Звезды встретили меня ледяным дождем, проникавшим сквозь витражи Поста в самое сердце, и заставлявшим его сжиматься в необъяснимом чувстве. Противоречия, порожденные недавними событиями на Кроле и все сильнее разгоравшиеся в моем сознании, окончательно ввергли меня в кризис мировоззрения. Я изменялся, и это меня отнюдь не радовало, так как не имело ничего общего с былыми ожиданиями. Мои мечты о звездах в бытность на Бенеди были чисты и не были отравлены меркантильными интересами карьеры в космосе или собственном возвеличивании в глазах окружающих. Мое тщеславие заключалось, пожалуй, лишь в нежелании мириться с существованием среднего обывателя, живущего только доступной реальностью, пусть примитивной, зато сытой и безопасной, и, оставляя светлые мечты, коих не лишен и он, только мечтами. Я хотел порвать тугую и прочную нить, связывавшую меня с такой реальностью и умчаться в неуютную и полную непредсказуемости бездну, как я это многократно делал во снах. И это рвение не было проявлением космополитизма; я был и остаюсь бенедианцем, а мое сердце по-прежнему принадлежит миру, давшему мне жизнь и вскормившему во мне большую мечту, что и заставила меня покинуть его домашнее тепло и заботу. Но, оказавшись в хаосе космоса, лишенный опоры и поддержки дома, я осознал, что мои надежды и представления, навеянные мечтой всей моей жизни, не оправдались в той мере, в которой я ожидал. Нет, мой счастливый шанс не стал большим разочарованием в собственном выборе. Я приобрел, отчасти, даже больше, чем предполагал; вступив на борт АНГЕЛА, я нашел свой новый дом и семью, заботу, любовь и счастье. Но как только моя нога коснулась рукотворной тверди среди бескрайней пустыни вселенной, и я стал частью легенды, именуемой АНГЕЛ Х, с это самого момента моя мечта перестала быть таковой. И хотя моя работа служила, теперь, таким значимым целям, что без преувеличения можно было сказать: "Мы творим историю", я утратил собственную цель, на достижение которой были положены все силы. Я ясно ощущал, как во мне медленно отмирает то, чем я жил и дышал раньше. Мои чувства грубели с каждым новым потрясением, что становились нормой в жизни среди безжалостной звездной бездны. Мой ум становился настолько рациональным, что в нем уже не оставалось места для воспоминаний и отвлеченных размышлений. Меня все реже посещали радость обыденным вещам и восторг от самой жизни. Эмоции постепенно тускнели, уступая растущему безразличию и душевному холоду. Меня уже ничего не беспокоило - ни настоящее, ни грядущее… ни я сам. Я все меньше подвергался приступам страха и отчаяния, даже боль иногда казалась музыкой. Я жил среди пустоты и все больше ей уподоблялся. А самым страшным было то, что процесс моего внутреннего перевоплощения стал почти необратимым, хотя и это уже мало трогало мою душу, изувеченную шрамами потерь и боли все еще близких мне людей. Вероятно, я оказался неспособным нести ношу невероятных трудностей космического бытия, а мое сознание слабым перед его простой истиной - даже самые сильные духом люди ничтожны перед величием бесконечности. Сам я не был героем, а лишь наблюдал за ними со стороны, наблюдая славу великих людей, которые, вероятно, уже пережили некогда подобную моей метаморфозу, заплатив трагическим одиночеством и несчастьем за блеск всеобщего почитания и восторга. Я преклонялся перед сильными людьми, даже если из сила была недоброй, и нередко испытывал тоску из-за собственных слабостей. Но у меня никогда не было стремления быть сверхчеловеком, каким возжелал стать не в меру амбициозный Скайтт, или бесстрашным, но безрассудным, как Тола, дитя гнусной войны, что умерла у меня на руках, став бессмысленной жертвой собственных, странных для моего понимания, идеалов.
Я стол посреди Поста, а злополучный прибор, от возвращения которого зависела судьба всего Человечества, лежал подле моих ног жалким и обгоревшим, как неисправный кофейный агрегат. Второй раз я вернулся из пекла назад и с удачей в кармане, но почему-то чувствовал себя побежденным, как будто все внимание и слава достались тому, что кучкой металлического мусора валялось у меня под ногами. Нора молча взирала на ободранного и покрытого маской из грязи крови "героя", вместо того, чтобы висеть на моей шее, омывая царапины своими горячими слезами. Я начал замечать, что мои внутренние перемены, постепенно стиравшие образ меня прежнего, отнюдь не радовали ее, раз за разом все больше отдаляя и делая невосприимчивой к моим ранам и чувствам. Я по-прежнему любил ее, но мои чувства притупились и стали какими-то неискренними, уверенно сводя на нет все то, что именно и любила во мне она. Судьба изменяла меня, а вместе со мной и мою возлюбленную, которая все меньше походила на ту, что я знал и которой восторгался раньше.
- Что будем делать с прибором? - спросила Анжел, оставляя мне, его вернувшему, право решать его дальнейшую судьбу.
Даже Анжел изменилась с тех пор, как на нас свалились все невзгоды. Она заметно сдала, хотя пережила несравнимо больше нас всех вместе взятых. Я почувствовал трещину в ее броне, которую командир уже не в силах была скрывать от своего экипажа. Возможно, она и не хотела, намеренно спустившись с высоты своего особенного положения на корвете, дабы разделить с нами свои внутренние переживания, с которыми уже не могла справляться в одиночку. Я понял, что с этого момента уже не будет ни приказов, ни холодных сквозных взглядов. Перед горем, пришедшим в семью, равны все без исключения.
- Думаю, будет лучше, если мы избавим мир от новых маньяков вроде Скайтта, уничтожив прибор. А министр и все его чиновники, ученые пусть катятся, если не могут обеспечить надежную охрану своим творениям, из-за которых проливается невинная кровь. В конце концов, АНГЕЛ не заслуживает позора от соучастия в новых смертях, которые могут случиться, если селектор вернется к его хозяевам.
Возможно, в этот раз я взял на себя слишком много, так распорядившись репутацией корвета. Королевские бюрократы были вовсе не наивны; если вернулся живым я, значит, что-то осталось и от прибора, и мне вряд ли удалось бы ввести их в заблуждение своей версией случившегося. Но больше гнева королевского двора меня коробило то пренебрежение к человеческим жизням, с которым чиновники двора пытались скрыть собственные просчеты и спасти свою репутацию за счет других. Поэтому я был уверен в своем решении, и был рад, когда командир разделила мое мнение.
- Спасибо, Сэнди. Именно это я ожидала от Вас услышать.
Она улыбнулась, и ее улыбка отличалась от, тех редких, что я видел раньше. Я, наконец, смог разглядеть в суровом командире женщину, со всеми присущими слабостями и несовершенством. Возможно, она не планировала так сближаться со своим экипажем, но последние события привели ее к выводу, что лучшим решением было разделить непростое бремя командования корветом со мной, как с мужчиной, перед которым она, как не крути, в чем-то, все же, уступала. А я, понимая это, решил не злоупотреблять ее доверием, приняв груз ответственности и оставив ей, как единственно достойной, всю власть.
Я заперся в своем мастерской - единственном убежище, где из-за многочисленных приборов даже коммуникатор работал с перебоями, и где я мог погрузиться в одиночество, необходимое для того, чтобы привести спутанные как клубок лапши мысли в порядок. Анжел заступила на вахту и настоятельно рекомендовала мне отдохнуть перед предстоявшим очередным гиперпрыжком с целью в системе Нгозара, где нас уже ждал заказанный командиром новый сегмент энергомодуля, взамен разрушенному несколькими атаками на корвет. Она сделал заказ в мое отсутствие, использовав гиперпривод для передачи сигнала, избавив меня хлопот с отладкой резервной энергетической схемы. Мне лишь оставалось наблюдать, как стая деловитых киберов копошилась на внешнем корпусе, демонтируя испорченный сегмент и следить за тестированием мощности исправных. Признаться, мое присутствие при этом было вообще необязательным, и я откровенно скучал.
Мертвый селектор измерений, лежавший на стальном передвижном столе, притягивал мое не слишком занятое внимание; для меня, человека небезразличного к разного рода незнакомой технике, он был таким сильным искушением, что не поддаться ему, я был просто не в состоянии. И, сужая круги, незаметно для меня, мои мысли были полностью обращены к предмету, который я уже успел возненавидеть. Я видел прибор в действии, и это поразило меня, отпечатавшись в памяти и распалив до предела любопытство. Мне не давал покоя кристалл, скрывавшийся в недрах высокотехнологичной начинки селектора. Я слышал от матери о существовании таинственных странников - магов, вечно путешествующих за пределами жизни и смерти, с помощью неких рунных кристаллов, вставленных в особо изготовленные посохи. Я относился к таким историям как к легендам до поры, пока не узнал о попавших в руки ученых различных артефактов, устройство которых не поддавалось изучению, а активность противоречила всем принятым научным нормам. Теперь я был уверен, что кристалл в приборе - один из тех артефактов. Каким-то невероятным способом ученым умам удалось совладать с загадочным предметом, подчинив человеческому разуму его могущество.
Я не думал о безграничных возможностях или даже бессмертии, что мог дарить кусок прозрачного камня. Мою голову не покидали мысли о страдающей Лью и навязчивая идея о возможности использования свойств кристалла для ее излечения. Неизвестно почему, но я был почти уверен, что вызываемые им смещения пространства и времени воздействуют и на сознание, что могло помочь несчастной Лью вернуться из небытия комы.
Даже не надеясь постичь запутанную головоломку селектора, я лишь привел его в относительный порядок, заменив несколько сгоревших пучков световодов и испорченных сервоприводов. Большинство разрушенных деталей оказались уникальными, но при помощи моей чудо - техники, мне удалось решить и эту проблему, изготовив их, быть может не лучшее, но вполне работоспособное, подобие. К моему счастью, не пострадали микропроцессоры прибора, и это давало мне хорошие шансы заставить прибор заработать.
Случилось, это, признаться, не сразу; сначала в приборе что-то заискрилось, а накачка лазеров перегрелась, едва не спалив прибор полностью. Мне снова пришлось внедряться в его внутренности, и со второй попытки все пошло, как и следовало. Прибор недовольно загудел, а на нехотя выползшей сенсорной панели высветились показания, оставшиеся после включения селектора на Кроле. Пока я собирался с мыслями, как их обнулить, сработал механизм створок кристалла, и мастерская озарилась ярким светом от раскрывавшегося, подобно цветку, луча. Я начал лихорадочно исследовать панель, надеясь остановить рабочий процесс, но был вынужден отступить, ослепленный разгоравшимся все сильнее светом. В луче мелькнуло нечто темное, и на пол шлепнулся большой бесформенный кусок мяса, в котором я с трудом узнал беглеца Скайтта. Более отвратительное зрелище трудно было представить; он конвульсивно дергался и извивался, пытаясь отползти от набиравшего обороты прибора. Брызги крови летели во все стороны, а за вывернутым наизнанку телом тянулся темный блестящий след.
С трудом преодолев омерзение, я приблизился к Скайтту, который постепенно приобретал нормальный вид. Из обозначившегося рта вырвался ужасный хрип.
- Помоги! - проклокотал он, протягивая подобие руки. - Это ужасно.
Леденящий ужас пронзил тело, когда из глубины корвета воздух потряс ужасный рев, похожий на хор отчаянных голосов, сплетенных воедино. Скайтт завопил, как безумный, схватив меня за ногу. Я шарахнулся в сторону выхода, доставая застрявший в набедренном чехле плазмер. Прибор продолжал работать, источая вокруг дрожащий свет, и я не придумал ничего лучшего, чем послать в него заряд плазмы. Селектор мгновенно разлетелся горящими клочьями, а в мастерской стало непривычно темно.
Меня беспокоил страшный звук, что я только что слышал. Что это было? Может, фотонный реактор совершил компенсирующий выброс энергии. Но, раньше, я такого никогда не слышал. Да, и с чего бы ему, вдруг, стравливать фотонную массу. К тому же, звук вызвал странную реакцию у Скайтта. Почему?
Я посмотрел на изувеченное тело, что кряхтело и, болезненно дрожа, извивалось у моих ног. Его сведенные судорогой руки трепетали у подобия лица, а сквозь скрюченные пальцы на меня пристально смотрел исполненный боли и ужаса глаз.
- Это ужасно, - бормотал он перекошенным ртом. - Я хочу умереть.
- Что, немного укачало, Скайтт? - произнес я с презрением. - Для властелина Вселенной ты выглядишь, прямо скажем, не важно.
- Убей меня. - Он, казалось, не слышал меня.
Отвращение и ненависть сменились жалостью, и я решил немедленно уйти, оставив Скайтта взаперти до прилета королевского конвоя.
- Не оставляй меня! - завопил он, видя, что я собираюсь уйти. - Прошу, убей меня! Они придут за всеми вами!
Я отвернулся. За спиной раздался металлический стук. Ожидая удара, я резко подался в сторону, выставив вперед плазмер, но затем опустил свое оружие.
Тело Скайтта не шевелилось; из окровавленной глазницы торчала рукоять большой отвертки, которой он собственноручно лишил себя своей никчемной жизни.
На Центральном посту не было ни души. Уже несколько суток Анжел почти не покидала своего места, даже во время наших с Норой вахт. Странным было и то, что навигационная сфера, привычно окрашивавшая Пост лиловыми бликами, была погашена, а мониторы смотровых витражей - выключены. Что-то явно происходило, но не было никого, кто бы мог объяснить, что именно.
Я услышал шаги за спиной и повернулся. В мою сторону шла Нора, пошатываясь и, то и дело, опираясь о стену. Ее буквально не держали ноги, но когда я попытался ее поддержать, она шарахнулась от меня, распластавшись вдоль стены. Спутанные волосы спадали лицо, искаженное маской неописуемого ужаса, а влажные покрасневшие глаза переполняло отчаяние. Она тяжело дышала, всхлипывая, отчего вздрагивала всем телом.
- Что случилось!? Что с тобой, Нора!?
- Лью! Она… она мертва.
- Что!?
Появилась Анжел; пряди волос прилипли к лицу, блуждающий взгляд выражал тяжелое потрясение. Она сжимала плазмер, будто опасалась внезапного нападения.
- Что-то убило Лью. Я видела ее. На нее страшно смотреть. Ее будто подорвали изнутри. Не понимаю, как такое возможно.
Я раскрыл рот, но не находил слов. Мозг отказывался понимать то, что я только что услышал. Что могло произойти в изоляторе корвета, под присмотром опытной Норы, какая внезапная перемена могла повлечь ее столь ужасную смерть?
- Лью! - Нора зарыдала и осела на пол.
- Я слышал странный звук. Похожий на голос.
- Я тоже, - оглянулась назад Анжел. - Отведите Нору в ее отсек, Сэнди. И побудьте немного с ней.
- А, Вы?
- Пройдусь немного. Осмотрю жилой сектор. Если понадоблюсь - немедленно вызывайте.
Я кивнул. В следующее мгновение откуда-то из дальнего конца центральной галереи донеслось эхо леденящего кровь рева. Нора перестала плакать и схватилась за голову, я коснулся ее плеча, давая понять, что я рядом.
- Это где-то в средних секторах. - Командир бросила взгляд на меня и Нору и бросилась в полумрак галереи.
- Анжел! - крикнул я, будто надеясь ее остановить.
- Позаботьтесь о Норе, - услышал я в коммуникаторе.
- Любимая, пойдем. Тебе нужно отдохнуть.
Она не слушала меня, спрятав лицо в поджатые колени. Я довольно грубо взял ее за запястье и потянул за собой.
- Мы должны быть вместе, Нора.
Она вдруг послушно поднялась и, опустив глаза, последовала за мной.
Церемония прощания с Лью была краткой и молчаливой. Я чувствовал себя крайне подавленным и не смог сказать ничего кроме: Прости и прощай, а Анжел вложила свое отношение к нашему штурману и другу в три простых слова: Честь, отвага, преданность. Согласно звездному обычаю, тело было предано космосу, отправившись в сверхпрочной литой капсюле в последнее путешествие, а немногочисленные личные вещи - сожжены в резервуаре фотонного реактора. Файлы, вместе с файлами Юджина, отправились в архив корвета, присоединившись к тем, кто отдал свои жизни еще до моего появления на корвете. Ее образ остался, теперь, только в наших воспоминаниях. Ни снимков, ни анимационных файлов - все было уничтожено. Считается, что присутствие мертвого человека, в любой форме, на борту грозит только несчастьями, а суеверия в звездном мире - как нигде сильны, и им следуют все без исключения, будто строгому закону.
Борясь с еще свежими переживаниями нашего общего горя, мы постарались разобраться с тем, что могло стать проблемой для оставшихся троих членов экипажа. Пугающий голос в лабиринтах корвета продолжал звучать, заставляя меня вздрагивать, и становился навязчивой мыслью о чьем-то присутствии на борту. Анжел, решительно бросившаяся, намедни, искать источник звука, обошла почти все многочисленные секторы среднего корпуса, но вернулась ни с чем. Теперь она планировала исследовать кормовые секторы и зону реактора, а мне с Норой поручила запечатать все функциональные модули головного и среднего корпусов, оставив открытым единственный переход, который бы смогли контролировать. Что бы ни скрывалось в недрах АНГЕЛА, мы должны были обнаружить незваного гостя и, вероятно, уничтожить.
Меня не покидала мысль о возможной связи смерти Лью с объектом наших поисков, и я решил первым делом посетить Мозг, который мог располагать информацией о том, что происходит. Оставив Нору в неприступной крепости Поста, я вооружился прибором слежения и, надев защитную экипировку, отправился в дорогу, показавшуюся мне бесконечно длинной.
Мои опасения и догадки, увы, подтвердились.
- Пространственная аномалия, - сформулировал свое объяснение мудрый Мозг. - Произошло существенное смещение в уровне измерений, в результате чего в нашем мире осталась субстанция иной природы.
- Живое существо?
- Не обязательно. Это вполне может быть энергетический или гравитационный концентрат, также как и особый вид материи.
- Можно точнее?
- Точных данных нет.
- Как его найти?
- Определению не подлежит. Взаимодействие субстанции с окружающей средой не поддается расчетом из-за отсутствия константы.
- Понятно. Как это, вообще, могла случиться эта аномалия?
- Эпицентр аномалии был на борту корвета. В ремонтном модуле.
Меня пробил пот. Выходило, я был прямым виновников случившего, а значит и страшной смерти Лью. Включив селектор измерений, я собственноручно открыл дверь из неведомого мира, впустив в наш кровожадную тварь, жестоко расправившуюся с беспомощной ареанкой. Анжел была в курсе инцидента в мастерской и, вероятно тоже догадывалась о том, что узнал сейчас я. Я заслуживал самого сурового наказания за самовольно предпринятые шаги, ставшие причиной смерти члена экипажа, и за то, что теперь мы все оказались в серьезной опасности. И мои благие побуждения не могли быть оправданием в содеянном. Однако Анжел предпочла не касаться этой темы, посвятив все силы на сохранение того, что еще оставалось, и призывая к этому Нору и меня.
- Это как-то связано со смертью Лью?
- Да.
- Как именно?
- Смещение послужило причиной ментального перехода Лью Фриш, а возникшая проекция спровоцировала резонанс с мозговой активностью.
- Проекция!?
- Смещение частично произошло в точке координат, совпадавших с телом Лью Фриш.
- Проклятье. Что можно сделать? Каковы шансы на избавление от этого?
- Расчеты невозможны. Данная субстанция не постоянна, а алгоритм метаморфоз не существует.
- Иными словами, возможен любой исход?
- Да.
- И это все, чем можно нас утешить? - спросил я, обращаясь больше к себе самому.
Я был абсолютно подавлен и чувствовал упадок сил и воли. Что произошло. Со всеми нами. Что-то ускользнувшее от нашего внимания, но очень важное. Что-то, что разом лишила нас равновесия, а некоторых и самой жизни. Благополучие, которому, казалось, не будет конца, улетучилось в один момент, как будто я сделал один единственный шаг из яркого света в непроницаемый мрак, и сразу потерял дорогу назад. А, может, и не было никакого благополучия, просто спали розовые шоры с моих глаз. Еще недавно я откровенно восхищался чудесными переменами в своей жизни, а теперь уже успел потерять, едва обретя, двух друзей, несколько раз постоять на грани жизни и смерти, испытать боль физическую и душевную, увидеть страдания близких мне людей. Беда, как будто, целенаправленно преследовала нас, и, настигнув, уже не хотела отпускать из своих когтистых лап. Сейчас она уже не стояла на пороге, а была в нашем доме, рядом с нами, заставляя испытывать ужас от ее ледяного дыхания. Анжел, уже пережившая столько, что мне трудно было даже представить, не желала уступать ни на шаг, глядя прямо в глаза врага, а я, хотя и разделял ее рвение, не сильно торопил нашу встречу с тем, что так коварно ворвалось в нашу жизнь. И если для Анжел опасность означала только одно - покончить с ней, приняв вызов, то для меня было существенно важным то, во что предстояло угодить кулаку, и насколько велик шанс на победу. И я не винил себя, так как осторожность уже не раз меня спасала. Теперь же это было особенно важно, потому что под удар была поставлена не только моя жизнь, но и той, кто не мог постоять за себя так, как это могла Анжел. А, учитывая то, с каким зверством агрессивная дрянь из иного мира расправилась с Лью, опасность была, однозначно, смертельной.
То, с чем мы столкнулись, отличалось от всего, что таилось в глубинах кровожадного космоса. Если даже Мозг не сумел идентифицировать природу аномалии, то вопрос о ее ликвидации мог вообще остаться без ответа. Какое оружие могло противостоять тому, что в принципе не существует, несмотря на вполне реальное присутствие. А о том, каковы возможности и намерения того, что не имело названия, я не мог даже вообразить. Ясно было только одно - чужая субстанция, проникшая в наш мир из зловещей бездны, не сумеет стать его частью, отрицаемая как факт. Из этого следовало то, что реальность убивала свой антагонизм, а жуткий рев мог объяснить его мучительное и отчаянное сопротивление.
Меня сковал ужас, вдоль позвоночника, как мне показалось, выступил иней. Вспомнив то, каким образом агрессор вторгся в нашу реальность, я понял с какой серьезной проблемой мы столкнулись. Думая, что ситуация была под относительным контролем, мы даже не допускали мысли, что нечто невообразимое могло охотиться за самими охотниками. Преимущество же в данной ситуации было явно не за последними, даже, несмотря на то, что операция по поиску и уничтожению проходила на собственной территории.
- Я добралась до задних секторов корвета, - услышал я спокойный голос Анжел, вернувший и мое самообладание. - Вхожу в реакторную зону. Пока не обнаружила ничего подозрительного.
- Рад слышать Ваш голос, командир. Я консультировался с Мозгом… Хочу Вас предостеречь от слишком тесного контакта с… тем, что мы ищем. Это крайне опасно, в виду нераспознанной природы аномалии и, безусловно, высокой агрессивности. В общем, будьте предельно осторожны.
- Хорошо. Спасибо за заботу, Сэнди.
- И, еще одно. Я не уверен, эффективно ли в данном случае применение боевой плазмы.
- Мы справимся. Будьте уверены.
- Да, командир.
Я боялся не только за наши жизни, но и допускал вероятность, что неведомый враг может причинить вред самому корвету, тем самым еще больше осложнив наше, и без того непростое, существование. Искренне надеясь, что сверхзащита Мозга устоит, я заблокировал все подступы к его сектору, создав несколько рубежей обороны, а, получив от него в знак признательности доступ к контролю остальными секторами, запечатал всю головную часть АНГЕЛА за исключением главной транспортной галереи, Поста и своей мастерской. Возможно, это не было препятствием для пришельца, но релейная коммуникация, по крайней мере, могла обозначить его перемещение. Я также собрал две дюжины нехитрых комбинированных датчиков, реагирующих на упорядоченное движение любых частиц, для мониторинга открытых секторов. Хотя я сомневался, что мои приборы будут сколько-нибудь полезными, я не мог отказаться от любой возможности. В поисках всего, что могло пригодиться, я выпотрошил все содержимое мастерской, а из кучки обугленного хлама на столе выгреб не пострадавший кристалл. Он отливал мертвенным холодом, и только редкие блики света пробегали по тонкой паутинке таинственных знаков, коими были испещрены его грани. Он был причиной нашей большой проблемы, но я продолжал верить в то, что в его могучих недрах скрывалось и спасение. Сунув камень в нагрудный карман, я сгреб все необходимое в пластиковый контейнер, вооружился резаком и, опустив на глаза полупрозрачное забрало поискового устройства, вышел в длинную трубу главной галереи.
- Какая у Вас обстановка? - вызвала меня Анжел, когда я устанавливал последние датчики.
- Все спокойно. Я перекрыл все транспортные коммуникации, а по всей длине галереи оставил следящие устройства. Головные и средние секторы - чистые.
- Отличная работа, Сэнди. Нора с Вами.
- Я оставил ее на Посту. Так будет спокойнее и ей и мне.
- Согласна.
- Где находитесь Вы?
- Возле реакторного резервуара. Впереди - решетка экранного контура.
- Дальше, без специального снаряжения идти нельзя, - предупредил я.
- Знаю. Я только на минуту открою щитовой люк, чтобы убедиться, что там нет ничего постороннего.
- Это очень опасно. Может случиться всплеск энергии.
- Буду осторожна.
- Подождите, я иду к Вам.
- Я справлюсь.
- Инженер, пока еще, я. - Я был вынужден повысить голос. - В конце концов, Вам нужно прикрытие.
Не дожидаясь ответа, я бросил контейнер и стал быстро взбираться по лестнице на промежуточный ярус. Я всеми внутренностями почувствовал близкую опасность, но в этот раз бросился ей навстречу, больно спотыкаясь о перекладины и скользя взмокшими от волнения ладонями. Плазмер больно бил по спине, а в голове стучало набатом: Только успей!
В модуле контроля над реактором было относительно тихо, если не брать в расчет низкий гул, кипящего неподалеку резервуара размером с небольшое море. Анжел нигде не было. Я решил не создавать лишнего шума и, осматриваясь, пошел к люку защиты резервуара. Мне казалось, будто кто-то следует за мной, но когда я оборачивался, видел лишь неровное сияние ламп в стенах.
Я остановился, вслушиваясь в тихие голоса здешних механических обитателей. Внезапно вопль ужаса едва не взорвал коммуникатор и эхом прогремел где-то впереди. Я рванулся на голос, больно ударяясь об ячеистые ряды стен, скатился по крутым ступеням, чудом не свернув себе шею, и вбежал в узкий полутемный коридор, ведущий в распределительную магистраль под реактором. Крик Анжел повторился, заглушаемый неописуемо страшным ревом и отрывистыми хлопками плазмера. Теперь я крикнул, чтобы обозначить свое присутствие и дать понять Анжел, что я рядом. В одном из поворотов мы так сильно столкнулись, что нокаутированного ее лбом в челюсть меня отбросило к дальней стене.
Глаза Анжел были безумными; я еще не видел командира такой напуганной. Видно то, с чем она встретилась во мраке технических помещений, было действительно ужасным.
- Я видела! - Она просто задыхалась от пережитого кошмара.
- Что это?
- Не знаю. Нечто жуткое. Нужно убираться отсюда.
В следующее мгновение все вокруг погрузилось во тьму. Корвет тряхнуло, пол ушел из-под ног, и мы, потеряв опору, полетели наземь. Коридор озарился вспышками аварийных маячков, надрывно заскулила сирена. Коммуникатор известил о новой беде.
Повреждение защитного экрана фотонного реактора. Разрушены секторы 3,5 и 8.
Анжел схватила меня за плечо.
- Это моя вина. Открыв стрельбу, я попала в контур защиты.
Я промолчал. Коридор начал наполняться охлаждающим газом, струившемся со стен. Оставаться на месте стало опасно, тем более чудовищный монстр по-прежнему находился где-то рядом. Продолжать операцию было бессмысленно и равносильно самоубийству. Я заглянул за угол, затем схватил Анжел за руку и потянул за собой.
Я понимал то, насколько ухудшилось наше положение, усугубленное столь серьезной неисправностью. В обычной ситуации Мозг бы запечатал модули реактора и перераспределил активность фотонной массы, остановив реакторные батареи в разрушенных секторах. Но в зоне аварии находились мы вдвоем, и этой процедурой Мозг бы нас немедленно убил. А это он себе не мог позволить, даже если ценой была собственная гибель. Собственно говоря, с этого момента корвет АНГЕЛ Х был практически обречен. Пока кормовые секторы оставались разблокированы, вырвавшееся из-под контроля фотонное топливо будет разрушать все новые секторы, увеличивая брешь в защите, и уменьшая шансы на спасение положения. Бездействуя, корвет губил себя во имя спасения своего экипажа, который, к слову, и стал причиной аварии.
Не нужно говорить о том, сколько значил корвет для Анжел - родовая обитель и единственный во всей вселенной дом. Я не рискнул сообщить ей убийственную новость, в первую очередь потому, что не хотел спровоцировать липтрегонку на бездумные и отчаянные поступки. И я попросту не хотел видеть, как мой прогноз окончательно сломит и без того подавленную Анжел. Нам предстояла тяжелая борьба, и если не за корвет, то во имя спасения оставшихся в живых людей. Я не тешил себя надеждами относительно даже слабой вероятности того, что АНГЕЛ уцелеет, но у нас были все шансы остаться в живых. Правда, это касалось лишь возможности пережить надвигающуюся катастрофу, если только Мозг или неожиданное чудо не решат нашу судьбу иначе. Оставшийся на борту истребитель при всем нашем желании не смог бы взять больше двух человек, так что одному из нас пришлось бы довольствоваться автономной криокамерой, которую бы он буксировал. Но главной нашей проблемой было то, что мы находились вдали от известных звездных систем и обитаемых миров, а потому, даже исправный истребитель оставался плохим утешением в сложившемся положении. Без гиперпривода и навигации наша участь была незавидной, а мощный и быстроходный спаситель лишь отсрочил бы самое страшное. Даже самодостаточные автономные модули криокамер, пережив гибель кораблей, в большинстве случаев становились могилами, обреченными на вечные скитания в бесконечности космоса.
Я гнал прочь тревожные мысли, а они гнали меня вперед, к неизвестности, и я подчинялся их непреодолимому напору, так как иного выхода у меня попросту не было. Чувство смирения с тем, в чем не было окончательной уверенности, было странным, но вполне объяснимым. Человек не создан для жизни в космосе, как бы долго он в нем не пребывал. Даже потомственные астролетчики - ветераны нуждались, так или иначе, в пристанище на тверди человеческого мира, пусть даже временном. Нуждались в простом чувстве постоянства - неба над головой и твердой почвы под ногами, чувстве, питающем постоянство, составляющего саму человеческую природу. А в межзвездной пустоте все было иначе; даже окруженный надежной броней корабля, человек лишен постоянства, способного стать убежищем в сплошном хаосе, убивавшем всем - и действием и бездействием. Всякая упорядоченность вообще не вписывалась в хаос, и потому он, непостижимый и непреодолимый, крушил ее, переплетая потоки мыслей, туманя разум и порождая страх. И самый сильный человек был неспособен противостоять его безусловной власти в бескрайней пустоте, кою он, собственно, и составлял. Поэтому во мраке космоса было так мало счастья, так быстро таяли надежды, слабели воля и разум, и так силен был страх.
Страх, теперь, был во всех нас. Страх, порожденный наступавшей пустотой.