До востребования

Маргарет Ниренберг
Никакой смысловой нагрузки, никакой идеи. Мне захотелось, я написала.

* * *

Ты любовь, ты память. А может мысль, моя навязчивая идея. Нет, я помню каждую чёрточку твоего лица, тела, глазами, руками. Ты то, что я несу в себе долгие годы с теплом и нежностью, никому никогда не отдам.

Мы были детьми совсем, так говорили другие, но наша любовь была не детской, они просто не хотели в это верить. Я мечтала о принце из далёкой волшебной страны, да все девчонки о таком мечтают! А встретила тебя. Невысокого, худого, с непослушными кудрявыми волосами и вечно пустыми карманами.

Думая о тебе, уже не плачу, но улыбаюсь. Одиночество - лучшая среда для охоты за мудростью. Я плакала, когда теряла тебя, а сегодня я тебя нахожу. В своих воспоминаниях. И улыбаюсь. Улыбаюсь, потому что мне было хорошо, какая разница, в каком времени думать о слове «быть»…

Сколько мы с тобой дружили? Месяц, два? Сколько я гадала на лепестках ромашки «сказать / не сказать» после того, как поняла, что дружбе конец? Я не помню… зато помню, каким забавным ты был в тот день. Покраснел даже. «Мне интересно, сколько времени пройдёт, прежде чем ты догадаешься?». А я не покраснела, потому что даже не допускала мысли, что ты мог иметь в виду нечто совсем иное. «А я догадываюсь. (Смеясь) И это взаимно».
       
Сколько было этих поцелуев? Незримых ни для кого чужого / родного. Трепетных, нежных. Много! Но первый, он был один. Робкий, неловкий, искренний. Я поняла тогда, что твои губы созданы для меня, ты создан для меня, а мир создан для нас.
 
Помнишь, как мы прятались ото всех? Тогда и до сих пор не знаю зачем. Хотя нет, знаю. В этом было что-то особое, что заставляло сердце сжиматься от тоски, когда мы пили чай, сидя друг напротив друга, рядом с моими родителями, которые искренне верили в нашу «дружбу» и ничего более. Мы оставались в разлуке, находясь рядом, смотря друг другу в глаза, что делало наши объятия крепче, а поцелуи трепетнее. Милый мой, как же я тебя любила. И до сих пор люблю.

Наша первая и единственная ночь вместе, помнишь? Ты сказал, что есть долг, и пойти другим путём не имеешь права. Какое страшное слово война. Я не могла уснуть. В соседней комнате спали родители, а ты лежал там, внизу, на диване, в качестве друга, гостя. Мой любимый. Я не думала о матери и отце, не могла. Мне хотелось раствориться в тебе, проникнуть под кожу, чтобы никогда не расставаться. Я помню, помню, господи, боже мой, твой запах. Руками, губами каждый миллиметр твоего тела. Помню.

Кстати, нашего сына я назвала Хьюго, в твою честь. Когда он просит рассказать о папе, я с ужасом понимаю, что совсем ничего о тебе не знаю. Только то, что ты добрый, нежный и ужасно смешной. У него такие же кудрявые волосы как у тебя, и каждое утро я безуспешно «борюсь» с ними, когда собираю малыша в школу. Вспоминаю о тебе. Мама уже несколько лет пытается сосватать меня каждому встречному, красивому, порядочному и не верит, что мне никто не нужен. Я говорю: «У меня есть Хью», а она отвечает: «У тебя был Хью» и, ворча, кладёт телефонную трубку. Беспокоится. А я нет, потому что у меня есть целых два Хью, ты и наш сын. Я верю, что такие как ты, не умирают. Однажды, я скажу тебе, глядя в глаза: «Это наш сын» и увижу в них слёзы счастья.

Люди спорят над абсурдностью фразы «я отдам за тебя жизнь», а я поняла её смысл, когда у меня не осталось сил плакать. Это значит жить, чтобы ждать и никому не верить.