Пришедший из детства
рассказ
Когда сбываются наши детские мечты, это всегда хорошо. Но если мечта приносит с собой часть самого детства, то это уже совсем другой разговор. Разве такое возможно? – Удивитесь вы.
А между тем случается и такое.
В начале пятидесятых я пошел в первый класс. Именно тогда у меня появился интерес к автомобилям. Я уговаривал отца выписывать мне автомобильные издания (впрочем, без особого успеха),а на уроках рисования в школе – что бы нам не задавали – всегда рисовал только автомобили.
Особенно я любил наши помпезные правительственные лимузины. В день Воздушного флота, когда дороги бурлили от невиданного количества машин с советскими руководителями и автобусов с простым людом, я с трудом дожидался полудня, прогуливаясь вблизи Ленинградского шоссе.
И вот этот момент наступал. Словно по мановению волшебной палочки шоссе пустело, и грандиозная армада бронированных динозавров проносилась мимо меня в сторону Тушино, где по традиции проходил воздушный парад.
Сверкающие черным лаком ЗИС-101 – эти неприступные крепости на колесах – равнодушно летели по серому гладкому асфальту, неся в своих роскошных недрах Сталина, Берия и других, от одного лишь имени которых осыпались листья с деревьев и без чувств падали с неба птицы.
Как-то раз я даже увидел в окне одной из этих машин чье-то бледное добродушное лицо в круглых очечках. Оно мелькнуло и тут же пропало, изрядно перепугав меня.
Прошло много лет, прежде чем я понял, кто же это был. Об этом я и хочу рассказать. Но вернемся к Ленинградскому шоссе.
Постепенно величественный кортеж таял вдали, а я все стоял и смотрел ему вслед, и только слабое движение воздуха чуть шевелило волосы на моей голове.
Мог ли я тогда хотя бы мечтать о такой машине? Я, которому вместо игрушечных автомобильчиков приходилось играть камешками? Вряд ли.
Но минули годы. Я закончил школу, институт, отстажировался и поступил на службу инженера в КБ одного из крупнейших автомобильных заводов нашей страны, в управление конструкторско – экспериментального отдела. Шло время, политические метаморфозы потрясали страну. Как и всем, нам приходилось туго, и тем не менее именно наш завод оказался в числе наиболее стабильных. Мы выплыли. Однако с приходом нового руководства многое изменилось. И вскоре мне весьма недвусмысленно намекнули, что неплохо бы мне убраться на пенсию.
Я ушел без сожаления, но похоронить себя не дал. Вместе с несколькими своими коллегами и предпринимателем – энтузиастом я начал добиваться у властей средств на создание первого в России международного музея автомобилестроения. Мы всерьез занимались этой проблемой еще со времен застоя. Я не раз бывал на выставках раритетов в различных странах, и скажу вам: зависть и досада берут, когда прохаживаешься мимо всех этих безупречных стендов. Германия, США, Италия, Англия… Тысячи, сотни тысяч квадратных метров экспозиции, сотни сверкающих игрушек на колесах. Почему не у нас? Уж не до жиру, быть бы живу. Уж не до масштабов Бискаретти в Турине, хоть бы какой-нибудь приличный гараж в Подмосковье. Больно видеть свинское отношение современников к прошлому. Ведь забыты великие русские конструкторы, безвозвратно утеряны редчайшие экземпляры. Среди многих – ГАЗ-42, ЯГ-4, АМО-3, НАМИ, «Руссо-Балт», «Лесснер».
Все это я не раз и не два доказывал в партийных кабинетах. И зачастую слышал в ответ:
-Вы что же, нам здесь буржуазию разводить будете? Вам здесь не Италия какая-нибудь, или там Штаты… Русскому человеку ни к чему все эти изыски!
Я пытался объяснить, что история русского автомобилестроения не ограничивается «Жигулями» (кстати, детище итальянского «Фиата») и «Волгами». Да что там!..
После перестройки мы убедились, что пересевшее на «мерседесы» правительство по-прежнему не особенно опечалено таким положением вещей. Финансы нужно было добывать своими силами. И мы, не мешкая, приступили.
Я был бодр и свеж в свои пенсионные годы, и все-таки сомневался, доживу ли до тех минут, когда ножницы в моей руке с торжественным лязгом перережут алую ленточку.
Чтобы не терять времени даром, трое из нашего сообщества – Бондаренко, Сазонов и я – приступили к методичному собирательству ржавых и побитых редкостей, разбросанных судьбой по всей России. Иногда мы выкупали за немалые деньги что-нибудь уникальное. Года через три в моей личной коллекции насчитывалось уже с десяток отечественных и иностранных марок. Я был счастливым обладателем таких автомобилей, как СИМКА-1510, довоенный «Хорхь», «Ганза», даже «Руссо-Балт». Были у меня еще старенькие «Трабант» (который я разыскал в одной деревне – без двигателя, но с впряженной лошадью, - хозяин приспособил его под перевозку сена), и «Шкода». Ну, а безусловной гордостью моей коллекции были, конечно же, три редчайших автомобиля: знаменитая «богиня» – Ситроен DS-19 1956 года и две «Чайки» – 12-я и 13-я.
Однажды мне предложили правительственный ЗИЛ-4104, но на его покупку не хватило денег.
И вот недавно, разглядывая автомобильный журнал, я наткнулся на фотографию старого доброго сто первого.
Удивительная мысль посетила меня тогда. Разглядывая суровый, воинственный черный автомобиль, я ошеломленно понимал, что в моей коллекции его нет. Нет моей детской мечты! Как так вышло?
И тут… Хотите – верьте, хотите – нет, ваше право. Я и сам до сих пор не верю. Похоже, именно то, что случилось в следующую минуту, и положило начало нелепой и страшной истории, происшедшей со мной. Так вот: зазвонил телефон.
Сняв трубку, я услышал взволнованный голос Бондаренко. Его слова поразили меня. Он предлагал мне купить… ЗИС-101! Оказывается, он совсем недавно приобрел эту машину, а теперь срочно захотел ее продать. Я спросил, почему. Он объяснил, что ему немедленно нужны деньги.
Убедившись, что у меня наберется достаточная сумма наличными, я дал свое согласие, чему Бондаренко несказанно обрадовался. Я обещал приехать к нему в десять вечера.
На встречу я отправился в такси, так как обратно хотел возвращаться за рулем сто первого. Бондаренко по телефону заверил меня, что автомобиль на ходу и в отличном состоянии. Так оно и оказалось. Я бы даже сказал, – машина выглядела идеально, без единой царапинки, будто только что сошла с конвейера, что уже само по себе было поразительно. Но прежде чем сделка свершилась, меня ожидал приятный сюрприз. Когда мы вошли в гараж, я ахнул: этот ЗИС оказался не «скорой», не пожарной, а именно правительственным лимузином. Более того, по некоторым деталям, неизвестным широкой общественности, я установил, что это одна из машин, на которых возили самого Берия!
Я не мог допустить и мысли, что Бондаренко не знает об этом. Поэтому я без обиняков спросил его, почему он не сказал мне о принадлежности автомобиля и почему, тем паче, продает его, притом за столь смешную цену.
Бондаренко занервничал. «Ты мне все равно не поверишь!» – заверещал он.
Короче говоря, он наотрез отказался объяснять мне что-либо и заявил только, что, если я не хочу брать автомобиль, то могу отправляться восвояси.
Заинтригованный донельзя, я отдал ему деньги и сказал, что все в порядке. Узаконить сделку договорились у знакомого нотариуса.
Шустро спрятав деньги в карман, довольный козак открыл ворота гаража и, пока я выезжал, стоял с таким видом, будто ему наконец-то вырвали больной зуб.
Я быстро забыл о странном поведении коллеги и давнего товарища. Я ехал по ночным улицам Москвы, затерявшись во чреве огромного лимузина. О, какое это счастье – видеть растерянные и испуганные лица водителей, оглядывающихся на меня из своих «Ауди» и БМВ! Можно ли чувствовать себя надежней, чем в бронированном ЗИСе? Разве что только в танке. Но я и так ощущал себя за штурвалом танка! Я сидел внутри стальной глыбы, вальяжно плывущей по городу, среди сотен простых смертных.
Если «Мерседес» - гроза горбатого, то ЗИС, несомненно, гроза немецкого аристократа.
В порыве какой-то ребячьей гордости я стремительно маневрировал в потоке движения, обгоняя и подрезая всех, кто попадался под руку. Машина прекрасно слушалась руля. Неудивительно, что Сталин и его соратники выбирали именно такие автомобили: сложно чувствовать себя подвластным Господу Богу, сидя в сто первом.
С досадой я обратил внимание на японскую магнитолу, вмонтированную в переднюю панель, - видимо, инициативу кого-то из последних владельцев.
Никогда не понимал таких вот выходок. Ну к чему, скажите на милость, портить законченный шедевр?
Я включил радио. Передавали «Калифорнию» моей любимой Милен Фармер. Вот это удача!
…Ночная Москва снаружи лимузина переливалась и искрилась огнями. Вперед и вверх, прямо в черное небо, расцвеченное светофорами, и осветительными мачтами, вилась лента асфальта. Ее неземной, почти мистический вид в это время суток захватывал дух. Для меня осталась лишь одна цель, - перевалить этот подъем. Взобраться на самый верх, чтобы обозреть безбрежный океан огней, океан огромного города, частицей которого я так остро себя сейчас ощущал.
Изысканная, спокойная мелодия вилась вверх вместе с лентой шоссе. Журчащий весенним ручейком голос певицы ласкал слух. Подобно хорошему вину, он танцевал на языке, обволакивая его и оставляя после себя след нежного поцелуя на губах.
Я вдруг поймал себя на том, что неотрывно смотрю в зеркальце заднего вида над своей головой.
А из зеркальца на меня глядело бледное осунувшееся лицо в круглых очечках.
Стекла очечков тускло поблескивали во мраке.
Когда смысл увиденного дошел до меня, я резко ударил по тормозам. Впрочем, сейчас же взял себя в руки и выровнял автомобиль. Как-никак, сорок лет водительского стажа.
Только когда угроза аварии миновала, я заставил себя обернуться.
Сзади никого не было. В воздухе витал легкий, щекочущий ноздри запах. Я сразу узнал его. То был запах трубочного табака.
Я не спутал бы его ни с чем в своей жизни. Герман Михайлович, один из специалистов КБ, стажировавших меня когда-то, курил трубку. От него всегда исходил похожий запах.
Мне стало малость не по себе. Видение в зеркальце в зеркальце пробудило какие-то старые воспоминания. Тревожные воспоминания.
Я прибавил газу, твердо решив сворачивать ночные прогулки.
Поставив машину в гараж, я остановился у ворот, колеблясь – открывать ли заднюю дверцу. Там, на заднем сидении, лежал мой портфель.
В конце концов, я успокоил себя тем, что ей никуда не деться, и стал закрывать ворота.
Набирая код на металлическом щитке сигнализации, я еще раз взглянул на автомобиль. Он уже не казался мне величественным и надежным. Я видел нечто зловещее и хищное. Черное стальное чудовище.
Как чувствует себя человек, заведя в качестве домашнего животного динозавра?
Кто-то размытый маячил за стеклом, в салоне автомобиля. Он смотрел на меня.
Страх часто является катализатором злобы. В гневе я подскочил к машине и рванул дверцу на себя.
О ужас! Что-то быстрое, как кошка, нырнуло вглубь салона. Я видео это ничтожные доли секунды, и все же понял, что это такое.
Мне померещилась нога. Да-да, обыкновенная человеческая нога! Нога в серой брючине и старомодном лакированном ботинке.
В салоне никого не было. Не было и портфеля на сидении. Только запах трубочного табака, еще более усилившийся.
В свои довольно преклонные годы я не имел проблем с сердцем. Теперь чувствовал: будут.
Я начинал понимать Бондаренко.
Старина ЗИС предстал в совершенно ином свете. Он стоял передо мной, маленьким мальчиком-школьником, на мертвом и безмолвном, как заброшенное кладбище, Ленинградском шоссе. Он не собирался открывать мне свои тайны. Он раздавил меня своим превосходством.
Он вернул меня в детство.
В такой поздний час дома собрались уже все, кроме моей 17-летней дочери Светы. Валя, моя жена, смотрела в гостиной телевизор, сын Петька валялся в своей комнате с наушниками на голове, домработница гремела посудой на кухне.
Проходя по коридору к ванной, я вдруг замер на месте, точно вкопанный: у стены стоял невысокий плотный человек в темном костюме и котелке. Он смотрел на портрет маршала Жукова, который несколько лет назад подарил мне один знакомый художник.
-Эй, вы кто? – Окликнул я незнакомца.
Тот оглянулся на меня через плечо. На бледном его лице под кругляшами очков витала грустная улыбка.
-Знаете, сволочь он был изрядная, Жорка-то…
Пол ушел из-под моих ног. В глазах померкло. Когда я очнулся, вокруг меня хлопотало все семейство. Я лежал на диване в окружении склянок с лекарствами, компрессов и примочек. Тупо ныл затылок, - видно, я неудачно приземлился там, в коридоре. Что ж, старость – не радость…
Грубо процедив что-то сквозь зубы на расспросы домашних, я встал и ушел в спальню.
Едва я переступил ее порог, как взгляд мой приковал портфель, стоявший на тумбочке рядом с кроватью. В комнате пахло трубочным табаком.
Этого не может быть. Что за чушь?.. Я переутомился. Это все из-за покупки машины. ЗИС сыграл со мной дурную шутку.
А портфель?..
Принес кто-нибудь из домочадцев. Ну конечно! А откуда принес?.. И почему сюда?..
Меня зазнобило. Я разделся, накинул халат и забрался под одеяло. Оно казалось холодным и липким.
Я взял с тумбочки початую бутылку коньяку и бокал, плеснул, выпил залпом.
…Мне не спалось. Жена уж давно посапывала у стены, а я все лежал и смотрел в темноту.
Он был рядом. Я слышал, как поскрипывает стул под его тяжестью. От табачного дыма першило в горле.
В начале третьего вернулась Света. В коридоре хлопнула ее дверь.
Стул скрипнул и смолк. Дышать стало легче. Я лежал еще довольно долго. Потом встал, завязал халат и тихо вышел из спальни. В коридоре было холодно.
Я подкрался к комнате дочери, прислушался. До меня донеслось невнятное бормотание, напоминающее молитву.
Света не молилась никогда.
Луч лунного света упал на настенные часы. Я вздрогнул: они показывали три. Неужели я так долго стоял здесь? Словно во сне, я протянул руку к двери. Что-то заставило меня вновь взглянуть на часы.
Теперь они показывали половину четвертого. Стрелки были неподвижны. Даже тиканья я не слышал. Все было мертво. Холод сковывал тело.
Осторожно я открыл дверь, вошел. Я увидел прямоугольники лунного света на полу, шкафы, столики, Светкину кровать.
Табачный запах? Возможно. Но я не был уверен.
Света приподнялась в кровати.
-Пап, это ты? Что случилось?
Я подошел к ней, сел рядом. Чмокнул выглядывающий из одеял носик, погладил по волосам.
-Ничего, заяц. Все хорошо. Просто проходил мимо и зашел проведать… Ты где была-то, красотка?
-В клубе. Папа, почему так холодно?
Сзади что-то скрипнуло. Я посмотрел в ту сторону. Там стоял стул. На нем лежало скомканное платье Светы.
Я повернулся к ней.
-С таким декольте и простудиться недолго.
-Папа, не будь занудой, - строго сказала она из-под одеяла.
Утром я обнаружил Светку в гараже, за рулем ЗИСа. Сердце у меня екнуло. Я распахнул тяжелую дверцу и почти прокричал:
-Вылезай, немедленно!
Она обиделась.
-Пап, ты чего? Классная машина…
-Знаю. Иди отсюда.
-Подбросишь до института?
-Нет.
…Я вывел ЗИС из гаража и поехал к Бондаренко. Доехал без особых происшествий, однако горе-продавца дома не застал. Соседи сообщили, что он на неделю уезжает в Швейцарию и сейчас, должно быть, уже находится в аэропорту.
Проклиная все на свете, я позвонил ему на сотовый. И сразу же, выражаясь фигурально, взял за грудки.
-Володя, ты чего мне загнал, а?
-А что такое? – Промямлил он.
-А ты не знаешь? Оставь ключи от гаража в камере хранения. Я возвращаю машину.
Он помолчал.
-Ты что, тоже видел его?
-А его можно не увидеть, твою мать?! Кто он такой, старый ты хрен? Что ты о нем знаешь?
Бондаренко судорожно сглотнул.
-Ничего. Ничего, Паша, клянусь тебе. Я купил эту машину у одного коллекционера, еще дешевле, чем продал тебе…
-Барыга, да я тебя…
-Я знаю лишь, что он связан с ней неразрывно. Не будет машины – не будет и его. Делай со мной что хочешь, но назад я ее не возьму. Даже даром. Я из-за него чуть не разбился! Прости, Паша, я был очень напуган… Не соображал, что творю, потому и загнал ее первому попавшемуся. Мой тебе совет: продавай ее. Продавай, и срочно.
-Да ты просто ублюдок, ты понимаешь? – Срываясь на крик, сказал я. – Привет тебе от Лаврентия Павловича.
Когда я возвращался домой, он снова появился.
Некоторое время я молчал, глядя на него в зеркальце заднего вида. Он сидел и смотрел в окно. Черты его лица казались какими-то нечеткими, не запоминающимися. Только круглые очки и делали его узнаваемым.
Мне припомнился известный фильм с Хазановым в главной роли. Умора, какой смешной. Но мне теперь было не до смеха.
-Что вам нужно?
Он грустно улыбнулся.
-А все-таки сволочи они все, правда? За моей спиной козни строили. Десять дней, которые потрясли мир… Жаль, ох как жаль. А все могло быть совсем иначе, правда?..
-Они мертвы, - сухо сказал я. – И вы тоже. Что вам нужно от меня?
Он поморщился.
-Да что вы заладили – что нужно, что нужно!.. Ни черта мне от вас не нужно. Вы просто поймите: обидно! Я ведь как лучше хотел, для народа старался… А они вишь как! Обидно…
Он улыбнулся чуть веселей, и в голосе его проскользнул легкий кавказский акцент:
-А дочка у вас – настоящая красавица.
-Попробуй тронь ее – будешь иметь дело со мной! – Зарычал я.
Он добродушно рассмеялся.
-Бог с вами! Ну, что вы можете мне сделать? И что, тем более, могу сотворить я с вашей дочерью в таком состоянии? Молодость прошла. Жизнь – тоже… Женщины остались верны мне. Они хорошие слушательницы. Теперь – только слушательницы…
-Что вы такое говорите? – Меня не покидало странное, зыбкое чувство аморфности всего происходящего. Я держал в руках руль, но не ощущал его. Я смотрел на дорогу, но видел лишь осенние деревья, летящие в лобовое стекло хлопья снега и по-летнему яркое солнце в грозовых облаках.
Он убаюкивал меня.
-Я говорю, что женщины – это слушательницы. Вы думаете, что Казанова, Дон Жуан и Калиостро были великими любовниками? Нет! Вы заблуждаетесь. Они были хорошими рассказчиками.
Пронзительный гудок заставил меня встряхнуться. Я увидел впереди, в нескольких сантиметрах от носа автомобиля, задок спортивной «Мазды». Ее хозяин делал мне красноречивые жесты.
Я глянул в зеркальце. Салон был пуст.
В эту ночь ЗИС снова ночевал в моем гараже. Вечером я позвонил приятелю, известному молодому актеру с Мосфильма. Он тоже понемногу коллекционировал раритеты, а потому с радостью принял мое предложение.
Когда я ложился спать, до моего сознания дошла одна очень странная вещь: Света сегодня вернулась гораздо раньше обычного и весь вечер провела в комнате.
Когда жена заснула, я встал, прошел к дочери.
Она сидела за столом одетая и, склонив русоволосую головку над книгой, читала при свете ночника.
Опустившись на стул рядом, я приобнял ее за плечи и заглянул в книгу. Почувствовал, как холодеют кончики пальцев.
«15 июня 1953 года решением Президиума ЦК и Совета министров СССР Л.П. Берия был откомандирован в Восточный Берлин для выяснения обстоятельств на месте. Вернувшись в Москву 25-го, он на следующий день принимает участие в заседании ЦК в Кремле, во время которого его арестовывают. Официально следствие над Берия и его единомышленниками продолжалось шесть месяцев. 23 декабря 1953 года закрытый суд в Кремле приговорил Берия к расстрелу».
Я перевел взгляд на дочь. Она смотрела на меня каким-то чужим, тусклым взглядом. По щекам ее побежали слезы.
-Папа, это же несправедливо. Это не Хрущев, это он первым понял, что нужно делать… Он освобождал людей из лагерей. Он запретил упоминать о Сталине. Он знал, что надо менять. Он же не такой, как говорят, папа!.. Он же не виноват.
-Он убийца, дочка.
Света всхлипнула.
-Да, он убивал вместе со всеми. А они… Они списали на него все свои грехи! Почему на него, папа? – Она окончательно расплакалась.
Я обнял ее, прижал к своей груди. Мне было очень тяжело. И страшно. Как объяснить ей все, как?..
-Не знаю, дочка… Не плачь. Он… Наверное, он хотел слишком многого. Он чувствовал, что прежней системы не нет, и никогда больше не будет, и торопился отмыться. А белых ворон не прощают, ты знаешь… Грешников в аду стерегут не черти. Их стерегут сами грешники.
-Пап… Не продавай его.
Я оцепенел.
-Что?
-Не продавай.
На следующий день, примерно в 11 утра, приехал мой знакомый актер. Я рассказал ему все. Он, очевидно, воспринял это как остроумную шутку, и, посмеявшись, уехал, оставив в моих руках пачку банкнот.
Тогда я еще не знал, что вижу его в последний раз. В вечерних новостях сообщили о его трагической гибели. Он разбился в самом центре Москвы. Разбился в расцвете лет, сил и карьеры. Разбился на своем удивительном, только что приобретенном лимузине военных лет ЗИС-101.
А днем позже моя дочь покончила с собой, выбросившись из окна.
КОНЕЦ XI/02