ВГИК после ВГИКа
ИЗО: Я на Мосфильме
Лучшие мужчины, встреченные в жизни...
Еще одна сторона пребывания во ВГИКе – это личные взаимоотношения.
У меня: все это – обаятельные отношения, и – не более. Происходило это от удивительного состояния потребности в тебе. Настороженно-радостное ожидание от себя самой – чуда, от себя – творчества, готовности принять твое творчество вместо твоего тела. Все это вызывает столько энергетических "вихрей" в человеке, столько странных мощностей – поэтому то время и было счастливым.
Но главное! Главное счастье было в возвышенной Любви: я видела в них Бога и любила в них Бога! Они были без укоризны. Ими можно было восхищаться беспредельно долго. Я ими любовалась и от этого ощущала такое таинственное счастье, равного которому не было в моей жизни!
А потребность во мне была с их стороны той, которую чувствует спортсмен в одном лишь взгляде со стороны - и он готов на великий рекорд. Это взгляд не любимой, не избранной им, а именно - неизвестной. Я и осталась для них неизвестной.
Но зато у меня есть точка отсчета. Я побыла рядом с лучшими. Постояла рядышком. При этом, они, несомненно, заслуживают доказательного описания. Я хочу доказать, что они, без всякого сомнения, лучшие, хотя они и в этом и не нуждаются.
О Мерабе Константиновиче МАМАРДАШВИЛИ.
Спустя лет 10 я выходила из главного вестибюля Центрального телевидения на Королева 12. Мне навстречу шла Тамара Дуларидзе – много лет не виденная мною. Она задержала меня за рукав – и я ощутила себя и ее – во ВГИКе
- Почему? – пронеслось у меня – Что-то случилось, связанное со ВГИКом? – Какой ужас! - сказала я – Неужели? – Да.- ответила Тамара – Мераба нашли мертвым в пропускнике Тбилисского аэропорта. Он должен был вот-вот вылететь в Москву. Не успел.
И это после того, как он сказал: "Если мой народ выбрал такого правителя (Гамсахурдиа), то я не хочу принадлежать к этому народу..." Мераб и в смерти остался Сократом. Но нет больше у грузинского народа единственного настоящего философа. Нет больше Сократа.
А трагедия каждого из нас? Она начиналась тоже во ВГИКе. Но некоторые ее предельно боялись – и не получили. Получили длительное теплое и безсмысленное существование.
Другие – шли слишком быстро навстречу – и погибали заранее, не став собой.
"Трагедию надо выстрадать" – говорили все, начиная с философов и кончая древними драматургами.
Да. Вот и теория драматургии в действии. Трагедия. Драма. Комедия.
Саша Сидельников – режиссер-документалист - был застрелен снайпером при съемке "Белого дома" в 1993 году в Москве. А числился таким "размазней" – улыбчивым, мягким... Светлая ему память! Как о нем все хорошо говорили! И похоронили на высокой горке, над озером! Все прекрасно, кроме срока смерти.
Игорь Аркадьев – вечно смешной, с набитыми, торчащими карманами, многодетный, безденежный... Сделал все, что мог – в кинокритике, и перешел – в режиссуру. Учится на Высших режиссерских курсах. Двадцать лет спустя! Комедия.
Сережа Юрисдицкий – отличный, поэтичный оператор, прекрасно работавший с "самим" Сокуровым, с Юрием Германом... уехал в эмиграцию. Драма.
Ермек Шинарбаев – казах, снявший совсем неплохой фильм ”Сестра моя, Люся” – уже много лет живет и иногда работает, в Европе. Оказалось, что его спасло хорошее знание французского языка, а не хорошее качество фильма. Тоже драма.
Женя Марковский – талантливый из талантов, выше многих на голову. Я впервые познакомилась с работой Жени Марковского (Праздник Фонарей), снятой по его собственному сну. Так это было точно – так явно напоминало сон, что зрители впадали в какое-то гипнотическое состояние страха.
Я до сих пор помню все картинки очень подробно и ярко. Вот это – режиссер! Вот это – искусство! Его даже пересказать невозможно – потому что НАДО СМОТРЕТЬ. Одно могу сказать, если я сейчас слышу песню "Белеет парус одинокий" – то вздрагиваю и вновь вспоминаю этот Женин фильм-сон. Там ее прекрасно пел беззащитный мальчишеский голосок.
Режиссер, способный на создание фантастики на экране, сделавший детскую фантастическую картину, и "взрослую" ироническую фантасмагорию – где он теперь? Прозябает без денег где-то в Санкт-Петербурге, с большой семьей... У него и вначале работы (после ВГИКа он поехал по приглашению на Беларусьфильм) было тяжелейшее столкновение с заскорузлостью провинциальных редакторов-чиновников. Те страшно боялись его иронии и так донимали его своей тупостью, что он заболел и попал с неврастенией в больницу.
К тому же у него в это же время умер отец, которого он обожал.И Женя не выдержал этого стресса.
Результат был потрясающим для студии: приехал его мастер из ВГИКа –"Сам Герасимов"! Приехал! И устроил им такой разгром, что после этого Жене на студии были везде постелены шелковые дорожки. А мастер сказал директору студии :"Если вы будете калечить моих учеников – я закрою всю вашу студию!" И закрыл бы.
Ведь это он снял "эпохальную картину": "Молодая гвардия". У него была такая защита в Правительстве, что он мог развлекаться, как только хотел. Тем более удивительно, что он так дорожил своими учениками. Но – дорожил! И Женя – далеко не единственный пример.
Ученики Герасимова всегда были пристроены в лучшие места. Это – тогда.
А теперь? Остается сказать: "Светлая Вам память Сергей Апполинарьевич Герасимов".
Среди его учеников были и замечательные иностранцы.
ГАБРИЭЛЬ КАСТРО
Отчего-то очень хочется удержать в памяти и тем более передать в воспоминаниях ту радужную атмосферу, поток чистой энергии, который был тогда во ВГИКе.
Познакомились мы с ним на 8-е марта, вечером.
Три колумбийца по-своему поздравляли женский этаж общежития ВГИКа. Они стучали по очереди во все двери и всех выглядывающих девушек поздравляли песнями и поцелуями. И пели, играя на гитарах, банджо и каких-то шариках. Получалось так красиво, так романтично! Замечательно. Особенно хорош был один – романтической внешности высокий юноша. Прекрасный гитарист – профессионал. ИЗО: Габриэль
Габриэль происходил из того самого рода Кастро, который правил на Кубе. Но – он из колумбийской ветви. Отец его уехал во Францию, потому как не вынес прогрессирующего (в колумбийском климате) ревматизма. Этим страдал и Габриэль. У него и в нашем московском климате сильно болели колени, и он часто ходил лечиться. Но если это практически единственный недостаток, то достоинств – и разнообразнейших – столько, сколько неожиданностей в том самом колумбийском климате.
Он говорил, что в Колумбии очень плохо, потому что там все время какие-то извержения, какие-то революции, какие-то золотые лихорадки, какие-то "сели", какие-то нападения жутких комаров.
Что иностранцев туда пускают только после длительного карантина, во время которого им дают многочисленные таблетки, чтобы отбить "европейский запах", иначе комары могут съесть человека заживо.
Объяснял, что он приехал поступать во ВГИК потому, что ему надоело отсутствие возможности закончить хоть какой-нибудь институт в Колумбии.
Он там трижды доучивался до третьего курса, и тут что-нибудь из этого случалось. Например, студенческое восстание. Студенты восставали против профессуры, профессура им платила тем, что аннулировала их обучение, и им приходилось начинать сначала.
После третьего случая Габриэль, уже имея постоянные заработки в виде собственного фотоателье и массажного кабинета, зарабатывал еще и в музыкальном ансамбле (чего проще?!) хорошие деньги.
Итак, заплатил 2000 долларов за билет, и уехал в дальнюю-предальнюю, совершенно ему неизвестную, сказочную Москву поступать, в лучший в мире, институт кино. И поступил к профессору Герасимову и его ассистентке Тамаре Макаровой в мастерскую художественного фильма.
Потом выяснилось, что он и прекрасный композитор, сделавший уже музыку к нескольким "зарубежным" (для нас) фильмам.
Потом выяснилось, что он и прекрасный фотограф-профессионал, имевший свое фотоателье. И он (вполне резонно) считал, что каждый мужчина должен иметь четыре профессии, чтобы выжить.
Четвертой у Габриэля была – массажная. Ею он ежедневно (учась во ВГИКе), успевал зарабатывать по 25 долларов в своем посольстве.
И все-таки он уезжал каждые каникулы за рубеж, чтобы опять-таки – заработать деньги. Успевал даже и за двухнедельные каникулы поработать на мукомольном заводике, привезя не только деньги, но и полное "джинсовое" рабочее обмундирование. Фуражку, комбинезон, белый шерстяной тонкий свитер, джинсовые ботинки.
При этом он же восхищался нашим положением во ВГИКе и, особенно, положением иностранцев, которым были открыты все двери бесплатно и без очереди.
Отдельная пустующая поликлиника – бесплатная. Бесплатная пленка для фильмов, бесплатные срывы сроков и капризы.
После этого он ругал своего мастера – Герасимова (сделавшего когда-то "эпохальный" фильм "Молодая гвардия") и говорил, что у него "ползучий реализм". Потом хвалил того же Герасимова, за то, что он терпит их несносные высказывания без возражений и продолжает им давать очень полезные уроки.
Рядом с ним у меня все шло радостно и легко. Мне хорошо гулялось по старому парку в Останкино, я любила заходить в церковь Казанской Божьей матери (недалеко от ВГИКа) и учить его, как ставить свечи и писать поминальные записки, заходить в старинные русские деревянные особняки на окраине Москвы и любоваться резьбой по дереву и изразцами на старинных печах.
Один из изразцов, уникальной красоты, Габриель даже получил в подарок. И эти просвеченные солнцем осенние парки у меня теперь навсегда связаны с его присутствием.
Он моментально уносил меня в 18-й век, называя "тургеневской", говорил, что, если бы я поехала в Колумбию, то была бы там одной из самых привлекательных женщин, потому что там очень мало светловолосых.
"Как упоительны в России вечера"...
Светловолосая миниатюрная прибалтийка с взрывчатым характером быстренько женила его на себе, очень удивив его этой решительностью. Но она попала в точку своей навязчивостью: у колумбийцев семейная жизнь – дело святое, и мужчина очень честно относится к своей жене и детям.
Не долго раздумывая о соединении душевном, она соединилась с ним телесно и стала выжимать из этого союза все "кажущиеся ей выгоды". Выгод оказалось так мало, что их хватило только на время учебы. Все остальное время она сама их создавала и разрушала, использовала и теряла.
После его женитьбы в группе стали называть его и его очаровательную жену: "тонущий Гаврила и нетонущая Муму-себе на уму".
Но Ты, Габи, почему-то, потерял весь интерес к жизни и азарт, которым так светился. Жаль. Но он, тем не менее, был в твоей жизни! И я его абсолютная свидетельница.
После женитьбы, время от времени, Габриэль приходил ко мне выпить кофе. Мы с дочкой встречали его с большой радостью. Он дарил ей монетки со всего света, а мне наливал в крошечную чашечку несколько капель настоящего колумбийского кофе (к чему я никак не могла тогда привыкнуть) и довольно смеялся, говоря, что "ему не жаль, но мне больше нельзя, иначе я стану воздушным шариком и буду плавать под потолком" – так крепок этот напиток.
Потом он угощал нас горячей "воздушной кукурузой" – тогда это было большой редкостью, сам готовил ее на каком-то непонятном аппарате.
Они с Мэмо (еще один колумбиец, его оператор) пытались слушать музыку на моем "дореволюционном" проигрывателе, называемом "Аккорд", но это продолжалось очень недолго. Габриэль, вскорости, зажимал уши и говорил, что у моего проигрывателя не "иголка", а – "вилка". Теперь я понимаю, что музыканту, с его европейскими возможностями по прослушивающей и записывающей аппаратуре слушать это было чрезвычайно тяжело.
Экое, право, состояние...
А поехали бы вы реально в Колумбию жить, ежели бы вам это предложил вот такой очаровательный Габриэль? Передо мной этот вопрос вставал, и я с великим страхом ответила тут же: нет! Разве что – в гости. Ненадолго. А так – реально-то он хотел здесь остаться, и ему тут было очень неплохо и очень выгодно по карьере. Он опережал тогда многих наших по своим профессиональным наработкам, и его музыка имела успех уже в двух наших фильмах, поставленных режиссером-чилийцем.
А его супруга... Была сверхмрачным, по мировоззрению, режиссером. Габриэль приносил мне ее сценарии, и я была поражена угрюмостью выбранного ею для постановки рассказа. О том, как старый граф заставил своих крестьян чистить пруд, по шею в грязи, после чего они его в нем утопили. Или он сам утопился.
После того, как Габриэль съездил с нею в Прибалтику, он очень удивлялся общему настроению недовольства, доходящего до смешного: даже коровы не дают ТЕПЕРЬ молока такой как надо жирности!
Он очень долго не хотел брать ее с собой за рубеж, как будто предчувствовал, что она лишит его возможности остаться в России и закрепить успехи.
Габриэль иногда пытался оправдать свою женитьбу передо мной, говоря, что "он бы не выдержал такой мирной жизни, как ему представлялись наши отношения, что ему нужны ее катаклизмы". А я подтрунивала над ним, говоря, что "вполне хватит и ее катарсисов".
У меня до сих пор нет воспоминаний о том, что Габриэль меня не понимал, но вдруг дочка мне напомнила, что когда я начинала говорить громче, он мягко улыбаясь, говорил: "Я слышу. Я хорошо слышу. Я – не совсем понимаю".
Нет, нет, ради всего святого, не считайте, что я уж так хороша, потому что – "любовница", а жена - так уж плоха, потому что – жена!
Это – лишь попытка анализа моей неудачи. И ее удачи. И я не так уж хороша и она – не так уж плоха. Разные. И удача ли выйти замуж? И неудача ли быть любовницей – об этом все мои книги.
Ая пыталась быть и ни той и ни другой: быть лишь "духовной отдушиной" – другом!..
Даже, когда мне? с моим миозитом (воспаление лопаточных нервов), потребовался массаж – я не сразу обратилась к Габриэлю, а лишь когда уж совсем некого стало просить – всех по очереди просила: и Лоичку – въетнамку, и Тамару-грузинку, и Верочку-украинку, и Соло-еврейку, и Леву-чуваша, и, наконец, не обошлась без Габриэля.
На что он впервые рассердился – обиделся, что так не сразу обратилась к нему. И принес какие-то жгучие-прежгучие мази, и посоветовал проделать курс обезболивающих уколов "стекловидного тела".
После чего я и пошла на поправку. А то уж так мучилась! Даже пить могла только через соломинку. Месяц не была во ВГИКе.
Ну, это уже другая история. Хотя, кто знает: не мирный ли разрыв с Габриэлем добавил мне такой боли.
О Габриэле.
"Как упоительны в России вечера"…
Я любуюсь тобой на фотографии и удивляюсь тому, что о тебе рассказывают сейчас. Тому, что ты пассивен, сложил крылышки и не хочешь даже стандартно зарабатывать деньги...
Ты – и в пассивных неудачниках? После стольких лет "тренажа на выживание"?
Габи, Габи – как это возможно? Светлый ангел Гавриил, приносящий благую весть... Живешь то ли во Франции, то ли в Германии (куда увезла тебя твоя прибалтийка - жена). Что ты очень не хотел уезжать из России, а она обманом заставила тебя уехать навсегда.
Что в России тебе было легко и приятно, а там жесточайшая конкуренция и ты – человек третьего сорта? Что она обрезала все возможности возвращения, выступив по антисоветскому каналу и, охаяв ВГИК и твоего мастера.
ВЛАДЕК + ПАРАДЖАНОВ
Историю с Габриэлем Кастро – наиболее поэтичную – я рассказала.
Кроме него, большую радость общения доставлял мне еще обаятельный и немножко смешной в своей манере – чех – Владек Суханек. Тоже студент режиссерского факультета, но научно-популярного кино.
История с Владеком Суханеком развивалась совершенно иначе. Он был настолько обаятелен, что соперницы "шли косяками", не смущаясь присутствием прочих.
Его обожала и чешка Зденка Ткадличкова, и, вдвое его превосходящая по потрясающим формам – Людмила Никитина, и киновед Тамара Сергеева скромная внешне, но с толстой, доходящей почти до середины бедра, косой, уникального платинового цвета.
Соперницами мы были лишь в собственных мыслях, а выражалось это в том, что мы вместе ходили к Владеку в гости, и он нас угощал своими чешскими кнедликами. Очень красиво украшал свою комнату, чешской "икебаной". Садился напротив нас, наливал нам изысканную "Мадеру" и улыбался.
"Любовался", как он говорил. Такой вот эстетический взгляд на возлюбленных. Лишь впоследствии я поняла, что он специально делал себя недоступным физически. Ему это нужно было, чтобы переводить это в творчество.
Еще для него было характерно, что он всегда и всем был недоволен и всегда плакался. Мы даже его прозвали осликом Иа-иа, который вечно пребывал в унынии. Это была его любимейшая интонация. Он жаловался на какую-то свою (непонятную мне тогда) неполноценность, неуравновешенность, недостойность.
Он был симпатичный. У него была, правда, немножко старческая походка, шаркающая. И его не устраивал его собственный голос – тенор.
Ну, а пока он пребывал в расцвете, в чудесном вгиковском радужном воздухе, в огромном количестве гениальных или близких к гениальным, мыслях, планах, чудных эмоциях, выставках собственных работ...
Он, как и другие иностранцы, всему этому удивлялся и "заражался". Никто не ограничивал ему ни темы, ни командировки – и он снял 4-х частевый фильм под названием "Рубикон". Ездил в Армению и объездил ее почти всю. Очень интересно сделал фильм об армянском средневековом поэте.
Я его фильм не понимала.
Конечно, были мелочи, которые мешали: излишняя конкретность в изображении. При чрезвычайно поэтичных и даже загадочных текстах.
Изображение к тому же было очень статично, так что делать глазу было нечего, кроме как придираться. И стиль напоминал Параджанова - "Цвет граната". Но было все-таки собственным.
Конечно, оно было не столь профессионально, как следовало бы. Я, например, запомнила статичную красоту героини – великолепные стихи о ее красоте.
И мне очень сильно мешало то, что видны были швы на ее платье. А всего-то надо было как то иначе осветить платье. Как то убрать эту мелочь...
Красивое было кино. Хорош был герой. Прекрасные стихи. Но значительно беднее по выдумке, чем у Параджанова. Иллюстративно.
В одном месте в озвучании участвовала и я. Он хотел сделать звуковое воплощение стихов. Стихи были философские, говорившие о смысле молитвы. И, чтобы не объяснять, что это молитва, с которой весь народ обращается к Богу, Владек сделал так: начинал первую строчку один низкий мужской голос, когда баритон переходил на вторую строчку – тенор начинал сначала, когда тенор переходил на вторую строчку – вступал женский альт (который исполняла я), и – четвертым вступал, с таким же опозданием, высокий женский голос. Очень это было красиво, загадочно. И убеждало.
Хоть это было не пение, а чтение стихов, но получалось очень здорово.
Все восхищались фильмом, Владек ныл, что он никому не нужен. Но, когда я попыталась помочь ему устроить просмотр, чтобы его фильм заинтересовал кого-то, и ему дали возможность остаться в Союзе и получить работу (потому, что он жаловался, что в Чехословакии ему не будет работы: что он будет там мучиться, что там очень маленькая студия) – вот тут он и проявил эту свою странность и "недостойность".
Он так испугался, начал просить прощения у мастера и кого-то. Когда я удивилась и сказала: "Что ты, Владек, отстаивай себя – у тебя хороший фильм!" (Я ему это говорила во ВГИКовском буфете, при большом количестве людей. Яростно поддерживая его и пытаясь вдохновить). Он дли-и-нно и громко с чешским акцентом сказал мне: "Ду-у-ра!"
Гром и молния на мою голову!... Чего я не понимала? Каких дипломатических моментов?.. Или, чего я не хотела замечать со своей провинциальной искренностью? Какие столичные закулисные махинации?
Для меня тогда не было никаких препятствий. В этом было ВГИКовское счастье.
И не только мое. Мы все могли. Мы все выполняли. Мы были так едины в своем порыве, в своей раскованно-счастливой жизни – так уверенно думала я. Сидя на подоконнике в курилке, где меня никто не ожидал найти, мотая от недоумения ногами, как девочка, и слушая такой же уверенный фоновой треп... “Оп-ля!- Сказала я, соскакивая с подоконника. – Владек просто унылый нытик и боится побеждать.
А еще Владек писал сказки. Особенные сказки, в стиле Антуана де Сент-Экзюпери. Но – более радостные. У Экзюпери они уж очень грустные.
А у Владека сказка была о самом Экзюпери – и радостная. Уводящая в тонкий другой мир, в парение в солнечном луче, в возможность хотя бы один раз глубоко вдохнуть запах роз.
И так долго-долго помнить об этом.
Мы с дочкой просили продолжать сказку еще и еще. И он досочинял.
Да, еще Владек ездил со мной и с Наташкой в Абрамцево, что ему в ту пору, как иностранцу, было запрещено. Нельзя было ему, почему-то, выезжать за границу города.
У меня сохранились от этого приятного путешествия фотографии. Мы провели прелестный, очень восторженный день. Вечером же электричкой вернулись обратно.
Когда же Владек уезжал, у Ливии Александровны Звонниковой собралось общество симпатизирующих ему женщин. И Паола Дмитриевна сказала: "Какой же ты, Владек, оказывается, сердцеед".
Все дамы вели себя ревниво, отстаивая право на свои чувства. А он со всеми дружески-ласково целовался, всем наливал свою любимую "Мадеру", всем дарил замечательные, переписанные им самим, стихи Тарковского...
Говорил, что это на его прощание с Россией.
" Вот и лето прошло, словно и не бывало,
На пригреве тепло, только этого мало.
Все, что сбыться могло, мне как лист пятипалый,
Прямо в руки легло, только этого мало.*
Арсений Тарковский.
Мне и вправду везло – "Только этого мало" – под таким девизом он с нами со всеми и общался. А что его ждало на родине, он не знал.
РЕЙН ЛИБЛИК
Вот следующий герой "невлюбленной" жизни – Рейн Либлик. Прибалтийский красавец, умница, с замечательным великосветским киноакцентом, яркая личность, нетерпеливая и не выдержанная, в отличие от классических киноприбалтов. Как кто-то сказал, "взрывчатый прибалтийский характер" – кажется, Задорнов. Ха!
Мы с ним очень много ссорились, моментально мирились.
Он – единственный, кто во ВГИКе хотел снять и снимал рассказы Грина.
Я только мечтала об этом, не чувствуя себя готовой. Хотя у меня уже был очень хороший оператор – Сережа Зубиков, который тоже мечтал снять такой фильм, а Рейн снимал.
Примитивно снимал, по-студенчески, по-школьному... Ну что поделаешь? – Для Грина надо что-то уникальное – тогда этого не было. Тогда никто не мог снять хорошо Грина. Кроме "Бегущей по волнам", все остальное было не так, как надо..
ТАМУСЯ ДУЛАРИДЗЕ
Две женщины – две грузинки оставили самое светлое и удивленное воспоминание. Дуларидзе Тамара и Латавра.
Латавра закончила ВГИК до меня, и я всегда с некоторым трепетом относилась к ее знанию и уму. Она редактировала и была составителем книжки о Луисе Бунюэле. Работала в редакции журнала "Кино" – где уж нам!
Тамара до ВГИКа работала в редакции газеты "Известия" – этаком фешенебельном правительственном учреждении.
Напоминавшем мне братьев Стругацких, с их миром будущего. Да еще и кем работала! Референтом в иностранном отделе.
Я их любила. Очень бережно старалась относиться. Тамуся была тогда и во ВГИКе в роли референта. Очень, очень активно участвовала в общественной жизни. Но более всего я запомнила ее курение. И – в общежитии, и в машине (по дороге в Дом кино), и – у них дома – всюду – с дымом.
На втором месте – грузинские блюда, особенно, лобио и чахохбили.
И на третьем – непередаваемый и певучий грузинский акцент. Много мы общались по поводу вечера Эйзенштейна. И в дом-музей вместе ездили, и в театр мимов. И в мастерской Герасимова (где Тамуся училась) я стала постоянной посетительницей. Чаще всего, на просмотрах их работ.
САША СОКУРОВ
Потом, когда поступление стало ежедневной реальностью, у меня появилось ощущение раскрывшихся крыльев. Или летящей бурки за спиной. (Не зря, наверно, меня иногда называли "кавалерийской атакой").
Я очень резко перескочила из своей сибирской закованности – в полет, в совершение всего задуманного. Единственное, куда я не перескочила, – это в свободу личных отношений. Да. Я была председателем Творческого клуба ВГИКа и не раз слышала, что "вокруг Ольги самые лучшие мужчины ВГИКа". Такие, как Сокуров, Либлик, Габриэль Кастро, Владек Суханек и еще несколько…
Изо: Одиночество Сокурова
Но все эти взаимоотношения были общественными, как говорили тогда. Я так страшилась перехода в личное, что обрубала все попытки и возможности перейти на личные отношения.
Во ВГИКе Саша был человеком очень привлекающим к себе, но и выражающим свое отношение на редкость четко.
Сколько раз Саша Сокуров дарил мне шоколадных зайцев, устраивал нам вдвоем ужин в маленьком кафе, прогулки по ночной Москве, забредания в "Лакомку"!
Столько раз все это я сопровождала бесконечными, испуганными разговорами о создании еще какого-нибудь вечера, сценария, или даже послеВГИКовской студии – как некоего аспирантско–ординатурного заведения для получения крепких профессионалов. Разговоры, в конце концов, его увлекали, и первоначальный замысел таял...
А потом Саша изменился. И изменение это началось с фразы Айвора Монтегю: "Режиссер должен быть безжалостен"...
Александру СОКУРОВУ.
“Я Вас люблю. К чему лукавить?"
А.С.Пушкин
"Вы помните? Вы все, конечно, помните...»
-Тот первый бал, перчатку на полу...
Вы подняли глаза и оказались в комнате:
– Другие век и слог, но тема та ж: "Люблю".
"Как надоело! Как все скучно, право!
Как все кончается тоскливой пустотой!..
И Вы уплыли, чтоб морями править,
Прославить дух над этой нищетой!
Прославил. Далее?
Среди венков и лавров,
Средь бархатных ковров,
Под наимодный блюз
О, как тоскливо Вам
От безтелесной Славы
Услышать то же, пошлое, "люблю".
Закрылись, спрятались,
От лживых криков: «Браво!»
«Откуда здесь перчатка на полу?»
-Да выкиньте! Не верьте!
Чушь все, право!
Но из нее летит записочка, скользя... :
"Не может Ложь любить – не льстя
Любовь не может вечно славить,
Мне не дано весь мир исправить
И счастье Вам, увы, составить.
Но Верность оскорбить нельзя..."
* * *
И несколько раз у меня было совершенно испуганное ощущение, что вот сейчас Саша сделает мне предложение. Он для этого выбирал особенную, подходящую обстановку: однажды пригласил меня в кафе, где купил довольно дорогие по тем порам блюда, мы пили хорошее вино и все время Саша порывался что-то сказать, и я боялась всего: как на тончайших весах – и услышать хотелось, и – удержать его от этих речей.
Уж больно страшным открывался мне мир рядом с Сашей. Просто какая-то пропасть виделась. Видимо, вот это мое ощущение и его собственная робость каждый раз и не давали ему ничего произнести.
А в следующий раз перед ним была стена, выросшая из предыдущего общения. Стена эта все росла и росла.
Однажды, мы пошли на Ваганьковское кладбище, к могиле Сергея Есенина. Туда же, где потом был похоронен Высоцкий. Для меня это очень существенный эпизод.
Пришли. Был весенний апрельский день, солнечный, с лужами и ярким снегом. Маленькая темная кладбищенская церковка. Очень темная.
Мы зашли туда – Саша, Юра Арабов – тогда его сценарист, я и Ливия Александровна Звонникова– наша общая любимица, преподавательница русской литературы серебряного века.
Я подошла к киоску, купила маленькие свечки. Потом нашла в этой пустой церковке Ливию – предложила ей свечку, Юру – и после них подошла к Саше.
Саша стоял как-то очень сильно набычившись, как будто он упирался своими плечами и головой во что-то невидимое, сопротивляющееся ему. И весь очень сильно был углублен в это.
А когда я подала ему молча свечку – он так резко отпрянул от нее, не взял, что я испугалась и ощутила какую-то свою причастность к победе над ним.
Я отошла от него и запомнила этот факт на всю последующую жизнь. Что тогда происходило внутри него?
Итак, стена – все росла и росла. И последний – четвертый раз... Это было уже тогда, когда я, спасая Сашу от безработицы, по окончании ВГИКа, (как ни странно)... взяла на себя смелость и привезла его на "Беларусьфильм".
Поселились мы в общежитии – гостинице киностудии. На следующий день нам нужно было показывать его работы, все было уже договорено. И – вечером Саша пришел ко мне в номер с очень странным предложением – он попросил зашить ему отрывавшийся карман брюк.
Но… я умолчу о некоторых деталях, о которых Саша хорошо знает, ибо они мне унизительны.
Я написала когда-то стихи в защиту Любви. Именно – в защиту!
И вот сейчас Саша мне решил показать, что он считает Любовь – унижением. Тот, кто любит – должен быть либо слугою – зашивать другому брюки, либо еще хуже – обслуживать сексуальные потребности без единого слова уважения.
Я сидела, зашивала эти брюки, и ощущала совершенно жуткий трепет по поводу Сашиного неожиданного решения. Не может быть, чтобы он сделал это совершенно безразлично. Быть такого не может! Это, по крайней мере, никак не режиссер, а полностью бездушная и тупая антисущность, не мужского даже происхождения, а – скотского.
Предыдущее его поведение не давало такой возможности. Либо я неправильно его понимала. Я считала его своим другом, а он меня – ничтожной служанкой. Я пыталась ему помочь, а он – пытался возвести стену, а потом – подлезть под нее. Вовсе не рыцарь.
Это был последний пример наших личностных отношений.
И рассказываю я об этом не с целью показать Сашу в неглиже, а с целью пролангировать этот пример на его творчество.
В своих фильмах он также неожиданен в выборе решения, потом также раздевается (или раздевает героев, что равносильно), почти донага, а ты - сидишь и ждёшь: "а что же будет дальше?", а потом он уходит от решения и ты остаешься в совершенном недоумении: "И зачем приходил? Может, что сказать хотел?"
"Выгнать его надо было" – скажете вы? Для этого мне не хватило самоуверенности красотки.
- Выгнать и остаться на вершине женской гордости…
А, когда я отмолчалась, как подсказал мне мой славянский менталитет, а он решил, что я гожусь только на роль служки, которая и на работу устроит, и брюки зашьет, и – отстанет, если совсем не нужна.
Вот такое унизительное отношение к женщине выбирает даже самый умный и талантливый мужчина. Это именно он выбирает!
Сашу не приняли на "Беларусьфильм". Сказали очень странные слова: "Все так замечательно и прекрасно, что они его просят не предлагать свои фильмы начальству. Ему тут нечего делать. Ибо он ставит всех перед фактом, что весь коллектив никуда не годится, что его работы несравнимы с работами всех остальных режиссеров. Всем остальным будет трудно. Они его не примут".
В общем, такая большая разница в качестве и режиссерском мышлении не устраивала никого.
Как жаль, что я не оценила этого серьезно и не проанализировала по отношению к себе!
На другой день Саша виделся с молодыми режиссерами в Союзе кинематографистов – с молодыми кинематографистами: Аликом Ефремовым, Сашей Карповым и другими, и всё-таки уехал. При этом, на разговор с нашими режиссерами он меня не пригласил. Я, опять, сидела в стороне и ждала его.
Бедный, бедный одинокий "волк"! Как часто ему придется выть от тоски! Как много сил он потратит на приобретение Любви. И как он будет унижать каждую представительницу этой, столь нужной ему, Любви. Прощай Сашенька! Ты превращаешь возлюбленную из царевны – в лягушку.
ЮРА АРАБОВ – мир Фаберже.
Совершенно непонятно как писать о настоящем поэте? Влюбленное его состояние без отрыва от творчества перетекает прямо на бумагу и бедной или счастливой возлюбленной остается только быть молчаливой читательницей. Как же можно, не проживши жизни, сразу читать о ней?
Я помню только глазами: мокрый снег под ногами в каком-то московском парке, бледный свет луны сквозь жидкие и тощие деревца, промозглость в плечах и... (женщины любят ушами?) яркий жар американских кактусовых зарослей, одурманивающую сладость напитка из их сока, бег с поднятыми коленками через эти страшнющие колючие заросли (зачем?) и радужное яйцо струн вокруг меня, созданное по магии Кастанеды.
Рядом со мной, всего один вечер, был настоящий поэт и он подарил мне стихотворную форму этого общения на всю оставшуюся жизнь.
Я потом искала этого странного наслаждения во всех его фильмах - и не находила. Кто-то регулярно разрушал его магию. Магия же действует только тогда, когда выполнена вся формула очарования. А женщина - очень хороший читатель - она это чувствует.
Ливия Александровна - его учительница и заботливый и бережный друг, однажды мне читала его стихи - вот там опять была магия трансформаторной станции высокого напряжения.
Спасибо ей и ему! Так приятно быть читательницей. Никакой тебе ответственности, никаких споров о том, кто прав. Никаких "задетых" самолюбий. Просто не твой мир. Как мир Фаберже. Даже если купишь - ничуть не овладеешь.
О Ливии же я в силах написать только одну фразу:
"вся формула очарования".
О Нахабцеве.
Когда я несколько лет спустя, приехала на Мосфильм с просьбой помочь мне сделать какие-то сложные кадры для фильма о Грине (Мне нужно было, чтобы актер выходил из окна, высоко над землей и – летел. А в ту пору еще не было виртуальной реальности и не было компьютерной графики).
Вот я пришла опять к нему с просьбой помочь мне технически выполнить эти кадры. Он помог. В тоже время имея в глазах двойное дно. Но, когда я пришла уже в последний раз за заключительным ответом, он мне–таки сказал, что вот у него хранятся мои фотографии, а он не хочет иметь фотографии чужой женщины... Да. Даже через столько лет он все еще был обижен. Как жаль! Как жаль.
О Владеке Суханеке
Он уехал в Чехословакию. В Моравию.
Одно письмо я от него получила:
“Здравствуй, Оля!
Твое письмо, это была приятная неожиданность для меня – большое спасибо!
Прежде всего, я очень рад за Тебя, что Ты работаешь в кино, что Ты вернулась в это проклятие, которое как наркотик! Я уже думал, что Ты хочешь жить спокойной жизнью в окружении чудесной природы, чистого воздуха и простых и хороших людей, далеко от "бесстрашно грядущей цивилизации, которая в плену у научно-технической революции и с бешеным сверканием в глазах "развивает свой прогресс"! Вперед, за лучшее будущее человечества!"
Куда?!? Странно смотреть, люди боятся звезд и солнца. Боятся в том смысле, что не признают другую сущность существования, чем материально-эмпирическое движение от начала к концу! Рождение и смерть, два лица одного и того же, восход и закат солнца или наоборот, рождение – это закат и смерть – это восход!?!?
Извини, это я просто так. Ты хочешь знать, - вот какое дело то, со мной, а!
Простое, детка, очень простое! С июня 1980 г. По июнь 1981 г. Я был без работы, меня кормили родители, что-то получал за маленькие литературные заявки. С июля я работаю вторым режиссером по договору на художественной детской картине. Приняли у меня один сценарий для короткометражного фильма (1,5 части).”Дерево музыкой одевается"
Этот сценарий об одном принципе образности народной песни и композиторе, который этим занимается! Летом 82 г. можно буду снимать как режиссер телевизионный фильм "Поездка королей", тоже фольклор и телеспектакль "Камень жизни", где я соавтор сценария и темы.
Это из истории армянской поэзии на протяжении 2500 лет. Потом пишу литературный сценарий для полнометражной художественной картины "Образы времен прошедших". Это полусказка, полуистория, просто такое образное размышление о пути человеческом. Вот и все! Все это пока не интересно! Ничего не развлекается. Нужно терпение и достаток силы.
Знаешь, немножко завидую Саше Сокурову – его взяли в штат и сразу как режиссера – ну что ж! Нужно бороться!! Год без работы!
Теперь второй, пока по договору. Никого ничего не интересует. Хотя, то, что я иду как бык, уже проявляется, но сколько можно? Ведь я в кино работаю с 1970 года!!! Десять лет! Господи!
Пиши о себе, что Саша, всем привет!
Володя.
А еще через год я получила вот что:
—————————————————————————————————————
" Да любите друг друга.."
Св. Иоанн Евангелист
Гелена Петржикова Владимир Суханек
сообщают
что их бракосочетание было 25.3.1982 г. в Праге в церкви св.Петра и св.Павла
18100 Прага 8 Крыничкая 498
77200 Оломоуц Киевская наб.23
——————————————————————————————————————-
Теперь у него уже трое детишек.
О Рейне Либлике.
У него что-то получалось, когда он пробовал снимать фильмы по Грину... И тем печальнее, что сейчас он работает в Большом театре, в качестве телевизионного режиссера, снимая балеты, оперы, "Пятнадцатый подъезд"- где режиссура-то практически никакая не нужна!
Ну – хорошо обеспечен и устроен. В отличие от многих. Мне очень жаль, что его романтическая сущность так и не вырвалась никак на поверхность.
Разве что – он сбежит на Запад? Но снимет ли он там Грина?
О Сокурове.
Напрасно Сокуров отвергал все остальное, выбрав Славу.
В Славе нет смысла. Особенно в его славе. Странно, что он все еще этого не понимает, хотя делает фильмы о людях, стремившихся к Славе: Ельцыне, Гитлере, теперь вот еще и Ленин... "Быть знаменитым некрасиво – не это поднимает ввысь..." – Уже так давно и прекрасно сказано Пастернаком.
Сокуров? Но – его болезненное творчество не является отражением той учебы, того накала, тех достижений, которые были во ВГИКе. Это какое-то само по себе, искаженное болезнью, некроманское мировоззрение, которое зацепило всех, кому оно сродни, в ком есть такие же болезни, и такая же некромания. Этого нам досталось от нашей предыдущей жизни более, чем достаточно. Что тогда происходило внутри него? Очень бы мне интересно было знать.
Когда Сокуров запел свою нелебединую песню, песню провинциала, далекого провинциала, не получившего ни блистательного образования, ни душевной красоты, то его вой, его уродливые внешне, и якобы прекрасные внутренне герои, вызвали очень острое понимание.
Однако, дальше – больше! Первоначальное понимание и интерес к его ВГИКовским работам, где было, все-таки много нормальной основы, в дальнейших работах – это понимание дало ему толчок в ту область его собственной души – в область кинематографических общественных извращений. И он их стал выявлять, выставлять напоказ и даже любоваться.
А мы, ревнуя ко ВГИКу, все больше и больше ощущали отвращение от Сокурова.
И оно достигло апогея на его фильме о Гитлере –"Молох". (Во ВГИКе был предыдущий фильм о Гитлере "Соната для Гитлера"). Смесь коньюнктуры с брезгливым копанием в нечеловеческих клоаках. Еще один "ассенизатор и водовоз, революцией мобилизованный"...? Фу! Прости меня, ВГИК!..
"Но зато как профессионально"!!! – Это кричали псевдо–профессионалы (Ведь для них главное: красиво склеенные картинки, а не мировоззрение режиссера!).
Я почему-то вспомнила фильм о колоноскопии. Естественно - эти болезни задницы тоже надо лечить профессионально. Но и отвращение - естественно. А как же их будут смотреть те дети, те простые и бесхитростные души, которым вы – нужны, как пастыри? А?- Режиссеры...
Или ваше кино – ни для кого? Тогда зачем же его показывать миллионам? Миллионам этих "малых", совращение которых равносильно "надетым на вашу шею жерновам"... Что? Не помните об этом? Застряли в своем профессионализме? .. Опять повторяем Товарища Сталина, сказавшего: "Хороший человек – это не профессия" Это - не профессия? -... ... ПОРОЖДЕНИЯ ЕХИДНИНЫ.
Зачем использовать самое массовое искусство для таких немассовых упражнений по саморазвитию?
Дальнейшее было очень неприятно. Чем больше я смотрела сашиных фильмов, тем больше я чувствовала отвращение. Я очень сожалела, что на один из фильмов я послала свою дочь и такого же юного, как она, мальчика – Женю Сармонта – ассистента со студии. Они вышли с таким отвращением на лицах, такие измученные, дочку мою даже вырвало. Так, что я чувствую глубокую вину перед ними за это испытание...
Вот так, Саша Сокуров. - Язва этого общества. Нарыв. Гнойник. Вполне профессиональный. И очень качественный технически.
Мне достаточно неприятны, даже иногда смешны его фальшивые телевизионные проявления обидчивости:
"Меня не любят" – говорит он часто. И делает при этом "занимательную позу" хм! рыцаря. Рыцаря чего? – Несправедливости? Нет, нет, я не ошиблась. Не рыцаря справедливости, а рыцаря несправедливости. Он защищает какую-то отрицательную человеческую сущность. И при этом обижается, когда его не любят? Таких и должны не любить. Но беда в том, что Все это фальшиво. Фальшиво. Вымученно. Но – энергетически это, по-прежнему, достаточно затягивает. Потому, как в каждом из нас находится большая доля отрицательного. По крайней мере, генетически сидит. Вот "на генетике" Саша нас и вылавливает.
Открещиваться и открещиваться. Правильно сказал как-то Булат Окуджава: "красив, как черт". Похож Саша, похож.
Смешнее всего, что при этой мрачной маске, он скучен.
Это признано уже и на каннском уровне.
Вот я и мечтала послать ему в Канны телеграмму: "Саша. Все жанры хороши, кроме скучных". Но решила, что против его брони самоуничижения и это бесполезное оружие. Пусть дойдет до конца сам. И не верю я этим испуганным регалиям, которыми фестивали от него открещиваются. Они похожи на: "Чур! Чур меня!"
P.S. И вдруг в защиту Саши выступает профессор Пиотровский - директор Эрмитажа. - Этому человеку нельзя не верить. - Я внимательнейше слушаю - и слышу, что Саша сделал фильм об Эрмитаже, научно-популярный - вернулся к себе первокурснику, ведь учился-то у Згуриди! - мастера научно-популярных фильмов...
Вот, видимо, и надо было не уходить от своих возможностей. И только. А человечество вполне здорово и признает душевное здоровье. Поздравляю себя и человечество, которое по-прежнему терпеливо любит даже юродивых. А может быть, именно юродивых? Так что Сашина беда – беда слишком большой и незаслуженной любви к нему. Ах, если бы он любил других хотя бы так, как себя?
Странно самое главное – с Сашей происходило чудовищное - никому, ни разу за жизнь не удалось добиться его ответной любви – любовью. Самые разнообразные (а в этом женщины уж очень изобретательны) варианты проявления любви, начиная с послушания, спокойной радости, бесконфликтности, и, кончая взрывами гнева и страсти, не принесли ему никакого, адекватного по чувствам, ответа.
Самое главное, что наиболее соответствующее – чувство свободы, необходимое для любви, опять-таки не дало никакого приближения.
Все общения шли не по его сценарию. Он лишь подыгывал. Или ему этого не удавалось, потому что "нет ему равных", а любить тех, кто хуже него… Любить Лягушку? Вот и причина того, что "его не любят" – в ЕГО СОБСТВЕННОЙ НЕЛЮБВИ НИ К КОМУ, даже к Создателю, к Богу.
Может, следует подождать окончательного результата? Но что хуже - габриэлевого?
Ведь мы ждали от Саши – гения века, гения Духа, а получился гений технологии. Обычный профи. Это – не приносит счастья ни себе, ни людям.
И мой защитный стиль поведения – не приносит счастья.
Только мой – сразу не приносит, а обратный – впоследствии. Что лучше?
А альтернатива?
Приятность и неприятность.
В этом фрейдовском комплексе, также как и в садо-мазохизме, и комплексе деспота-раба поучаствовал еще и Гоголь, описав "даму просто приятную" и "даму, приятную во всех отношениях". Простите, если кто-то счел это за напоминание. Это – самой себе, из ВГИКовских лекций по психологии творчества.
И все-таки, не здесь ли “зарыта собака”? – Не очень ли переборщил Николай Васильевич – оскорбив приятное и приятное во всех отношениях – что уж в этом-то плохого?
Разве что наша подозрительность - (что это – маска)?
И – что же? Может, следовало сказать: “побольше бы таких масок”? Ведь лучше, НЕСОМНЕННО ЛУЧШЕ – быть приятным во всех отношениях, чем неприятным во всех отношениях, а?
Узы, наши узы! Что же вы не рветесь? Или опять верховно-прав наш Сократ-Мамардашвили? И все мы Лаокооны, обвитые змеями?
Прийти во ВГИК, чтобы научиться анализу и синтезу? Чтобы научиться управлять страстями? Чтобы перейти из "игрушек в игроки"? Чтобы перестать бояться жизни и научить этому других? Чтобы научиться управлять страстями других?
Я думаю, что достаточно: "Прийти во ВГИК – чтобы научиться ИРОНИИ".
Над собой, над ВГИКовским гениями, над Сашиным трагическим апломбом, и даже над его пятикомнатной квартирой, купленной "за счет Гитлера".
Даже Сашин любимый антибог иронизирует над ним. А Саша все упорнее плетется за хвостатой Славой: Оскара заслужил музоформитель. Пальмовую ветвь – сценарист.
А ездил и получал все это – сам Саша.
Теперь он уже боится приглашать на фильм даже оператора. А вдруг следующий приз получит опять не он?.
Эта ирония особенно хороша тогда, когда возникают мужские претензии:
"Среди мужчин число гениев гораздо больше, чем среди женщин"- это без иронии сказал Гордон.
Да, в общем-то – каждый идущий во ВГИК мужчина – эгоист до мозга костей. И в этом они, конечно, не лучшие. Приспособиться к таким мужчинам и быть им помощницей, и половинкой – это совершенно невыполнимая задача.
Все как один, по-моему, до сих пор не решили своих личных проблем. Если кто-то и решил, то впопыхах и – не серьезно. С говорками, извинениями перед самим собой, уж тем более, перед окружающими.
Ирония всегда снисходительна. А потому все-таки непременно хочется, чтобы мужчины были истинными... (Кем? Кумирами?). Хочется каждый раз придержать свою лошадь (как в "Кубанских казаках"), чтобы позволить, готовому заплакать мужчине, обогнать тебя.
"Вперед, мужчины!
Нам так надоело быть феминистками и эмансипироваными. Но некому сдать позиции.
А Ваших "недо", "пере" и прочих "делок" – прощать нельзя.
Так что, "Gud bai, mai live, gut bei".
Прийти во ВГИК, чтобы стать генералом?
(Так нам объясняли наши мастера наш ранг на студии).
Как хорошо быть генералом,
Как хорошо быть генералом...
Лучше работы, я вам пожалуй,
Не назову!
Стану я точно генералом,
буду я точно генералом,
Если капрала, если капрала
Переживу.
А если совсем, совсем серьезно? - так серьезно, что и выпасть из кошачьей шкуры? -
Совсем серьезно: наиважнейший слой человечества - поводыри. Учителя. Просветители. Особенно те, которые для рядовых. А вовсе не элитарные искусители тончайшего изыска.
Эти искусители обучают отрицательному, изучая, якобы, его.
Евфросиния Полоцкая про них сказала: "И 12 колен ваших проклянут вас, за деяния ваши. И 12 колен ваших не вольны будут добро совершить, а вольны будут зло повторить по научению вашему".
Когда же, через много лет, я вновь попала на Будайскую, в наше общежитие - Этажи были пустые. Здесь уже не жили студенты-ВГИКовцы дневного отделения, жили только заочники во время сессий, да абитуриенты во время поступления.
Я встала к окну нашего этажа – и так безудержно рыдала... Ходила и трогала двери комнат.