Не помню своей родословной….вернее сказать, и не знала никогда, поэтому для себя четко решила, что я –чистокровная дворняга. Все внешние признаки подчеркивали достоинства выбранной мной породы: лопоухость, неопределенная масть, коротковатые ноги,волчий хвост (хотя… откуда мне знать какой у волка хвост? я в городе родилась и выросла и живу уже много времени на станции метро Коньково). Единственное, что отличало меня от моих соплеменников в нашей стае – борода! Откуда, из какого гена выросли эти длинные, волнистые и каштановые волосы на моей дворняжьей морде никому не ведомо, мне ж тем более… Но эта борода выбивала меня из общего клина и вынуждала есть неторопливо, особенно суп, когда все остальные лакали его, как борзые гоняли зайцев на охоте, и из-за этого, пищи мне всегда доставалось меньше, чем другим. Также думаю, что из-за нее- этой шелковистой бородки я и получила имя – Аристократка.
Ну, в общем-то мне глубоко выделить экскременты прямо на чистый мраморный пол метро - эта кличка, и по созвучию гласных и согласных она ничуть не хуже, чем « БОм-биль-до-о-о-о…» наглого рыжего толстожопого кобеля с коротким пенисом в момент эрекции, или «Нюшки» - его суки, с гладким ворсом и кривыми ножками, которая без конца рожает рыжих пухлых щенят. Правда, однажды в помете был черный и тощий мальчик из-за которого разгорелся такой лай! Что не приведи Господи еще раз услышать… Черный пёс в нашей стае был, и звали его – Sимка. И БОмбольдо-о-о распсиховался не на шутку (но честно говоря, он шутить-то и не умеет - тупой, собака!) и хотел откусить Sимке яйца, но Sимон,молодчага, отбрехался, но пригрозил оплодотворить его Нюрочку, коли она теряет свой разум и подставляется кому не лень в период течки.
Но я отвлеклась… Рассказ мой не о нравах собачей стаи, проживающей в переходе на станции метро Коньково, а о моей тоске… Кому-то покажется смешным: хуле?! – псина, без роду и племени, без выучки и дрессировки, без любви людской и изгнания из родного дома, а тоскует… где у нее, без документального подтверждения родословной, может возникнуть и копиться тоска? А вот, тоже понятие имеем-с-с…
Началось всё с того, что из-за своей бородки, объекта насмешек и презрения окружающих меня собак, мне пришлось держаться особнячком. Зато я не тёрлась возле и не облизывала признанного вожака, как делали это другие члены стаи. Нет, если же он желал поиметь меня, то конечно, я не отказывала, задирала свой хвостик (приятственное же энто дело, сами знаете…) но ежечасно и ежеминутно доказывать свою верноподническую натуру мне не было нужды, там и без меня народу, как блох, хватало. Поэтому я любила лежать возле газетного киоска и наблюдать за действительностью… С рассвета и до глубокой ночи мимо моих глаз проходили тысячи и тысячи пар обуви, иногда бывало и одна обувка ковыляла или шлепали босые ступни, но это было редко… в основном же парочки проходили...
В этом созерцании была своя глубинная польза, потому что я научилась безошибочно определять по нажиму ступни на бетон, по длине шага, по их интенсивности и по звукам, издаваемым каблуками шагающих ног, настроение, пол и возраст гражданина или гражданки, которому (которой) эти ноги принадлежали. Всё вранье и пошлая ложь, когда говорят, что глаза – зеркало души. Ноги! Вот – отражение внутреннего мира человека. Я бы тут целый роман могла написать о том, как характеризуют ноги и походка любую живущую особь, НО речь же идет о моей тоске, поэтому о ней и продолжим…
Тоска приползла откуда-то изнутри, это я точно знаю. Она сидела где-то глубоко-глубоко в моем животе или под ребрами и однажды как горячий гудрон просочилась по всем моим венам, жилам и артериям и там заасфальтировалась… я сразу стала тяжелой и печальной…думала, что это временно, но похоже, навсегда…
Всё началось поздней осенью, когда благоухание прелых листьев по утрам становилось нестерпимо пряным, которое просто валило меня с ног, когда я поднималась пописать на ближайшую лужайку. Опавшие за ночь желтые с красноватыми или зеленоватыми прожилками листья шуршали под моими лапами и приятно шершавили мне кожу подушечек. Мне нравилось бродить под облетающими деревьями и слушать как просыпается город. Постепенно улицы наполнялись пешеходами, автомобилями, вонью и резкими звуками. Чистота и нежность раннего утра задыхалась в выхлопных газах, табачном дыме и запахах человеческих тел…
Тогда я возвращалась в переход на свое лежбище у газетного киоска и ждала продавщицу Джевер, невысокую худощавую женщину с добрыми и теплыми глазами цвета гречишного меда. Да, я знаю этот цвет. Как-то бомж Ломик дал мне полбанки этой тягучей и ошалело сладкой еды. Я вначале не хотела есть и опасалась какого-нибудь подвоха от его мутной и нечистоплотной души, потому что у меня до сих пор на хребте проплешина от ожога его сигареты, но он смотрел печально и по-настоящему, по-нашему, поэтому я поверила ему и подошла, попробовала мёд. Было вкусно…
Джевер приходила и приносила мне какую-нибудь косточку. Всегда. А я всегда ждала её. Потом приезжал развозчик газет, сгружал ей пачки свежей прессы и опять пространство вокруг наполнялось еще одним моим любимым запахом –типографской краской, смешанным с ароматом сахарной косточки… Джевер споро торговала газетами и журналами, а я, разделавшись с угощением, наблюдала за переминающимися ногами возле прилавка и не было нужды поднимать глаза на лицо венчающее фигуру обладателя этих ног, потому что все было ясно и так. «Шо-о-м… шо-о-м… шо-о-м…» это подходит седой усталый старик в растоптанных потертых ботинках и купит он, скорее всего, «Твой день». «Тап..тап-тап..тап» -остановился мужчина помоложе, туфли –стильные, черные, вычищенные… Приобретёт –«КоммерсантЪ»… «Кок-кок!…кок-кок!…» -эта дамочка в прилизанных мехах возьмет «МК» и глянцевый журнал… «Джим-джим!....джим-ждим!» -эти найковские кроссовки купят "Sпид-инфо" и «Спорт-Экспресс» или «Футбол», а может и то и другое вместе… так и проходил очередной день… Но однажды… однажды мимо нашего киоска прошла ОНА…
Я не услышала шагов, только легкий ветерок донес к моим ноздрям новый запах…этот аромат был непередаваем! Он пел, нет, вернее он музицировал, невесомо, стремительно и свободно! Он заполнял своим присутствием все пространство вокруг как освещает первый луч солнца темный тоннель. А потом появилась ОНА… ОНА не шла, не цокола, не топала, не шлепала и не шаркала… она –летела! Белые сапожки едва касались серого бетона и он освещался от этого касания. Я замерла, как громом убитая. Боялась поднять глаза и разрушить картину моего воображения этого создания… а она…она прошла. Аромат еще какое-то время продержался возле самого пола, но все равно был раздавлен сотнями ног за считанные минуты. А во мне этот запах стронул затаенную тоску. Взял и сдернул как коросту с болячки и потекла ртуть-тоска, переливаясь металлическим блеском по моим кровеносным сосудам, как текла по полу в переходе из разбитого как-то прошлым летом градусника возле аптечного киоска.
И теперь я стала ждать ЕЁ… не Джевер, которая кормила всю нашу свору и дала нам, всем беспризорным, красивые имена и которая всегда жалела меня и подкладывала мне самую сладкую косточку, а ЕЁ… а ОНА всё не приходила и не приходила…Наступила зима… наверху выпал снег и крепчали морозы, отгремели Новогодние салюты и фейерверки, выветрился из перехода дух праздника и вонь беспробудного похмелья, а ОНА всё не шла…
Если бы не Джевер и уютный хлебный запах свежих пирогов и слоек из торца перехода, где их пекли для голодных людей, которые те, порой не доев, отдавали нам, собакам, я бы сбежала отсюда. Точно, сбежала б. Пошла бы искать ЕЁ…