Друг

Дверь захлопнулась.
Еле освещённая комната встречала своего хозяина. Он один в этой темнице. Еще ничего и никогда не могло осветить этот оплот тьмы. Всему виной был февраль, с его долгим ожиданием восхода солнца, и темные, плотные шторы, защищавшие жителя этого кабинета от холодного взгляда солнечного утра. Эти шторы были похожи на одеяла, в которые можно было бы даже укутаться от холода. Утро, уже менее холодное - последний месяц зимы, но все-таки, хотелось укутаться во что-нибудь очень и очень теплое. Но самое удивительное, никто не подумал снять эти черные мрачные шторы, ни летом, ни даже в самый солнечный день зимы. А ведь солнечные дни так редки для этого времени года, и полюбоваться этим зрелищем, зрелищем зимнего набирающего силу солнца, думаю, любит каждый южный по натуре человек.
Однако этот «южанин» был не из их числа.
Хозяин комнаты не снимал их не только потому, что теплые, а из-за их непременное качество скрывать обитателя этих апартаментов. Изредка, он подходил и чуть приоткрывая занавес тьмы, любовался пейзажем. Сегодня был как раз такой день. Медленно наступая на ковровое покрытие пола, он подошел к огромному двухметровому оконному проёму и … заглянул по ту сторону штор.
В это время восход зимнего солнца как бы разодрал тьму в клочья. Вся площадь перед окном залилась светом, свет проник в окно… в глаза… весь кабинет осветился, как от вспышки ослепляющей гранаты… СВЕТ ослепил ЕГО ГЛАЗА… Мгновенье и он задернул штору обратно, отошел чуть шатаясь. Зрение восстановилось - обратно привыкло к темноте.
Теперь хозяин кабинета понял - он ночной человек, человек ТЬМЫ.
Хозяин этой «темницы» был чрезвычайно интересен в своём наряде. Зеленый военный френч с одной звездой героя труда, брюки под цвет френча и - о ужас – ботинки. Такое даже охрана, привозившая его с дачи, не могла себе представить.
Неделю назад, дочь Света подарила своему отцу новые ботинки с меховой подкладкой, чтобы тот реже болел. Он с улыбкой их принял. Но про себя матерился. Он ненавидел новые неношеные вещи, особенно это касалось обуви. По «азиатски» хитрыми глазами отец изучил «бесовскую» обувку, а дочка не унималась от радости – услужила.
Сегодня с самого раннего утра выбирая «интересные» выражения отец уже одел «это новьё».
- В сельмаге, что ли купила? - произнес отец язвительным тоном, нарушив тем самым тишину кабинета.
Мерно совершая прогулку по кабинету, он, уже с утра, продолжал привыкать к новым, увы, болезненным ощущениям. «Сапоги все же лучше, ширше, удобнее. Нет, все же надо привыкать» - с этими мыслями отец продолжил мучительные тренировки. В голове носилась мысль переодеть. Ноги гудели от каждого шага. «Услужила дочка на размер меньше взяла… нарочно взяла». Последние метры последнего круга приближали его к заветной цели – к письменному столу.
Изнемогший от ходьбы, хозяин кабинета, присел за гладкий двухметровый стол. Резной стул из красного дерева отозвался скрипом. На столе стоял канцелярский прибор из зеленого мраморного покрытия. Этот прибор, имевший в своем составе еще часы и календарь, помог определить точное московское время и день.
17 февраля 1937 года; 8:00.

Хозяин поднял трубку телефона, такого же зеленого, как и канцелярский прибор и стоявшего чуть поодаль – на левом фланге этого необъятного стола. Трубка немедленно ожила:
- Заместитель начальника охраны Кремля слушает. Доброе утро товарищ Сталин.
- Когда прибудет Орджоникидзе?
- Через два часа будет в Кремле. Пропустить к вам?
- Да.
Трубка медленно опустилась на свое место.


Пройдясь чуть дальше от стола, хозяин дошел до книжного шкафа. Легко поддавшаяся дверца раскрыла свои закрома. Он достал ТУ книгу и произвольно открыв её наткнулся на закладку, оставленную некогда на память фотографию, где запечатлены друзья. «Бывшие» друзья. Теперь почти большая часть оказалась врагами, и он попросил их уйти. И они ушли навсегда… на тот свет.
Но некоторые остались…

Вчера вечером к нему прислали папку-доклад о «деяниях и разговорах» одного из оставшихся. На этой закладке-фотографии этот оставшийся выглядел как-то изнуренно. Сразу видно - устал. Хороший работник. Про себя осталось добавить «был». Но пока - нет возможности. Хотя сейчас можно все подготовить. А потом сказать… на похоронах – «Был».

На папке было выведено чернилами :
«Серго Орджоникидзе»
и приятная фотокарточка в правом верхнем углу. 4 на 6 Видны даже ордена на широкой груди. Много их - всего два. А у самого всего один, хотя есть и другие, но другие – подхалимские, «не правдишные», по русски - «фуфло», а кто их дарил «фуфлогоны». Верное название.
Открыв папку, Хозяин подивился, внутри чистота, порядок – все склеено, все аккуратненько - в рядочек. Слева «Жизнь» - родился, учился, работал, пока правда, не умер, ну ничего, это дело поправимое. Справа «Деяния» разделены на две части. На «положительные» и на «отрицательные».
Дело в том, что эту папку читает он уже давно, читает урывками, вернее сказать перечитывает, и постоянно удивляется - чистота, порядок.
«…которую окончил в 1905. Во время обучения в 1903 вступил в РСДРП, большевик. Работал фельдшером и одновременно вел партийную работу на Кавказе, был арестован и заключен в Сухумскую тюрьму. В 1907 член Бакинского комитета РСДРП, дважды…»

«…ездил в Вологду к находившемуся в ссылке И.В.Сталину.» Ну да было, навещал иногда.
В апреле 1912 был арестован и осужден к трем годам …»
«…С февраля 1922 1-й секретарь Закавказского, с сентября 1926 Северо-Кавказского крайкома РКП(б). С декабря 1926 кандидат в члены, с декабря 1930 член Политбюро ЦК ВКП(б). Во внутриполитической борьбе с троцкистской … а затем с так называемой правой оппозицией всегда безоговорочно поддерживал Сталина, выступал сторонником политики усиленной индустриализации народного хозяйства и сплошной коллективизации деревни. Будучи председателем контрольно-карательного органа партии Центральной Контрольной комиссии (ЦКК) ВКП(б) и, одновременно, наркомом Рабоче-крестьянской инспекции СССР (ноябрь 1926 ноябрь 1930), санкционировал репрессивные меры в отношении многих оппозиционеров и инакомыслящих. Вместе с тем при применении репрессий никогда не был сторонником их крайних, наиболее жестоких форм…»
«…в отдельных случаях защищал бывших соратников по партии, выступал за сокращением или отмену сроков заключения.»
От себя добавил:
«Мягкий. Защитничек. Не может видеть в лице друзей – врагов. Плохое качество. Я отправил тогда его на стройку, где он выматывал всех заключенных. Они гибли миллионами восхваляя меня, великого Сталина. Заводы и фабрики, которые он построил, не выдерживают ни какой критики. Не смог отличиться, тратил средства попусту. Еще и не гнушался в это время просить за «друзей»! Предатель!»
Остановившись на этом он лихорадочно искал курительную трубку. Мозг требовал курева, требовал успокоения. В беспомощности, шаря по карманам, Сталин продолжал:
«Как после этого можно верить всей этой Ленинской Старой гвардии. Они морально разложились. Уже давно не чувствуют врагов.

А может и я не чую. А может и я… постарел… я ведь тоже из Старой Ленинской…Всех их поменяю!!! К чертовой матери!!!»
Не выдержав мыслей, уже в слух:
- Революционеров в 50 лет следует отправлять к проотцам!
Лицо не выдержало, исказилось. Желтые глаза горели огнем. Сколько смертей, казней, допросов прошло и сколько еще потребуется . «Сколько потребуется, столько и будет! Всех уничтожу.»
Все же нашарив трубку, он не стал ее курить, чтобы еще больше обозлиться. Не давать себе успокоения. Не давать!
К папке вчера вечером были приложены копии с черновиков Серго. Доклад ««об уроках вредительства, диверсии и шпионажа японо-немецко-троцкистских агентов» должен был стать ключевым на февральско-мартовском пленуме ЦК. Однако в черновиках был не только доклад, там было и кое-что иное. Это была диверсия, в чистом виде. Это был совершенно новый доклад, изобличающий все ужасы террора. Там говорилось о Сталине как о безудержном тиране, о возвращении к заветам Ленина, об измене Сталина священным идеалам революции.
«Сколько волка не корми…»

Взвесив все обстоятельства «дела», Сталин принял решение. Открыв в левой стороне папки последний листок, синим карандашом начертал:
«сгорел на работе…»
Вызвал по телефону Ежова:
- Здравствуйте товарищ Ежов.
- Доброе утро товарищ Сталин, я весь во внимании.
- Как там у тебя дела?
- Хорошо дела товарищ Сталин, дело Пятакова «решили», Папулио Орджоникидзе даёт показания, все хорошо товарищ Сталин.
«Зачем звонит» гадал верный Ежов - «неужели про папку».

- Вот тут мы с товарищами посоветовались и решили, что товарища Орджоникидзе нужно лучше беречь, лечить, а то работает, день и ночь – к докладу на ближайшем пленуме готовиться, про меня пишет, про Ленина, что-то про его заветы. Ведь вы знаете, как крайне необходимо исполнять заветы Ильича?
- Да товарищ Сталин, знаю.
- Да вот мы и решили, что по заветам Ильича нужно беречь своих соратников по партии. А то так работает товарищ Орджоникидзе, что аж глаз не смыкает. Слышал что от недосыпа умирают. А ты слышал! – последняя фраза прозвучала как-то зловеще, грозно. По интонации это был даже не вопрос, а что-то иное.
- Да товарищ Сталин, слышал.
- Ну так примите меры.
- Есть.
- Да, и папку заберите, хороший был работник.
Не прощаясь, Сталин повесил трубку.

Стук в дверь. Без приглашения войти, появляется человек. Возникший, как из под земли, секретарь объявляет:
- Товарищ Сталин пропустить товарища Орджоникидзе, или пусть подождет.
- Пустить.

Дверь открылась, и Орджоникидзе влетел в кабинет как угорелый. В глазах - ярость.
- Как ты смел! Брат ни в чем не виноват. Эта мразь - Ежов отнимает у тебя самых верных людей!
Серго Орджоникидзе орал как резанный.
Сталин же сохраняя спокойствие:
- Неужто верных? Сядь!- по последнему слову было ясно терпению Вождя есть предел.
Остановившись возле письменного стола, Серго продолжил:
- Как ты позволяешь НКВД издеваться над тобой, ты же знаешь, Ежов под тебя копает…
Рев Серго прервал Сталин, окриком:
- А ты то ЧТО, не роешь, А?
- Нет, что ты! Иосиф! – последовал незамедлительный ответ.
Пауза. Тишина. Они рассматривали друг-друга, как два орла перед битвой, величественно. Но по мере продолжительности этого «сталинского» взгляда, прямо в глаза, Серго стал чувствовать усталость. Потом Серго понял свою ничтожность и … отвёл глаза.
- Во-первых, здравствуй, Серго!
-Здравствуй Иосиф, – произнёс Серго еле слышно.
- Полностью!!!
Серго выпрямился как по стойке «смирно»:
- Здравствуйте товарищ Сталин! – Серго произносил эти слова с таким же восхищением как и на параде.
- Я еще пока здесь Хозяин!
Продолжительная пауза. Сталин улыбнулся своей дьявольской улыбкой на устах:
- Понимаешь у НКВД и у Ежова такая власть, что они даже и меня могут арестовать и допросить… - спокойным голосом разъяснил Сталин-… и я ничего не смогу сделать.
- Прости Иосиф, за мою высокомерность и грубость.
- Прощаю Серго, для чего нужны друзья? Правильно! Для того, чтобы указывать друг-другу на совершаемые нами ошибки, которые подхалимы обязательно скроют.
- Ведь ты мне друг? – вопрошал Сталин.
- Еще какой, Коба!
- Да Серго!
Они обнялись по-дружески – крепко.
- А теперь иди и не беспокойся, я не могу так долго, дела – сам понимаешь. Встретимся через три дня на пленуме. Ладно? Кстати, как дела с докладом? Уверен хорошо.
- Хорошо Иосиф, до встречи…

Серго развернулся и, отпечатывая шаг за шагом шел к двери, как неожиданно, Сталин добавил:
- А с Ежовым я разберусь. Спасибо, я тебе никогда этого не забуду, ты настоящий друг.

Дверь захлопнулась, а Сталин для себя добавил: «БЫЛ!».
« Каждый хочет утопить в говне друг-друга. Всех поменяю! После пленума…»

Вчера днем «отец всех народов» получил донесение-сводку о разговорах с Ближней дачи. Отрывок пришел на память:

« …
- Завтра днем поеду к нему обрадую, навещу, неожиданно нагряну…
хохот
-… с ревизией…
заливной смех…»

Потому-то и надо быть на стороже.
Подняв трубку телефона, хозяин приказал телефонистке:
- Ближняя дача. Охрана. Зам. нач. охраны.
… в трубке щелкнуло…
- Зам. начальника охраны слушает! Здравствуйте товарищ Сталин!
- Где она? – не здороваясь, зачем церемонится «обслуга» же.
- Через час будет у вас.
- А почему не через два – вопрошал хозяин.
- Есть, через два!!!
Трубка рявкнула так, что Сталин поморщился.
- До свидания товарищи – закончил хозяин.
Поглаживая усы, про себя заметил «через два, так через два».

Целых два часа впереди. Чем заняться? Послушать радио. Подойдя, (слава богу, всего два шага) к огромному прибору под названием «подарок от тружеников «ГосКомРадиоПрибора»» хозяин повернул небольшой тумблер вправо. Тумблер щелкнул, панель загорелась приятным желтым светом. Это был единственный, пока, источник света. Радио заговорило:
- «…эти проклятые пособники гестапо хотели разложить партию. Они заслужили смерть за свои гневные речи в адрес очищения, проводимого нашими доблестными защитниками из НКВД с великим и праведным товарищем Ежовым. Да здравствует величайший провидец - товарищ Сталин…» - далее продолжительные аплодисменты товарищу Вышинскому.
- Вчера днем мы передавали репортаж из зала суда, и сегодня у нас присутствует сам товарищ Вышинский, вот что он скажет по этому поводу- перебил аплодисменты диктор.
- Сегодня на восходе мерзкие двурушники, служившие гестапо, понесли заслуженное наказание. Приговор был исполнен. И так будет со всяким предателем Советской родины. Смерть гадинам товарищи… »

Речь первого обвинителя страны лилась в течении получаса обличавшая все новых и новых вредителей, не забыл он и о бывшем друге партии – товарище Бухарине. Вновь и вновь на Бухарина обрушивалась вся мощь словесного поноса этого «великого» оратора. Ну и когда тот закончил, диктор спросил у Вышинского:
- Через несколько дней состоится пленум ЦК, вы говорят, будете выступать на этом пленуме. Я думаю, всем честным гражданам Союза хотелось бы узнать с чем. Или это секрет?
- Нет, это не секрет. Открыв повестку пленума ЦК вы можете прочитать - « Дело товарищей Рыкова и Бухарина». В этом докладе я изобличаю этих двух двурушников. Но самое интересное они не одни, я могу даже назвать одного из предполагаемых соучастников, это, родной брат Серго Орджоникидзе, - Папулио Орджоникидзе, арестован впрочем, и заместитель Серго – Пятаков… После ночного допроса стало ясно, что теперь они больше не товарищи Советскому народу, а его проклятые враги…»
Не выдержав мерной огласки дальнейшего списка соучастников и дальнейших приговоров в чей-то адрес, хозяин выключил этот прибор, который уже как будто воспламенился от напора первого обвинителя СССР Вышинского.
- А хотел музыку послушать?!

Изнемогая от трущих ботинок, он вновь подошел к окну, легким движением отодвинул штору, на него блеснул свет. Щурясь и привыкая, он вглядывался в свет и через некоторое время уже отчетливо различал Красные звезды, золотые купола, кирпичные своды и часы. В голове промчалась мысль: «два часа на исходе».
Зазвонил внутренний телефон охраны – о счастье – стол плотно прилегал к окну.
- Здравствуйте товарищ Сталин, она здесь.
- Хорошо – не прощаясь, положил трубку на прибор.

«Успею покурить» - думал товарищ Сталин. Совершая пагубную привычку для своего и так расшатавшегося здоровья, хозяин Кремля вспоминал каким верным и каким хорошим был враг - товарищ Орджоникидзе.

Далее рядом была дочь Света, хвалившая отца, что тот как настоящий человек носит ботинки, а не эти «революционные» сапоги.
Они вместе хохотали, играя в подчиненного и начальника, причем в роли начальника – дочька. Она давала нелепые приказы, типа «чая!». А отец обслуживал ее с полотенцем на руке и предлагал «может фруктов».
Потом менялись местами, она становилась его секретаршей и пыталась записывать его «придуманные» речи под диктовку. Конечно же, у неё мало что получалось.
Вечером был ужин. Первое, Второе и десерт – он курил трубку стараясь не выдыхать на ребёнка, а она грызла полюбившиеся ей сухари с чаем. Он рассказывал про ссылку, про то, как он кушал такие же сухари на пару с товарищем Молотовым в одной комнате за одним столом, в Сибири.
Где-то в девять по его приказу пришли забрать дочь домой.
- Через час будешь дома – а там, по распорядку в десять спать!


Она вскочила со стула и крикнула во всё горло:
- Да товарищ Сталин!!!
И манерно, запечатала маршем в сторону открытой офицером охраны, двери.

Сталин готовился ко сну. Вернее его служанка Валя готовила диван – положила одело, подушку и ничего лишнего – как он любит.

Мрак.
Черный фаэтон мчится на всех скоростях, трасса свободна… регулировщики движения в белых костюмах отдают честь, пролетающему мимо, автомобилю Наркома Тяжелой промышленности Серго Орджоникидзе.
Он ехал, вернее, гнал машину – скорее домой. В дом на Набережной – дом правительства. Скорее… лишь бы успеть… Там он в безопасности, хотя бы под боком подарочный пистолет… верный труженик – никогда не отказывал, хотя никогда и не приходилось.
Мимо проносились темные облики зданий, он старался не смотреть в окно. Он размышлял. Все думы о тяжелой промышленности он оставил в наркомате. Сейчас он как всегда придавался воспоминаниям. В голову опять таки пришла ТА фотография. Он один среди всех, усталый, замученный… Как же это было давно…

Голова Серго Орджоникидзе откинулась на кожаный подголовник. Глаза закрылись. ОН не спал уже долгое время. Сон продолжительностью в четыре часа – это не сон. Все его ночи были посвещены ближайшему докладу…Серго отключился… Ему виделся сон, который он помнит наизусть, ненавидит его и проклинает.

Шофер остановился у парадного входа, телохранитель не осмелился разбудить народного комиссара тяжелой промышленности Серго Орджоникидзе.



«…Публика в безумстве – пленум, которого так жаждали. Разоблачительный. Разоблачение Бухарчика (Бухарина) – друга партии. Бывшего друга партии. Триллер набирает обороты. Автора! Да где же он? Где великий вождь. Он выступит, но когда же?
И вот гробовая тишина. По очереди входят властители этого пленума. Где же ОН? Скромность – заслуга этого лидера, вождя, фюрера… ОН плетется последний.
Пленум взорвался при виде его - БогоСталина…
- Товарищу Сталину Ура-а-а-а!!!
Стенографы запечатлели этот момент так: «…Бурные неумолкающие аплодисменты великому вождю всех времен и народов, последнему оплоту пролетария - товарищу Сталину…»
Безумство охватило пленум. Сталин жестами уговаривал пленум садиться на свои места. Через некоторое время всё же, все расселись.
Первым докладывает тов. Орджоникидзе.
- Товарищи в связи с осложнившейся обстановкой уверенно заявляю, метод управления с помощью террора зашел слишком далеко. В руках наших карательных органов во главе с товарищем Ежовым сосредоточилась неимоверная власть. Товарищ Ежов уничтожает многих верных Ленинцев, которые могли и хотели возражать. Сейчас же они замолчали навечно…»

Горькая слеза прокатилась по подбородку…

 «Он незаконным путем выбивает из них признание. Он подобрался и ко мне товарищи. Все знают что многие годы не жалел я себя во имя страны, во имя союза.
Кроме этого – наш руководитель товарищ Сталин более не может руководить нашей страной – не видеть двурушничества в действиях гадины Ежова – близорукость которую простить нельзя.


Я не могу более молчать и хочу вернуться к заветам нашего нетленного Владимира Ильича Ленина… - не успел докончить Серго, как по мановению чьей-то руки возникли два НКВД-эшника, они сжали его в тиски смертельных объятий – зал ликовал:
- Смерть предателю!!!
А Сталин сидел и ухмылялся своей…дьявольской улыбкой…»

Голова Серго немного покачнулась, он издал протяжный вздох… Обслуга дернулась, ринулась к телу Орджоникидзе. Он очнулся…
- Не пугайте нас так больше товарищ Орджоникидзе, мы тут все вместе чуть с вами не окочурились… – с легкой усмешкой произнес личный врач, и добавил – … от страха.
Под ручки как «маленького» - Орджоникидзе провели в свою квартиру, положили на собственную постель. Серго переодели.
Обслуга удалилась.
Серго встал с постели и ринулся к шкафчику, отодвинув его нащупал двойное дно. Открыв его долго шарил руками в поисках того, за чем он так спешил… А ничего нет… «Не успел…Значит он успел раньше. Неужели ВСЁ! Нет, я еще могу обороняться. Где мой верный… где?» Орджоникидзе метался в поисках личного оружия, хоть чего-нибудь… Нет что-нибудь не для него! Вот недавно Ворошилов подарил – пистолет. Надо воспользоваться. Горькое слово - нужда… Достав из сейфа личное оружие, Серго присел на кровать и задумался над последним словом – нужда.
«А зачем… Как зачем! В оборону… А ведь все уже напрасно…»
Отчаяние переросло в нечто большее. Оно переросло в ожидание неминуемого конца.
«Если партиец не согласен с партией, то выход один – СМЕРТЬ.»
В голове слова Сталина: «Спасибо, я тебе этого никогда не забуду…»

«Зачем ждать…» Дуло пистолета было приложено к горлу. Рука дрожала.

И Ежов позаботился…
с черного хода в квартиру Орджоникидзе вошел его же охранник…

Точного ответа - кто был первым, мы не узнаем никогда.

Вбежала разбуженная выстрелом жена Зина, увидела его – мертвого, в белье, залитом кровью.

Неожиданно в полночной тиши Сталинского кабинета разразился треск телефонного аппарата. Звонил экстренный аппарат, соединявший на прямую с Народным комиссаром Внутренних дел Николай Ивановичем Ежовым. Уже без ботинок с напрочь убитыми ногами Сталин подошел к телефону.
- Да…- сонно.
- Орджонкидзе застрелился . Сам... Простите товарищ Сталин – не уберегли – простите товарищ Сталин... - Ежов причитал как маленький.
- Как. Неужели сам? – вопрошал уже мигом проснувшийся, от такой вести, Сталин.
- В этом и проблема, мы не успели - он заранее, наверное, подготовился, - почти шепотом, чувствуя опасность отвечал Ежов, предвидя гнев.
Воцарилось молчание.
Но гнева не последовало.
- Враг, не дал насладиться моментом. Мерзавец – на последнем слове произведя явное ударение, и как бы продолжая :
- Завтра панихида , умер от сердечного приступа, «сгорел на работе». Как бы и ты не сгорел Николай Иванович.
Гневно резким движение Сталин положил трубку. Еще чуть-чуть и аппарат был бы раздавлен всей мощью удара.
На той стороне связи Ежов обливался холодным потом.

Иосиф Виссарионович Сталин лег обратно на диван – спать. Завтра утром он будет стоять в траурном зале среди похоронного караула. И утрет одну, единственную слезу. Красиво утрет – платком.
А на платке будет вышито неумелыми стежками – «любимому и доброму папе, от дочки Светы».