Москва 25 октября
Зима в этот год и действительно выдалась ранняя, сократив ужасный период холодных дождей, грязи и мокрых сумерек. Сухой , редкий снежок сыпал и сыпал с неба, покрывая все вокруг тонкой белой корочкой . Первые снегопады всегда вызывают ощущение заторможенности мира. Ощущение покоя и неподвижности. Это состояние, было единственным, которого хотел бы достичь Альберт Викторович – покой и неподвижность…
Он сидел на табурете в своей маленькой и неопрятной кухне, смотрел на снег, и не видел его. Альберт Викторович вообще ничего не видел – его взгляд был обращен внутрь самого себя. В его памяти проносились образы и лица из счастливого прошлого, того времени, когда всё это не было ещё счастьем ,а было повседневностью, не замечаемой в круговерти дней и лет – воистину, счастьем можно считать только то дорогое и близкое, что уже далеко и давно потеряно…
Алёшу так и не нашли, несмотря на бодрые и многословные заверения военкоматовских и армейских чинов, которые в первое время не обделяли Альберта Викторовича и его жену Лизу вниманием. Внимание ,как потом понял Альберт , было суть стремлением не допустить того, чтобы отчаявшиеся родители начали бегать с просьбами о помощи по «вражеским» организациям, типа «Солдатских матерей» или того хуже миссиям ОБСЕ…Полковники, а в последствии даже один генерал, тараща глаза почти кричали о том, что «…мы своих никогда не бросаем…» и что «…федеральные войска перевернут вверх дном весь район…» . Но прошли недели, затем месяцы, ничего не менялось… Потом был звонок, мужчина с сильным акцентом предложил встретиться , сообщив, что у него есть весточка от Алёши. Альберт Викторович сделал всё , так , как его учили на этот случай в ФСБ… На следующий день была проведена спецоперация , злодей был задержан, для начала избит до полусмерти ,а потом тщательно допрошен. Свет в конце тоннеля погас , так же внезапно , как и вспыхнул – посредник не знал ничего, абсолютно ничего. Он был приманкой, проверкой на вшивость, из жалкого рыночного торговца выколотили только то, что позвонил ему неизвестный, представился родственником родственника и попросил его позвонить по некоему телефону и сказать пару фраз…Родственные узы на Кавказе – дело святое, торговец сделал всё как просили , и теперь лежал на бетонном полу в следственном изоляторе ФСБ с перебитым носом и непроизвольным кровавым мочеиспусканием. Следователи сосредоточенно «пришивали» к его худому делу серьезные грузы – обратного хода в таких случаях не бывает…
Лиза худела на глазах, перестала разговаривать с Альбертом, только сидела у стола и перебирала фотографии Алёши. И молчала, молчала, молчала…Альберт Викторович чувствовал, что эта струна вот-вот лопнет , бесконечными ночами он курил на кухне и пытался найти выход, перебирая все варианты – один фантастичнее другого он не находил решения .
Однажды Альберт вернулся домой и застал Лизу преобразившейся до не узнавания – она порхала по дому, напевая под нос какую то забытую песенку, на плите ворчала кастрюля, источая почти забытый аромат домашней стряпни, Лиза перекладывала что-то в комоде.
- Альбертик, привет, наконец то ты пришел! Ты не видел Алешины штаны, ну те синенькие ,с начесом? – Лиза смотрела в полоборота на застывшего в дверях мужа.
- Какие штанишки , Лиз? – Альберт был в растерянности.
- Он уже через полчаса вернется , а ему надеть нечего будет на улицу...
- Откуда вернется, Лиза? – Альберт Викторович заподозрил неладное.
- Как откуда! Альбертик ты совсем уже заработался – из школы конечно…
Через пять дней Лизу пришлось увезти в больницу. По началу Альберт надеялся ,что это пройдет, но временное помутнение превратилось у жены в стойкое нежелание мириться с действительностью. Иногда боль бывает так сильна, что сознание человека начинает её отрицать…
Альберт Викторович был прирожденным стрелком. Способности к стрельбе – как многие таланты, попадаются у людей крайне редко. Почти любого можно научить сносно стрелять, многих – стрелять хорошо, но лишь единицы способны ощутить выстрел, предвидеть его результат ещё до того как курок нажат, и пуля начала ввинчиваться в канал ствола. Маленький Альбертик был именно таким «золотым» мальчиком, но как и все гении, до поры и времени не подозревал об этом. В шесть лет он впервые взял в руки пневматическую винтовку – корявое , разболтанное оружие городского тира. Небритый , и похмельно пахнущий, дядька , служитель стандартного советского аттракциона ,отсыпал из горсти серенькие пульки в прибитую к засаленному прилавку полиэтиленовую крышку. Отец Альбертика ободряюще крякнул, переломил воздушку пополам и вставил пульку в ствол. Винтовка щелкнула, выпрямившись, и Альбертик потянулся ручёнками к вожделенному предмету. Папа отвёл оружие в сторону и принялся путано объяснять сыну правила и порядок стрельбы. Он сыпал всякими непонятными словечками, типа «под обрез», «по центру» ,«мушка-целик», настаивал, что спусковой крючок нельзя дергать, а непременно нужно плавно тянуть…Альбертик почти не слушал отца –он смотрел на винтовку, а она ждала его, ждала когда её возьмут в руки , как дорогой и желанный подарок дожидается своего триумфального вручения имениннику…Служитель тира самодовольно и тупо усмехался, глядя на малыша, едва достающего макушкой до среза стрелкового рубежа. Наконец папа наговорился и , водрузив Альбертика на специальную подставочку, передал ему винтовку.
Альбертик стал целиться – ствол и мушка плясали у него перед глазами. Целью был назначен резиновый заяц с побитыми , облупившимися боками и непомерно большими ушами. Альбертик не волновался, что промахнется , он твердо был уверен в своём попадании. Такая уверенность бывает только у детей и женщин. Мальчик нажал на спусковой крючок , винтовка сухо щелкнула, заяц плюхнулся на пол.
- Вот ведь , ёксель-моксель-молодец! – восхитился небритый дядька.
Отец гордо хлопнул ладонью по прилавку :
- А то!? Я ж учил ! Дай-ка мне стрельнуть…
Альбертик смотрел на счастливого отца и улыбался. Его стрелковая карьера началась с этого нелепого выстрела в покосившемся стрелковом тире городского парка…
Потом была стрелковая секция при Доме Пионеров. Первый тренер Альбертика, горбун Шварц , без конца ворчал на своих учеников, а иногда и покрикивал на непослушных, непоседливых мальчишек. Альбертик немного побаивался Шварца но всё равно любил его. А потом, когда стал взрослым Альберт Викторович часто вспоминал и много думал о своём первом тренере . Столько неразгаданных загадок осталось в этом человеке !
В то время , когда Альбертик впервые пришел в тир Дворца Пионеров, Шварцу уже было хорошо за шестьдесят, он никогда не носил ничего, кроме потрепанного клетчатого пиджака, пошитого из ткани неопределенной фактуры. Никаких значков и медалек, как многие старики того времени , Шварц не носил. Был он молчалив и , как припоминал в последствии Альберт Викторович , Шварц практически не разговаривал с взрослыми, проходя по гулкому зданию Дворца он лишь гротескно кивал коллегам- педагогам, а с воспитанниками говорил исключительно о стрельбе.
Стреляли в то время в тирах не только из «воздушек» , но и из «мелкашек» - тульских однозарядных спортивных винтовок ТОЗ-5. После пневматической игрушки такая винтовка любому мальчишке казалась грозным, смертоносным оружием. Трудно передать и описать то волнение, с которым ученики Шварца, после длительных, угнетающе-однообразных тренировок, брали впервые в руки это по настоящему огнестрельное оружие…
Однажды произошло событие , которое чётко отпечаталось в сознании маленького Альбертика. Сонное царство городского Дома Пионеров взорвала какая то непонятная, истеричная суета. По зданию забегали незнакомые люди ( преимущественно мужчины в темных костюмах), повсюду раздавались приглушенные разговоры, а иногда и резкие окрики. Уборщицы в усиленном составе драили мраморные лестницы и расстилали вытертые ковровые дорожки, изо всех кабинетов спешно выставляли в холл цветы в огромных деревянных кадках. Про воспитанников на время забыли, и если они не путались под ногами, не замечали их. К украшенному колоннадой подъезду Дворца то и дело подъезжали и отъезжали черные «волги», что было явным признаком присутствия высокого начальства …Дворец Пионеров явно готовился к встрече нежданных, и более высоких гостей, чем те которые всё утро сновали у входа...
В класс тира вбежала секретарь директора Дворца Пионеров. У немолодой и степенной в мирное время Дианы Степановны был нехарактерно перекошен шиньон и зверски вытаращены глаза.
- Марк Наумович, вас срочно к себе директор. - Диана Степановна низко наклонилась к самому уху Шварца и произнесла эту фразу таинственным, свистящим шепотом, хорошо различимым даже в дальних уголках стрелкового класса. Шварц ничего не отвечая скривился ,встал и направился к выходу. В дверях он остановился и обернулся к детям.
- На сегодня занятия окончены, можно идти домой. Следующие стрельбы – по расписанию занятий…
Шварц вышел, плотно и бесшумно закрыв дверь. Мальчишки тут же повскакивали с мест, загомонились, толкаясь и смеясь, стали выскакивать из класса. В конце коридора, ведущего к кабинету директора , ещё была видна сгорбленная спина Шварца. Альбертик остановился и посмотрел вслед тренеру, мальчишке почему то расхотелось домой и он решил пошататься по Дворцу.
Его всегда завораживало это большое , и почти всегда гулко пустое здание. Колонны не мраморные, но безупречно белые и ровные таинственно холодили детские ладошки, широченные лестничные марши раздваивались и вели в гулкие коридоры с высокими потолками. Как и все дети того времени, Альбертик почти не бывал внутри крупных архитектурных сооружений, стандартные бетонные коробки школ и жилых домов – привычная среда обитания советского человека, не оставляли свободного пространства для взгляда и мысли…А дворец строили в конце 50-х, и Альбертик однажды слышал непонятный термин «сталинская архитектура» по отношению к Дворцу. В загадочном словосочетании слышалась торжественность и некоторое благоговение.
Бесшумной тенью в резиновых кедах мальчик послонялся в длинных коридорах, прошелся по галерее четвертого этажа и , скатившись по лакированным перилам центральной лестницы угодил прямо в лапы завхоза Татьяны Ивановны. Завхоз не любила ,когда катаются по перилам (лак плохо держиться), да и вообще недолюбливала детей – основную угрозу её стараниям на профессиональной почве. Татьяна Ивановна крепко держала Альбертика за ворот курточки.
- Ты чей? Авиамодельный? – Завхоз встряхнула мальчишку как сетку-авоську.- Я тебе дам, по перилам кататься! Как зовут тебя ,мальчик?!
Расправа и санкции были неминуемы, Альбертик замер как пойманная птичка в лапах кошки. Но тут вмешался благословенный случай, в отдалении , где то за поворотом коридора раздался грохот, послышался вскрик и звук катящегося по мраморному полу ведра. Татьяна Ивановна выпустила пленника и устремилась к источнику хозяйственной катастрофы, а Альбертик припустил вниз по лестничному маршу к выходу из Дворца.
Но срочно покинуть Дворец Пионеров у мальчика не было никакой возможности – как только он спустился на первый этаж , его взору предстала совершенно фантастическая картина. Вдоль обеих продольных стен простого фойе выстроились шеренги из преподавателей и педагогов Дворца вперемешку с теми дядьками в темных костюмах, напротив входа установлена трибуна и стойка с двумя тяжелыми бархатными знамёнами, украшенными красными лентами с комментариями к награде. За трибуной стоял директор Дворца ,рядом с трибуной почему то стоял Шварц в военном мундире с огромным количеством наград на обоих бортах кителя. Шварц был в звании старшего лейтенанта. Толпа взрослых почти не издавала звуков, а лишь еле различимо вибрировала, все взоры были обращены на входные двери. Альбертик ,перепуганный открывшейся ему картиной, юркнул за колонну и стал наблюдать. В силу своего юного возраста он ещё не разу не был на похоронах, иначе бы подобная аналогия неизбежно посетила его детскую голову.
Вскоре по шеренгам встречающих прокатилась еле заметная волна облегчения – входные двери дворца начали медленно открываться, распахнулись полностью, и в фойе вошла плотная группа людей, среди которых преобладали военные. Впереди шел высокий старик в странном, незнакомом мундире темно-серого цвета с огромным количеством блестящих знаков различия . На лацканах отчетливо сверкали две латинские буковки «U.S.». Старик этот явно и был причиной всеобщего переполоха, было очевидно, что даже советские полковники, которых вокруг него было в изобилии, являли собой лишь сопровождение…
Грянула маршевая, и , как всё советское торжество фальшивая музыка, директор Дворца старательно заулыбался на трибуне, все начали вытягивать шеи, стараясь получше рассмотреть американского военного. А высокий старик в незнакомой форме ,казалось и не замечал этого торжественного приёма. Рассмотрев у трибуны сгорбленную фигуру Шварца он решительными, не по стариковски большими шагами пересек фойе. Шварц с места не тронулся , а только слегка растеряно смотрел на приближавшегося американца. Старики несколько секунд смотрели друг на друга, стоя почти вплотную, директор продолжал улыбаться, но его улыбка уже стала стоп-кадром, музыка завяла. У многих наверное появилось ощущение, того что что-то идёт в мероприятии не так…Наконец оцепенение покинуло директора Дворца Пионеров и он бодро заявил с трибуны :
- От лица всего коллектива педагогов городского Дворца Пионеров, позвольте поприветствовать боевого товарища нашего….- директор запнулся, кашлянул, взглянул в бумажку на трибуне,- Нашего уважаемого ветерана, кавалера многих государственных наград….дорогого Марка Наумовича Шварца, генерала Страуба!
Директору эта речёвка далась явно с усилием, он смолк уставившись на вражеского генерала, а тот уже вел под руку Шварца куда то в сторону. Торжество явно находилось на грани срыва, глаза у директора забегали, в толпе сопровождающих военных сделалась лёгкая паника, а генерал армии США и горбун Шварц уже скрылись в актовом зале, пустом и гулком помещении, использовавшемся обычно для отчетных концертов коллективов песни и пляски. Высоченная деревянная створка двери плотно закрылась за ними и в фойе воцарилась напряженная тишина.
Через какое то время из толпы военных решительно вышел молодой американский офицер, знаков различия его никто разобрать не смог, но юный возраст располагал к заключению ,что он может быть адьютантом престарелого генерала. Военный проследовал вслед за своим боссом в актовый зал , но задержался там ненадолго, всего на минуту. После чего вышел , с выражением лица ,говорящем о значительности момента. Офицер вернулся к группе военных, что-то длинно объяснил переводчику, который тут же всё коротко перевел сопровождающим гэ-бэ-шникам и военным. Все успокоились и даже слегка разбрелись, кто покурить, а кто и поговорить. Американцы числом в три человека стояли в кольце пустоты, компанию им составлял только гражданский переводчик, явно чувствовавший себя не в своей тарелке…
Прошел час , Альбертик понимал, что прошмыгнуть незамеченным мимо такого количества грозных дядек не получиться, а раскрывать себя ему было страшновато. Он так и простоял всё это время , прижавшись к колонне и изредка выглядывая в фойе. Весь этот томительный час там почти ничего не менялось, только поредели шеренги встречающих, да несколько штатских сопровождающих ушли на улицу курить и стоять около своих черных «волг».
Всё пришло в движение, когда дверь актового зала наконец открылась, показался генерал Страуб, прямой и сухой как палка, оглядел публику и , отыскав своего ординарца что то зычно ему скомандовал по-английски . Адъютант кинулся на улицу к машине, доставившей генерала и его свиту, и вернулся с длинным темным футляром, напоминающим те, в которых музыканты носят свои инструменты. Молодой офицер внес футляр в актовый зал, и немедленно возвратился к ожидающим. «Подарок привёз…» завистливо и едва различимо прокатилось по толпе советских педагогов .
Еще через несколько минут Шварц и Страуб вышли к народу. Опять было грянул марш – это сдали нервы у директора, но тут же смолк. Американский генерал сдержанно обнял горбатого Шварца и , развернувшись на каблуках , стремительно покинул здание Дворца Пионеров. Свита и сопровождающие кинулись следом.
Альбертик улучил момент всеобщей суеты и юркнул в коридор , ведущий к родному тиру. Так ему показалось спокойнее. Когда мальчик спустился к стрелковому классу и вошел в него он увидел Шварца , сидящего за столом. Перед тренером лежал открытый футляр, а в нем разобранная на две части винтовка, уютно расположенная в идеально подходящих углублениях. Шварц поднял глаза , внимательно посмотрел на Альбертика, стоящего в дверях и сказал :
- Это ,малыш, «Браунинг» - лучшая винтовка в мире…- Шварц смотрел на винтовку грустно, как то обреченно. Так смотрят на мертвого ребенка, понимая, что ничего уже нельзя поделать.
В коридоре, за спиной Альбертика, раздались шаги, мальчик оглянулся и увидел что к классу приближаются два молодца, из числа вертевшихся вокруг американской делегации. Альбертик вошел в класс и посторонился .
Кэгэбэшники вошли в класс, один остался у двери и покосился на мальчишку. Другой прошел к столу Шварца, закрыл аккуратно крышку футляра с винтовкой и сказал:
- Это пока побудет у нас, уважаемый Марк Наумович, до выяснения….ну вы понимаете? Не будем спорить.
Шварц по своему обыкновению никак не среагировал, будто бы и не было никого рядом. Бравые молодцы отбыли восвояси, унося драгоценный подарок американского генерала...
Через пару дней, было томное, летнее воскресенье, папа Альбертика сидел на кухне . Был он в сероватой майке с лямками и непременных «воскресных« трико, самых старых и застиранных. Папа читал газету, шумно перелистывая и встряхивая немногочисленные страницы.
- Ты смотри! Это не твой ли еврей-снайпер? – папа вывернул страницу и продемонстрировал мутную газетную фотографию Шварца в военном мундире. Альбертику никогда не нравилось, что отец акцентирует внимание на национальности тренера, всякий раз когда, заводил речь о спортивной секции сына. Папа принялся торжественно зачитывать отрывки из статьи:
«…встреча старых боевых товарищей через 30 лет после Победы…советский снайпер спас жизнь американского полковника….встреча на Эльбе….в торжественной обстановке американский ветеран встретился со своим спасителем гвардии-лейтенантом Шварцем М.Н….вспомнили боевое прошлое…поделились с подрастающим поколением…возложили цветы….не смотря на напряженные отношения СССР со странами блока НАТО …солдатская дружба не знает преград…»
Отец всё читал и читал , а перед глазами у Альбертика стоял печальный Шварц, сгорбившийся над футляром с подаренной винтовкой…