ГЛАВА VI
СОСЕДИ СНИЗУ
В этот раз Мария, находясь в храме, не чувствовала ни облегчения, ни желание уйти из храма. В ее душе было полное равнодушие. А это был тревожный признак. Равнодушие означает охлаждение к вере, а значит, возвращение Марии к ее прежнему духовному состоянию, состоянию отчуждения, почти депрессии.
Покидая храм, Мария не испытывала никаких чувств, кроме ощущения, что впереди еще один длинный день, который не сулит ей ничего хорошего. Такое душевное состояние приводило многих людей к отчаянию, которое, в свою очередь, толкало их на самоубийство.
Самоубийство. Как страшно звучит это слово. По христианским понятиям, это самый страшный грех, лишение себя жизни. Этот грех уже невозможно исправить, невозможно замолить, так как молитва за собственную душу возможна лишь в этой жизни. С переходом же в загробный мир, человек уже не может замолить свои грехи, так как он попадает на суд Божий, где ему предстоит окончательный приговор, где никакое покаяние уже невозможно.
Мария вновь и вновь думала о своем отце, который пошел на самоубийство по той причине, что не верил в Бога. Или же наоборот? Он верил в Бога, но всей душой ненавидел его, не хотел, ни в коем случае, быть с ним, не иметь ничего общего с теми, кто попадает в рай. Отрекся от рая, предпочитая муки ада? Но почему, зачем? Если Бога нет, как утверждал он, то почему он так его ненавидел, а если же он есть, и ее отец знал об этом, то тогда зачем противился ему? Зачем вел войну с Богом? Если Бог жесток и несправедлив, а коммунисты – борцы за свободу, то они должны были наоборот верить в существование Бога, и учить этому всех, в том числе и своих детей, предупреждая их о ловушках и злодеяниях Бога, для того, чтобы найти силы победить тирана. Но этого не было. Неужели же все это было лишь массовым безумием, охватившим людей, безумием, внушенным дьяволом, самим сатаной, для того, чтобы погубить человечество, как об этом предупреждает писание. Да, это самое разумное и правдоподобное объяснение, которое все расставляет на свои места. Поэтому и рухнул коммунистический строй, так как он был противен Богу, и неприемлем для человека. Невозможно построить рай без Бога. Там, где нет Бога, есть сатана, а от него может исходить только зло, которое можно лишь прикрыть маской добра, но оно никогда не станет добром на самом деле.
Что же касается своего отца, то Мария была уверена, что он погубил себя для царствия Божья, и не знала, как его спасти.
Перед тем, как вернуться домой, Мария зашла в соседнюю квартиру, расположенную на третьем этаже их дома. В ней жили мать с двадцатидвухлетним сыном-инвалидом. Четыре года назад его забрали в армию, и направили в Чечню, откуда он вернулся калекой, лишенным обеих ног. Его мать, не отличавшаяся трезвым образом жизни и раньше, после возвращения сына стала пить еще больше. Отец бросил семью еще лет десять тому назад, и судьбою сына никогда не интересовался. Кто-то из родственников сумел его разыскать, и сообщил о несчастье, произошедшим с его сыном, но отец на это известие никак не среагировал. Он жил на другом конце города с сожительницей, и помогать своей прежней семье совершенно не собирался. С тех пор мать с сыном перебивались, как могли. Мария иногда приносила им продукты. Зная, что им иной раз бывает не на что купить даже еды, она никогда не брала с них денег, говоря, что они могут их отдать, когда появится такая возможность.
Поднявшись на третий этаж, Мария позвонила в дверь, и принялась ждать. Через некоторое время замок щелкнул, и дверь приоткрылась. Мария увидела в дверном проеме парня, сидевшего в инвалидном кресле.
- Андрюшка, ты что! – ахнула Мария, увидев, что тот сам открывает дверь.
- А, здравствуйте, теть Маш.
Андрей распахнул дверь, и откатил кресло назад.
- Ты что же, один дома? А где же мать? – спросила Мария, входя в квартиру.
- А-а, дома она. – Андрей ткнул большим пальцем куда-то за спину. – Пьяная, спит.
Мария тяжело охнула. Да что же это, сыну и так тяжело, у него и так теперь вся жизнь искалечена, а мать, вдобавок к этому, еще и постоянно пьяная.
- А я вот вам продуктов немного принесла. – Мария указала сетку, которую держала в руках.
- Но у нас сейчас нет денег, - произнес Андрей.
Мария махнула рукой.
- Ничего, отдадите позже.
Она прошла на кухню, и принялась выкладывать на стол продукты: хлеб, колбасу, масло, немного творогу, картофель и суп в пакетах. Андрей голодными глазами поглядывал на еду. Мария же не могла без боли смотреть на Андрея. Его ноги были отрезаны выше колен. В Чечне он подорвался на мине. Для девятнадцатилетнего мальчишки жизнь прекратилась в этот момент. С тех пор начался ад, только так и можно было назвать его сегодняшнюю жизнь, а что ждет его впереди, и представить было страшно.
Мария закончила выкладывать продукты.
- На какое-то время вам хватит, а потом, может быть, я смогу принести еще.
- Спасибо, конечно, - неловко произнес Андрей. Ему было неудобно признаваться в том, что они терпят нужду, и Мария это чувствовала и понимала.
- Мать в комнате?
Получив утвердительный ответ, Мария заглянула в комнату. Пьяная мать Андрея лежала на диване, раскинув руки.
- Давно она в таком состоянии? – спросила Мария, качая головой.
- Со вчерашнего дня.
Мария повернулась к Андрею.
- А ты на свежем воздухе давно не был?
- Какая мне улица, вы что? – возмутился Андрей. – Разве я смогу спускаться по лестнице, не имея ног. А спуститься с третьего этажа в инвалидной коляске, на это потребуется целая вечность.
В глазах Андрея мелькнули слезы. Это были слезы обиды, и одновременно ненависти к тем, кто был здоровым, и не знал таких проблем, которые обрушились на его голову.
- Ну, давай я помогу тебе, - нерешительно предложила Мария. – Я, надеюсь, смогу помочь тебе спуститься по лестнице.
- Вы? – насмешливо произнес Андрей. – Хотите стать моей сиделкой? Зачем вам это надо? Уж лучше я как-нибудь выберусь на балкон, благо сейчас не зима.
- Ну, а почему ты не хочешь пойти со мной? – мягко спросила Мария. – Ведь ты же очень редко бываешь на улице.
- А зачем мне там быть? Чтобы быть посмешищем для соседей? Чтобы соседи злорадствовали у меня за спиной?
- Ну, почему же обязательно злорадствовали? – тихо спросила Мария.
- Да потому что вы не хуже меня знаете, что люди самые подлые твари на земле! Они всегда радуются чужой беде. Даже если делают вид, что жалеют тебя, что сочувствуют. На самом же деле они злорадствуют, радуются чужому горю. Это доставляет им неописуемое удовольствие!
- Ты считаешь, что и я радуюсь твоему горю? Я тоже злорадствую за твоей спиной?
Марии было обидно слышать это но, в то же время, она чувствовала и правоту его слов.
Андрей отвел глаза.
- Не знаю, но все равно не хочу, чтобы вы меня вывозили на улицу. Ни вы, ни кто-либо другой, - поправился он. – Я не хочу быть посмешищем.
- Но ведь не можешь же ты всю жизнь просидеть один дома. Ведь ты же еще совсем молодой.
- Ну и что?! – взорвался Андрей. – А что мне остается делать? Какой у меня есть выбор?! Я калека! Слышите, я калека! Я никому не нужен, я обречен на одиночество! У меня нет жизни, нет будущего, есть ад, который никогда не прекратится! И всем плевать на это, понимаете вы это или нет! Да не нужна мне жизнь, понимаете! Я не хочу жить, я хочу умереть! Вы не представляете, каково это, в девятнадцать лет остаться без ног! Этого никто не может себе представить, с этим надо жить! Это надо испытать на себе! И хватит приставать ко мне со своими советами! Оставьте меня!
По щекам Андрея текли слезы, глаза горели яростным огнем. Мария невольно подалась назад, не в силах переносить этот взгляд.
- Извини, Андрюша, я не хотела сделать тебе больно. Я просто хотела помочь тебе, от чистого сердца. Я не знала, что ты это так воспримешь.
Андрей вытер слезы, но промолчал.
- Ну, я пойду, прости меня еще раз.
Мария вышла из квартиры, Андрей запер за ней дверь.
Стоя на лестничной площадке, Мария думала о том, насколько справедливы слова Андрея. То, что многие соседи будут злорадствовать его горю, это было очевидно. Ведь еще кто-то из писателей сказал такую фразу; «В страданиях ближнего человек находит себе душевное успокоение». Ему приятно оттого, что кому-то еще хуже, чем ему самому. Но насколько справедливы слова Андрея, по отношению к ней самой? Неужели же и она тоже, в глубине души, злорадствует над его горем? Мария приходила в ужас от самой этой мысли. Нет, этого не может быть. Видит Бог, что ее сострадания искренни, а вовсе не лицемерны. Но все же, Мария, в глубине души, боялась, что это не так. И могла ли она винить Андрея в том, что он подозревает в ее поступках лицемерие? С его стороны, действительно, все выглядело именно так. Андрей был прав в том, что хорошо смотреть на чужие страдания со стороны, но совсем иное оказаться на их месте.