«мы жили в городе цвета окаменевшей водки…»
И. Бродский
«в непролазной грязи здесь поёт чистота»
Ю. Шевчук
Начинаешь писать об этом городе, и! – выливаются стихи. Простите, выливаются стихи. Стихи обрушиваются водопадом, или Город обрушивается в стихи… Господин – позвольте с заглавной – Город, Кто он? Что это? кто есть он? Это серый камень глаз? Это сжатый сырой его рот? Это запах его табачной тонкой кожи? Это голос папиросной бумаги на широком доверчивом подоконнике подъезда? …подоконнике, жестом подчёркивания, служат почти набожной крестовине рамы… Ежевечерне Город заваривает тебе чай из строф и смрада переулков и дворов-колодцев, чья горечь налётом у тебя в горле, в горле, которым поёшь ему, Городу, свои водопады стихосложения…
Но Город не любит третьего лица. Только второе. Он всегда диалог. Только что он попросил меня на ты и глаза в глаза, пальцы в пальцы. Хорошо, ТЫ. О ТЫ. Легче, легче, невесомей писать не о тебе, Господин Город, только не о тебе…
Тяжело, свинцово оседающий в лёгких, ты учишь летать как никто иной.
Дворы-стаканы, в которые налит терпкий дождь, воткнуты в тебя, Город, вызывающе без закуски. Здесь не видно слёз из-за твоих длинных слёз-ливней. Ты – ноющий, надрывный оголённый нерв. Ты нарываешь в каждом своём коренном. Жителе.
Ты неизлечим. Ты потрясающе изувечен. Ты вечен. Ты привился подкожно, и пульсируешь в нас. (внимание – только что была ключевая фраза моего повествования).
Ты коллажно читаешься, ты читаешься иллюстративно, графично; до одури реалистично-подробно. Ты читаешься погробно.
Тебя не обрамить, тебя не ограбить. Ты имеешь глянец лицевой стороны – дворцы, площади, купола, шпили… (для слабонервных туристов?) и – изнанку, изнанку без осанки, это чердачно-дворово-переулочный мир, ввинчивающий в себя души мир…
Обглоданные, неумытые, начитанные места… глубоко и влажно, утробно дышащие, нетрезвые, порой невменяемые, с полуприкрытыми глазами и дрожащими углами губ и, - перехожу на шёпот – на-мо-лен-ные – места…
Да-да, …не говорите мне, что зашкаливаю с метафорами – но – это же так и есть, и иначе говорить – НЕЛЬЗЯ…господа, нельзя… иначе.
Прямолинейность улиц-то – мнимая!..
Вот в чём разъедающая соль! Мысля углами в 90 градусов, Пётр и не думал, КАК… как эти простые прямые будут сводить человеческие сердца с ума, сводить их на нет, возводить их в степень – шизофрении и проч. ...ч-ч-чщщ!.. – чувствую я на своих размякших от речи губах палец Города – мол, «Не будем вслух…». Не будем, Господин. Я молчу, Родной. Я снимаю твой палец с губ, чтобы зажмуриться от остро-вонзившейся близости… я медленно припаду к тебе нарывающим виском, вдыхая твою кожу… И, пригубив твою боль и приголубив, вслушаюсь в твой отчётливо шагающий пульс: «Петроград, Ленинград, Петербург…» Чеканя «гр, рб, рг», ты слезоточишь, и ходит святой дождь, едва успевая прибивать, вбивать в землю всё новую грешную пыль…
Ты поднимаешь мне лицо за подбородок, и заглядываешь мне под ресницы жидкой сталью взгляда… Всем лицом я смотрю в твой осунувшийся лик, что капает в меня длинными горячими глазами, и понимаю, что ты тоже – вслушиваешься в мой пульс. Мой пульс звучит так: «Питер,Питер,питерпитерпи,терпи…»