Храм Преображения Господня. Маленькая деревянная избушка на краю деревни Сербишино Невьянского района, которой насчитывается почти 250 лет. Шел дождь, было холодно. Проселочная дорога, отходившая от основной трассы к деревне, была, как и все российские, глинистой, грязной, разъезжавшейся под ногами от дождя. Выходить из автобуса не хотелось: устали, замерзли и шли просто потому, что по программе паломничества положено было посетить сей храм. Но эта маленькая церквушка на краю деревни в уральской глубинке оказалась главным открытием и вершиной паломничества, поразившей глубиной веры, смирением и таинственностью.
А начиналось паломничество с посещения богатого, красивого, чистого, огромного Невьянского храма, выстроенного Уральским Горно-Металлургическим комбинатом рядом с известной наклонной Невьянской башней. Знаменитое соседство сделало храм посещаемым не только местными прихожанами и паломниками, но и иностранцами. Красивый, отшлифованный блестящий пол, сделанный из дорогих уральских камней поражает богатством. Огромный притвор с множеством икон, книг, церковной утвари поражает изобилием, дизайном, современным выставочным оформлением и светом. Многоярусный иконостас и Царские врата поражают позолотой, размахом, великолепием. Территория вокруг храма поражает размерами и ухоженностью. Все здесь сделано с русским размахом и щедростью. Батюшка, настоятель храма, рассказывал, как восстанавливали храм, как чудесным образом появились певчие и церковный хор, какой великолепный при храме создан детский хор. Но прихожан в храме не было, литургия закончилась, Дом Божий был пуст.
И то ли от слишком большого великолепия, или от слишком длинных разговоров о восстановлении храма, то ли от парадности и холодности камней храм оставлял чувство неловкости. Неловкости от отсутствия чего-то самого главного, пустоты и музейности, от контраста внешнего богатства и нищеты, которая ждала нас на выходе. Запомнилась пьяная молодая женщина, лет 18, с детской коляской, стоявшая на крыльце и просившая милостыню на молоко ребенку. Запомнились мальчишки лет четырнадцати, которым стоять здесь было привычно и доходно. В автобус возвращалась с раздвоенным чувством, грустная и задумчивая. Внук крутился в основном вокруг церковной лавки.
И после такого великолепия - маленькая, меньше моей гостиной в двухкомнатной обычной квартирке, церквушечка, скорее похожая на молельный дом. Вместо царских врат - занавеска, вместо многоярусного иконостаса – скромный однорядный, вместо клироса – маленький закуток, вместо гордых и благополучных служителей - скромный и смиренный батюшка - отец Михаил. Молодой, высокий, статный и с той чеховской интонацией, которая сразу располагает и настраивает на духовный лад. И начал он рассказывать о святом старце Симеоне Сербишенском, который жил в этих краях. И все притихли. Внук слушал батюшку с раскрытым ртом. Для него это было первой настоящей встречей с верой и православием.
А рассказывал он о старце невероятные вещи. Местночтимый святой Симеон Сербишенский жил со своей женой как брат с сестрой. Оба они приняли тайный постриг, потому что родители Симеона хотели, чтобы он женился, а старец, по своему смирению, не стал перечить. Уходил он молиться в горы или на остров, куда простому смертному попасть было очень трудно. После его смерти послушник, который жил вместе со старцем, решил построить к тем местам мост, вопреки завещанию Симеона Сербишенского: не облегчать путь паломникам к его местам. Кто сильно возжелает, найдет путь сам. И случилось, что тот ученик, знавший о завещании старца, но нарушивший его, обронил при строительстве моста через речку топор, прыгнул за ним и утонул. Мост после этого случая строить перестали.
После смерти старца на его могиле стали твориться чудеса. Сам о. Михаил поначалу не верил рассказам местных жителей, думал, что, как обычно, преувеличивают. Но вот однажды к нему издалека пришла женщина, узнавшая о старце, бесноватая, и попросила отвести ее к могиле старца. Так он своими глазами увидел исцеление женщины. С тех пор она осталась жить в деревне, помогает по храму. Рассказ его был мудрым, с поговорками ("Вера не бревнах, а в ребрах"), с глубиной и грустью. Чувствовалось в этот момент, что Дух Святый почивал на нем.
И рассказывал он не о том, как здесь трудно, хотя, наверное, нелегко; не о том, что хочет восстановить или построить храм побольше и побогаче (ни слова об этом); не о том, как ему здесь бывает порой тоскливо и одиноко, хотя всех нас посещает уныние. А о вере, о старце, о том, что слишком много стали печься о внешнем благоустройстве и о том, как старец все это предсказывал и не благословлял никакого попечения о своей могиле.
Потом батюшка повел нас к могиле старца Симеона Сербишенского. Надел широкополую шляпу, в которой стал похож на пастора, и привел в темный лес, на местный погост, место таинственное и необычное. Могилка старца находится на самом краю кладбища, ухоженная, хотя и скромная. На ней огромный деревянный крест, с перекинутым полотенцем. Большое количество свечей, уже истаявших и только что зажженных; видно, что место посещаемое. Мы поклонились старцу, молча постояли, приложились ко кресту и пошли тихо к своему автобусу. В автобусе все молчали. А батюшка долго стоял и смотрел нам вслед в своей широкополой шляпе.