Есть одно воспоминание, которое я не могу уверенно отнести к какому-либо возрасту. Оно не имеет временных меток. Но думаю, что это довольно раннее воспоминание.
Сижу на полу. На ковре. Дома.
Все детство я провела, сидя, лежа, ползая, возясь и кувыркаясь и даже засыпая иногда на ковре. Такая половая жизнь.
Дивана не было, стулья предполагали статичность. Сколько можно просидеть на стуле в три-четыре года? Да и в пять-шесть лет. Несколько минут, и всё.
На кроватях не играла, в доме были армейские порядки - днем на кроватях не сидеть, не лежать. И уж тем более не скакать!
Кровати застилались с утра, «по городскому»: подушки накрыты покрывалом. У бабушки в деревне подушки всегда выставляли напоказ - взбивали, расправляя уголки и разглаживая складочки, укладывали в изголовье пирамидкой. Последнюю, самую маленькую, сверху церковным куполом-луковкой. А по низу кровати, из-под покрывала, кружевное шитьё волной. Кровать – украшение комнаты. На такое сооружение забираться уж и вовсе не допускалось.
На моей городской кровати сидела кукла в розовом цыганском платье (сейчас думаю: как странно, что в СовСоюзе сделали куклу-цыганку, а она однозначно была цыганкой: смуглая кожа, бусы на шее, роза на груди).
Куклу звали Земфира. Имя Кармен я отвергла за неблагозвучность: похоже на «карман». Других ассоциаций ещё не было.
Потом (научившись и начав запоем читать) я сожалела: пушкинская Земфира мне не понравилась, страшная и непонятная, сплошные инстинкты, как у пещерного человека или даже зверя. Кармен была стервой, но, по крайней мере, цивилизованной стервой. Впрочем, она мне тоже совсем не нравилась. Я бы назвала куклу Эсмеральдой (эта хоть добрая, пусть и глупая. И еще с козочкой, я тоже хотела козочку. А лучше – кошку), но было поздно, уже прижилось имя Земфира.
Играть с ней не разрешали, можно было разбить, голова Земфиры была керамической. Нет, не фарфор. Наверно, фаянс, покрытый глазурью цвета загорелой кожи. Не могу сказать точно.
Но стоп, кукла была позже, опредёленно позже.
Итак, сижу на полу. Абстрактно: комната, пол, ковер. Кажется, ковер красный, но вполне вероятно, что цвет подкинут мне из совсем другого отсека памяти.
По размышлении могу прочертить нижнюю возрастную границу: мне не менее двух. До двух моих лет семья жила в коммуналке. Вряд ли я вспоминаю ту комнату, а если и вспоминаю – то уже по более поздним посещениям. Да с полами там, пожалуй, было непросто: когда одна комната на пять человек, места для сидения и игр почти не остается. А мне помнится, что я одна, мне просторно, ничего и никого рядом.
Сижу на полу. Думаю.
Я сижу на полу и пытаюсь понять: неужели все люди – такие же, как я?
Почему? Нет ответа.
Может быть, меня за что-то ругали, за какое-то детски-эгоистическое действие? Пытались научить делиться игрушками? Сладостями? Не делать другим больно? Не помню, не могу сказать.
Но, кажется, исходный толчок уже и тогда был второстепенен: слишком глобальным и невероятным был образ. Мысль-идея-ощущение других - равными себе.
Я не думала о себе как о центре мира, я была центром мира без вопросов и размышлений.
Моё «я» находилось внутри головы, сразу за глазами. Если глаза закрыть, «я» передвигалось чуть глубже, обосновываясь на равном расстоянии от глаз и ушей.
Я любила зажмуриваться и надавливать пальцами на веки, тогда в темноте возникали круги, вспышки и плывущие цветные пятна. Глаза показывали даже то, что не слышно, то, что нельзя потрогать. Но оно - есть.
Понятно, что глаза были самым главным в моём «я».
Я – это я.
Мама, папа, бабушка, их знакомые, дети на улице – остальные. Они умеют двигаться и издавать звуки. Поэтому – живые.
Но другие.
Даже, может быть, не настоящие.
Понять, что все они чувствуют внутри головы своё «я», было невозможно.
Неужели каждый чувствует своё тело изнутри? Каждый думает о себе - я?
Я.
И все, как и я, видят окружающее – с той точки, где находятся их глаза? Я представила глаза людей чем-то вроде автомобильных фар: конусы света, выхватывают-освещают-видят что-то свое.
Как же это?
Сижу на полу. На ковре. Думаю.
Долго.
Позже я так же мучительно и так же бесполезно пыталась осознать бесконечность вселенной.
И так же смирилась с непостижимым.