Последнее письмо
Пропавшим без вести посвящается…
Там все живы, кто любил меня,
Где восход как праздник бесконечной жизни,
Там нет счета рекам и морям,
Но по ним нельзя доплыть домой.
Гр. «Кипелов», «Закат»
Дорогая моя Маша! Извини, что давно не писал!
Надеюсь, у вас все хорошо. Ты писала, что наша Дашенька пошла! Я и рад и расстроен одновременно. Рад за нашу дочь и расстроен тем, что не видел этого. Кстати поздравляю тебя с наступающим Днем Рождения! Знаю, что заранее не поздравляют, но боюсь, что не будет времени написать тебе.
Я и сейчас-то немного занят, но решил, что дела подождут.
Ты постоянно спрашиваешь меня, как нам тут служится. Что ж, вот немного о нашем военном быте.
Позавчера наш снайперский взвод в срочном порядке перебросили в деревню Вороново, где, по сообщениям разведки, вскоре должна была пройти немецкая пехотная колонна.
В нашем взводе служит всего двадцать человек, включая меня. Всех имен я тебе называть не буду, так как они тебе все равно ничего не скажут, а расскажу лишь про двух своих боевых товарищей: про Андрея Соловецкого и про Прохора Семенова. С ними я сдружился еще перу месяцев назад, когда мы прикрывали нашу автоколонну. Хоть они и служат в одном взводе и состоят в одном звании, на самом деле это совершенно разные люди!
Андрей высокий, плечистый, слегка смуглый, кучерявый, с большими серыми глазами. Он всегда сдержан, никогда не срывается, заботится о своих товарищах. Прохор же, напротив, низкий, юркий, бледный, очень худой. Несмотря на свое хилое телосложение, он очень ловок, достаточно силен и очень упрям. А еще он малость вороватый. Постоянно пытается «приделать чему-нибудь ноги».
За эти два месяца мы попадали во всякие передряги: смешные и не очень.
Однажды мы щей наварили целый котел. Наваристые были щи! Только мы разложились, хлеб-соль достали, как вдруг откуда ни возьмись,- боец прибегает, говорит, мол, тревога, ребята! Вас, мол, в штаб вызывают! Мы все побросали и бегом до штаба! Вваливаемся мы туда втроем, а там никто ни слухом, ни духом про эту тревогу! «Не вызывал вас никто!»,- говорят. Возвращаемся мы в лагерь, а наши щи как корова языком слизнула! А боец, который нас на уши поднял, да еще пара солдат сидят рядышком, да рот рукавом утирают. Вот такая история.
Еще вот какой случай был. Стояли мы тогда в деревне Суглобовка. Был приказ деревню не сдавать. Я, Андрей и Прохор засели в одном домишке, откуда хорошо просматривалась дорога, и стали ждать. Скоро немцы показались. Мы отстреливались, как могли, патронов не жалели. Вдруг вижу, мимо меня в окно бутылка стеклянная влетает, потом слышу звон стекла разбитого и взрыв. Оказывается, это немцы нас горючей смесью закидывают! Меня сразу жаром обдало, поворачиваюсь – вся комната в огне, а в окно не выпрыгнуть – там немцы! Я бегом к двери. Вдруг что-то затрещало, а дальше я ничего не помню. Очнулся, когда уже все закончилось: немцев выбили, все сидят, раны залечивают. Голова болит невыносимо! Рядом сидят Андрей с Прохором. Они-то мне и рассказали, что на меня балка потолочная свалились, а Андрей звал меня, звал, потом искать побежал, испугался: «Не случилось ли чего?». А я лежу внизу, на мне балка, все кругом в огне! В общем, он меня своем горбу вытащил. Положил за домом, а сам рядом караулил, чтобы фашист не подобрался.
Так они мне не раз помогали, да и я в долгу не оставался.
Один раз пришлось обстреливать немецкую колонну в черте города. Нас заранее перебросили, было там с нами еще взвода три-четыре. С вечера еще распределились по позициям, Андрей с Прохором оказались в соседнем здании. Спали плохо – все же на нервах! С утра только глаза продрали – слышим, немецкая пехота пошла. Выглядываю в окно – точно! Впереди колонны едет штук пять машин, за ними немцы бегут, что-то кричат по-ихнему, ругаются на кого-то. Да немецкий, правда, для того только и годится, чтобы ругаться.
Со мной около окна Сидорыч сидел (тоже кстати хороший мужик!). Говорит мне: «Давай, Вовка, поближе подпустим!» Ждем. А у нас приказ был: «Без команды не стрелять!». А колонна уже на треть прошла. Я думаю: «Заснули они там что ли?» А колонна все идет. Ждем… Я держу их на прицеле. Руки уже вспотели, трясутся от напряжения.
Вдруг слышу, где-то в соседнем здании крик: «Огонь! Чтоб ни один не ушел!» Не буду вдаваться в подробности, скажу лишь, что немцам мы жару задали! Вот такая история!
Вначале я писал тебе, что нас забросили в деревню Вороново. Думаю, стоит поподробнее рассказать, что дальше было. А было вот что.
В тот день погода не ладилась: дул сильный ветер, моросил дождь, было холодно. Наш взвод разместили по сараям и хлевам, но мы не жаловались – и не такое терпели. Я, Андрей и Прохор облюбовали небольшой стог сена в амбаре, кое-как разместились. Крыша не протекает и на том спасибо. В каком-то домишке организовали полевую кухню. Наш повар Васька в тот вечер расстарался на славу: похлебка у него вышла объедение! Наелись мы, как говорится, до отвала. Вечерком с ребятами в картишки перекинулись, чтобы время убить, потом спать легли. К ночи дождь утих, поэтому спали спокойно.
Утром проснулись, как водится, зарядочку сделали, умылись и к командиру за указаниями. Он нас всех распределил по позициям, дал все указания и отпустил. Немецкую колонну мы ждали часам к трем.
Моя позиция располагалась радом с каменистым обрывом недалеко от дороги. Я винтовку свою проверил, зарядил, отложил в сторону, отложил в сторону. Разложил патроны, планку запасную, все как полагается. Решил покурить, достал папиросы, спички, закурил, сижу, отдыхаю. Вдруг слышу – вдали гул моторов! Все, думаю, пора! Немцы идут.
Минут через десять первые машины показались. Пехота немного дальше идет. В этот раз решили не пропускать. Дождались, пока машины с нами поравняются - и огнь! Ребята – молодцы, отлично сработали!
Одна машина в кювет съехала, Другая в дерево врезалась. Пехоте еще минут десять ходу. Ждем. Подходят. Видят машины, начинают суетиться: по сторонам оглядываются, автоматами по сторонам водят.
Я прицелился и – огонь! Наши ребята тоже не отстают! Немчура мечется, ничего понять не может. Открыли беспорядочный огонь, половину своих сгоряча перестреляли. Черт знает что тут началось. Наших вскоре заметили, отстреливаться начали, но почти не попадали. В общем почти всех мы перебили, остальные убежали, наших некоторых правда слегка зацепило, но ничего, до свадьбы заживет.
Вот такие у нас дела на фронте, дорогая моя Маша! Вы с Дашенькой ждите меня! Я обязательно вернусь к вам! Заживем весело, как до войны! Я очень вас люблю!
Ваш Владимир.
* * *
Он отложил ручку, сложил листок бумаги вчетверо и спрятал на груди. Наши ребята обязательно потом найдут. Он попытался в очередной раз высвободиться – все тщетно, тело лишь пронзила дикая боль.
Пусть она думает, что у него все хорошо. Пусть. Сейчас это главное. Она получит его письмо и обрадуется. И плевать на то, что в жизни все сложилось гораздо печальнее.
Они действительно заняли оборону у Вороново. Он действительно лежал у каменистого обрыва. Но он не сказал, что солдат из немецкой машины швырнул в него гранату. Не написал, что взрывная волна сорвала огромный булыжник, придавивший ему ноги. Не написал, что почти вех его товарищей перебили автоматчики, которые выскочили из последнего, третьего грузовика.
И вот он лежит невдалеке от дороги, придавленный булыжником, лишенный способности двигаться. Все, что сейчас есть у него – это винтовка, плевать, что осталось всего 12 патронов; осталось его последнее письмо, которое сейчас лежит у него на груди, осталась любовь к жене и дочери. Он только теперь осознал, что ему больше их никогда не увидеть.
Он вспомнил их первую встречу: июль, танцы под гармошку в сельском клубе, размокшую дорогу, по которой он провожал её домой; вспомнил их свадьбу, рождение Дашеньки. Теперь эти воспоминания навсегда останутся с ним.
Прощайте, Андрейка и Прохор, ставшие родными за эти два месяца, прощай, Сидорыч, прощай , Маша, прощай, Дашенька! Надеюсь, вы поймете меня… Это мое вам последнее письмо.
Из-за поворота дороги показалась немецкая пехота, он стиснул зубы и передернул затвор своей винтовки…