«Ревнует, значит, любит», слышим мы часто в утешение плачущей девушке. Пьёт от недостатка любви, неудовлетворённости в жизни. Когда же ударит пьяным, «Ну чего ж с него взять. Пьян был» утешает мать невестку свою. А если сын изменил своей молодой жене:
«По молодости и по глупости. Не обмылился ведь. Вернулся» с нарастающей тревогой в голосе добавит свекровь. « В любой семье так то» закончит в утешение она.
Но у этого парня не было мамы, что бы защитить его, или приструнить недовольную невестку. И отца не было. Только лет на 9 старший брат, который заменял ему всех.
Однажды увидел он белокурую девушку, выходящую из вагона. Маленького роста, в очках. Нос интересной формы. Как говорят картошкой. Две огромные сумки. А он работал тогда на железной дороге. В данное время проверял сцепление вагонов. Как увидел, да так и влюбился в неё с первого взгляда. Предложил помочь. Он заканчивал смену. Она приехала сюда по распределению после медицинского училища. Видит, красивый парень, слышит, начитанный, интересный. И имя его было красивым. Его звали Фагат. Для русской провинциальной девушки такое имя звучит как музыка. Огромная шапка тёмных волос его спадала на лоб, и он забрасывал эту массу взмахом головы и поправлял рукой. Её звали Валентина. Пусть читателю не покажется странным, что много на моём жизненном пути встретилось женщин с таким именем и все они с нелёгкой судьбой. В России, в деревне, где удосужилось мне родиться, только в моём классе было 6 Валентин. Судьбы их не знаю, но все те, кого пришлось встретить позже… да что там говорить.
Эти двое, замечательная пара, на мой взгляд, поженились, и когда я встретилась с ними, то их дочери красавице было 5 лет, а малышу Марату 8 месяцев. Девочка похожа на папу, темноглазая, темноволосая, с маленьким ротиком, красивым носиком, красиво очерченными губами, смуглая. И мальчик светловолосый, голубоглазый, но с правильной формой носа, тоже походил на папу.
Мы работали с их папой вместе в Районном статистическом управлении. Однажды, когда меня как самую юную послали налить в графин воды из колонки, которая стояла под окном и я, не умеющая отказаться, выбежала с графином на улицу. И вода уже наполнена была, и графин в руке. Я держала его за горлышко, сделала несколько шагов, когда, подняв голову, увидела жениха и невесту. Естественно засмотревшись, споткнулась. Вместо тротуара лежали блоки, которые раскрошились со временем и, в выемке показалась арматура. Вот за неё-то я и зацепилась ногой. Горлышко графина осталось в руке, а неровное стекло порезало руку на запястье. Я видела, как кусок, довольно большой кожи завернулся выше запястья. Кровь била фонтаном. В это время всевышний послал мне на помощь его, Фагата. Он оказался рядом, а так как его жена была медицинским работником, или просто он знал много, то схватил он руку, зажав вену, повёл меня в больницу. Было не больно. Лишь горячо в месте пореза. Он дождался меня, когда мне промыли рану и зашили, естественно забинтовали, и довёл до работы. А после работы, помня, что врачи сказали, лучше бы проконтролировать, так как потеряла много крови, пригласил к себе домой, говоря, что жена дома и будет рада. А я и согласилась. Жена была дома, но не разговаривала с ним, или вернее сквозь губу, как говорят иногда. На меня взглянула вскользь. Он рассказал, заглядывая ей в глаза, уникальный случай, и она ни чего не говоря, дала какую то таблетку. Пригласила отобедать. В голове гудело. Рука начала болеть, и я согласилась остаться. Мамы дома не было. Она должна прийти в 12 ночи, так как работала во вторую смену, и если честно, было немного страшно оставаться одной с болью в руке, когда тебе всего 17 лет. И вот тут он и встал на колени перед Валентиной, прося прощение перед свидетелем, т.е. передо мной, что больше этого не повторится. Что он никогда, никогда не ударит её больше.
И она простила его. Они уже мирно разговаривали. Позже проводили меня домой. Малыш ехал в коляске, а дочурка на папиных плечах. Так мы стали с ней подругами. Я была молчалива, и её это устраивало. Она иногда просила меня посидеть с детьми, а я любившая детей, с радостью соглашалась. А нравилось мне, ещё и потому, что Валюша имела пластинки с записями итальянских певцов и наших, популярных того времени. Мы с мамой не имели даже радио, не только проигрыватель. Наш дом ещё был в стадии внутреннего строительства, и все деньги уходили на это. И когда засыпали дети, я слушала и наслаждалась.
Играя с девочкой, смешила малыша, и он, насмеявшись, вдоволь, засыпал в коляске. А Зульфия на спинке дивана. Такими их находили родители. Все были довольны, а я рада, что они имели возможность сходить в кино. Так мы и дружили, пока однажды я не увидела её с темными пятнами под глазами. Он ударил её по лицу, и попал по очкам. Руки её дрожали, когда она прикрывала рукой глаза. Я не спрашивала её об очевидном, но Валентина сама рассказала мне обо всём. Ревность к шофёру, скорой помощи, с кем ей приходилось дежурить.
«Признайся, что у Вас было» и на слова, что ни чего не было, он ударил. «Скажи правду!» Потом ползание на коленях, с просьбами простить, последний раз, никогда в жизни, только поверь. Она перешла в физический кабинет работать. Но и тут нашлась причина ревности, больные, которые лежали к его приходу за ширмой. Особенно, если он забегал к ней и был один больной. Допрос с пристрастием и на слова, ни чего не произошло, ещё большее недоверие и битьё. Затем страх потери, прощения и всё повторялось.
«Я не могу с ним жить!?» толи спрашивала, то ли утверждала она. Но учёба, затем подготовка к урокам и работа в школе, в Доме пионеров, райкоме отдалили нас. Уже не было возможности забежать в обеденный перерыв поздороваться.
А они жили ещё несколько лет. Жили плохо. Почему ревновал, ведь он такой красивый, это она должна бы ревновать? И я, оглядываясь на свою жизнь, имея мужей средней наружности, то же ревновала. Возможно и не ревность это? А другое чувств? Например, я снизошла, а ты ничего нестоящий, ещё позволяешь себе то-то и то-то? Быть может и он так думал, или всё таки любил?
Побои участились. Ревность не знала границ. Пил потому что ревновал, ревновал, поэтому пил. Расстались, и она с детьми уехала из этого города в другую республику нашей, тогда необъятной Родины, под названием Советский Союз.
Но через несколько лет услышав приятную новость, порадовалась я за него. Он вылечился, женился, обзавелся множеством детей. Взял в жены своей национальности. Да и не сам взял. Ему нашёл и предложил старший брат. Не ревнует, не пьёт, не бьёт, живет в согласии, ни во что не вникает, читает всё свободное время. Ну кто же ему мешал раньше?
И всё-таки жаль Валентину, навсегда уехавшую из его жизни. А ведь она его любила и была верна всегда ему и детям. Неужели ревность убивает любовь? А бывает ли любовь без ревности? А любит ли он сейчас свою жену? А что лучше, может просто так, да без ревности? И вопросы закружились, как цветы в калейдоскопе, а ответа как не было, так и нет. Заглянула я в свою душу, а там пепел. Ревность выжгла всё, что в ней было, что ей было дорого.