Вот подлинная история странствий одного из дивино по вселенным.
Однажды на некой планете, третьей по счету от местного светила, жрец почти забытого культа был укушен в горло существом, с виду весьма похожим на обычного представителя разумной расы, населявшей эту планету, но на самом деле в корне отличным от него и мировоззрением, и метаболизмом. Это произошло во время дружеской беседы, в которой беспечный жрец задал слишком много вопросов и высказал слишком смелые предположения.
В то время как укусившее его существо замерло в недоумении над трупом - предполагалось не убийство, а обращение, но что-то пошло не так, - хмурый дух жреца точно так же замер в пространстве между мирами. Строго говоря, дух не может быть ни хмурым, ни чьим-то. И второе очевиднее первого, ибо дух и есть своя собственная сущность сам по себе, а довод о невозможности нахмуриться в отсутствие бровей непременно следует оспорить. Впрочем, не будем утомлять благосклонного читателя излишним многословием, ибо все наши наивные рассуждения он без труда продолжит и сам, буде таковая потребность у него возникнет.
Итак, хмурый дух, условно говоря, покачивался на волнах мироздания, не предпринимая никаких действий, хотя был сущностью порывистой и нетерпеливой, что и привело упомянутую беседу с вампиром к такому неожиданному для обеих сторон завершению. Дивино по природе своей любопытны и импульсивны, а для проявления этих качеств и возможности ими наслаждаться необходима телесность. Духам, и особенно такой их разновидности, как дивино, очень трудно отстраниться от присущего им всезнания, и только ограничения, налагаемые плотью, могут в какой-то степени лишить их этого утомительного свойства. Быть любопытным и всезнающим одновременно так невыносимо скучно...
С данным дивино дело обстояло таким образом, что он еще не успел насладиться телесностью в полной мере, когда всезнание проступило сквозь покрывавшую его пелену плотского разума, как вода проступает сквозь оброненный в реку холст,- и он сказал больше, чем следовало. Древнее существо, покой и сама безопасность которого в большой мере зависели от скрытности, должно было уничтожить болтуна, но, испытывая к нему некоторую симпатию - он был искусным рассказчиком и вообще забавным собеседником - решило обратить его в себе подобного. Однако же природа дивино делала его в какой-то мере неуязвимым, а когда в теле не осталось ни капли крови, он просто не смог оставаться в нем - и исчез из этого мира мгновенно и бесследно.
Однако жажда незнания и тоска по остроте телесного существования еще не оставила дивино, и он беспечно продолжил свое путешествие.
В следующий мир он родился, уже обремененный жестокой аллергией и пророческим даром. Он плакал отчаянно и безутешно, в перерывах прилежно агукая, позже - усердно лепеча первые слоги. Но не успел выучить язык этого мира, прежде чем милосердная сестра вогнала ему в красную от опрелостей и раздражения ягодицу острую сталь иглы. Спустя считанные минуты он умер от анафилактического шока, не предсказав этому миру конца, имевшего наступить от падения Злой Звезды или имевшего быть предотвращенным в случае, если двенадцать девственниц в течение двенадцати дней будут подниматься на Темную башню, наступая лишь на нечетные ступени и пропуская четные.
Ах, заплачем и мы, - дивино знал, что третья девственница предназначена ему в супруги и он встретит и полюбит ее в день, когда она впервые воздаст дань темной луне этого мира, и они воздержатся от близости, пока не соберут остальных, и лишь после священнодействия в Темной башне дозволит он себе взять ее сокровище, если только она не перепутает ступени, после чего незамедлительно наступит предел. Дивино было известно также, что невеста его непременно перепутает ступени, так как не научится отличать правое от левого и чёт от нечета. Но и это могло иметь значение только если в детстве, играя с сестрами, она не оступится на лестнице и не повредит нежный свой хребет, так что никогда не сможет уже ходить. Ибо во всем мире к последней его дюжине дней останется девственниц всего двенадцать, и некем будет заменить возлюбленную дивино, если она не сможет самостоятельно преодолеть сотню ступеней от низа до верха Темной башни.
Но и это было важно только в том случае, если дивино не поперхнется тринадцати лет от роду сливовой косточкой, отчего и наступит его смерть ровно за год до того дня, когда он должен будет объявить известные ему одному тайны и начать собирать юных дев, проповедуя спасительность воздержания и девства.
До тринадцати же лет никаких опасностей не грозило бы ни дивино, ни порученному его попечительству миру, если бы удалось пророку избежать смерти во младенчестве.
Дивино знал, что немногие откликнутся на его призыв, ибо в мире этом, едва уронив первую кровь, девицы обязаны были распахнуть врата настежь и держать их открытыми до появления третьей дочери, после чего никто уж не мог принудить их к совокуплению. Отказывавшиеся следовать сему изгонялись из рода, и обычай гостеприимства не покровительствовал им. И даже если бы отступнице случилось раскаяться, никто не помог бы ей избавиться от позорного девства, ибо внушали они мужчинам ужас и отвращение.
Все это было трудно исполнить, но труднее всего было избежать почти неминуемой смерти от руки милосердной сестры. Если бы женщине, родившей дивино в этот мир, он не приходился первенцем, если бы она спокойнее относилась к бесчисленным детским болячкам, все могло бы обойтись. Но, измученная его воплями, она настояла на самом основательном лечении. Умудренный обширным опытом педиатр советовал ей положиться на время, исцеляющее многие необъяснимые хвори. Однако, будучи драгоценной супругой Надзирающего за светлыми мыслями и чувствами Соотечественников, она не привыкла, чтобы ее мнение оспаривалось. Участь этого мира была решена. Милосердную сестру, невольно убившую драгоценного наследника, тоже казнили.
Покойно плавая в пространстве между мирами, дивино чувствовал зуд и щекотку в паху и на скулах, но не мог почесаться за отсутствием паха и скул. Несомненно, это оказало решительное воздействие на его намерения, и он предпринял новое странствие гораздо раньше, чем решился бы при иных обстоятельствах. Ибо рождение - отнюдь не самый неприятный из доступных родне Дивино способов проникать в миры. Дивино и собирался выбрать подходящий плод, дождаться его созревания, ласково внедриться в него и в нем родиться где-нибудь еще, но, одолеваемый зудом, метнулся к первым попавшимся Вратам, воззвал к Силам и погрузился в миллион превращений, придавших его сущности форму плоти.
Он стал строен и большеглаз, крылат и многорук. Его огромные крылья мерцали над ним радужными колесами, когда он падал и взмывал в золотисто стеклящемся воздухе, задыхаясь от пряных и сладких запахов, пьянея и одновременно чувствуя, как возрастает зуд в паху и на скулах, хотя ни скул ни паха у него по-прежнему не обнаруживалось. Он ухватился руками за проносившуюся мимо него мачту, и она подалась под ударом его тела, закачалась, увеличив в нем ощущение дискомфорта и растерянность: судя по всему нынешняя форма его сущности была приспособлена к полету и причаливаниям к подобным мачтам, но откуда же эта тошнота? И, если на то пошло, откуда зуд в паху? Дивино изо всех сил терся маленьким подбородком о мачту, едва не выворачивая жвалы, от глаза до глаза. Глаза к тому же жгло как огнем, каждую фасетку, но спасительные слезы не омывали их нежной мозаичной поверхности. В дыхальцах невыносимо свербило.
Итак, аллергия. Сущность дивино необъяснимым образом отказалась расстаться с ней, аллергия вошла в саму его сущность, стала ее составляющей? Дивино не соглашался принять эту еретическую мысль: все хвори и телесные неприятности, какие могли случиться с родней дивино в мирах их странствий, имели силу исключительно в пределах этих миров. До сих пор дивино ни разу не слышал о том, чтобы кто-нибудь подхватил туземную болячку и таскал ее через все врата и рождения. Достаточно вспомнить, что происходит с сущностью во вратах. Дивино передернулся, скрипнув хитином.
Итак, надо было проверить крамольную гипотезу. Подогнув тонкое брюшко и яростно скребя коготками нижней пары рук самую его оконечность, дивино оглядывался в поисках достойного средства свести счеты с незадавшейся с самого начала жизнью. Невдалеке покачивалась, шелковисто мерцала ловчая сеть - произведение столь же утилитарное, сколь восхитительно утонченное. Нынешняя форма сущности дивино восстала против его намерения, но воля оказалась сильнее, и дивино ринулся навстречу гибели с восторгом и нетерпением. Увы! Сеть была установлена не на него: шелковистые нити лопнули под его напором, лишь несколько клочков налипли на великолепные крылья, ничуть не замедлив их стремительных взмахов.
Возмущенная ткачиха, сидевшая поодаль, всплеснула руками, и издала тонкий скрежещущий звук, заставивший дрогнуть и учащенно забиться неведомый орган, скрытый под хитиновым щитом нынешней формы дивино. Он развернулся самым лихим образом и осторожно, изящно даже опустился к верхнему краю смятой сети. Руки плавно разошлись в стороны, вцепились в липкие нити, затем прекратили движение крылья - дивино бессильным кульком повис на прогнувшейся под его весом ловчей сети.
Ткачиха долго медлила, недоверчиво поводя четырьмя парами подслеповатых глаз, но наконец решилась - кинулась к нежданной добыче, ловко спеленала Дивино обрывками сети, закрепив ее поверх свежей нитью, которую с неподражаемым изяществом извлекала из своего мохнатого, приятно округлого брюшка. И в заключение она приникла к нему и нанесла единственную рану. Яд ринулся в жилы дивино, наполнив их огнем и болью, и в этот последний миг, пока сущность дивино еще удерживалась в заживо перевариваемом теле, его измученные резью глаза встретили торжествующий взгляд Ткачихи. О! Этот миг, многократно и разноголосо воспетый поэтами всех миров! Разлагающееся сердце* Дивино разбилось о невредимый хитин оболочки. Он узнал ее, не узнав - и сущность его исчезла из этого мира, и только там, в пространстве меж мирами, он вспомнил, кому принадлежал этот ясный взгляд, чистоту, и нежность, и милую отвагу которого не могла исказить даже плотоядная радость удачливой охотницы.
Это была она, и она уже прежде жила в другом мире, и дивино встречал этот взгляд, пусть даже в неразборчивых прозрениях, посещавших несостоявшегося пророка. Это ее он должен был полюбить, ее призвать к противозаконному воздержанию ради спасения мира. Это она должна была, шевеля губами, считать ступени в Темной башне - и ошибиться, и погибнуть вместе с дивино и миром - в один и тот же миг.
Итак, мир ее погиб без ее участия. Но значит, сущность ее оказалась прочнее мира и сродни родне дивино, и она смогла воплотиться в мире ином, стать творцом шелковых сетей, утонченных и беспощадных.
О горе, горе! Теперь она должна была погибнуть и в этом мире, ибо таково свойство родни дивино, что ставший для них орудием выхода из мира их странствия немедленно вслед за ними умрет. И дивино избрал своим убийцей ее! Как могло произойти такое нелепое совпадение, сокрушался дивино, отчаянно изгибаясь, чтобы чесать одновременно и пах и скулы... нет, жвалы и кончик брюшка... нет, о Силы! - нет, не то и не другое, но что же? Ничего, ровным счетом ничего не было у Дивино, что способно было бы чесаться. И все же зуд, невозможный зуд в несуществующих частях несуществующего тела изводил его, мешая наслаждаться покоем и отсутствием всяческих ощущений в пустом пространстве меж миров.
О, ужас! Дивино оказался первым, с кем это случилось! Он подхватил-таки хворь, и по иронии судьбы это случилось в мире, который был обречен - и который дивино мог спасти. Не его, не его вина, что не спас! Практический вопрос занял сознание дивино: что если вылечить туземную хворь можно только средствами ее родного мира? И как быть, если мир этот прекратил существование? Кто мог дать ответ на его вопросы? Только он сам!
Дивино постарался отрешиться от телесных ощущений, не только докучливых, но и противоестественных в его нынешней бестелесности. Время и пространство как бы клубились перед ним облаками и вихрями, как бы текли струями молочного тумана, и важно было не ошибиться, выбирая между ними. Мир Темной башни вон там, далеко направо, обугленный и мертвый, левее сверкал всеми красками беспечной юности. Как вы понимаете и без моих пояснений, разницы между "правым" и "левым" не существует, особенно между мирами и в большинстве вселенных, но поскольку вы читаете это, я догадываюсь, что вы в данный момент отягощены плотью и разум ваш неспособен вообразить иное пространство чем то, которое вас нынче окружает. Поэтому пусть "правое" и "левое" пока остаются с нами для нашего удобства. Я ведь тоже сейчас один из вас...
Дивино содрогнулся и ринулся во врата. На этот раз плоть его оформилась мгновенно, он не сразу сообразил, в чем дело, и наглотался околоплодных вод, недружелюбно толкаясь со своим невольным братом. К счастью, воды тут же схлынули и сильное давление послужило сигналом двинуться наружу. Дивино оказался ближе к выходу.
Едва родившись, он понял, что аллергией на этот раз страдают двое: его брат-близнец и он сам. Встретившись сам с собой в завитках времени, он впитал все знания, которыми обладал его младший брат, и, как в зеркале, увидел в нем свои собственные воспоминания о происходившем с ним после или прежде этого рождения.
И тогда стало ясно - и ему самому, и ему самому-младшему, что аллергию они подхватили немного раньше, и надо вернуться к началу, чтобы иметь возможность продолжить путь. Дождавшись спасительного укола милосердной сестры, дважды дивино вновь закачался на волнах междумирья, злобно расчесывая зудящие жвалы... скулы... до крови.
Кровь.
Дивино, не тратя драгоценного в своей бесконечности времени на содрогания ужаса, рванулся туда, где вампир, улыбаясь, щурил хищные глаза.
- Мир рухнет, если ты сделаешь это,- сказал дивино. - Не надо, любимая.
______
* Трубкообразное