, утверждаю на договоре сем данную мою роту, что хочу иметь мир и совершенную любовь ко всем великим царям греческим, с Василием и с Константином, и с православными впредь будущими, и со всеми подданными греческими. И аз со всею Русию подвластными мне вовеки со всеми людьми, иже суть подо мною Русь князи, бояре и прочие, и николи же помышлю на пределы ваша войско собирать, и другого народа не приведу на страну Греческую, и елико есть под властию греческою, ни на власть корсуньскую, и елико есть городов их, ни на страну Болгарскую. Ежели же иной кто восстанет на пределы ваша, я буду противо ему и буду иметь войну с ним, яко же клялся царям грецким и со мною бояря и Русь вся, да сохраним прежние договоры и союз. А ежели от техпреждереченных не сохраним я или те, которые со мною и подо мною преступят, да имеют клятву от бога, в него же веруем, в Перуна и в Волоса, скотья бога, да будет подобен злату, и своим оружием да иссечены будем. Се же имейте воистенну, яко же сотворихом ныне к вам пинехроузу. И написахом на хартии сей и своими печатьми запечатохом. Месяца июля 11 дня, индикта 14, 6479 года».
После утверждения мирного договора Святослав попросил у императора позволения встретиться с ним лично для беседы. Император не уклонился и, покрытый вызолоченными доспехами, подъехал верхом к берегу Дуная, ведя за собою многочисленный отряд сверкавших золотом вооружённых всадников. Показался и Святослав, приплывший по реке на скифской ладье. Он сидел на вёслах и грёб вместе со своими приближёнными, ничем не отличаясь от них.
Император впервые видел Святослава. Это был муж умеренного роста, не слишком высокого и не очень низкого, с мохнатыми бровями и светло-синими глазами, курносый, безбородый, с густыми, чрезмерно длинными усами. Голова у него была совершенно голая, но с одной стороны её свисал клок волос – признак знатности рода. Крепкий затылок, широкая грудь и все другие части тела вполне соразмерные, но выглядел он угрюмым и диким. В одно ухо у него была вдета золотая серьга. Она была украшена карбункулом, обрамлённым двумя жемчужинами. Одеяние его было белым и отличалось от одежды его приближённых только чистотой. Сидя в ладье на скамье для гребцов, он поговорил немного об условиях мира и уехал. Так закончилась война ромеев со скифами.
Святослав оставил Дористол, вернул согласно договору пленных и отплыл с оставшимися соратниками в Переяславец, а оттуда в Киев. По пути домой им устроили засаду печенеги – многочисленное кочевое племя, которое, как писали греки, пожирает вшей, возит с собою жилища и большую часть жизни проводит в повозках. Они перебили почти всех росов, убили вместе с прочими и Святослава, так что лишь немногие из огромного войска росов смогли вернуться в родные места.
(продолжение см. глава 24. Настоящий полковник http://www.proza.ru/2008/01/19/300)