Высокие замковые стены, статуи горгулий, увитые дикими розами. Начищенный до блеска паркет, ковёр и шкура у камина. Длинный ворс колышется от тёплого дыхания пламени, по стенам прыгают тени. Тяжёлые бархатные шторы волнуются под кончиками пальцев. Глубокое кожаное кресло, диван, столик и барная стойка с наборами всевозможных напитков. Скрипучая едва заметная дверь в кладовую с цепями и ядами. Тяжёлая, давно уже не открывавшаяся, дверь в кабинет. Полутьма, странный запах воска, сигарет, кофе и тихий голос, от которого по телу пробегает дрожь.
Чёрные пряди волос теряются на чёрной коже кресла, а белые слишком ярко выделяются.
Слегка приоткрытое окно. Серебристый лунный свет пляшет чёртиками в глазах, цвета смолы, тихо и спокойно сияет в аметистовых. Смех. Такой знакомый, заразный.
Шум прибоя где-то там внизу, треск дров в камине, карты и пыль на подпотолочных балках. Где-то далеко городские огни. А живот сводит от сладковатого предчувствия, от волны волшебства.
Красное, как рубины, вино и густая алая кровь. И снова голос. Снова. Снова. Снова. А потом опять смех.
Спокойствие и тишина. Только плеск волн под окном и размеренное дыхание. Одно - чуть более частое, второе - замедленное.
Последние секунды натягивают нить до звона в ушах. Ещё чуть-чуть, ещё одна маленькая доля.. вот, вот...
И снова распахивается дверь, впуская морозный холод и несколько снежинок. Улыбки и шумные разговоры. Алкоголь, песнопения, пари, драки. Любовь и ненависть. Случайных гостей. И шум, шум, шум, шум. Но всё это только до следующего раза.
Да, я всё ещё помню...
Я в ужасе открываю глаза и смотрю в белый, чистый белый потолок. С давно выученными наизусть трещинками, полосочками. Сколько раз я смотрел в этот потолок? Сколько раз я пытался сбежать от снов в причудливые переплетения нитей несуществующих рисунков? Сколько раз я видел в них спокойствие и надежду? Я не помню. Я давно потерял счёт им, и не спешу вспоминать, на какой цифре мой мозг отказался генерировать информацию.
Я лежу и смотрю в белый потолок, как бы глупо это ни было, каким бы странным это не казалось.
Нет. Хватит. Встать. Надо встать, собраться, одеться и пойти куда-то. Не важно куда, лишь бы подальше отсюда.
Новый город – это всегда слишком сложно для меня. Нет ни друзей, ни родственников, ни воспоминаний. Жизнь с чистого листа? Враньё. Жизнь с кошмарами, с видениями прошлого, настоящего, будущего смешалось в один головокружительный полёт над пропастью, над бездной.
По проходу вниз, вниз по улице, вниз по жизни. Считать звёзды и клубочки пара изо рта. Одна упала, вторая только начала светиться. Где-то там, за мириады километров гаснут и зажигаются новые звёзды, чёрные дыры пожирают галактики, а я иду и считаю клубочки пара изо рта.
Цок-цок. Цок-цок-цок.
Снег давно сошёл, в городе стоит пюсовая температура, только ветер заставляет морщиться и глубже укутываться в цветастый шарф. Не смотреть вниз, хватит и того, что уже туда иду. Где-то там, вдалеке кто-то живёт своей жизнью. Спешит куда-то, заботится о мировой экономике, рассчитывает траектории полёта ракет, создаёт великое открытие в огромной лаборатории. А я иду и считаю клубочки пара изо рта.
Цок-цок. Цок-цок-цок.
Это было письмо отчаянного человека. Того, кому больше некого терять. Того, кому больше не о чем жалеть. Где-то там, в соседнем городе, кто-то решает судьбы миллиардов жителей. Готовится к выбросу водородной бомбы, выводит на взлётную полосу истребитель, учит детей стрелять из автоматов. А я иду и считаю клубочки пара изо рта.
Цок-цок. Цок-цок-цок.
Я читаю любовные послания на стенах под крышами домов, на небе, на ветвях деревьев и чувствую себя уродом, похитившим чью-то тайну. Где-то там, быть может, совсем близко, кто-то идёт и считает клубочки пара изо рта, стучит каблуками по мощёной дороге, засунув руки в карманы и укутавшись в тёплый шарф. А я иду, и ничего не вижу, ослеплённый какой-то безумной мечтой.
По проходу вниз, вниз по улице, вниз по жизни. А я иду и считаю клубочки пара изо рта.
Когда успела придти ночь? Никто мне не скажет, когда? Я проспал всё утро и большую часть дня. Вечером я вышел погулять, а ночь меня догнала уже в каком-то переулке. Холодно. Неудержимо холодно.
Это обидно, быть эмпатом. Нет, не потому что можно потерять себя в стремительном потоке чужих чувств, не потому что можно, не проконтролировав силу, спрыгнуть с крыши, а потому что вынежден быт ьвсегда один. Всегда наедине со своим сознанием.
Я боюсь этого больше всего.
- Здравствуйте
- Добрый вечер
- Можно мне, пожалуйста, «Экстрим»?
- Да, конечно. Пять восемьдесят.
- Вот, возьмите. Счастливого Рождества.
- И Вам того же.
Выхожу из газетного киоска и ощущаю, как за мной тянется шлейф его гостеприимного тепла. У меня в руках последний номер журнала «Экстрим». Я не знаю, зачем я его купил. Мне абсолютно наплевать на то, что происходит с этими людьми, о которых тут пишут. Мне наплевать, какой очередной идиот совершил очередной идиотский поступок. Мне просто нужно себя чем-то занять. Иду дальше, листая на ходу журнал. Опять пишут про джей-рок, про столь модное ныне аниме. Мне плевать, мне на всё плевать, кроме своих кошмаров, но я предпочитаю о них не вспоминать.
- Да, чёрт возьми, смотри куда идёшь!
- Извините – рассеянно отвечаю я
- Да пошёл ты
- Извините… - куда-то в пустоту. Это была обычная девушка, злая на весь мир, слишком сильно возбуждённая, утомлённая вечными докучаниями семьи, расстроенная, отвергнувшая друзей, мечтающая об одиночестве. Дура. Идиотка. Она не знает, что такое одиночество. Она не знает, что такое, когда его ледяной дыхание щекочет шею, не знает, что такое когда руки скованы его ледяными цепями, а мертвенно холодные губы скользят по всему телу. Она не знает, что такое отдаться одиночеству, когда оно вокруг и внутри тебя. Когда разрывает тело на части, всё глубже и глубже проникая внутрь.
Ёжусь, передёргиваю плечами. Она красивая. Но глупая. Из-за таких людей я и покинул свой город.
Аккуратно взять в руки фотоаппарат и усмехнуться. Действительно, единственное, что у меня осталось. Осталось от памяти. Она такая странная, эта память. Маленькая девчонка с копной рыжих волос. Иногда в них вплетены морские ракушки, иногда - живые бабочки, чудом держащиеся и почему-то не спешащие разлетаться. Бывает, она играет с нами в прятки. Убежит за угол дома и прижмётся спиной к стене и, кажется, вот видишь краешек его льняного платьица, а только добегаешь до поворота, как она, смеясь, уже где-то в другом месте. А бывает, она прыгнет сзади тебе на шею и висит, болтая босыми ногами.
Прикусить губу и тряхнуть волосами, отгоняя назойливые воспоминания. Странно, ведь я и фотогрофировать-то не умею. Почему именно фотоаппарат? Небрежно запихнуть его в рюкзак и закрыть за собой входную дверь.
Ходить по серым улицам, ожившим только для того, чтобы попозировать перед видоискателем и навсегда остаться мертвыми, но будто одушевлёнными снимками. Купол церкви в обрамлении рубиновых листьев, крыши домов, колокольня, макушки деревьев и летящие по небу птицы. Я не хочу смотреть вниз, не хочу смотреть на землю. Нет. Я просто знаю, что я там увижу. Маленькую девочку с копной рыжих волос. Босую, в лёгком льняном платьице, так неуместно смотрящуюся на улицах серого города. Вот она за стволом дерева, вот выглядывает из-за прилавка с цветами. Сегодня в её волосы вплетены и цветы, и бабочки, и листья. А ещё, звенят бубенчики. Я ловлю себя на том, что машинально фотографирую каждое её движение, будто спускаю курок, и пуля врывается в мою голову. У меня даже жжёт виски.
Зло зарычать и забросить фотоаппарат обратно в рюкзак. Хватит. На сегодня.
Потом сидеть на диване и курить. По всей комнате развешаны новые фотографии, с них улыбается память. Вот она машет мне с колокольни, вот висит вниз головой, зацепившись ногами за одну из веток в макушке дерева, вот обнимается с крестом на куполе, сидит на краю крыши, и обнимает за шею летящую птицу. Выучить эти снимки наизусть не доставило труда. Могу уже с закрытыми глазами перечислять их в любом порядке. Хоть через две.
В мягких объятьях опиума всё кажется слишком правильным. Запрокидываю голову и закрываю глаза, вдыхая сладкий дым. Не вижу, как на паркете танцует озорная девчонка с копной рыжих волос.
- Прости… - ещё одна глубокая затяжка.
Снова открываю глаза. Почему-то сейчас я лежу на полу. Лежу и снова смотрю в осточертевший потолок. Вскакиваю и выбегаю на балкон. Холодно. Я раздет и мою кожу царапает одичавший морозец. Словно маленький зверёк, отбившийся от стаи. Кидается на всех и каждого, воображает себя великим и всемогущим. Досадливо отмахиваюсь от него. Хотелось бы холода. Просто холода. Возвращаюсь в комнату и иду варить кофе, зажигаю свечи. И вдруг приходит осознание, что сейчас утро. Унылое пасмурное утро. Мерное жужжание компьютера и горячий ароматный кофе обжигает глотку, согревает изнутри. Тихо трещит ароматизированная свечка, шаловливый ветер играет с её огоньком. И, кажется, можно услышать его тихий проникновенный смех. Не хуже волка воет сирена. А облака впитывают дыхание людей, чтобы унести его в другие страны.
Все едины, все одинаковы. Все дышим дыханием друг друга. Сегодня южный ветер и я дарю кусочек себя человеку из далёкого "там". Я сам вдыхаю чью-то душу. Могу быть счастлив, что у меня есть хотя бы это. Каждый день, я отдаю себя и принимаю других. И сложно сказать, осталось ли вообще ещё что-то своё, или это мешанина из других. Храню как зеницу ока, как дракон своё злато. Жадный? Возможно.
Ветер касается щеки и прикрытых век. Забирает выдох и вкладывает в губы вдох. Мерно жужжит компьютер и трещит раздражённая свеча. Запах кофе пеленой окутывает сознание. Сейчас, как никогда хочется слышать только ласковые слова.
После многочасовой работы за компьютером, я начинаю мыслить как машина. Я утонул в событиях Древнего Китая, современной Японии, Англии, времён второй мировой. Я погряз в этих глупых трактатах о ведьмах и колдунах, связан по рукам и ногам молитвами и их подтекстом. После столь длительных терзаний я начинаю работать в режиме «запроса пользователя». Данная информация удовлетворяет запрос пользователя, следовательно, её необходимо сохранить в базе данных. Даная информация не удовлетворяет запросы пользователя, следовательно, её можно удалить. Ещё полчаса подобной работы и я, наверное, сойду с ума.
Бросаю всё и выхожу на улицу. Краем глаза замечаю, как за поворотом мелькнул рыжий хвост, и послышались быстро удаляющиеся шаги, переходящие в бег. Мне плевать. Я знаю, что за мной следят. Я даже не удосужился прочитать этого человека. Мне просто плевать.
Думаю, я был бы даже благодарен кому-то, если бы он выстрелил в меня из-за угла. В голову, чтобы наверняка. Я устал каждую ночь спать с одиночеством. Это слишком однообразно. Слишком.
Сегодня гуляю до самого утра. Хожу по крышам домов, мёрзну в парке, пью дешёвый кофе из автоматов, смотрю на ночное безудержное море. Сегодня я снова видел её. Она зло выцарапывала что-то на скамейке складным перочинным ножиком. Потом резко вскочила и унеслась прочь. Я подошёл поближе и прочитал криво вырезанное «уйди из моих мыслей!» Усмехнулся про себя. Как банальны, могут быть желания обычных людей, и, самое обидное, что они через время сбываются. Она забудет, как страшный сон, снова заулыбается, заживёт новой жизнью. А я, сколько бы не кричал, снова и снова буду возвращаться в те самые кошмары, из которых нет выхода, в которых нет входа другим.
Доделываю работу, копирую её на диск, «оригинал» файла отправляю по электронной почте. Устало откидываюсь на кресло и закрываю глаза. Перед опущенными веками пляшут разноцветные круги, водят хороводы, поют колядки, напоминая, что сегодня праздник. Я отключаю сознание и позволяю весёлым кружкам на время овладеть собой.
Есть время, когда сумерки спускаются в сознание. По телу разливается сонливость, апатичность. Делать, откровенно, ничего не хочется, а мысли волнуются, будто море в полный штиль.
Сегодня католическое Рождество и город пока спит, его медленно, но верно окутывают сумерки. Настроение людей совершенно не совпадает с величественностью праздника. Только несколько церквей, только несколько тихих голосов. Они не способны повлиять на веру. Не способны убрать с улиц слякоть и грязь. Всё то пресловутое настроение Рождества, великого праздника, великой силы создаётся нашей фантазией.
"Мы живём внутри реальности, которую договорились считать общепризнанной, иными словами, окружающие нас предметы существуют, потому что мы хотим, чтобы они существовали" . Так говорил один из достаточно старых писателей. Чарльз де Линт.
Толпы людей ждут "своего" Рождества, ждут седьмого января. И оно существует только потому, что эти толпы людей хотят, чтобы оно существовало.
А я... мне плевать. Я слишком устал. Сейчас меня не удивит никакое чудо.
Нет, это был не сон, а всего лишь жалкое подобие забвения. Мысли, вертящиеся волчком мысли в голове. Я ударяю ладонями по столу и встаю. На ближайшие пять-шесть дней я свободен, а потом… возможно новые задания. Новый город, новая жизнь, новые старые кошмары.
Надо будет не забыть занести книги в библиотеку. Ещё несколько часов до закрытия. Хватаю сумку, забрасываю в неё древние фолианты и выбегаю на улицу. Мне плевать, закрыл я за собой дверь или нет. Но, честно говоря, жалко было бы расставаться со своим лэптопом.
Скольжу по дорожкам, едва не падая, но ехать на чём-либо мне совершенно не хочется. Слишком много людей, слишком много чужих мыслей и ощущений.
Два квартала и библиотека. Врываюсь в тепло и замираю в блаженстве. Тут всегда каждый погружён в книги, никаких своих эмоций, только апатичное и такое трепетное состояние. Я счастлив. Да-да, тут я счастлив. Медленно, считая шаги, подхожу к столу смотрительницы, достаточно пожилой женщины с мягкими чертами лица и доброй улыбкой. Её волосы собраны в хвост и скручены в комок на затылке. Шикарные седые волосы. Сегодня она в коричневом платье устаревшего покроя, начала пятидесятых годов.
Я отдаю ей книги и собираюсь уходить, в холод, в суматоху, в ненависть и страх, но замечаю за одним из столов в читальном зале рыжеволосую фигурку, сгорбившуюся в три погибели над книжкой. Наугад выбираю очередной фолиант и иду к столику. Мельком бросаю взгляд на книгу. Чудесно. Эдакая помесь «Молота Ведьм» и «Преданий о богах». Я знаю эту работу наизусть. Ненавижу. Но делать нечего, я не собираюсь возвращаться.
Сажусь напротив и открываю книгу на середине, пробегаю глазами по знакомым строчкам. Кажется, они до сих пор хранят тепло писавшей их руки. Они загадочно улыбаются и подмигивают мне со страниц. Листаю, листаю, листаю, листаю. Наконец чувствую на себе испытывающий взгляд. Замечаю перемену атмосферы, слышу, как сгущается воздух.
- Что тебе от меня надо?
- Как тебя зовут? – я не знаю, зачем мне нужно это знание. Я не знаю, что оно мне даст, но почему-то мне кажется, что так будет проще.
- Не твоё собачье дело!
- Тогда что тебе терять? – Вижу, она озадачена этим вопросом. Нет, чувствую. Я не смотрю на неё. Только в книгу, на пожелтевшие от времени страницы.
- Картин – отвечает, как бы даже для себя. Чтобы убедиться, что это действительно её имя
- Рик. Просто Рик. – Встаю и захлопываю книгу. Я действительно знаю этот фолиант наизусть, ничего нового он мне не скажет.
Отдаю книгу смотрительнице и выхожу на улицу. Так неприятно окунаться снова в промёрзлый насквозь мир. Не приятно слышать мерзкий въедливый шум. Иду вниз по улице и на удивление замечаю прохожих. Вот мать с ребёнком в коляске. Ребёнку, как и мне, плевать на всё, а она без умолку болтает по телефону, обсуждает подробности какой-то сделки. Она на взводе, она раздражена. Ребёнку достанется. Переключаю внимание на старушку с корзиной фруктов. Забавная, похожая на неваляшку, перекатывается из стороны в сторону. Она спешит домой, к внукам, несёт им целую корзину мандаринов и бананов. Слишком большая радость переполняет, это чувство просто льётся из неё. Я думаю, она не дойдёт до дома, сердечный приступ. Хотя, я не оракул, и надеюсь, что я ошибся в своём выводе. Впрочем, нет, вру. Мне всё равно.
На четвёртом повороте меня догоняет Рин. Мне больше нравится такое сокращение. По крайней мере, гораздо удобнее, нежели Катрин. Вьётся вокруг меня, что тот вьюнок. Щебечет о чём-то. И эта девочка только несколько минут назад обливала меня грязью своей ненависти.
- Сколько тебе? – На самом деле, мне плевать
- Двадцать два – торопливо отвечает она – а что?
- Нет, не важно – отмахиваюсь. Она немногим младше меня. Всего лишь на каких-то пять лет.
Сегодня я не хочу никого видеть. Ни людей, ни животных, ни иных существ. Но я не могу, я обещал. Прошла почти неделя после того, как я познакомился с Рин. Если быть точнее пять с половиной дней. С тех пор девочка от меня не отставала. Я всё равно продолжаю замечать странный взгляд в спину, в бок, сверху. А когда хочу его поймать, вижу только рыжие волосы. Всегда было интересно, зачем же он меня преследует? Быть может когда-нибудь, я об этом узнаю.
Я стою у библиотеки, прижавшись спиной к невысокой, абсолютно символической оградке. Здесь мы встречаемся с Рин. Уже который раз, и, чем больше я её узнаю, тем больше жалею, что тогда спросил её имя.
А белые и колючие, потрясающе не похожие друг на друга, маленькие-маленькие кружатся в воздухе, чтобы закончить свою жизнь снежинки в облачке горячего дыхания.
Хруп-хруп. Хруп-хруп.
Лёгкий морозец хватается цепкими ручонками за щёки, а снег хрустит под ногами.
Хруп-хруп. Хруп-хруп.
Прикрыть глаза и слушать, слушать эти убаюкивающие звуки. Медленно потягивать из огромной кружки горячий шоколад и чувствовать плечом холод, тянущийся от окна. И мандарины. Дурманящий запах мандарин. И сердце сжимается в каком-то ожидании чуда, а холодное вещество, которое течёт по венам вместо крови начинает закипать. Так легче. В такой атмосфере легче верить в сказки и чудеса.
Хруп-хруп. Хруп-хруп.
Я знаю, это она. Я не хочу открывать глаза. Почему-то именно сейчас мне хочется, чтобы это оказался кто-нибудь другой. Кто-нибудь кого я знаю, знаю очень давно. С потрясающими рыжими волосами, хитрыми карими глазами и этой неповторимой улыбкой. Улыбаюсь краешками губ. Эту привычку я тоже перенял когда-то от кого-то. Ещё тогда, когда не бегал из города в город, не прятался в уголках своего сознания, не уходил от мира. Я всё ещё помню.
Узкая ладонь ложится на моё плечо.
- Привет, Рин.
- Не называй меня так.
Молчу. Молчу, всё ещё не открывая глаз. Слушаю, как отзвуки моего хриплого голоса наполняют пространство насмешливой безысходностью. Она действительно не любит, когда её зовут Рин, я чувствую это, но мне плевать, почему. Мне всё равно, что будет с ней завтра или через минуту. Мне нужно забоится о себе, иначе я не выживу, а мне не позволяет гордость так легко сдаться в армию Сатаны. В Рай меня банально не пустят.
Всё-таки открываю глаза и смотрю на неё. Смотрю в зелёные кошачьи глаза, скольжу взглядом по точёным чертам лица, рассматриваю красивую фигуру.
- Куда ты хочешь пойти? – Зачем я это спрашиваю? Ведь на самом деле, мне всё равно.
Гулять по крышам и наблюдать за влюблённым парочками, со своей относительно небольшой высоты - это глупо. Сейчас только вечер, а на улице уже темно и зажглись фонари. Кутаюсь в куртку, пытаясь согреться в её недрах. Изо рта то и дело вырываются клубочки пара - прозрачные мини-облака. Холодно. Жёлтый с красными прожилками лист кружится на едва ощутимом ветру и падает мне на голову, скатывается вниз, путаясь в волосах. Ещё один царапает мою щёку. Я слишком долго уже наблюдаю за двумя людьми. Она плачет, а он пытается её утешить. Меня заметили. Я отступаю от края крыши, двигаясь спиной вперёд. Могу поклясться, что последним с их поля зрения исчез мой взгляд.
Иду дальше, засунув руки в карманы и втянув голову поглубже в воротник. Я молчу, разглядывая всё те же клубочки пара. Они так походи на сигаретный дым, что мне вдруг резко захотелось курить. Усилием воли давлю в себе это желание, но потребность остаётся. Я знаю, что никотин вполне можно заменить. Подхожу к краю, опираюсь рукой о бортик и... прыжок. Несколько секунд в полёте, прикрыв глаза. Чувствую, как в крови резко растёт уровень адреналина. Ветер пытается сорвать с меня одежду, и ему это почти удаётся, ещё долю секунды, но... глухой стук. Я всё ещё не могу открыть глаз. Не знаю, сколько времени прошло, но, когда я открыл глаза, передо мной сидел голубь и смотрел прямо мне в грудь, склонив голову набок. Я снова заснул руки в карманы куртки и пошёл к ближайшему подъезду.
Резкий перепад. Эта крыша оказалась крышей шестнадцатиэтажки. Я снова вышел на бортик. Подо мной раскинулась дорога и мириады машин, спешащих домой. Я усмехнулся и выдохнул очередной клубочек пара, снова невольно думая о сигаретах. Лист всё так и оставался в моих волосах на затылке. Я достал его и повертел в пальцах. Ах, мой маленький друг, я так похож на тебя сейчас. Всё падаю и падаю. Вот бы заменить это душевное падение на физическое... впрочем...
Вытягиваю руку вперёд и разжимаю пальцы, отпуская хрупкую ножку. Мой жёлто-красный друг снова начинает кружиться, медленно спускаясь вниз. Наблюдаю за ним несколько минут, потом хрипло смеюсь и шагаю следом. До встречи. Я точно знаю, мы ещё встретимся, мой друг. Иначе просто не может быть. До встречи!
..... Сегодня такое красивое тёмное небо. Холодный ветер и едва ощутимый ветерок. Наверное, эта ночь сменится великолепным, полным нежных красок рассветом, а пока... Из-за туч проступают яркие звёзды, но они как будто в дымке, а в их тусклом свете в воздухе кружит осенний жёлто-красный лист.
Как всегда, распахиваю глаза, как всегда передо мной белый потолок, как всегда постель напоминает город после торнадо, всё как всегда, только одна вещь отличает это утро от любого другого. Сегодня во сне я видел себя. Себя, а не своими глазами. Как будто всё со стороны. Как будто я стою где-то за углом и наблюдаю за самим собой. А раньше я даже в зеркале не отражался. Запоздало кричу, кричу, пока мой голос снова не охрипнет. Так легче, так проще воспринимать действительность.
Смотрю на часы. Сегодня в гости должна придти Рин. Напросилась, а я, из своей чёртовой вежливости, не смог ей отказать. Поднимаюсь и заправляю постель. Готовить нет сил, закажу еду в ресторане.
Я ненавижу её, но раз за разом продолжаю ей улыбаться. Наверное, это наказание за ошибки прошлого.
Мы говорим о всякой чепухе. О погоде, об урожае, о чьём-то сумасшествии. Вокруг мерно потрескивают свечи, рубиновым светом горит вино. Я прикрываю глаза и прислушиваюсь к её голосу. Немного писклявый, рвущий общую атмосферу. И это неимоверно быстрый говор. Кажется, она говорит быстрее, чем думает.
Возможно, я задремал, потому что когда начал различать слова из общей какофонии её писка, то понял, что она рассказывает какую-то историю. По общим фразам догадался, что это ей снилось, что она думает, что это было с ней в прошлой жизни. Стыдно признаться, но это меня заинтересовало. Я уже намеренно прислушиваюсь к её словам, а она говорит. Говорит, говорит, говорит. Она рассказывает мне о высоких замковых стенах, она говорит о тёплом камине и ворсистом ковре, о кожаных креслах, о чёрных волосах. Заткнись. Она рассказывает мне о фотоаппарате, об осени и девушке с волосами, цвета нежного огня, говорит об опиуме и о комнате воспоминаний, увешанной фотографиями. Заткнись! Она рассказывает о крышах, о влюблённый парочках и о холоде, она говорит мне о листьях и о прекрасном падении, рассказывает об открытых, смотрящих в небо глазах. Заткнись. Заткнись-заткнись-заткнись-заткнись. ЗАТКНИСЬ!!!!!!
Закрываю ей рот поцелуем. Ненавижу свою вежливость, ненавижу. Я ведь мог дать ей обычную пощёчину, мог выгнать из дому и сказать, что больше не хочу её видеть. Никогда. Ни-ко-гда.
Рин истолковывает это по-своему. Обнимает меня руками за шею, запрокидывает голову. Мне плевать, что с ней делать, лишь бы она молчала. Спускаюсь губами на её шею, кусаю кожу, оставляю следы. Я хочу, чтобы тебе было больно, тварь. Я так хочу. Почти срываю с ней одежду. Царапаю её восхитительную кожу, слизываю незначительные капли крови. А ей нравится, я чувствую ей возбуждение и не могу ему противостоять. Чёртова эмпатия.
Вхожу в её тело рывком, а он выгибается и что-то стонет. Мне плевать, что именно. Пусть признаётся в любви, пусть кричит о ненависти, лишь бы ни слова о снах, ни слова, ни слова, ни слова. Резкие движения заставляют меня рычать. Я знаю, что ещё немного. Я не стану заботиться о её удовольствии. Мне плевать.
Да, ещё чуть-чуть, почти…
Я поднимаю голову и встречаюсь с испытывающим взглядом. Глаза в глаза. Я понимаю, что теряю контроль, понимаю и ничего не могу сделать. А дальше, перед моими глазами задёрнулась чёрная занавесь, и я провалился в пустоту.
Цок-цок-цок-цок. Цок-цок-цок-цок. Цок-цок-цок-цок.
Тихие размеренные шаги, будто вокруг меня. Пытаюсь открыть глаза, но веки не поддаются. Где я?
Чувствую под голой спиной что-то холодное, может быть, плитка? Да где же я?
Цок-цок-цок-цок. Цок-цок-цок-цок. Цок.
Слышу шуршание одежды, будто кто-то присаживается на корточки.
- Рик. – Не хочу отвечать, не хочу. Я просто слишком хорошо знаю этот голос.
- Рик, открой глаза. – Повинуюсь. Никогда не мог ему противостоять. Смотрю вверх и вижу эти потрясающие карие глаза, светящиеся будто изнутри. Кончики рыжих волос спускаются на мои плечи, а руки по обе стороны от моей головы. Он сидит на корточках у меня в изголовье и смотрит мне в душу. Куда-то глубже, чем в то, что обитает в груди, куда-то дальше. Тянусь вверх, зарываюсь пальцами в его волосы и целую губы, зная, что сейчас всё просто исчезнет, а кожу будет ласкать только ветер. Но мягкие губы открываются навстречу, влажный язычок сплетается с моим и я понимаю, что нахожусь где-то глубоко во снах. Может, в моём внутреннем мире, может, в его.
- Риииик – такой тихий стон-выдох, что мне кажется, будто мы снова в прошлом, будто ты всё ещё жив, а я всё ещё тот светящийся жизнью юноша. Резко отталкиваю его и отползаю в сторону, не в силах подняться на ноги.
- Зачем ты меня преследуешь?
Смеёшься. Я так скучал по твоему смеху, ты знаешь это?
- Почему? Почему ты меня не оставишь в покое?!
Улыбаешься. Всё так же беззаботно, как и тогда, всё так же нежно и ласково.
- Потому что ты благословлен. – В какой-то мере ты прав. Я сам просил, чтобы ты был вечно со мной. Каждую минуту.
Тогда лил мелкий сероватый дождь. Ветер подхватывал облачка пара и уносил куда-то вверх. Мокрые волосы липли к лицу, рубашка стала почти прозрачной. Я чувствовал мерзкие липкие взгляды, скользящие по моему телу. Но мне было плевать, я стоял на коленях у свежей могилы и кричал уже никому не интересные признания. Кто-то фотографировал, кто-то снимал на камеру, но мне было всё равно. Я кричал о несправедливости, о глупости, я молил о возвращении. Тогда я попросил, чтобы ты вернулся ко мне. Что ж, ты вернулся. Боги исполнили мою просьбу, но ты всегда говорил, что нужно быть осторожным с мольбами к богам. Сейчас я это понимаю.
- Это скорее проклятие.
- Но желанное.
Не могу не согласиться. Он прав, как всегда, прав.
Подходит, снова смеётся, снова его глаза блестят этим странным особенным блеском. Сова целует. Опять это незабываемо. Я помню каждый его поцелуй, сколько бы их ни было, каждое касание, каждый взгляд.
- Ненавижу – шепчу, потому что голос мне уже отказывает.
- Я знаю – Обнимаешь. Я знаю, что это значит. Очередное наказание. Я не знаю, что ты сделаешь со мной в этот раз. В прошлый я провалялся в коме две недели, ты заставил меня переживать все мои страхи, снова, снова и снова. Я боюсь. Я боюсь того, что будет в этот раз. Смотрю в твои глаза и падаю куда-то дальше, куда-то глубже, а кожа ещё помнит твои прикосновения.
- Ты мой. – Слышу откуда-то издалека.
Гул машин и остервенелый свист ветра в ушах. Холодно, чёрт возьми. Идти по центральной автостраде бог знает какого города, между рядами машин - не самое разумное занятие на сегодняшний день. Они пролетают мимо меня, десятки, сотни, тысячи разноцветных пятен, от которых рябит в глазах. От их сигналов и сумасшедшего ветра уже давно по страшной силе болят и пульсируют барабанные перепонки, к тому же, началась мигрень. Кровь стучит где-то в висках. А они всё едут и едут. И едут, и едут. За стёклами одни и те же лица. Лица моего прошлого. Они повторяются и повторяются, и повторяются.
Вжих. Пролетела красная Феррари.
Вжих. Жёлтый Кадиллак.
И везде одни и те же глаза, одни и те же губы. Полуприкрыв глаза повторяю про себя список людей, которых я уже встретил. Их не много, но имена уже слились в одно нечитабельное слово. Можетбытьктонибудьменятакизадавит? Но все они проносятся мимо, и все - рядом. В сантиметре, в миллиметре. Иногда они отрывают клочья от моего плаща.
Вжих, вжих, вжих. Я уже дышу под их ритм.
Вдох-выдох, вдох-выдох, вдох-выдох. Так недалеко и до сумасшествия.
Вжих-вжих, вжих.
В памяти стоят всё те же картинки прошлого. Картинки прожитых времён. И кажется, будто это всё происходило не со мной, а с кем-то другим, мучительно мне знакомым.
Вжих-вжих. Вдох-выдох - вдох-выдох.
Идти вперёд к настоящему в разрезе времени "между". Идти по центральной автомагистрале бог знает какого города, бог знает какой страны. Идти, потихоньку сходя с ума от шума ветра и крика машин, от вечных однообразных улыбок и глаз. С чувством, что что-то неуловимо исчезает. С болью в сердце и серебряной лентой на запястье правой руки.
Вжих-вжих. Вжихих-вжих.
Вдох-выдох - вдох-выдох.
Можетбытьктонибудьменянаконецзадавит?
Вжих-вжих.
Я не знаю, сколько я пробыл без сознания, я не знаю, что случилось после моего исчезновения из этого мира, но, когда я открываю глаза, Рин тихо сопит мне в плечо. Мы всё на том же диване на её лице блаженная улыбка. Тихо выдыхаю и смотрю в потолок. За что?
Едва слышно пищит мой лэптоп. Мне не нужно вставать, я и так знаю, что это. Новое задание, новый город, новая жизнь.
Встаю, укрываю Рин пледом, оставляю ей фрукты на столе, медленно собираю вещи и ухожу. Она меня больше никогда не увидит. Мне не совестно. Мне плевать на её чувства.
Сажусь в скорый поезд, во второй вагон к окну. Какой следующий город? Лос-Анджелес? Вегас? Или я пока ещё побуду в России? Мне всё равно. Кто-то опускается на соседнее сидение, обнимаю за плечи своё рыжеволосое видение и касаюсь губами его виска.
Тысячи чувств, тысячи мыслей текут сквозь меня, пронизывают, словно тысячи иголок под кожу. А мне плевать, на всё плевать, пока со мной моё рыжеволосое видение.