Жажда чтения

Анна Жигалова
Ниже приведен перевод речи лауреата Нобелевской премии по литературе 2007 года Дорис Лессинг (перевод немного корявый, это первый опыт подобной работы; почти весь перевод сделан калькированием).


Суббота, 8 декабря 2007
The Guardian

Я стою в дверном проеме, смотрю сквозь облака пыльного шторма туда, где, как мне говорили, все еще есть девственные леса. Вчера я вела машину сквозь обугленные останки деревьев; там, в 1956 был самый замечательный лес, который я когда-либо видела. Теперь все уничтожено. Люди должны питаться. Им нужно топливо.

Это - северо-западное Зимбабве начала 80-х, и я навещаю друга, который был учителем в школе в Лондоне. Он здесь чтобы "помочь Африке", как мы выражаемся. У него ранимая душа; и то, что он нашел в этой школе, повергло его в депрессию, от которой было трудно оправиться. Эта школа похожа на любую постройку, возведенную после Независимости Зимбабве. Она состоит из четырех больших кирпичных комнат, первая-вторая-третья-четвертая, с полукомнатой в одном конце. Это библиотека. В классах есть доски, но мой друг держит мел в своем кармане, иначе его украдут. Нет атласа или глобуса, никаких учебников, никаких прописей. В библиотеке нет тех книг, которые ученики хотели бы прочитать; есть только объемные тома от американских университетов, которые трудно даже поднять, которые не приняли в белых библиотеках; есть детективные романы, или книги с такими названиями: «Выходные в Париже» или «Фелисити находит любовь».

На школьном дворе пасется коза, жует пожухлую траву. Директор присвоил себе школьные фонды и временно освобожден от обязанностей. У моего друга нет никаких денег, потому что все, ученики и учителя, берут в долг и вряд ли когда-нибудь вернут эти деньги. Возраст учеников колеблется от шести до двадцати шести, потому что те, кто не получил образования в детстве, делают это сейчас. Некоторые ученики проходят много миль до школы каждое утро, в зной или ливень. Они не могут сделать домашнюю работу, потому что в деревнях нет электричества, а при свете горящих поленьев заниматься нелегко. Девочки должны сходить за водой и приготовить еду до ухода в школу и по возвращении.

Когда я сижу с другом в его комнате, робко заглядывают люди, все спрашивают о книгах. "Пожалуйста, пошлите нам книги, когда Вы возвратитесь в Лондон", просит один. "Они научили нас читать, но у нас нет никаких книг". Все, кого я встретила, все просили книг.

Я была там несколько дней. Пыльный шторм не стихал. Насосы сломались, и женщины носили воду с реки. Другой учитель-идеалист из Англии был шокирован тем, на что была похожа эта "школа".

В последний день моего пребывания они забили козу и приготовили ее в огромном котле. Это был самый долгожданный банкет в конце семестра: вареная козлятина и овсянка. Я уехала, в то время как пиршество все еще продолжалось. Я ехала обратно сквозь лесные пожарища.
Я не думаю, что кто-то из учеников этой школы добьется успеха.

Спустя некоторое время я читала лекцию в школе в Северном Лондоне, очень хорошей школе. Это – элитная школа для мальчиков, с красивыми зданиями и садами. Каждую неделю к этим детям приезжает какая-нибудь знаменитость: это могут быть отцы, родственники, даже матери учеников; визит знаменитости здесь привычен.

Во время лекции у меня из головы не выходит школа в Зимбабве, стоящая посреди пыльной бури; я смотрю на кроткие лица школьников передо мной; я пытаюсь рассказать им о том, что видела на прошлой неделе. Классы без книг, без учебников, или атласа, или даже карты, висящей на стене. Школа, где учителя просят выслать методические пособия, которые научили бы их преподаванию; учителя, которым только 18 или 19 лет. Я говорю этим английским мальчикам о том, как все просили книг: "Пожалуйста, вышлите нам книги". Но английские ребята не имеют представления о том, что я говорю им: о школе, стоящей в облаках пыли, о недостатке воды в деревне, где самый большой пир – вареная козлятина с овсянкой.

Неужели действительно настолько невозможно для этих учеников представить такую нищету?

Я предпринимаю все усилия, чтобы они увидели. Они вежливо и тактично слушают.

Я уверена, что некоторые из них однажды добьются успеха.

Беседа закончена. Впоследствии я спросила учителей, в каком состоянии школьная библиотека и читают ли ученики. В этой элитной школе мне говорят то, что я слышу всегда, когда иду в такие школы или даже университеты. "Вы знаете, как это бывает", – говорит один из учителей. "Здесь много мальчиков, которые никогда не читают, а библиотека используется лишь наполовину".

Да, действительно, мы знаем, как это бывает. Все мы.

Мы принадлежим к фрагментированной культуре, где даже неоспоримые факты, известные еще десятилетия назад, подлежат сомнению; где юноши и девушки, которые годами получали образование, ничего не знают об окружающем мире, ничего не читают, знают только свою узкую специальность. Или интересуются чем-либо одним, например, компьютерами.

Удивительные изобретения – компьютеры, Интернет и телевидение. Это – революция. Это не первая революция, с которой имел дело род человеческий. Изобретение печати породило революцию, которая длилась отнюдь не несколько десятилетий, но намного дольше. Она преобразовала человеческий образ мысли. Мы приняли все это беззаботно, как делаем всегда, поскольку мы никогда не задумываемся: "Что будет после изобретения печати?" Таким же образом, мы никогда не задумывались спросить: "Насколько изменится мысль, жизнь человека с изобретением Интернета, который завлек целые поколения в свою паутину? " Да так, что даже довольно разумные люди признали, что, как только попадаешь в Интернет, оттуда сложно выбраться; целые дни проходят за чтением блогов и исследованиями ресурсов сети.

Еще совсем недавно, любой человек, даже малограмотный, уважительно относился к учебе и литературе. Известно, что рабочие очень хотели читать, о чем свидетельствует основание библиотек для рабочего человека, а также институтов, и колледжей в 18 и 19 столетии. Чтение книг было частью общего образования. Старики, поговорив с молодежью, должны понять, насколько больше они знают, по сравнению с молодежью, потому что последние мало читают.

Всем известна эта грустная история. Но конец ее неизвестен. Вспоминается старая пословица: "Ученье – свет… "* – действительно, чтение позволяет получать различного рода информацию.

Недавно, друг из Зимбабве рассказал мне о деревне, где люди не ели в течение трех дней, но все еще говорили о книгах и о том, как их получить, об образовании.

Я принадлежу организации, которая начиналась с намерения обеспечить книгами деревни. Была группа людей, которая ездила в Зимбабве с этой целью. Они сказали мне, что деревни, в отличие от той, о которой я говорила, полны начитанных людей, но в основном это старики и учителя. Я заплатила за небольшое исследование, чтобы узнать, что же люди в Зимбабве хотят прочитать, и выяснила, что результаты совпадали с одним шведским исследованием, о котором я не знала. Люди в Зимбабве хотят прочитать те же книги, которые читают люди в Европе: романы всех видов, научную фантастику, поэзию, детективные романы, пьесы и различные самоучители (например, как открыть счет в банке). И всего Шекспира. Проблема с получением книг для сельских жителей состоит в том, что они не знают, какая литература доступна. Животноводческое хозяйство, по очевидным причинам, является самым популярным из всех романов.

Нашей организации помогла с самого начала Норвегия, затем Швеция. Без этой поддержки иссякли бы наши поставки книг. Мы доставали книги всюду, где только могли. Помните: хорошая книга в мягкой обложке из Англии стоит месячную заработную плату рабочего в Зимбабве; это было перед воцарением режима Мугабе. Теперь, с ростом инфляции, книга стоила бы заработной платы за несколько лет. Но коробки с книгами привозились в деревни – помните, что была ужасная нехватка бензина – и я могу сказать Вам, что книги приветствовали со слезами. Библиотека организовывалась под любым ближайшим деревом. И в течение недели были созданы классы грамотности – люди, которые умеют читать учили тех, кто не умеет; и в одной отдаленной деревне, так как не было никаких романов, написанных на языке Тонге, несколько парней стали писать романы на Тонге. В Зимбабве приблизительно шесть основных языков, и теперь есть романы на всех этих языках: сильные, наполненные инцестом, преступлениями и убийствами.

Говорят, что народ имеет такое правительство, которого он заслуживает, но я не думаю, что это верно для Зимбабве. И мы должны помнить, что это уважение и жажда чтения появились не из режима Мугабе, а раньше, благодаря белым. Удивительное явление эта жажда книг, она всюду: от Кении вниз к Мысу Доброй Надежды.

Моя тяга к чтению связана с одним фактом: я жила в грязной хижине, покрытой соломой. Подобные дома строились всюду, где есть тростники или трава, подходящая земля - в Саксонской Англии, например. В доме, где я росла, было четыре комнаты, одна за другой, и они были полны книг. Мои родители привезли книги из Англии в Африку, кроме того, моя мать заказывала книги почтой из Англии для своих детей. Книги приходили большими бандеролями в оберточной бумаге, и они были радостью моего детства. Грязная хижина, но полная книг.

Даже сегодня я получаю письма от людей, живущих точно так же как жила моя семья: в деревнях, где нет электричества или проточной воды. "Я тоже буду писателем", - говорят они, - "потому что живу в тех же условиях, в которых жили Вы".

Но вот загвоздка. Писателем не стать, живя в доме без книг.

Я просмотрела речи некоторых из недавних Нобелевских лауреатов. Возьмите прошлогоднего победителя, великолепного Орхана Памука. Он сказал, что у его отца было 500 книг. Его талант не вышел из воздуха, он связан с великой традицией. Или, к примеру, Видиадхар Сурайпрасад Найпол. Он упоминает, что индийские Веды были близки памяти его семьи. Его отец поощрял его писать, и когда Найпол добрался до Англии, он посетил британскую Библиотеку. Таким образом, он был близко к великой традиции. Позвольте упомянуть Джона Кутцие. Он не просто был приближен к великой традиции, он сам был традицией: преподавал литературу в Кейптауне. И насколько мне жаль, что я никогда не была в одном из его классов, где преподавал этот замечательно храбрый, смелый человек. Чтобы написать, чтобы сделать литературу, должна быть близкая связь с библиотеками, книгами, традицией.

У меня есть друг из Зимбабве, черный автор. Он учился читать по этикеткам на бутылочных пробках и на ящиках с фруктами. Он вырос в области, которую я проезжала, в сельскохозяйственной Африке. Земля там – песок и гравий, изредка встречаются низкие кустарники. Бедняцкие хижины. Была школа, подобная той, которую я описывала. Мой друг нашел истрепанную детскую энциклопедию в куче мусора и самостоятельно учился, читая ее.

Во времена Независимости в 1980 была группа хороших авторов в Зимбабве, воистину гнездо певчих птиц. Они были выходцами из старой Южной Родезии, выходцами из белых миссионерских школ, лучших школ. Писатели не из Зимбабве, выросшие не под режимом Мугабе.

Все авторы прошли трудный путь к грамоте, уже не говоря о становлении их писателями. Я сказала бы, что обучение читать по этикеткам и энциклопедиям, которые выбрасывают, было весьма обычным делом. И мы говорим сейчас о людях, жаждущих стандартного образования, но находящихся вне его стандартов, живущих в хижинах с кучей ребятишек - перегруженная работой мать, борющаяся за пищу и одежду.

Все же, несмотря на эти трудности, появились писатели. И мы должны также помнить, что это было Зимбабве, завоеванное меньше чем за 100 лет до этого. Бабушки и дедушки этих людей, возможно, были рассказчиками, сохраняющими устную традицию. За одно или два поколения люди перешли от тщательно хранимых устных рассказов к печати, к книгам.

Книги были буквально вырваны из мусорных куч и осколков белого мира. Но пачка бумаги – это одна вещь, а изданная книга – совсем другая. У меня было всего несколько гонораров за публикации в Африке. Даже в более привилегированных районах, таких как Северная Африка, публикация – это предел мечтаний.

Сейчас я говорю о книгах, никогда не изданных, об авторах, которые не могли этого сделать, потому что не было издателей. Голоса, которые не услышаны. Невозможно оценить эту растрату таланта, потенциала. Но даже перед той стадией создания книги, которая требует издателя, поддержки, недостает еще кое-чего.

Авторов часто спрашивают: "Как Вы пишете? На компьютере с текстовым процессором? На электрической пишущей машинке? На игловой? От руки?" Но более существенный вопрос: "Нашли ли Вы то уединенное место, в котором Вы можете писать? То пространство, в котором Вы словно можете слышать слова, которые произнесут Ваши герои, пространство, где к Вам приходят идеи, вдохновение". Если автор не может найти такое место, то его стихи и истории будут мертворожденными. Когда авторы говорят друг с другом, то, что они обсуждают, должно всегда быть связано с этим чудесным местом. "Вы нашли его? Вы смогли его удержать, сохранить?"

Позвольте же теперь перескочить к совсем другой сцене. Мы находимся в Лондоне, в одном из больших городов. Появился новый автор. Мы цинично спрашиваем: "Она красива?" А если это мужчина: "Харизматичен? Привлекателен?" Мы шутим, но это не шутка.

Этот новый человек приветствуется, возможно, к нему приходит богатство. Поток лести заливает его бедные уши. Автор расхваливается, о нем всюду шушукаются. Мы, опытные люди, кто все это уже видел, жалеем новичка, который понятия не имеет о том, что действительно происходит. Ему или ей льстят, угождают. Но спросите через год, что он или она думает: "Это - худшая вещь, которая, возможно, случилась в моей жизни".

Некоторые очень популярные новые авторы больше ничего не написали, или не написали то, что хотели. И мы, опытные, хотим прошептать в их невинные уши: "Есть у Вас все еще то место? Ваше уединенное, сокровенное место, где Ваши собственные голоса могут говорить с Вами, где Вы один, где Вы можете мечтать. О, храните его, не позволяйте исчезнуть".

Я полна чудесных воспоминаний об Африке, которую я могу восстановить в своем воображении и смотреть на нее, каждый раз, когда я захочу. Эти закаты, золотые и фиолетовые, оранжевые, размазанные по вечернему небу. Бабочки и пчелы, вьющиеся над пахучими кустарниками Калахари. Или когда сидишь на бледных травянистых берегах реки в Замбези, над темной водой, с множеством птиц вокруг, иногда ныряющих вглубь. Да, слоны, жирафы, львы и многие другие животные, их было так много, как и ночного неба, пока еще незагрязненного, черного и чудесного, полного беспокойных звезд.

Также есть другие воспоминания. Молодой африканец, возможно, лет восемнадцати, в слезах, стоящий посреди того, что, как он надеется, будет его "библиотекой". Приехавший в гости американец, увидев, что в его библиотеке нет никаких книг, послал ему целую корзину. Молодой человек почтительно вынул каждую книгу, и запечатал каждую в полиэтилен. "Но", – спросила я, – "разве эти книги послали не для того, чтобы их читали?" "Нет", – отвечает он, – "если они испачкаются, где я возьму другие?"

Я видела учителя в школе, где не было никаких учебников, не было даже мела для доски. Он преподавал в классе с людьми от шести до восемнадцати, пользуясь в качестве наглядных пособий пыльными камнями. Я видела девочку – возможно, ей не больше двадцати, – которая также испытывала недостаток в учебниках, тетрадях, шариковых ручках. Она преподает азбуку, царапая буквы палкой по грязи.

Я хотела бы, чтобы Вы вообразили себя где-нибудь в Южной Африке, стоящим в индийском магазине, в бедной области, во время засухи. Очередь, состоящая в основном из женщин, с разнообразными контейнерами для воды. В этот магазин каждый день приезжает из города машина с драгоценной водой, и каждый день выстраиваются очереди.

Индус стоит, опираясь на прилавок, и наблюдает за черной женщиной, которая склоняется над листами бумаги, словно вырванными из книги. Она читает «Анну Каренину». Она читает медленно, вслух. Книга кажется сложной. Это молодая женщина с двумя маленькими детьми, путающимися в ее ногах. Она беременна. Косынка молодой женщины, которая должна быть белой, желтая от пыли. Пыль у нее на груди и на руках. Индус нервничает из-за очереди, измученной жаждой, но у него нет достаточного количества воды для них. Он нервничает, потому что знает, что там, за облаками пыли, умирают люди.

Этому человеку любопытно. Он спрашивает у молодой женщины: "Что Вы читаете?"
"Это о России", – отвечает та.
"Вы знаете, где находится Россия?" – удивляется индус.

Молодая женщина смотрит на него в упор глазами, полными достоинства, хотя ее глаза покраснели от пыли. "Я была лучшей в классе. Мой учитель говорил, что я была лучшей".
Молодая женщина возобновляет свое чтение: она хочет добраться до конца абзаца.

Индус смотрит на двух маленьких детей и протягивает одному бутылку «Фанты», но мать говорит: "От «Фанты» им еще сильнее захочется пить".

Индус знает, что он не должен делать этого, но он достает из-под прилавка большую пластмассовую канистру, и наливает воды в два пластмассовых стаканчика, которые он протягивает детям. Он замечает, как мать смотрит на своих пьющих детей, шевеля губами. Он дает воды и ей. Ему больно видеть, как жадно она пьет, настолько женщина измучена жаждой.

Теперь она передает ему свой контейнер для воды, который он заполняет. Молодая женщина и дети наблюдают за ним очень внимательно, чтобы он не пролил ни капли.

Она снова склоняется над книгой. Она читает медленно, абзац очаровывает ее, и она перечитывает.

"Варенька в своем белом платке на черных волосах, окруженная детьми, добродушно и весело занятая ими и, очевидно, взволнованная возможностью объяснения с нравящимся ей мужчиной, была очень привлекательна. Сергей Иванович ходил рядом с ней и не переставая любовался ею. Глядя на нее, он вспоминал все те милые речи, которые он слышал от нее, все, что знал про нее хорошего, и все более и более сознавал, что чувство, которое он испытывает к ней, есть что-то особенное, испытанное им давно-давно и один только раз, в первой молодости. Чувство радости от близости к ней, все усиливаясь, дошло до того, что, подавая ей в ее корзинку найденный им огромный на тонком корне с завернувшимися краями березовый гриб, он взглянул ей в глаза и, заметив краску радостного и испуганного волнения, покрывшую ее лицо, сам смутился и улыбнулся ей молча такою улыбкой, которая слишком много говорила" ("Анна Каренина", часть VI, глава IV; прим.пер.)

Стопка печатных листов лежит на прилавке, вместе со старыми журналами с девочками в бикини на обложках, страницами газет.

Женщине пора уходить из магазина, она отправится назад, до ее деревни четыре мили. Снаружи длинная очередь женщин, они ждут, требуют и жалуются. Но, тем не менее, индус мешкает. Он знает, чего будет стоить этой девочке возвращение домой с двумя цепляющимися за юбку детьми. Он отдал бы ей часть текста, что так очаровывал ее, но он не верит, что эта девочка с ее большим животом действительно сможет понять роман.

Почему треть «Анны Карениной», лежит здесь, на этом прилавке в маленьком магазине? Вот как это случилось.

Одно высокопоставленное лицо, член Организации Объединенных Наций, купил этот роман в книжном магазине, чтобы не скучать в длительных командировках, пересекая океаны и моря. Сидя в самолете, в салоне бизнес-класса, он разорвал книгу на три части. Он огляделся, поскольку знал, что наткнется на шокированные глаза попутчиков, на любопытство. Когда он пристегнулся, он громко сказал всем, кто мог услышать: "Я всегда делаю это, когда у меня командировка. Вовсе не обязательно таскать с собой тяжелую книгу". Роман был в мягкой обложке, но, воистину, это - объемная книга. Этот человек привык, что люди прислушиваются к его словам. Люди смотрели на него с любопытством, а он доверительно произнес: "Нет, это - действительно единственный способ путешествовать налегке".

Когда он прочел первую треть, он вызвал стюардессу и отослал часть книги своему секретарю, который летел эконом-классом. Каждый раз, когда приносили треть объемного русского романа, покалеченную, но удобочитаемую, это вызывало большой интерес, осуждение и, конечно, любопытство в хвостовой части самолета.

Тем временем, на земле в индийском магазине, молодая женщина опирается на прилавок, ее маленькие дети цепляются за ее юбку. Она носит джинсы, так как она - современная женщина, но поверх она надела тяжелую шерстяную юбку, часть национальной одежды: так ее дети могут легко держаться за толстые складки.

Она благодарно смотрит на индуса, она знает, что нравится ему, что он жалеет ее; она выходит навстречу буре. Дети не могут даже крикнуть, их горла полны песка.

Это трудно, ах, да, это очень трудно, идти, фут за футом, по песку, лежащему обманчиво мягкими насыпями под ногами. Трудно, трудно - но она привыкла к трудностям, разве нет? Ее мысли заняты историей, которую она читала. Она думает: "Она такая же как я, в ее белой косынке, и она также заботится о детях. Я могла бы быть ею, той российской девочкой. И тот мужчина, он любит ее и попросит, чтобы она вышла за него замуж (она прочла только один абзац). Да, когда-нибудь и за мной приедет мужчина и увезет меня отсюда. Заберет меня и детей, да, он будет любить меня и заботиться обо мне".

Она думает. Мой учитель говорил, что где-то есть библиотеки, которые больше супермаркетов; большое здание, заполненное книгами. Молодая женщина улыбается, не замечая летящих в лицо песка и пыли. Я умна, думает она. Учитель говорил, что я умна. Самая умная в школе. Мои дети будут умными, как я. Я буду водить их в библиотеку, и они пойдут в школу, и они будут учителями - мой учитель сказал мне, что я могла бы быть учителем. Они будут жить далеко отсюда, зарабатывать деньги. Они будут жить около большой библиотеки и наслаждаться своей жизнью.

Вы можете спросить, как заканчивалась та треть русского романа, лежащая на прилавке в индийском магазине?

Вышла бы красивая история. Возможно, когда-нибудь кто-то расскажет ее.

А бедная девочка все бредет, ей помогают держаться мысли о воде, которую она даст своим детям и которую сама попьет немного. Она идет, сквозь страшную бурю и пустоту африканской засухи.

Мы люди, утомленные цивилизацией. На нас нужно смотреть с иронией, или даже с цинизмом. Многие слова и идеи для нас уже давно устарели. Но мы можем захотеть восстановить некоторые идеи, которые потеряли свою силу.

Мы располагаем огромными сокровищами литературы, начиная от египтян, греков, римлян. Все эти богатства может открыть для себя каждый, кто захочет. Представьте, что это всего никогда бы не существовало. Насколько обеднел бы наш мир.

Мы располагаем огромным наследием древних историй, подчас мы даже не знаем имен авторов. Подчас рассказчики возвращаются мыслями в прошлое, к девственным лесам, где горят огромные костры, а старые шаманы танцуют и поют, поскольку наше литературное наследие началось именно там, в огне, волшебстве, в мире таинственных духов. И вот куда это привело нас сегодня.

Спросите любого современного автора, и он скажет, что всегда есть момент, когда он пылает тем, что принято называть вдохновением, и это возвращает его назад, к началу нашей эры, к великим пожарам и сильным ветрам, которые сформировали нас и наш мир.

Рассказчик есть глубоко в каждом из нас. Мы всегда можем выдумать какую-нибудь историю. Например, представить, что на наш мир кто-то пошел войной; все ее ужасы мы легко можем себе вообразить. Или представим себе наводнение в городе, повышение уровня моря... рассказчик всегда будет рядом, поскольку это - наше воображение, которое формирует нас, создает нас для хорошего и для плохого. Именно наши истории помогут нам, когда наша цивилизация будет раздроблена, даже разрушена. Рассказчик – это мечтатель, это мифотворец, это птица-Феникс, пробуждающий в нас все лучшее, пробуждающий в нас творчество.

Та бедная девочка, бредущая сквозь пыль и пески, мечтая об образовании для своих детей, мы думаем, что мы лучше, чем она. Мы, у которых ломятся от продуктов и одежды прилавки магазинов, мы, задыхающиеся от излишеств.

Я думаю, что случится так, что девочка и все те люди, которые говорили о книгах и образовании после трехдневного голода, могут все же опередить нас.

© Нобелевский Фонд 2007

Оригинальный текст: http://books.guardian.co.uk/review/story/0,,2223780,00.html

* - в оригинале: "Reading make a full man" – высказывание Френсиса Бэкона. Полностью оно выглядит так: "Reading makes a full man; conference a ready man; and writing an exact man" ("Чтение делает человека знающим, беседа - находчивым, а привычка записывать - точным").


PS: недавно Дорис Лессинг назвала получение ею Нобелевской Премии "кровавой катастрофой": "Повышенный интерес СМИ к ее персоне сделал практически невозможность ее писательскую деятельность, передает BBC.

88-летняя Лессинг отметила, что скоро вообще бросит писать. Ее последней книгой является частичной автобиографичный роман "Альфред и Эмили". По словам писательницы, с момента получения Нобелевской премии она все время занята. "Я постоянно даю интервью и позирую перед фотографами", - добавила она.

Говоря о своей писательской деятельности, Лессинг заявила: "Я перестала писать. У меня больше нет энергии. Поэтому я говорю всем, кто моложе меня, чтобы они не думали, что всегда будут энергичными. Пользуйтесь своей энергией, пока она у вас есть, потому что потом ее не будет, она утечет как вода".

Лессинг стала 11 женщиной-обладательницей Нобелевской премии в области литературы за 106 лет существования престижной награды".

(полный текст статьи по ссылке: http://www.4man.ru/books/48130