- Ольга…Снова это имя! Откуда оно вообще взялось? Колючее, острое, я просто физически ощущаю, как царапаются его углы всякий раз, когда кто-то меня так называет. Почему все хотят назвать меня Ольгой?
Я бродила по дому, чертя зигзаги от одной стены до другой. Наверное, я хотела найти ответ, а может, я искала владелицу этого чужого имени, которое почему-то так упорно и настырно клеилось ко мне. Мне стало страшно, я почувствовала, как оно вползает в душу, закрывает мое лицо кривой маской, навсегда заслоняя меня и мое настоящее имя.
На самом деле меня звали Нелли. Не правда ли, красивое имя? Легкое, нежное, тягучее, его хочется тихонько напевать ребенку вместо колыбельной. Я так и делала, укачивая свою малышку по вечерам, под свет ночника и трепетное кружение маленьких рыбок, нарисованных на плафоне. Их призрачные тени медленно плыли по потолку и стенам, извивая гибкие плавники и длинные хвостики. Доченька засыпала, улыбаясь во сне, а я все пела колыбельную, состоящую из своего имени – Нелли-Нелли-Нелли…
Мне так хотелось, чтобы хотя бы она, мое сокровище, моя принцесса, запомнила мое имя, и видела меня, а не какую-то чужую, холодную Ольгу, исподволь забирающую у меня мою семью, занимающую мой дом и забирающуюся в мои собственные мысли так, словно они принадлежали ей, а не мне…
Когда первый раз я услышала это имя в телефонной трубке, я, наивная, не придала этому значения. Подумаешь, номером ошиблись! И поначалу казалось, что это, действительно, была случайность, но назавтра Ольгу снова попросили к телефону. Потом еще раз. И еще.
Чем я всегда в себе гордилась, так это вежливостью и тактом. Пусть и нескромно прозвучит, но так оно и есть. Я терпеливо отвечала настойчивым просителям, что такая здесь не проживает, и что, вероятно, они ошиблись номером. Собеседники на том конце провода на секунду умолкали, а потом начинали сыпать вопросами, совершенно, на мой взгляд, неуместными. Одни интересовались, куда же она могла подеваться (как будто я могла это знать!), другие с тревогой в голосе спрашивали, не случилось ли чего (со мной? О, нет, все в порядке, благодарю Вас. А, не со мной, а с Ольгой? Извините, но я ведь уже сказала…), а третьи и вовсе начинали глупо смеяться и не к месту острить.
Через неделю, окончательно сбитая с толку и вымотанная бесконечными объяснениями, которые я вынуждена была давать по телефону, я рассказала обо всем происходящем Сереже. Поначалу он слушал меня невнимательно, но чем больше я возмущалась, тем пристальнее становился его взгляд. Пристальнее и еще…испуганнее, что ли. Вот это было странно. Мой Сережа, который никогда ничего не боялся, за которым я всегда чувствовала себя, как за каменной стеной, вдруг чего-то испугался? Я запнулась на полуслове, путаясь в мыслях и уже сожалея, что отняла у него время такой ерундой. Дурочка! И никакой это не испуг был – вот еще – а просто он удивлен и раздосадован тем, что я пересказываю ему всякие бредни.
Наверное, на моем лице сразу же отразилось чувство вины и я густо покраснела. Сережа, шагнув ко мне, взял меня за руку, осторожно сжал ее, внимательно и нежно вгляделся в мое лицо, и я поняла, что он прощает меня. На душе сразу стало легко и покойно, я вздохнула с облегчением и в который раз отметила его отличный вкус, привычно уловив аромат его любимой туалетной воды, запасы которой я всегда старалась пополнять вовремя.
Впрочем, и все остальные запасы в доме я пополняла своевременно, обходясь без помощи домработницы. Сережа всегда говорил, как ему повезло с такой замечательной хозяйкой, нахваливал мою кухню и замечал малейшее изменение в обстановке, которую я время от времени меняла, тщательно комбинируя цвета, текстиль и аксессуары, предварительно проштудировав журналы по дизайну.
Я любила всю эту домашнюю работу, которой чураются многие мои подруги. На Татьяну, например, домашнее хозяйство нагоняет скуку, а Вера и вовсе неделями может дома не убираться, и в раковине у нее всегда горы немытой посуды. Меня же домашние хлопоты всегда наполняли особой радостью: тихой, светлой, спокойной. Я любила напевать про себя, гладя Сережины рубашки, и пританцовывала на кухне, готовя ему что-нибудь вкусненькое по новому рецепту, который я тщательно записала из последней кулинарной телепередачи. В нашем доме всегда было чисто, блестели зеркала, кипенной белизной сияла ванна, нежно пахли лавандой пушистые полотенца. Каждый раз к приходу Сережи стол у меня уже был накрыт, и я с замиранием сердца ждала звука открывающихся ворот, впускавших во двор его машину.
У нас часто бывали гости. Правда, в последнее время Сережа почему-то сторонился шумных компаний, которые всегда обожал, и, откровенно говоря, я уже и не помню, когда в последний раз мы принимали гостей. Но я решила не приставать к Сереже с вопросами, и в глубине души даже радовалась таким переменам. Не то чтобы они освобождали меня от лишних хлопот – я ведь уже сказала, что ведение дома для меня никогда не было повинностью, - я по натуре была домоседкой, и предпочитала проводить вечера вдвоем с Сережей и нашей маленькой дочуркой.
В ней, в нашей обожаемой прелести, я просто души не чаяла, и Сережа тоже подолгу оставался с ней в детской, молча сидя у кроватки и вглядываясь в маленькое личико. Бывало, он там и засыпал, и тогда я долго не решалась его разбудить, стоя у двери и чувствуя, как мое сердце наполняется нежностью и любовью.
В общем, мы были счастливой семьей. Почему я говорю об этом в прошедшем времени? Видите ли, после того случая, ну, помните – когда я рассказала Сереже о бесконечных телефонных звонках, все пошло наперекосяк. Из телефонной трубки Ольга перебралась в дом, в наш дом, который я с такой любовью обустраивала. Я все чаще слышала это имя, оно гнездилось в голове, стучало в спину, я поворачивалась на голос и упиралась прямо в недоуменное лицо садовника, подруги, Сережиной матери…Однажды, обернувшись, я увидела лицо Сережи.
- Я не Ольга!!!! – в отчаянии закричала я, подбежала к нему, тряхнула за плечи, обвила руками, пытаясь теплом своего тела доказать ему, что это все еще я, что не нужно менять меня на какую-то Ольгу, что у нас все хорошо, ведь мы так любим друг друга. Я кричала так отчаянно, что наверху проснулась наша доченька, но даже ее плач не остановил меня, я продолжала плакать и умолять мужа, чтобы он не оставлял меня.
Но Сережа словно окаменел. Он молча расцепил мои руки, постоял, глядя мне прямо в глаза, несколько секунд, а потом вдруг взял со стола нашу свадебную фотографию в красивой серебряной рамке и поднес прямо к моему лицу.
- Кто, по-твоему, на этой фотографии? – звенящим шепотом спросил он.
- Как кто? – сквозь всхлипы пролепетала я, чувствуя, как от ужаса начинает темнеть в глазах. – Это же ты и я, твоя Нелли!..
- Моя Нелли? Моя Нелли??? Моя Нелли умерла! Она умерла! Ее больше нет!!!
Оцепенев, я смотрела на бледного Сережу, чье всегда такое спокойное и доброе лицо было искорежено ненавистью. Я не понимала, что происходит, мысли, как всполошенные птицы, метались в моей голове, и я не могла уцепиться ни за одну из них, чтобы хоть на секунду унять это мельтешение, от которого я уже почти теряла сознание.
Простите? Вы спросили, что было дальше? Извините, вся эта страшная картина снова встала передо мной, как живая. А дальше, доктор, ничего уже не было. Ольге удалось проникнуть в меня окончательно. Я уже не я, доктор, я – маска, и я уже почти смирилась с этим, хотя это чужое имя продолжает до крови колоть меня изнутри. И только иногда, ночью, я пою прежнюю колыбельную под одеялом, чтобы не слышали соседки по палате, и тогда снова становлюсь собой…Нелли – Нелли – Нелли…
14.01.2008