Оро

ОРО
(Повесть)

1

Сергей с утра был занят колкой дров возле бани. До полудня переколол целых два куба, не меньше, присел на колоду перекурить. Через открытую калитку во двор вошел Роман, одетый по последней местной моде. На нем были мятые камуфляжные брюки, заношенная джинсовая куртка, черная футболка, кепка-бейсболка, на ногах белые кроссовки. Роман сел на обрубок бревна, вытянул ноги.
– Слышь, товарищ писатель, закурить у тебя, случаем, не найдется?
Сергей протянул пачку:
– Угощайся, господин предприниматель!
Тот цепкими пальцами вытянул сигарету, из нагрудного кармана куртки достал зажигалку, прикурил, пустил струю дыма.
– Ну, как там в столице жизнь? – спросил с легкой усмешкой.
– У кого как, – дипломатично ответил Сергей.
– Ну, у писателей-то вроде тебя, наверное, неплохая. Вот ты, например, дорогие сигареты, смотрю, куришь. У нас здесь в райцентре такие только гаишники и бандиты курят. Хотя гаишники – те все же больше «Парламент» предпочитают. Вот ты, писатель, можешь себе такие позволить? Я, например, не могу, курю все больше «Мальборо».
– Ну, конечно, откуда у тебя такие деньги? Честным трудом на «Парламент» не заработаешь, – парировал Сергей. – Что ж вчера не зашел на шаньги? Все ждали, что зайдешь. Или брезгуешь уже земляками?
– Хотел зайти, да дела помешали. – Роман смотрел куда-то в сторону. – Ну, а вы как вчера посидели?
– Нормально посидели. Выпили по паре рюмок, я немного на аккордеоне поиграл.
– Ты, значит, на аккордеоне поиграл, а Нина, наверное, спела?
– И Нина спела, и Татьяна, и мужики все тоже подтягивали. Хорошо получилось, душевно...
– Да, жаль, не смог придти, послушать Нину. Знал бы ты, писатель, как она раньше пела! В нашем районе была, можно сказать, суперзвездой. И ансамбль наш тоже гремел, на все фестивали народного творчества от района ездил. Сейчас ансамбль распался, конечно. Теперь уже, наверное, не восстановится.
– Это понятно. Денег на культуру у властей нет.
– Денег нет, это ты, писатель, метко заметил. Но если бы дело было только в деньгах! Людей толковых, кто за это дело мог бы с умом взяться, совсем не осталось, а из города сюда никто не поедет. Да, хороша моя деревня, только улица грязна.
Роман с досадой сплюнул.
– А Нина и сейчас хорошо поет, – опять вспомнил вчерашнее застолье Сергей. – Голос прямо до самого сердца достает. И песни какие знает – я никогда до этого и не слышал: «Ох, любовь ты запоздалая, где же раньше ты была?»
– Ей бы в Москве выступать. Жаль, судьба у нее не сложилась, а то стала бы знаменитой артисткой, как Людмила Зыкина. Тоже ведь наша, уральская.
Роман вздохнул и переменил тему разговора.
– А твой вчерашний вечер в библиотеке, Серега, по-моему, совсем неплохо прошел. С интересом тебя послушал, особенно когда ты на вопросы отвечал. И народу, кстати, вчера было довольно много, я даже не ожидал. Значит, тянутся люди к культуре, даже и у здесь у нас, где, как говорится, еще не ступала нога демократа. Кстати, а ты сам, Сергей, случаем, не из демократов?
– Да нет, я вообще в стороне от всякой политики, даже голосовать не хожу, – отмахнулся Сергей.
– А вот это, я считаю, неправильно, – с осуждением произнес Роман. – Каждый сознательный гражданин обязан раз в четыре года путем голосования выражать свое отношение к нашим политикам.
– Вот и выражай. Голосуй чем-нибудь, а то проиграешь. А я свое отношение выражаю тем, что сознательно не хожу голосовать.
– По-американски это называется голосовать ногами.
– Хороший пример можно брать и с американцев. Пусть ты, к примеру, голосуешь кошельком, а я – ногами, а результат один – все по уши в дерьме.
Роман покачал ногой, с прищуром глядя на Сергея.
– А ты сюда приехал – на отдых или за материалом для новой книги?
– А это уж как получится. Приехал немного отдохнуть от города да заодно набраться новых впечатлений. Вообще-то, доложу тебе, у писателей отпуска, как такового, не бывает. Можно хоть в карты играть, хоть водку пить, а в голове все равно колесики вертятся, творческий процесс идет, не останавливается ни на минуту...
– Ну, это мне понятно. В бизнесе то же самое. Постоянно думаешь о деле. С кем бы ни разговаривал, невольно прикидываешь, а нельзя ли этого человечка как-нибудь использовать для дела?
– Ну, а как насчет меня? Прикинул? Придумал, как меня можно использовать?
Роман бросил на Сергея оценивающий взгляд из-под бровей.
– Прямо, пожалуй, тебя никак не используешь. Но все равно знакомство интересное, расширяет кругозор. Для дела это тоже может быть полезно.
– Например?
– К примеру, где-нибудь потом в разговоре можно будет похвастать, что знаком со знаменитым московским писателем.
Роман усмехнулся и снова сплюнул на землю. Сергей покачал головой:
– Знаменитый... скажешь тоже. А сам, наверное, ни одной моей книги не прочитал.
– Ошибаешься, писатель. Я твои книги, которые здесь у нас в библиотеке, все прочитал – от и до.
– Ну, и что скажешь?
– Забавно. Местами даже есть над чем подумать. Особенно мне понравилась твоя повесть про Мадагаскар. Мне ту твою обезьянку так стало жалко, слов нет. Кстати, а тебе самому-то на Мадагаскаре приходилось бывать? Нет? Оно и видно.
– Что видно?– не понял Сергей.
– Видно, что у тебя в повести многое из пальца высосано. Те же комары, например. А я вот где-то читал, что на Мадагаскаре комаров вообще нет. Поэтому все самолеты, которые на Мадагаскар прилетают, чем-то опрыскивают, чтобы случайно комаров не завезти. Вот так-то, писатель.
– А тебе, Роман, самому, случаем, на Мадагаскаре не довелось побывать? Нет? Жаль. Мне про Мадагаскар рассказывал один знакомый геолог, он несколько лет проработал там на севере острова. Он-то мне и послужил прототипом Ивана.
– А-а, – протянул Роман. – Понятно. Я, конечно, извиняюсь за Мадагаскар, я там пока еще не бывал, так что запросто могу ошибаться. А в Москве мне зато бывать приходилось, и даже не один раз, последний – так вообще в прошлом месяце.
– Ну, и как тебе столица показалась?
– Никак. Не нравится мне у вас.
– Что ж так?
– Все эти кавказцы, проститутки, наркоманы. И культуры маловато. Пьяные, нищие в метро. Стыдоба! Грязь на улицах. У нас в райцентре и то чище, и нищих на улицах почти нет.
– Если тебе так в Москве не нравится, то зачем ездишь к нам?
– Дела заставляют, дела, понимаешь.
– Ну, да, конечно, ты ведь коммерсант. Чем ты, кстати торгуешь?
– Всем понемногу. Одного сахара в прошлом году я поставил в область на двести миллионов. У меня оборот превышает миллиард – рублей, конечно. Чистой прибыли за прошлой год вышло более ста миллионов. Вот так-то.
– Сто миллионов! Да, эпохально! И зачем тебе, Роман, столько денег?
– Да разве это деньги! Вот у ваших олигархов в Моск-ве – у тех действительно деньги.
– Но все же? – продолжал допытываться Сергей.
– Ну, раз спрашиваешь... Вот стали мы у себя снова капитализм строить, значит, на все теперь требуются деньги. Образование дать внукам, здоровье поправить... И даже то, что для души. Вот восстанавливаю я нашу церковь. Знаешь, во что мне это обходится? От храма ведь одни только стены остались. Купол прохудился, окна повыбиты. Я три года назад вошел в храм – мерзость, сырость, смрад, на полу мертвые воробьи кверху лапками лежат... А сейчас туда войди – душа радуется. А уж когда все распишем, да иконостас восстановим, да маковку позолотим, да крест православный водрузим... Вот тогда и будет красота. Теперь вот еще головная боль – надо достать колокол, пудов хотя бы на сто.
– А для чего ты, Роман, всем этим занимаешься? Других дел мало?
– Не понимаешь, писатель? Приедет сюда, к примеру, мой внук, покажут ему церковь – твой дед, мол, ее восстановил. Был когда-то хулиганом, а стал человеком. Внук будет знать, и своим детям передаст, что корни их здесь, на этой земле. И ты заметь, мы уж третий год ремонт храма ведем, а ничего у нас не воруют – ни материалы, ни инструмент. У нас ведь как здесь заведено – с любой стройки тащат, это даже воровством не считается. Новую аптеку, например, здесь пять лет назад построили – так материалов на нее ушло втрое больше, чем по проекту. Только ленивый с той стройки не тащил. Тащили всё подряд – и тес, и гвозди, и шифер. А тут, понимаешь, не тащат. О чем-то это говорит?
– Неужели так уж все тащат? В жизнь не поверю, чтобы, к примеру, дядя Николай с той стройки хоть гвоздь унес.
– Твоему дяде Николаю воровать должность не позволяет. Ну, ваш Митя тоже, может быть, со стройки ничего не умыкнул. Только не потому что очень честный, а потому что он за счет браконьерства живет, на другое ему лень отвлекаться.
– Ну, восстановишь ты храм, а дальше что?
– Дальше? Будем жить, как люди, а не как звери. Будет церковь, будет и батюшка. А не найду батюшку, сам приму сан. Ей-богу! Ну, бывай, писатель! Будет настроение – заходи. Дом тебе свой покажу.
– Видел я уже твой дворец. В Подмосковье таких тоже полно.
– Ты мой дом еще не видел. У меня там в гостиной фонтан, в нем золотые рыбки плавают. Посидим у фонтана, под душевную музыку попьем пивка с нельмой холодного копчения. Знаешь нельму? В Москве ты такой рыбы не найдешь ни за какие деньги. Мне ее один знакомый летчик полярной авиации с Хатанги привез, я эту рыбку сам не ем, берегу для самых дорогих гостей. Ну так как, писатель, зайдешь?
– Пиво, говоришь? – задумчиво протянул Сергей. – Да еще с золотой рыбкой... Здесь, право, есть над чем подумать...
– Ну, думай. Кстати, у меня в баре и покрепче что найдется. Пока я сан не принял, это не возбраняется... А захочешь – можешь и не один придти, а, например, с дамой... И аккордеон можешь захватить, может, тоже споем что... Ну, бывай!
Роман сунул Сергею шершавую ладонь и, небрежно похлопывая по штанине хворостиной, пошел дальше по своим непонятным делам.
2

Сергей докурил сигарету и только взял в руки колун, как с улицы послышалось легкое покашливание.
Сергей оглянулся. У калитки стоял Митя в мятом пиджаке, волосы на его на голове клоками торчали в разные стороны. «Сергей Юрьевич, можно к вам?»– спросил он со смущенной улыбкой.
– Заходи, Митя! – не показывая досады, ответил Сергей. Опять начнутся пустые разговоры. Видно, сегодня ему с дровами не разделаться.
Митя подошел к чурбаку, на котором минуту назад сидел Роман и встал в скорбной позе.
– Сергей Юрьевич! Извиняюсь, конечно. По случаю выходного у вас не найдется лишней сигаретки?
– Найдется. Для тебя, Митя, всегда найдется. Только, Митя, вот что: давай на «ты» и безо всяких отчеств. Мы не на производстве. Договорились?
– Понял, Серега, – быстро отозвался Митя.
– Тогда угощайся!
Сергей протянул пачку.
Митя ловко вытянул из пачки две сигареты, одну заложил за ухо, а другую закурил. Пустив струю дыма, закашлялся, а потом произнес сиплым голосом.
– Сильно вкусная сигарета, в самый раз по моему здоровью. А то у меня после вчерашнего все шланги горят. У тебя, Серега, случаем, нет ничего, чтобы малость подлечиться?
– А почему это у тебя, Митя, шланги горят? Вроде бы вчера выпили совсем немного.
– Конечно немного, Серега. Сначала немного. Все выпили по рюмке, лясы поточили, песни попели, да разошлись по домам, а мы с Петром решили добавить, пошли к бабке Анфисе, да взяли у нее литруху самогона. А потом у него в бане тую банку и прикончили. Так что сегодня я с утра немного как бы не в себе.
Вид у Мити и в самом деле был неважный.
Сергей покачал головой, но без лишних слов достал из кармана куртки, которая висела на гвозде, вбитом в стену бани, плоскую фляжку, потряс ею в воздухе, свинтил пробку и протянул фляжку Мите:
– По одному глотку.
– По одному, так по одному, – с готовностью согласился Митя.
Он взял фляжку в правую руку, левым рукавом протер горлышко, раскрутил фляжку и одним махом влил содержимое фляги себе в глотку.
– Силен, бродяга! – только и произнес на это Сергей.
Митя вытер рукавом рот, сделал глубокую затяжку сигаретой.
– Вот сейчас совсем другое дело. Сразу полегчало. И напиток у тебя больно хорош, так что я никак остановиться не мог. Что это такое было?
– Виски. «Сантори». Японцы делают.
– Япона мать! – воскликнул с восхищением Митя. – Ну, теперь хоть буду знать, что это такое. А то слышал по ящику – виски, да виски, а самому попробовать ни разу не приходилось. Ничего, оказыватся, пить можно. Самогоном, правда, малость отдает. А так ничего. Все же, думаю, наша водка получше будет?
– Водка, она русскому человеку, конечно, полезней для здоровья, – дипломатично ответил Сергей.
– А зачем это, Серега, Роман сейчас к тебе приходил? Небось про Нинку спрашивал? – хмыкнув, поинтересовался Митя.
– А при чем здесь Нина-то?
– Да не при чем, просто Роман к Нинке давно неровно дышит. Еще когда парнем был, пытался к ней подкатиться, да ничего у него тады вроде бы не получилось. Он и теперь, небось, взялся за церковь, только чтобы перед Нинкой себя показать. Думает, небось, выйдет Нинка утречком на улицу, глянет на храм, да и пожалеет, что тогда отказала. Только это он зря надеется. Нинка у нас такая, ее не купишь ничем, ни рублём, ни ласковым словом.
Митя сплюнул на землю, а Сергей счел себя обязанным заступиться за Романа:
– А это, Митя, я так думаю, по большому счету и неважно, для чего Роман решил церковь восстановить. Важен конечный результат. Будет храм в деревне, будут люди его добрым словом поминать. Люди же все понимают, недаром же с храма ничего не тащат.
Митя помотал головой и осклабился, показав крупные желтые зубы.
– А я, напротив, думаю, что как раз важно, о чем человек думал. Ведь, допустим, один другого убил, то если по умыслу – получит один срок, а если по неосторожности – другой. Хотя результат один. А с храма, Серега, не тащат, потому, что Роман пригрозил, что он тому яйца оторвет, кто хоть щепку со стройки унесет. А Романа здесь у нас уважают. У него Малат – правая рука, не видел еще? Зверь, а не человек, ему человека зарезать, что для меня остограммиться...
– Вижу, не особенно ты, Митя, Романа любишь, – без осуждения, а просто для констатации факта, сказал Сергей.
– А чего мне его любить? Он ведь талицкий, – дернул головой Митя.
– Так что?
– А то. Не верю я ему. Сам талицкий, а дом себе построил здесь. И храм наш для чего-то ремонтирует, а мог бы в Талицах новый построить, дешевле бы, наверное, вышло. Отчего так? Ясно, из гонора. Вот, мол, я хоть и талицкий, а всем вам нос утру.
– А Талицы – это что, село что ли соседнее?
– Ну.
– И далеко до него?
– Да не. Напрямую-то всего, наверно, с десяток верст, да прямой дороги нет, все в обход ездют. Да и что там делать? Скучное село. Церкви нет, клуба нет. К нам талицкие по пьянке приезжают иногда помахаться. Иногда и наши тож... Ездют к ним. Видишь, зуба нет? Это мне талицкие выбили.
– Понятно, – кивнул головой Сергей. – Ну, а про вчерашний вечер в библиотеке что скажешь?
– Я тебе, Серега, прямо скажу – загорелся Митя, – хороший вышел вечер. Душевно, Серега, рассказываешь. И рассказы твои мне очень понравились. Особенно, как мужик с будуна в кино пошел. Кто-то, может, скажет – все это ерунда! Надо дело делать, а не рассказики сочинять! А я вот тебе так не скажу. Потому что у самого иногда вот здесь что-то такое бурлит (Митя пальцем указал на свой живот.) Так что я тебя даже очень хорошо понимаю.
– А сам-то ты, Митя, читал что-нибудь из моих книг?
– Времени, Серега, понимаешь, нет никакого книжки мне читать. Летом рыбалка, зимой охота, да и по хозяйству все время – то одно, то другое... Иной раз быват даже и выпить некогда. Да, вот ту историю про немую собачку – как ее мужик в реке утопил, не ты, случаем, сочинил?
Сергей усмехнулся,
– Рассказ про собачку называется «Муму», а немого мужика звали Герасимом. Рассказ, Митя, написан Тургеневым – слышал, наверное, про такого? – уже больше, чем полтораста лет тому назад.
Митя не смутился.
– Значит, не ты? А жаль!.. Как сейчас помню, хороший был рассказ. Мы его еще в школе, кажись, проходили.
– А что это ты, Митя, вчера про озеро такое рассказывал? Еще за столом спор был...
Сергей и сам бы не мог бы сказать, отчего он сейчас вспомнил об этом.
– А, это ты про Круглое озеро что ли? Оно в старом урочище. Там топь, болото, наши туда не ходят, боятся. И талицкие тож. Место это считатся вроде как бы нечистым.
– А ты, значит, ходишь, не боишься?
– Я-то хожу осторожно. А то, что туда никто не ходит, так даже лучше, там рыба непуганая.
– Там что, рыбалка хорошая?
– Быват, что и хорошая. Когда как. Вот в прошлый раз я на озере был, так лещ вел себя там просто отвратительно.
– А как это понять – нечистое место?
– У нас болтают, там шишкИ водятся. Было дело, там даже люди пропадали.
– Что за шишкИ?
– Ну, это... нечистая сила, вроде леших.
Сергей внимательно посмотрел на Митю. Не похоже было, чтобы тот шутил.
– Ты что, Митя, это всерьез?
– Ну, – ответил, поеживаясь, Митя и огляделся по сторонам.
– Удивляюсь я тебе, Митя, – сказал Сергей. – Взрослый мужик, девять классов образования, телевизор чуть не каждый день смотришь, а веришь во всякую ерунду. На дворе-то уже двадцать первый век как-никак, научный прогресс и все такое, так что никаких шишков в наше время быть не может.
Митя криво усмехнулся:
– А если шишкОв нет, то куда ж ножи деваются, а? В прошлый раз на озере у меня прямо из корзины нож пропал. Хороший был нож (Митя показал пальцами, каким он был), еще дореволюционный, златоустовский, теперь таких не найдешь и нигде не купишь.
И Митя горестно вздохнул.
Такая логика развеселила Сергея.
– Ну, а что там на озере еще есть интересного кроме шишкОв, которые ножи воруют?
Митя подумал и ответил:
– Там на горе камень один лежит, наполовину в земле скрыт – пудов на тыщу. Вроде как валун, мохом оброс, а сверху – чистый. Там какие-то знаки имеются.
– Какие знаки?
– Сразу не очень-то и поймешь. Вроде как пляшущие человечки из Шерлока Холмса. Выбиты чем-то. Линии в ноготь глубиной.
В памяти Сергея сразу всплыла «Ловля рыбы». На том рисунке первобытного человека стилизованные, но хорошо узнаваемые фигурки людей били острогами рыб разных форм и размеров. Надо думать, в те давние времена реки и озера были богаты рыбой, а в лесах было полно разного зверья – не то, что сейчас.
– Изображения на камне? Ты, Митя, случаем не фантазируешь?
– Да не, ей-богу, человечки!
– Ты понимаешь, Митя, ведь это может представлять большой научный интерес. Быть может, этим изображениям уже тысячи, да что там – десятки тысяч лет... Их могли выбить на камне люди еще каменного века, чтобы рассказать потомкам о каких-то важных событиях в жизни своего племени. Ты, Митя, не возьмешь меня с собой, когда туда снова пойдешь? Хотелось бы мне самому на тот камень глянуть разок.
– А я на днях как раз туда собираюсь. Я на озеро обычно с донками хожу, а если вдвоем, то можно будет бредень с собой взять. Без рыбы точно не останемся. Ну, как, Серега? Не боишься? Тогда пойдем. Я тогда утром свисну тебе, часов в пять. Сапоги только одень, а то год нынче шибко гадючий. Сапоги себе сможешь подходящие подобрать?
– Сапоги найду. Только ты, Митя, предупреди заранее – завтра, мол, пойдем на озеро.
На том и порешили.

3

За вечерним чаем Нина, поглядывая на Сергея, завела разговор о дочери:
– Через год Таня закончит школу. Пора уже начинать думать, куда она пойдет после школы. Ты, Сережа, ничего не можешь посоветовать?
– А сама Таня что об этом думает? Собирается учиться дальше? А, Таня?
– Собираюсь.
– И на кого же?
– На топ-модель.
– На кого, на кого? – переспросил Николай Петрович.
– Я пошутила, – сказала Таня. – Я хочу стать за-служенным учителем, как мой дед. Учить подрастающее поколение. Сеять разумное, доброе, вечное...
Нина фыркнула, а Николай Петрович сразу завелся:
– Насмотрелись красивой жизни по телевизору, так теперь никто на земле работать не хочет. Парни в город стремятся, чтобы стать бандитами, а девки...
Он махнул рукой:
– Одна из ста, может, в люди выбьется, а остальные – кто в торговлю, кто в проститутки, в ночные бабочки, кто вообще в бомжихи. В топ-модели, одним словом. Так, что ли, племянник?
Нина бросила на Сергея тревожный взгляд.
– Это уж кому как повезет, – ответил тот серьезно. – В городе, разумеется, возможностей проявить себя у молодежи гораздо больше, чем в деревне. Но соблазнов и ловушек для неопытных душ в большом городе тоже сверх головы. Особенно в Москве – глаза разбегаются. Какой путь выберут молодые люди, зависит прежде всего от них самих, от их устремлений, от их характера. Если у них есть твердое желание учиться и их не пугают трудности, то они могут достичь многого. В науке, в искусстве, в спорте, да всюду, где от человека требуется характер, выходцы из провинции часто достигают самых головокружительных высот.
– Да, вот еще что, – добавил Сергей, желая переменить тему разговора, – сегодня ко мне Митя приходил, мы с ним договорились на днях сходить на Круглое озеро – порыбачить, да и вообще хочу посмотреть, что там за камень такой со знаками.
Нина переглянулась с дядей Николаем, а тот поморщился, словно от зубной боли:
– Я в разную чертовщину, конечно, не верю. По должности не положено. Но однако. Сам туда не хожу и тебе не советую. Говорят, давно, еще до революции, наш местный батюшка вообще запретил жителям села близко подходить к тому урочищу. По-хорошему, нашему Мите надо бы надавать по шее за то, что навострился туда шастать, да еще и тебя сбивает.
– У каждого запрета должен быть какой-то смысл, – возразил Сергей.
– Смысл? – переспросил Николай Петрович. – Место там нехорошее, вот и весь смысл. Там уже не раз люди пропадали. В пятидесятые годы здесь у нас милиция ловила банду, так и те, и другие пропали – никаких следов потом не нашли.
– И геологи тоже раз пропали, – вспомнила Нина. – Я тогда девочкой была, а до сих пор помню, как их искали. Аннушка несколько дней над урочищем летала – туда, обратно, туда, обратно. Так тех геологов и не нашли. Дед Егор еще что-то о каменном звере рассказывал, уже не помню точно что, но было очень страшно. Ты бы, Сережа, поостерегся, не ходил бы на это озеро, а?
– Митя ведь ходит на озеро – и ничего, – возразил Сергей. – Да и что вы меня все пугаете? Я маленький что ли? Сам не могу за себя решить?
– Не маленький, но упертый, – недовольно сказал Николай Петрович. – Раз ты такой смелый, то иди, только если что, пеняй на себя сам.
– Ну, папа, как ты можешь так говорить! – с горяч-ностью, пожалуй даже излишней, возразила Нина и состроила гримасу. – Если ты так будешь говорить, то Сережа и всамделе решит на озеро пойти.
– А мне незачем с ним дипломатию разводить, у него своя голова на плечах, даром что ли по деревне в шляпе ходит, – резко ответил на это Николай Петрович. – Других у меня забот что ли нет, как только за Сергеем приглядывать? У меня скоро новый учебный год, а преподавателя информатики как не было в школе, так и нет. Район который год обещает прислать кого-нибудь, да все только обещает.
Повернувшись к Сергею, Николай Петрович с горечью продолжил:
– Наша школа в районе на хорошем счету, почти у всех учителей высшее образование, а информатики нет... У выпускников в аттестатах по этому предмету ставим прочерк. Роман, правда, собирается помочь, обещал подарить школе целый компьютерный класс, а что с ним делать – даже ума не приложу. Здесь грамотный специалист нужен, который в этом деле разбирается – как включить, выключить, интернет знает и все такое прочее. У нас из учителей никто информатику вести не может, многие и компьютер-то только по телевизору видели. Ты, Сережа, в этом хоть что-нибудь понимаешь, разбираешься?
– Немного разбираюсь, – ответил Сергей, не понимая еще, куда это дядя Николай клонит. – Мне это по работе необходимо.
– Вот и помог бы нам. Поработал бы немного учителем в школе, пока я не найду штатного преподавателя. Твоему писательству это, я думаю, не повредит, писать можно и здесь. Жить можешь у нас, в Таниной комнате, а Таню переселим на время к Нине.
У дяди Николая, оказывается, все уже было продумано...
Сергей оглянулся. Прямо в упор на него смотрела Нина влажными русалочьими глазами. Сергею стало неловко, он в растерянности пробормотал:
– Как же так? У меня в Москве семья, жена, работа... Потом каждый должен делать свое дело. Мое дело – в Москве.
– Можешь и с женой приехать. Будем только рады. Месяца три-четыре поживете у нас. А жена не сможет – тоже не беда. Корни твои, Сергей, здесь, отец твой родом отсюда. Полковник, доктор наук, а каждый год сюда приезжал, пока здоровье позволяло. Должен ты это чувствовать? Или взять Романа, на что уж дремучий человек, а и тот благое дело делает, храм восстанавливает.
– Сначала здесь себе дворец построил, потом за церковь принялся. Решил, значит, отремонтировать, чтобы вид из окна не портила, – подала голос Таня.
– Ну, а на мое предложение что скажешь, Сережа? – Николай Петрович пытливо посмотрел на племянника. – Сможешь мне помочь?
– Нет, Николай Петрович, не смогу. Прошу меня понять правильно.
– Не можешь? Эх, вы, москвичи! Космополиты! Никто о России не думает.
И Николай Петрович, распаляясь, добавил:
– Строили, строили социализм, потом коммунизм, а вернулись снова в капитализм. Одни от жира бесятся, а другие по помойкам промышляют. Разве это правильно? Должна же быть какая-то социальная справедливость. И ответственность тоже. А то кругом одни хищники. Этой весной Ирбит вот затопило. А почему? Вырубают лес безо всяких ограничений, лишь бы сейчас копейку урвать, а о завтрашнем дне ни у кого голова не болит.
– Ну, папа, ну что ты такое придумал? – попыталась защитить брата Нина. – Каждый должен делать свое дело. У Сережи работа в Москве, и вовсе незачем ему из столицы ехать учителем в наш медвежий угол.
– Правда, не такой уж медвежий, – попытался обратить разговор в шутку Сергей. – Цивилизация и сюда уже докатилась, девчонки ваши местные, смотрю, по улицам все с голыми пупками ходят.
– Ты, Сережа, сам седой уж, а все на девочек заглядываешься, – с легкой ноткой осуждения в голосе сказала Нина.
Таня прыснула в кулачок, а Николай Петрович встал из-за стола, с шумом отодвинув стул, и ушел из кухни, что-то сердито ворча себе под нос. Нина проводила его тревожным взглядом.
– Не сердись на него, – обратилась она к брату. – Отец за школу сильно переживает. Хотя в чем-то он, конечно, прав – это же, наверное, неправильно, что в городе детей в школах учат компьютерам, а в деревне – нет. А у нас здесь тоже встречаются талантливые люди. Вот, кстати, хочет с тобой поговорить один человек, да стесняется.
– Что за человек такой?
– Один наш местный паренек, Петей звать, он молодой, еще в школе учится, в одиннадцатый класс перешел.
– И о чем он хочет поговорить?
– Он стихи пишет, мне так кажется, хорошие стихи. Их в нашей районке печатают. Ты бы поговорил с ним, послушал... может, совет какой дашь.
– Нет вопросов. Пускай приходит в любое время.
Таня переглянулась с матерью и, стесняясь, добавила:
– Петя завтра утром собирался к нам зайти. Часов в десять.
– Вот завтра и поговорим, – отозвался Сергей.

4

Дом Романа был выстроен в новорусском стиле – то есть с балкончиками, башенками и флюгерами из листовой меди на спицах. Он был окружен сплошным кирпичным забором, только калитка была ажурной, кованого железа. Сергей дважды нажал на кнопку звонка у калитки и стал ждать. Прошли полминуты... минута... пошла вторая... Сергей уже решил уходить, но тут дверь в дом распахнулась и на крыльце появился сам хозяин – в светло-кремовом костюме и белой шелковой сорочке.
По дорожке, выложенной разноцветной плиткой, Роман вразвалочку подошел к забору, брякнул щеколдой и, сунув Сергею руку, хмуро спросил:
– Что ж без аккордеона?
– Аккордеон? – переспросил Сергей. – Выходит, ты, Рома, меня на спевку приглашал? Я-то решил, ты просто поговорить хочешь...
– Ну, да, конечно, давно хотел вот так, по простому, по дружески, под нельму и прочее, поговорить с тобой, Серега... о том, о сем... Ты ведь писатель, инженер человеческих душ, как говорили раньше... Значит, ты должен понимать о жизни побольше, чем мы, простые, так сказать, россияне...
– Да ладно уж тебе, простой, так сказать, россиянин. Раз пригласил, то давай показывай свой фонтан.
– Шуток, писатель, не понимаешь? Это у вас в Москве всюду фонтаны. И у Большого театра, и в центре ГУМа. Чтобы поговорить за жизнь, нам с тобой, считаю, фонтан не нужен. Давай лучше выпьем по маленькой, чтобы разговор легче шел? Ну, как? – Роман выжидательно посмотрел на гостя.
Сергей кивнул головой:
– Марк Твен как-то сказал: «Никогда, ни при каких обстоятельствах не отказывайтесь от выпивки». Он, как известно, был мудрым человеком, потому я всегда следую его заветам...
В доме, в гостиной, перед камином был накрыт стол. Сергей по памяти процитировал:
Настанет вечер деревенский:
Бильярд оставлен, кий забыт,
Перед камином стол накрыт,
Евгений ждет: вот едет Ленский
На тройке чалых лошадей;
Давай обедать поскорей!
Знаешь, Роман, что это за масть такая у лошадей – чалые ?
– Знаю, писатель, чай не на асфальте вырос. Давай, Серега, для начала выпьем по капельке виски. Я уже наслышан, ты любитель японского. Японского, у меня, к сожалению, нет. А это (Роман сделал театральный жест в сторону фляжки посередине стола) – хорошее шотландское виски. Сорок лет выдержки. Такого, наверное, ты и в Москве не найдешь.
Сергей постучал ногтем по этикетке, на которой был изображен сокол в полете.
– В Москве найти можно все. Именно вот такой напиток, из такой точно фляжки, я как-то раз пробовал в бридж-клубе.
– В бридж-клубе? – скривил рот Роман. – Будь моя воля, я всех бы вас, москвичей, с вашими бридж-клубами в асфальт бы закатал.
Сказано это было, как о деле давно продуманном и решенном.
– Зачем же всех, Роман? Ну, допустим, я тебе чем-то не нравлюсь Так ты со мной и разбирайся, как у тебя там принято. В асфальт, так в асфальт. А другим позволь пожить еще хоть чуток. Может, они для России еще какую-никакую пользу принесут.
– Да ладно, не бери в голову, это я так ляпнул... это я просто шучу по дружбе. Ну, давай выпьем с тобой по капле. За все хорошее.
Роман поднял свой стакан и дружелюбно улыбнулся.
– Забавные шуточки у тебя, – усмехнулся в ответ Сергей.
Чокнулись. Сергей погонял языком шарик маслянистой острой жидкости по полости рта.
– Нет, виски и в самом деле замечательное. Что свидетельствует, несомненно, о хорошем вкусе хозяина.
– Приятно выпить с понимающим человеком, а то наши местные напитки только по градусам и различают. Правда, сам я виски почти не пью, я больше к водке приучен. Вот, например, – «Русский стандарт», отличная, понимаешь, водка, гораздо лучше того же «Абсолюта». Закусывай, писатель. Вот нельма обещанная, вот крабы, икра... Дары родной природы, так сказать...
На столе стоял еще один прибор. От Романа не укрылся взгляд Сергея, он кашлянул и сказал, отвернувшись к камину:
– Кто так сказал, что в жизни самая большая роскошь – это человеческое общение, знаешь?
– Знаю. Антуан де Сент-Экзюпери. Был такой французский писатель. Погиб в войну.
– Вот-вот. Но это я и без него знаю. Вот я, можно сказать, достиг положения, все имею, что захочу. Доказал себе и всем остальным, что чего-то в этой жизни стою, а выпить-поговорить по душам почти что и не с кем. И для чего тогда все, а, писатель? Можешь мне сказать? Не можешь? А книги пишешь. Наверное, считаешь себя очень умным. В шляпе по селу ходишь, собак дразнишь. Не пойму я только, для чего это все?
– Что – все? – переспросил Сергей. – Для чего я в шляпе хожу?
– Нет, для чего ты книги пишешь? Или это дело очень прибыльное?
– Да, нет, – усмехнулся Сергей. – Прибыльным это дело назвать трудно. Сейчас писательством прожить трудно, если ты, конечно, не Акунин и не Дарья Донцова. Если хочешь знать, я занимаюсь всем этим делом не ради денег и даже не ради славы – какая уж тут, к черту, слава? – а просто ради собственного удовольствия. Как сказал Пушкин, из наслаждений жизни одной любви музыка уступает. То же самое можно сказать и о литературном творчестве. Одной любви лишь уступает. Особенно поэзия – она ближе всего к музыке. Но поэзия – это отдельная песня. В молодости, когда в крови бурлят гормоны, поэтическим даром обладают все, почти все, а потом этот дар обычно пропадает, только у некоторых, избранных, сохраняется на всю жизнь. Вот, кстати, вспомнил по аналогии. Есть у меня одна знакомая, руководитель детского хора. Хор – знаменитый, лауреат международных конкурсов и все такое. Так она считает, что музыкальный слух есть абсолютно у всех детей, просто не каждый об этом знает, потому что не может голосом воспроизвести то, что он внутри себя слышит. У ребенка, как она считает, можно развить координацию внутреннего слуха и голоса, поэтому она принимает в свой хор всех желающих от шести до четырнадцати лет. Конечно, если музыкой или пением не заниматься, то внутренний слух постепенно атрофируется. Вот так же и с поэзией.
– Ну, ладно, – хмуро произнес Роман, – про знакомую из хора ты хорошо рассказал. Не пойму только, при чем здесь поэзия? Ты что, и стихи тоже сочиняешь?
– Стихи я не сочиняю, нет... Давно уже не сочиняю. Просто я говорил вообще о литературном творчестве, а не только о поэзии. Проза ведь тоже много чего от писателя требует, она только дилетантам кажется простым делом – мол, записывай на бумагу, все что в голову придет, что-нибудь, может, да сложится. А на самом деле, если нет воображения, нет чувства слова, то ничего и не сложится. А еще для того, чтобы хорошо писать, надо знать и литературу, и историю, и психологию, ну, и так далее.
– Ну, и так далее. Понятно. Так что еще нужно, чтобы стать писателем? Кроме, конечно, зуда в одном месте? Ты сам где этому научился, в Литинституте?
– Этому, я думаю, нигде нельзя научиться, если нет божьего дара.
– А у тебя, значит, божий дар есть?
– Видно, есть, раз ты меня все писателем обзываешь. Наверное, есть за что.
– Есть, есть, не сомневайся. – Роман затянулся сигаретой и пустил в сторону камина одно за другим несколько колец дыма. – Ну, а что это за дар такой особый, можешь сказать?
– Хотел бы я сам это знать... Я так думаю... Писательский дар чем-то сродни комбинаторной способности. Из множества вариантов писатель отбирает нужное, то что создает сюжет, отбрасывает лишнее, то есть все то, что сюжет загромождает, и, наконец, выделяет главное. Вот и весь секрет писательского мастерства.
– Ну-у, – протянул Роман. – Что ж здесь такого? В бизнесе, например, требуются те же самые качества. Отобрать нужное, отбросить лишнее... Да и не только в бизнесе... При чем тогда здесь божий дар?
Роман бросил победный взгляд на собеседника, словно шахматист, сделавший неотразимый ход. Сергей почувствовал себя задетым.
– В этом ты, Роман, наверно, прав. Умение комбинировать словами – это, конечно, просто технология. А сам божий дар, наверное, заключается в чем-то другом. – Сергей на минуту задумался. – Дар писателя проявляется в его отношении к жизни, к разным ее сторонам и проявлениям. Как может быть интересен разговор с незаурядным человеком, так интересно и то, что написано с умом и талантом, потому что писатель, как никто другой, понимает движения души человека, умеет видеть за частностями общее, а в общем – особенное, индивидуальное. Знаешь, как художник выкладывает мозаику? Из массы разноцветных камешков или смальты вдруг появляется целая картина. Так же и писатель – он не просто связывает события, а как бы строит картину мира. Очень увлекательное занятие. Вот поэтому я и занимаюсь этим делом.
– Ну-ну. Увлекательное, говоришь занятие? То-то, я смотрю, в библиотеке твоими книгами целая полка заставлена.
Роман наполнил рюмки и, не чокаясь, выпил свою. Сергей отпил из рюмки два глотка, повертел пустую рюмку в руке, счел нужным пояснить:
– Количество изданий, на самом деле, с писательским талантом коррелирует слабо. Здесь многое от везения зависит, ну, и от пробивных способностей автора тоже.
– Понятно, – сказал Роман. – Так ты, значит, пробивной?
– Нет, вовсе не значит. Что касается меня, то мне просто повезло. Сам я работаю в одном издательстве, так оно ради собственного престижа все мои книги и издает. Прибыли издательству это особой не приносит, но с меня, как с автора, хоть денег не берут – и за то спасибо. А то ведь столько есть интересных авторов, о которых никто не знает за пределами их узкого кружка! Ну, как? Удовлетворил тебя мой ответ?
– Удовлетворил и даже кое-чему научил, – ответил Роман, разливая виски по стаканам. – Ну, так давай, Серега, выпьем с тобой за твой божий дар, за твой, так сказать, литературный гений.
– Ну, давай, Рома, выпьем, хоть я и не гений. Никогда им не был и, видимо, никогда и не буду.
– Гений, не гений... Нечего скромничать, строить из себя невинную девушку. Как сказали о тебе по ящику? Замечательный писатель...
–Знаешь, Рома, что такое «замечательный писатель» на жаргоне наших телевизионщиков? У них там существует целая иерархия эпитетов. «Великий»... «знаменитый»... «известный»... «талантливый»... Наконец, «замечательный». Это уже почти в самом низу пирамиды. Наверху – «великие», а внизу – «замечательные». Ниже их, пожалуй, только «интересные», другими словами, говно на палочке.
– Так, так, понятно. Давай тогда выпьем хоть за то, что тебя «интересным» по ящику не обозвали.
И Роман насмешливо улыбнулся. Сергей тоже усмехнулся.
– Конечно, все, что касается творчества, очень условно, зыбко. Зачастую бывает трудно определить, где проходит граница между посредственностью и талантом, между талантом и гением. Но пусть я даже чувствую в себе дар божий, но то, что я не гений – это про себя знаю точно. Чтобы быть гением, Рома, надо иметь совсем другой масштаб личности. Гений – вообще явление редкое, в литературе встречается всего раз в столетие.
– Понятно. Значит, на гения ты пока не тянешь, характера, наверное, не хватает? А сам шляпу носишь!
– Далась тебе моя шляпа! Шляпа здесь не при чем. Чтобы быть гением, в жизни главным должно стать лишь одно дело, точнее, даже не главным, а единственным делом. Только сейчас начинаю это понимать. В молодости хватаешься за многое, ведь тогда кажется, что сил хватит на все. Слишком поздно приходит понимание, что, приобретая что-нибудь, ты в то же время теряешь. Выбор – ведь это одновременно и отказ от чего-то. Гений отсекает все второстепенное, он умеет отказываться от многого ради самого важного. А я не умею отсекать, это противоречит моей натуре. Однако, чтобы участвовать в так называемом литературном процессе, вовсе не обязательно быть гением. Возьми, к примеру, девятнадцатый век – век расцвета русской литературы. А много ли имен осталось, и многих ли еще читают? Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Лев Николаевич Толстой, Тургенев, Достоевский, ну, еще несколько имен. Остальные просто создавали литературную среду. Не было бы Жуковского, Баратынского, Дельвига, Загоскина и сотен или тысяч других, не было, может быть, ни Пушкина, ни Толстого, ни Достоевского Вот и я тоже. Пишу, как умею, создаю среду. Удобряю, так сказать, почву для будущих гениев.
– А на мой взгляд, пустым делом занимаешься, Серега. Я так думаю, на этой почве ничего хорошего уже больше не вырастет, удобряй ее, не удобряй.
– Почему же это?
– Потому, считаю, что литература исчерпала себя. Молодежь сейчас ничего не читает, разве что детективы и фантастику. А через несколько лет и это всё перестанут читать, может, вообще детишек в школе не будут учить русскому языку и литературе. Сейчас ведь наступили новые времена, теперь у нас потребность в талантах совсем другого рода. Так что никто ничего не будет читать, а поэтому никто ничего не будет и писать.
И Роман серьезно и печально посмотрел в глаза Сергею.
Сергей видел, что Роман его подначивает, специально провоцирует на спор, на резкий ответ. Первым его порывом было встать, распрощаться с Романом. Но все же хотелось понять, куда это гнет Роман. Поэтому Сергей сдержался и ответил как можно миролюбивее:
– А писать будут независимо от того, будут читать или нет. В человеке всегда живет потребность самовыражения, а литературное творчество для этого подходит как нельзя более.
– Ну, ладно, – кивнул Роман. – Давай тогда выпьем за самовыражение. Каждый по-своему самовыражается. Вот ты, наверное, думаешь, если я коммерсант, так ни о чем другом, как о деньгах, уже и думать не умею? А мне, наоборот, деньги сами по себе не интересны нисколько.
Когда выпили, Сергей сказал:
– Мне самому деньги не слишком интересны – хватало бы только на жизнь да немного на выпивку и еще кое-что по мелочам. Но чтобы тебя деньги нисколько не интересовали – разреши не поверить. Для чего тогда ты занимаешься своим бизнесом?
– Ну, понятно, занимаюсь этим для того, чтобы зарабатывать деньги, но только не ради самих денег, а потому, что они дают возможность манипулировать людьми. Это тоже увлекательное занятие, поверь, Серега, ничуть не хуже твоего писательства.
– И как же ты людьми манипулируешь?
– Ну, ты сам увидишь, если поживешь у нас еще немного. Тебе, как писателю, это может быть даже интересно. Потом повесть про меня напишешь... или рассказ. Вообще, что бы я не делал – это все манипуляции, все только ради этого.
– А храм восстанавливаешь – это что, тоже манипуляции?
Роман с прищуром посмотрел на собеседника и, усмехнувшись, ответил:
– Можно сказать и так, а можно сказать и по-другому. Места у нас здесь больно замечательные. Думаю, что в мире нет мест красивее. Вот я и хочу, чтобы похоронили меня здесь же, возле церкви. Кругом вид чудесный, церковь на пригорке стоит нарядная, как невеста, от колокольни звон по округе растекается, а моя могилка стоит себе на погосте, за чугунной оградой, под мраморным крестом... Красота...
– Ну, что ж, – сказал Сергей, – понятно. Раз так, то предлагаю принять еще по капле – за исполнение заветных желаний. Хороший тост. Годится на все случае жизни. Кстати, у меня к тебе, Роман, есть вопрос. Ты не взялся бы проспонсировать издание сборника стихов одного поэта? Есть здесь у вас в районе один талантливый парнишка.
– Стихи пишет?
– Ну, да.
– Ну, и пусть себе пишет. Я-то здесь при чем?
– Ну, раз уж ты такой патриот здешних мест. Кому, как не тебе, помочь местному самородку?
– А много надо?
– По самому скромному варианту – долларов пятьсот-шестьсот. А если не по самому скромному – то не меньше тысячи.
– Я подумаю. Был бы он талицкий, помог бы обязательно. Среди наших талицких мало толковых. Пьют все – и мужики, и бабы, дети рождаются дебилами, да с двенадцати лет тоже начинают пить. Таланты, конечно, надо поддерживать. Талантливых стало мало, оскудела Россия талантами. Это все наше пьянство, а сейчас еще и наркомания. Я всем тем, кто к наркоте наших ребят приучает, головы бы принародно рубил. Но вообще-то, у меня есть железное правило – не распыляться, отбрасывать все лишнее, словно его не существует вовсе. Я, например, и на улице никогда не подаю. Ни рубля, ни копейки. Потому что эта церковь для меня сейчас важнее всего. Понял, Серега?
Сергею стало скучно.
– Я понял тебя, Роман. Рассуждаешь ты, наверное, правильно. Ну, спасибо тебе, Рома, за приглашение, за виски сорокалетней выдержки. Прекрасный напиток. Считаю, не зря время провели. А сейчас, как говорится, разреши откланяться.
Роман сделал протестующий жест:
– Ты только не обижайся, Серега. Хорошо сидим, куда торопишься? Я же сказал: подумаю. Да и, по большому счету, тебе-то что за дело до какого-то районного поэта? Мало ли кто стишками балуется!
– Вот ты сказал, что литература как вид искусства, как общественное явление исчерпала себя. Как не обидно это признавать, в чем-то ты прав. Нам выпало жить в такое время, когда потерян общественный идеал. Может быть, именно поэтому русская литература влачит сейчас столь жалкое существование. А может быть, дело в обратном. Нет литературы, нет тех, кто должен чувства добрые пробуждать лирой, тех кто способен сам осмыслить современный мир и его образ донести до массового сознания. А страдает от этого не только литература. Все теряет свое прежнее значение. Семья, государственные институты... Вся культура, по большому счету, деградирует. Потому что культура строится на интересе к человеку, к личности. А в наступающем новом времени не находится место человеку, зато глупость и жадность человеческие не имеют границ. Ты Рома, не считаешь, что мы сползаем к катастрофе? И причиной катастрофы, может, станет не ядерная война, не новый Тунгусский метеорит, а потребительское отношение человека к природе. Человечество само себе роет могилу. Посмотри, например, что делается с погодой. А наводнения? Этой весной, говорят, Ирбит затопило – триста лет такого не случалось.
– Леса кругом повырубали, вот и аукнулось, – хмуро произнес Роман.
– Все это только звоночки. Пусть даже мало что зависит от воли отдельного человека. Но всегда хочется на что-то надеяться, на чудо, которое отведет от нас катастрофу. Поэтому мне как раз есть дело до того, что где-то появился новый талантливый поэт. Быть может, он раскроет перед всеми нами смысл жизни, окажется тем самым Спасителем, на приход которого все мы втайне надеемся. Так ведь, Роман?
Роман нехорошо усмехнулся.
– Это все одни слова. Чувства добрые, лира, культура и прочее. А сам-то ты так поступаешь? Думаешь, никто не знает, что ты у Машки из «Корчмы» ночевал? Нашел тоже с кем спутаться, писатель...
Сергей помотал головой.
– Ошибаешься, Роман, – с едва заметной насмешкой произнёс он. – Или информатор твой малость присочинил. Не ночевал я у Марии. Потому что мне это не нужно, я давно уже не ищу на свою жопу приключений такого рода. Просто заглянул к Марии на чашку чая – поговорить немного за жизнь, послушать женщину… с непростой судьбой. У меня к ней чисто писательский интерес, примерно как у Мериме к Кармен.
– Думаешь, я не знаю эти «чашки чая»?! – фыркнул Роман. – Всё это одна лишь замануха, только камуфляж для блуда. Разве не так? А других жить учишь, писатель… в книгах своих выставляешься — ну чисто образец по части морали, сопли распускаешь, слезу выжимаешь. А сам-то… Ну, что ж ты замолчал? Скажи вот мне как рядовому читателю что-нибудь умное и благородное, я тебя с удовольствием послушаю.
Сергей провёл ладонью по лбу, собираясь с мыслями. Ответил Роману размеренно, с той особой интонацией, с какой иногда врачи разговаривают с тяжело больными пациентами:
– Не путай, Рома, меня как автора с моим лирическим героем. Мы проживаем в чем-то схожие, но все же разные жизни. И можем поступать в одинаковых ситуациях по-разному. Впрочем, тебе такие тонкости, наверное, не интересны. Тебе ведь не до лирики, ты человек дела, распыляться не любишь. Даже нищим на улице никогда не подаешь.
– Ну, и что? – с вызовом спросил Роман.
– А то. Знаешь, Роман, чем мы отличаемся друг от друга? Мне всегда бывает не по себе, если кто-то в дерьмо вляпался, а ты, наоборот, радуешься этому, да еще и сам готов в дерьмо другого окунуть.
– И окуну! – оскалив зубы, произнес Роман. – А надо будет – так и утоплю в говне. Вот позову сейчас своего Умалата, одно лишь слово скажу ему, даже не слово – просто подмигну, так он с радостью тебя загрызет.
– Почему же с радостью?
– Потому что он интеллигентиков вроде тебя ненавидит всеми своими печенками и селезенками.
– И за что же это он нас так?
– За все. Сам должен понимать, писатель. Потому что жизнь – штука жестокая и грязная, а вы, москвичи, по ней шагаете, как по ромашковому лугу. Эй, Умалат! – крикнул Роман, уже не скрывая клокотавшей в нем злости.
В комнату сразу же вбежал смуглый лысый человек в адидасовском спортивном костюме, с рожей самой бандитской и с курчавой бородой, как у исламского боевика.
– Да, хозяин?
– Проводи москвича до калитки!
Сергей встал.
– Не стоит затрудняться. Сам найду дорогу. Хорошо, считаю, поговорили. Бывай, Роман! Береги себя, закусывай чаще... нельмой с крабами!
– Шляпу свою, смотри, не забудь надеть! – крикнул вслед Сергею Роман.
Когда Сергей шел по дорожке к калитке, то спиной чувствовал взгляд чеченца, который остался стоять на крыльце.

5

Характер леса постепенно изменился: деревья стали мельче, и у многих были искривленные стволы. Земля под ногами стала чуть подпружинивать.
– Начинатся топкое место, – обернувшись, сказал Митя. – Здесь гляди в оба. Иди за мной след вслед. Знаешь, как волки ходят?
Митя подтянул рюкзак и зашагал бодрым шагом, не оглядываясь. Сергей еле поспевал за ним. Идти было тяжело. Не было даже намека на тропинку, и приходилось постоянно прыгать с кочки на кочку. В лесу было много поваленных сосен, полностью засохших деревьев. Вокруг было необычно тихо. Не слышно было птиц, в воздухе стоял только надоедливый писк комаров.
Дорога через болото и бурелом заняла больше двух часов. Сергей полностью выбился из сил, ему казалось, что вот еще немного – и он упадет на землю и никогда больше не встанет. Перед глазами у него расплывались желтые круги, но он продолжал идти за Митей, поминутно вытирая едкий пот с лица. Гордость не позволяла ему попросить у Мити хоть минуту передышки.
Но вот лес, наконец, поредел, и за деревьями показалось Круглое озеро. Оно и в самом деле было почти идеально круглым, в поперечнике, по прикидке Сергея, с полкилометра. По берегу на расстоянии нескольких шагов от кромки воды шел невысокий вал, поросший кустами и чахлыми березами. На той стороне озера, куда вышли Митя с Сергеем, берег был низкий, пологий, а на противоположной стороне – высокий, поросший лесом.
– Перекур, – скомандовал Митя, сбросил на гальку свой рюкзак и уселся на ствол поваленной сосны, с наслаждением вытянув ноги. Из под самых его ног выпрыгнула крупная буро-зеленая лягушка.
– Ишь, скакуха, как рванула! Как от пожара. Подумала, наверное, что ее хотят поймать и съесть, – пошутил Митя, сплюнув сквозь зубы.
Сергей достал из нагрудного кармана штормовки блокнот, что-то чиркнул в нем ручкой, а потом снова спрятал блокнот в карман.
– Что ты там, Серега, пишешь? – обеспокоенно спросил Митя.
– Так, ничего особенного, – со смущенной улыбкой ответил Сергей. – Услышал сейчас от тебя слово «скакуха» – вот и записал.
– Для чего? – удивился Митя.
– Ну, как тебе объяснить... Я собираю слова на «уха», коллекционирую их, так сказать. У меня их уже больше двух сотен набралось. Что-то сам услышал, что-то в книгах или в газетах встретил. У Даля их тоже много, только большинство уже вышло из употребления. «Уха» – очень интересный суффикс, придает словам своеобразную эмоциональную окраску. Например, рацуха... демонструха...
– Все это пустяки. Я тебе таких слов сколько хошь наговорю, только успевай записывать, – сказал Митя: – Групповуха, сизуха, братуха, амнуха... Знаешь, Серега, что такое амнуха? Это полное прощение, можешь записать себе, если хочешь...
– Амнуха у меня есть, – отозвался Сергей. – И скощуха с чистухой тоже. Вообще на «уха» довольно много блатных слов. И из молодежного жаргона тоже.
– А тормозуха есть? Знаешь такое слово?
– Знаю, Митя, знаю. Есть у меня и тормозуха, и сивуха, и групповуха, и братуха, и сеструха, и свекруха. Новое слово отыскать не так-то просто.
Митя наморщил лоб, а потом спросил с недоумением:
– А для чего ты все это собираешь, а, Серега? Свекруха, сеструха... Ну и что из того, что все они на «уха»?
– Собираю просто так... Кто-то марки собирает или телефонные карты, а я слова. Может, использую потом в какой-нибудь своей повестухе.
– А-а, – протянул Митя, и его глаз сверкнул хитрым огоньком. – А вискухи той японской у тебя, Серега, случаем, нет с собой? А то что-то в горле пересохло...
– Виски того нет, а водки немного есть. «Флагман». Хорошая водка. Захватил на всякий случай, – пояснил Сергей и достал из кармана рюкзака фляжку.
– Можно и еврейской водки, – с готовностью согласился Митя, протягивая руку. – По одному глотку.
– Нет уж, я твой глоток, Митя, знаю, – отвел руку с фляжкой в сторону Сергей. – Доставай свою кружку. Плесну тебе малость.
– Вот еще – кружку! Лей скорей сюда!
Митя сложил ладони ковшиком, Сергей плеснул ему немного из фляжки. Митя жидкость выпил, а ладони облизал.
– А закидуха в твоем списке есть? – снова поинтересовался он.
– Нет, закидухи вроде бы нет. Надо записать. А что это слово означает?
– Закидуха – это значит донка, – сказал Митя и горделиво посмотрел на Сергея. – Я взял с собой несколько. Будем рыбу ими ловить. Ну, как, отдышался? Тогда пойдем дальше. Тот камень на той стороне.
– Погоди немного, – возразил Сергей. – Дай-ка я озеро получше рассмотрю. Какая у него глубина?
– Дна нет, – внушительно ответил Митя.
Сергей убрал фляжку на место, достал из рюкзака отцовский артиллерийский бинокль, внимательно осмотрел противоположный берег. Его внимание привлекла гора, напоминающая диковинного горбатого зверя с вытянутой к воде мордой. Почти над самой поверхностью воды желтела песком впадина, а на склоне горы белели два крупных камня округлой формы.
– Вот это да! – воскликнул Сергей, передавая бинокль Мите – Смотри, та гора немного напоминает какое-то доисторическое чудовище. Как будто огромный зверь приполз к озеру напиться воды. Те камни на склоне – глаза, а вон та впадина – пасть.
– Всамделе, похоже, если присмотреться, – согласился Митя. –В бинокль-то хорошо видно – все, словно рядом. А пещеру эту я никогда раньше не замечал. Всамделе как пасть.
– Нина говорила, что какой-то дед Егор рассказывал что-то страшное про каменного зверя. Не про этого ли самого?
– Дед Егор? Был у нас в деревне такой, когда я пацаном еще был. Помню его. У него с чердаком было не все в порядке, все время что-то бормотал себе под нос. Про какого-то Оро. А в остальном ничего был мужик, не сильно пьющий... Ну, давай, Серега, двигать дальше! Передох-нули уже достаточно, кажись.
В этот момент над озером пронесся глухой звук, как будто шумно вздохнул какой-то невидимый за деревьями великан.
– Что это? – насторожившись, спросил Сергей.
– Иногда здесь это быват, – махнул рукой Митя. – Не поймешь, откуда-то вдруг пахнёт вот так, а потом снова тихо.
– Мы так мало понимаем мир, в котором живем, – произнес Сергей. – Тютчев об этом сказал: «Не то, что мните вы, природа... Не слепок, не бездушный лик...». В больших городах жизнь подчинена бездушному ритму. Некогда остановиться, оглянуться по сторонам... А когда выпадет редкая минута, как сегодня, начинаешь понимать, что вся природа – живая, что все вокруг живое – и лес, и озеро, и вон та гора, и небо над нашими головами... Все имеет душу и, может быть, свои собственные представления о добре и зле, о смысле существования...
– Ну ты, Серега, и загнул! Смотри на жизнь проще! – с коротким смешком произнес Митя. – Ну, хватит, отдохнули. Надо топать дальше. Вставай, пошли!

6

– Ну, пошли! – еще раз скомандовал Митя и зашагал по гальке возле самой кромки воды. За ним побрел Сергей, осматриваясь по сторонам. Озеро казалось удивительно спокойным, тихим, безжизненным... Не слышалось всплесков рыбы, вода была гладкая, как зеркало – ни волн, ни ряби, и озеро казалось огромным серебряным зеркалом, потерянным в этом безлюдном месте неведомым великаном.
– Ну, вот, кажись, дошли, – Митя махнул рукой. – Вроде бы, то самое место. Теперь нам надо подняться по оврагу, тот камень наверху.
Подъем по узкому оврагу, в который водой было нанесено полно разного мусора, веток и даже целых бревен, занял целых полчаса. На глиняных языках оставались четкие следы от сапог. У Сергея мелькнула неуместная мысль – если что... то по следам потом определят, что они с Митей проходили здесь. Выбравшись наверх, Сергей, совершенно обессиленный, лег на сухую траву и несколько минут лежал неподвижно.
– Эй, Серега! – позвал Митя. – Хватит тебе лежать! Греби сюда! Вот он тот камень-то!
Сергей на негнущихся ногах подошел к Мите. Тот носком сапога постукивал по огромному светло-серому валуну. Та часть камня, что возвышалась над поверхностью земли, была в поперечнике больше размаха рук.
– Вот, гляди! Тот самый рисунок, про который я говорил.
По гладкой поверхности валуна сверху было чем-то выбито множество бороздок толщиной с мизинец. Они образовывали рисунок со сложной композицией. В центре было изображено свирепое горбатое чудовище с вытянутой, как у кабана, мордой и с восьмью ногами. Вокруг чудовища плясали фигурки людей с копьями в руках. Некоторые человечки лежали в скрюченных позах – наверное, это были охотники, убитые или покалеченные чудовищем.
Сергей провел рукой по рисунку, достал из кармана складной нож, прочистил лезвием несколько штрихов, плохо различимых из-за песка, который набился в бороздки.
– Ну, Митя, теперь мы с тобой, наверное, прославимся, как Брейль и Картальяк, исследователи Альтамиры. Слышал о таких? Что мотаешь головой?
– Говори, Серега, проще. А то верблибы какие-то! – Митя недовольно сплюнул.
– Ты не понимаешь... Это в самом деле очень важная находка. О камне по телевизору будут рассказывать и тебя тоже по телевизору покажут. Прославишься теперь на всю деревню. Изображение каменного века. Сцена охоты. И эти значки по краям – что это такое? Может, надпись? Вполне может быть. Некоторые ученые-археологи считают, что письменность возникла еще в каменном веке, еще в палеолите. А этот зверь на кого, по-твоему, похож?
– Ни на кого. Зверей со столькими ногами не быват.
– Быват, Митя, быват. У скорпионов, к примеру, по восемь ног.
– Ну, ты, Серега, и скажешь! Скорпионы! У нас здесь скорпионов, слава Богу, отродясь не водилось.
– Я думаю, первобытный художник, нарисовал у зверя лишние ноги специально. Он что-то хотел этим сказать. Только что? Может, что зверь быстро бегает? Или, что он очень опасный? Все это надо тщательно сфотографировать, – сказал Сергей.
Он достал из рюкзака фотоаппарат и начал щелкать, стараясь выбрать лучший ракурс.
– Кто-то здесь недавно до нас уже побывал, – хмуро сказал Митя. – Вон свежее кострище, окурки. «Марбала». Наши мужики таких сигарет не курят. Не нравится мне это все. Сюда никто не ходит, да и незачем здесь чужим ошиваться. Ты толкуешь – телевизор, ученые... Наедут теперь сюда всякие. Рыбу распугают. Надо мне все это?
Повертев головой, он добавил:
– А эти – не иначе, приходили сюда клад искать.
– Какой клад?
– У нас раньше болтали, я сам много раз слышал, что где-то в урочище зарыт клад купца Пермякова. Давно, еще до Гражданской. Богатый был купец. Золотишком тоже промышлял. Вроде бы ходили сюда несколько раз охотники, да ничего не нашли. Эти со стороны Шаманихи, наверно, пришли, туда, наверное, и вернулись. Так путь получатся длиньше, зато в обход топи.
– А Шаманиха – это что? Деревня?
– Не, то гора. Если от Талиц сюда идти прямиком, то как раз выйдет мимо Шаманихи. Манси ее считали вроде как священной. Деревья на горе ленточками украшали.
Видно было, что мысли Мити вдруг приняли новое направление. Глаза у него загорелись.
– Где-то здесь должна быть та самая пещера, которую мы в бинокль разглядели. А вдруг там клад спрятан, а? Давай проверим? Если найдем, как делить будем?
– Что найдем – все твое, – усмехнулся Сергей.
– Если про клад не врали, то он точно в пещере зарыт, больше негде, – шепотом произнес Митя. – Давай спускаться к воде, а там по берегу налево. Вход в пещеру должен быть где-то там. Смотри внимательно!
– – –
Под ногами скрипел песок. Впереди, осторожно пригнувшись, пробирался Митя, освещая себе путь фонариком, а за ним почти вплотную шел Сергей, правую руку он держал на плече Мити. Луч света выхватывал из темноты неровные, шершавые стены, дышать было трудно, а от дурных испарений резало глаза. Так они прошли шагов двадцать. Узкий ход слегка поворачивал вправо и шел чуть вверх.
В пещере становилось все более душно и смрадно. Оглянувшись назад, Сергей не увидел лаза, через который они минуту назад залезли сюда.
– Митя, стой! – выдохнул Сергей. – Давай вернемся... Мне что-то нехорошо...
– Что, москвич, очко сыграло? Нет уж, раз пошли, давай посмотрим, что там дальше. Вдруг там всамделе клад?
Прошли еще шагов двадцать. Смрад усилился настолько, что дышать стало совершенно невозможно. Пришлось поворачивать назад.
– В следующий раз сюда придем, надо будет прихватить с собой противогазы. Возьму у нашего военрука, – решил Митя. – И еще один фонарь не помешат. И щуп стальной тоже.
Сергей машинально кивнул, но про себя решил, что сюда он больше носа не сунет. Не его это дело – клады искать. Не Том Сойер, небось.
Обратно первым шел Сергей, за ним Митя. Пройдя шагов тридцать, они оба остановились в полном недоумении. Путь преграждала сплошная стена. Полный тупик.
– Веселенькое дело! – воскликнул Сергей, еще не осознавая до конца опасности положения. – Поворачивай назад, мы где-то пропустили ответвление к выходу...
После бесплодного хождения взад-вперед по каменному коридору, Сергей снова остановился перед стеной, преграждавшей путь. Он достал нож и начал ручкой простукивать каменную плиту перед собой.
– Дай мне, – нетерпеливо сказал Митя.
Простукав стены спереди, сбоку, потолок и пол, Митя сел на пол и спокойно произнес:
– Все, Серега, считай, приехали. Садись, отдыхай. Нам теперь торопиться некуда...
Митя не закончил фразы, но Сергею и так было ясно, что их ждет в этом каменном мешке. Медленная мучительная смерть от голода и жажды. Или от недостатка воздуха.
– Вроде бы стало жарчее, – с беспокойством произнес Митя.
Это Сергей почувствовал и сам. Он расстегнул штормовку, откинул капюшон, по его лицу одна за одной скатывались капли пота.
– – –
Дышать становилось все труднее. Сергей сидел на каменном полу пещеры в кромешной темноте, прислонившись спиной к Митиной спине. Фонарик погас – да и какой от него толк?
– Жаль, никто не узнат, как мы здесь сдохнули. Решат – пропали – и все. Утонули в озере или в болоте провалились.
– А сколько лет тебе, Митя? Давно собирался спросить...
– Сколько ни есть, все мои... Теперь уже не играт значения... Однова жаль – умру – никто не пожалеет, даже не вспомнит... Семьи нет, детей нет... Вроде бы есть где-то сын, а я его даже не разу ни видел... Был один хороший кореш, Володька, вместе в школе учились, вместе по хулиганке на химии 3 года отпыхтели... Крепкий был мужик, на пилораме мастером работал, а в позапрошлую зиму замерз насмерть... Он ко мне после получки зашел, вмазали мы с ним по банке, он потом пошел домой, да так и не дошел... Метель тогда была сильная. Часто его вспоминаю... У него трое пацанов остались, а жена его Катька теперь на меня смотрит, ровно как волчица. Словно я виноват...
Митя замолчал, в темноте только слышно было, как он сопит носом. После минуты молчания заговорил Сергей.
– Умереть не страшно... Все равно не избежать... Жаль только, что ничего уже нельзя ни изменить, ни выправить... Так со всеми своими грехами и предстанешь перед Ним. Ты, Митя, в Бога веришь?
– Ну, – неуверенно подтвердил Митя.
– Вот и я – «ну». Если бы верили по-настоящему, наверное, легче было бы...
– Тебе-то что каяться? Жил, кажись, неплохо... Закон не нарушал... Семья, дети, квартира в Москве, прописка...
– Разве в квартире дело? Законы – да, вроде бы, не особенно нарушал, а жить по совести – не очень-то получалось. Слаб человек... Ради комфорта... Ради чьей-то похвалы... Целую жизнь прожил – а вспомнить, оказывается, по большому счету, и нечего.
– Да?! А я-то думал, что у писателей должно быть все по-другому. Раз книги пишут. Тебя вот даже раз по ящику показывали.
– Писатели – такие же люди, как и все, в чем-то, может, даже и хуже. Потому что пишут и говорят красиво. А на деле – много амбиций, зависти... интриг. И просто грязи. Вот был у меня когда-то роман с женой друга. И сам знал, что подло, а порвать – силы духа не хватало... Времени уже порядочно прошло... Мы с ним иногда встречаемся, в шахматы играем, выпиваем вместе... А меня одна мысль терзает – он знает или нет? Догадывается или нет? Раз ночью приснилось, как он мне кулаком грозит. Жалок тот, в ком совесть не чиста! Слишком поздно эту истину понял...
Митя откашлялся, потом спросил:
– А та баба – она что?
– А она – ничего, – ответил Сергей коротко.
Что тут можно было добавить? Все это было так давно, словно в другой жизни. Если бы можно было еще хоть раз встретиться... Посидеть где-нибудь в кафе, поговорить по-доброму, без слез и упреков, чтобы постараться понять, что же такое тогда с ними было? Так и не решился ей позвонить. Все боялся, что она неправильно истолкует... Теперь, правда, что об этом вспоминать...
– Так много было замыслов... Всё откладывал на потом, думал – времени еще много... Так и не сделал того, что мог бы сделать... И так во всем...
Наступило долгое молчание. Потом снова заговорил Сергей, с усилием ворочая пересохшими губами.
– А я ведь, Мить, понял теперь, что означал тот рисунок... Зверь восьмилапый... Ведь он чем-то похож на эту гору... Морда, горб... Тот первобытный художник, наверное, хотел предупредить об опасности... А мы с тобой лопухнулись... Полезли прямо в пасть...
У Сергея начало путаться сознание, он закрыл глаза, и перед его внутренним взором в дикой карусели завертелись какие-то фантастические картины... Он очнулся, когда почувствовал, что Митя колотит его кулаком по плечу.
– У тебя, Сергуха, водка еще осталась? Давай вмажем по глотку – все веселей кобздец встречать.
Сергей в темноте нащупал свой рюкзак, достал фляжку, ослабевшими пальцами свинтил пробку, но тут почувствовал новый приступ дурноты, и фляжка выпала из его рук...
Митя в сердцах выругался, услышав булькающий звук, и тут же зашелся в надсадном кашле...
Раздался подземный гул, как при землетрясении, и волна горячего, сероводородного воздуха подхватила, словно щепки, незадачливых искателей клада...
– – –
Сергей открыл глаза и не сразу понял, где он, что с ним. Все было, как в тумане, все застилала мутная пелена. Над ним склонился Митя и яростно бил его ладонью по щекам. По подбородку Мити сочилась кровь, глаза были красные, воспаленные, и взгляд совершенно безумный.
– Очнулся, Серега? Молодец! Цел? Царапины не в счет. Считай, с того света вернулись. Вон твой рюкзак валяется. Бери его, и потопали скорей отсюда. Ничего, не боись! Новую жизнь начнем. Старые грехи отмолим, новые налепим. Домой придем, первым делом – по стопарю – и в баню. Идти сам сможешь?
Митя подал руку, и Сергей с трудом поднялся, встал на ноги.
– Постой, Митя! Дай отдышаться... В голове шумит... Что же это было такое?
– Что, что!.. Я-то понял, что! Это он, тот самый Оро! Вот что! Нас, гад, хотел сожрать! У-у, сучий потрох! – погрозил Митя кулаком в сторону горы. – В следующий раз приду с динамитом, разнесу тебя к ... матери! Серега, что с тобой?
Сергея начало неудержимо рвать. Он опустился на четвереньки и опустил голову, почти касаясь лбом земли, чтобы было легче исторгнуть из себя отвратительную пенистую массу. Его всего трясло, и в голове у него, искрой во мраке, блуждала колючая мысль – дерьма накушался, вот оно из него и прет.
– – –
День клонился уже к вечеру, когда Митя и Сергей вошли в поселок. У калитки стояла Нина, она впилась в Сергея тревожным взглядом.
– Сережа, ты как? Все нормально?
– Нормально, нормально, – ответил за Сергея Митя. – Серега мужик нормальный, даром что москвич. Жаль только, впустую сходили, ничего, видишь, не принесли.
– Да Бог с ней, с рыбой, – в сердцах сказала Нина. – Сами хоть живыми-здоровыми вернулись, а то я места себе не находила, все ужасы всякие на ум приходили.
– И нам с Серегой тоже пришлось поволноваться малость, – горделиво произнес Митя. – Круглое озеро – оно не для дураков. Зато теперь имеем полное право принять по стакану. Так ведь, Серега? Поддерживаешь?
Сергей ничего не ответил Мите. Он подошел к Нине вплотную, так, что почувствовал сквозь брезент штормовки жаркую женскую грудь, взял Нину бережно за плечо и сказал, заглядывая в бездонные глаза:
– Дядя Николай говорил, ему учитель информатики требуется? Будет ему учитель.

7

Оро лежал, положив морду на передние лапы, и думал. В его каменной голове с трудом ворочались гулкие мысли.
Оро умеет ждать...
Ему некуда торопиться...
Он может ждать еще хоть сто тысяч лет...
Вчера...
ему выпала редкая удача...
Вчера ему удалось...
полакомиться...
двумя глупыми двуногими...
Сегодня...
правда...
день был не таким удачным...
Двум двуногим удалось убежать...
когда он чихнул...
Потому что по пищеводу...
вдруг потекла...
какая-то жгучая жидкость...
Все равно...
Два тоже хорошо...
Полученной вчера энергии
хватило...
чтобы еще на полкогтя...
на целых полкогтя...
продвинуться к озеру...
Теперь...
остается...
совсем немного...
Еще всего два...
или три...
таких же завтрака...
И он сможет...
подползти к самому озеру...
опустить морду...
в темные прозрачные воды...
до самых глаз...
и утолить...
свою...
тысячевековую жажду...
А тогда!..
У него вновь появится сила...
Тогда он сможет...
наконец...
подняться...
встать...
Твердо встать...
на все свои восемь лап...
Оро прикрыл каменные веки и, предвкушая этот неизбежный момент, сладко вздохнул.
Над озером пронесся глухой звук, серая вода покрылась мелкой рябью, порывом ветра осыпало с верхушек берез на землю начинающие уже желтеть листья.
И снова вокруг воцарилась тишина.

2003 г.