Часть первая. Земная жизнь.
Глава 1
- Да с тобой – дурой жить вообще невозможно, - сказать мне такое, да ещё при ребёнке? Ну и пусть, тоже мне, - подарок судьбы, самодур-музыкантишка, этот, как там…
Глубоко вздохнув, Вера попыталась найти подходящий эпитет этому типу и, как получилось, уже бывшему мужу.
Едва сдерживая слёзы, она искала хоть какой-то способ успокоиться. Пора начинать курить – решила она, прокручивая в уме подобные состояния киношных героинь.
Две хихикающие подруги, соря семечками, хохотнули особенно громко и покинули скамейку. Толи они со смехом, как с боевым кличем, вообще двигались по жизни, толи порыв ветра вздумал расчистить пространство не только от шелухи. Вера обрадовано пристроила тяжёлые сумки на край освободившийся скамьи и, как человек, усевшийся поплотнее в любимое кресло, углубилась в свои мысли с повышенным энтузиазмом. Самодовольное лицо перешедшего уже в разряд «бывшего супруга» бесцеремонно властвовало в этом внутреннем мире. Оно ей напоминало Хемингуэя своей вечной трубкой во рту и нежеланием окунаться в бытовые проблемы. Вера одновременно ненавидела его и была больна им. Этот взгляд, словно весь мир ему обязан, вызывал полную покорность в её действиях и плотное сопротивление внутри, превращающее все бытовые мелочи в острые металлические гвозди, только и ждущие своего часа. И когда она увидела перед собой эту колышущуюся от унизительного хохота физиономию, произошёл тот самый, давно готовящийся взрыв изнутри. Она вмазала ему. Влепила прямо по этой издевающейся физии. И, если бы она не выплеснула одним ударом свой гнев и возмущение, то эта стихия могла разорвать её саму.
Выражение гордой обиды на её красивом, но несколько высокомерном лице не растапливало даже яркое майское солнце, которое сейчас в избытке изливало свою животворящую щедрость.
Май превысил свои права, сотворив вокруг жаркое тропическое лето. Он проявил свои эротические наклонности, заставив всех раздеться.
Она ещё немного постояла, щурясь, на солнцепёке и полезла в сумку за тёмными очками. Окинув взглядом враз потемневшую сквозь сумерки стёкол свежую листву, пытающуюся утвердить миру торжество вечного обновления, натянув на голову ещё и малиновую бейсболку, Вера вновь углубилась в бушевавшую в ней бурю чувств.
Ей опять захотелось насладиться картиной его ошарашено застывшего лица с вылупленными, вмиг опустевшими глазами, вылетевшей, наконец, изо рта трубкой и той стихией, которая захлестнула и его, меняя внезапную бледность неожиданной выключенности на разливающийся багрово алый гнев. Вот так, пусть горит и в его мозгу. Она пыталась прокручивать этот миг сладостного упоения своим минутным превосходством снова и снова. Но тут начал нарастать гул приближающейся электрички, и весь народ разом повалил к краю платформы, таща свои сумки, ящики с рассадой, упирающихся четвероногих на поводках.
Всё живое - говорящее, грызущее семечки, спорящее и лающее безо всяких на то сверху команд выстроилось единой шеренгой, но на равных расстояниях этой шеренги образовались группки «бывалых», твёрдо знающих, что дверь будет непременно здесь. Народ был готов к очередному рывку, который определит уровень их положения хотя бы на ближайший час.
После толчеи и суматохи двери, наконец, захлопнулись, отлетела последняя шелуха от семечек, и вагоны помчались в путь - всё рвалось прочь из Москвы в эту пятницу.
Вера, к глубочайшему своему сожалению, место дверей не угадала. Ей пришлось приводить хоть в какое-то комфортное положение своё застолблено-стоячее существование. Сразу вспомнилось уютное кресло в автомобиле супруга.
Внутренняя ёмкость с гвоздями уже прорвалась, и Вера отправила мужу очередную порцию неприязни и обиды.
Дышать было нечем. За окнами замелькали столбы и заборы, сзади то и дело раздавалось – «Разрешите пройти», что злило её ещё больше, будто она могла впечататься в жёсткий торец скамеек.
Вошедшие в последнюю очередь пытались ещё как-то поправить не сложившуюся для них ситуацию. Они находили нетоптаные клочки полов и стен, чтобы втиснуть свою рассаду. Мяукающие коты в контейнерах с извинениями и улыбками их хозяев передавались на чьи-то колени.
Людская энергия била через край, все боролись за своё существование. Безмолвной и безучастной была лишь только сама рассада. Она полностью положились на волю хозяина, и потому радовала глаз спокойной красотой, и излучала эту самую радость бытия, к которой так неистово стремились её владельцы.
Вера шагала по тропинке вдоль леска. Свежий воздух и непрерывное пение птиц сделали, в конце концов, своё дело. Гнев немного улёгся, и, несмотря на оттягивающие плечи сумки, её рассуждения начали приобретать здравый смысл и формироваться в планы.
Она шла и думала о том, что так не бывает, так не должно быть, что в её судьбе произошла какая-то странная ошибка, никак не предусмотренная изначально благополучным течением жизни.
Шесть лет назад она, молодая интересная женщина, ценный специалист, вышла замуж за маминого ровесника. Стала образцовой женой, родила ему здорового крепкого сына. Ей нравилось говорить своим сверстникам, что муж у неё музыкант, композитор. Она зарабатывала неплохие деньги, и доходы супруга были на приличной высоте. В ней жила уверенность, что вложения в создаваемый вокруг себя мир полностью окупятся, что благодарность и преданность близкого человека будут безграничными, она и сын - окруженными заботой и вниманием.
И вдруг, последнее время этот тщательно создаваемый мирок стал распадаться на глазах, выяснилось, что вообще-то он - Игорь ждёт от неё благодарности. Они перестали находить общий язык абсолютно во всём: во взглядах на благоустройство квартиры, на воспитание сына, на участие бабушки в судьбе внука. А самое ужасное, что она начинала злиться, даже когда просто слышала его голос по телефону. Так и он, похоже, испытывал те же эмоции.
- Я вполне ещё могу найти другого мужа и быть счастливой, а маленький ребёнок не должен быть такой уж большой помехой, - говорила она себе.
- Вот Артемьева…ой! - предательски торчащий корень на самой середине уже тщательно вытоптанной садоводами тропинки прервал поток близящихся к завершающему концу рассуждений. Упав, Вера сильно разбила локоть и, подбирая выпавшие пакеты, вдруг расплакалась от досады.
Окружающий мир ответил ей дружным шелестом листвы и карканьем вспугнутых ворон, отдалённо похожим на откровенный смех каких-то очень-очень древних старушек.
Сергей Шаран вдохнул напоследок сладостно пахнущий лесом эликсир жизни и двери электропоезда сомкнулись. Осознав, что ничего хорошего в этом тамбуре уже не будет, он распахнул дверь в вагон.
Электричка мчала давно и долго, большая часть страждущих выехать из города её покинула. Вольготно раскинувшись на обтянутых дерматином лавках, под равномерный стук колёс дремали пассажиры. Спицы в руках замерли, прекратив свой таинственный танец, страницы книги оставались неперевёрнутыми, глаза читающих прищуренно и умиротворённо скользили над верхушками елей и меж замками из облаков. Мечты дремавших переходили в сладкие сны.
Бабушкам виделись их красивые и возмужавшие внуки с крепкими руками, широкими улыбками и любящими глазами, садоводам – их похорошевшие, преображённые сады с тенистыми тропками среди увешенных плодами деревьев. А равномерный стук колёс задавал такт этой благостной тишине.
Едва шагнув в вагон, Шаран легко уловил вкус ситуации и блаженно замер перед редкостной картиной: светящиеся, нежно колеблющиеся серебристые нити рождались над головами никуда уже не спешащих людей и поднимались к самому потолку вагона, на ходу создавая затейливые, светящиеся узоры. Там, под потолком, они сливались в белые облачка, и цвет их начинал мутнеть.
На миг задумавшись над правомерностью поступка, Шаран решительно прошагал через весь вагон, вобрав в себя всю эту живую серебристо-голубую сеть. Сладостный ток пронизал его от макушки до пяток и разлился горячей пульсирующей энергией по телу.
- О, люди! Если б знали вы, какую благодать в себе несёте!
Приостановив свой путь в конце вагона, Шаран напоследок обернулся, слегка наклонив голову и соединив обе руки только подушечками пальцев.
Затем он аккуратно и бесшумно закрыл за собой дверь.