1999-й год. Я в спортзале. Просторном, светлом и безлюдном, если не считать нас двоих. Меня – и этого рослого парня в белом кимоно, с жесткими соломенными волосами; жестким бойцовским взглядом серых эсесовских глаз; жестким скуластым лицом; жесткой, по-киношному надменной усмешкой; и вообще он весь из себя жесткий и пафосный, как большой жестяной гандон.
«Любой форме я предпочитаю белое кимоно, - говорит он. – Алая кровь особенно эстетично смотрится на белом. Лет в четырнадцать я сложил на эту тему хокку. Что-то вроде: «Сакуры сок на белом снегу - кимоно побежденного; студена зима». Жалкая поделка, разумеется: тогда я читал Басе лишь в дурацких переводах, сделанных без соблюдения канонов. Зато – актуально, применительно к нашему случаю».
Я уже многое знаю про этого негодяя с лицом норманнского головореза образца десятого века. Он сынок профессора филологии и сам недавно окончил филфак. Он презирает регулярную армию как «машину оволчаривания баранов, что реально – обаранивание волчизма». Он пишет стишки и прозу. Он тонкая натура и вообще классный парень. Его зовут Артем. Он, типа, мой инструктор. Мы познакомились вчера. Поначалу он смотрел на меня, как айсберг на «Титаник». Утром он поругался с женой, искал, кого бы замочить для разрядки чакр – и тут «партия» навязала стажера.
Видя такое его настроение, я пошел навстречу полным ходом. То есть, доконал его в край своими подколками, хвастался напропалую спецназовским прошлым - и натянул наши изначально непростые отношения до такого напряга, когда остается одно из двух: или крепкая мужская драка - или крепкая пацанская дружба. Типа, «шоковая» психология. Сработало. В смысле, не перегрызлись, а наоборот.
Мы неслабо посидели в одном уютном кабачке, подцепили двух очаровательных лисичек (обе – безупречны, и обе – старшие лейтенантихи ФСБ), всю ночь мы добросовестно крепили узы межведомственного сотрудничества, и сейчас, в девять утра, мы оба квелые, выжатые, со следами порока на наших благородных фейсах. Признаться, чего мне меньше всего сейчас хочется – изображать дурацкий «плановый» спарринг с Темкой. Но я подыгрываю ему, встаю в гордую позу из китайских боевичков и тычу в него пальцем:
- Сдается мне, это будет твоя кровь на белом кимоно!
Темка фыркает, мотает головой. Его непреклонная нордическая репа расцветает ухмылкой, застенчивой и беззащитной, как это обычно и бывает с непреклонными нордическими репами. И тут до меня доходит: он рад, что я тоже не хочу драться. В действительности, он боится меня. И вчера боялся, несмотря на всю свою ледяную грозность. Да, он крепкий парень, он выше меня на полголовы, шире в плечах на полкорпуса, старше на три года, он крутой спортсмен, у него в семнадцать лет был второй дан шотокана… он замечательный агент… но есть одно «но»: он - гражданский крепкий парень. «Цивилитик», как говорит Элфред. А я для него – милитаристская бестия, прошедшая спецназ ГРУ. Я для него - хищник, которого натаскивали не ногами красиво махать, а, пардон, гасить себе подобных. Без театральности, но эффективно. И Темка просто не знает, чего от меня ждать. Да, только сейчас до меня это доходит. Вчера, признаюсь, было страшновато ловить его студеные взгляды. Пугливость – мое натуральное свойство.
Только после армии я вдруг понял, что, оказывается, и сам могу быть страшным. Многие, очень многие прежние знакомые смотрели на меня как на гранату с выдернутой чекой, будто в любую секунду у меня в голове рванет «чеченский синдром» и я пойду крушить все живое направо-налево. Поначалу – забавляло, потом – напрягало. Ну а еще потом - я подумал: какого хрена? Это можно использовать! Типа, «у меня в голове осколок с кулак и все мозги напалмом выжгло – а потому расступись-подвинься!»
«…»? Что – «…»? Элфред – крутой вояка, это видно. Про Темку он, помнится, сказал: «Если тебе хоть немножко дорога твоя юная жизнь, не вздумай бряцать перед ним своим спецназовским лифчиком. Темка – воинствующий «цивилитик», считает регулярную армию атавизмом, сборищем дармоедов и относится к ней ОЧЕНЬ скептически».
Ну и про «если дорога жизнь» - это «лирика пафоса», конечно. А суть в том, что Темка просто боится армии, как реальной машины уничтожения и подавления. И армейских отморозков – тоже опасается. Он, типа, железный парень Тема Железнов – но он там не был, не сталкивался, а потому едва представляет, через какое, типо, горнило прошел я и каким, блин, победитовым монстром оттуда вышел.
Темка вздыхает, достает сигареты, закуривает. Снова улыбается, будто извиняясь, говорит:
- Знаешь, я не занимался обучением уже лет пять. В секции, в Питере, я был помощником нашего сенсея, вел группу – но потом уехал поступать в Москву…
Эту историю я уже слышал от Элфреда: Темка действительно сорвался поступать в Москву. Даже поругался с отцом и смотался из дома с одним рюкзачком, не сказав, куда. И все только потому, что его батя – завкафедрой в ЛГУ. Типа, «неспортивно», возможна «протекция». А Темке нужна была «чистота эксперимента». Да, этот парень – «спортсмен». И, замечу, интеллигент-идеалист. Ну и что от боя отмазывается «умно» – тоже понятно. Даже забавно…
- Сказать по правде, я и карате не занимался со школы, - продолжает он, попыхивая сигаретой. - И дан мой – та еще туфтень. В России до хрена федераций, ассоциаций, и все вешают друг на друга пояса, тщеславия ради. И уж, говоря совсем честно, не думаю, что я могу чему-то научить тебя на сем поприще и в сем зале. Подтянуть твой английский, поведать азы криптографии, всякое такое – это всегда пожалуйста. Но вот в плане драки…
Он разводит руками и неловко пожимает плечами. Он в затруднении. Мне становится жалко его. Прихожу на выручку:
- Ладно, - говорю, - мы же ведь и не собирались ломать друг другу хребты? Вроде как, плановая тренировка? Разомнемся, попрыгаем маленько. Покажем друг дружке, ты мне, я тебе, - ухмыляюсь. Включаю «этикет»: – Я вот в школе тоже карате занимался – а, скажем, моваши так толком и не поставили. Жаль. Беспонтово, конечно, но элегантно: с разворота копытом в рыло. Девчонки тащатся.
- Моваши? – Темка потупился. – Да, насчет девчонок – это в точку. Зрелищно. Знаешь, - он оживился, как-то заполошно и ненатурально, - есть у меня одна коронка, на предмет «моваши». С вояками прокатывает. Значит, так: я начинаю удар, заношу ногу – но чуть придерживаю на уровне пояса, согнутой в коленке.
Он изображает наглядно, приняв довольно комичную позу «цапли табака». Покачнулся, отпрыгнул на одной ноге, ловя равновесие. Я не сдержался, хмыкнул: парень действительно не занимался «ногомашеством» уже много лет. Может, когда-то он мог безупречно откатать ката, но сейчас и растяжка загрубела, и «балансир» ни к черту.
Темка продолжает, пошатываясь, подергиваясь, судорожно «помахивая крылышками»:
- Так вот. Вояки норовят ухватить эту столь соблазнительную ударную ногу – их так учили. А я жду. Я напряжен, как пружина, как очень могучая пружина, как возвратная пружина пистолет-пулемета на откате затвора. Удар застыл во мне, я будто конденсатор, до краев накачанный энергией. И когда противник подается вперед, тянет руки к моей ноге, открывая табло – вот тогда я «разряжаюсь». И – РАЗРАЖАЮСЬ! Ботинком, прилетающим аккурат в лоб! Ну или в челюсть, или еще куда, на выбор. Понимаешь?
Я кивнул. Меня всегда забавляло тщеславие «восточников» - но сейчас это было выспренне и трогательно до слез. Этот парень, едва способный устоять на одной ноге, на полном серьезе живописует мне, как он пробивает каких-то мифических вояк «аккурат в лоб или в челюсть на выбор». Это ж как им нажраться надо?
Вместе с тем, я немного обозлился. Дружба дружбой, пьянки пьянками, девки девками – но я не для того полгода терпел нечеловеческие измывательства над организмом в учебке ххх отдельного отряда СпН, чтобы всякие студенты-филологи, пусть даже очень душевные студенты-филологи, вешали мне на уши такую лапшу с таким идиотски умным видом!
Я смерил Темку взглядом. Увлекшись своим рассказом о «ловле вояк на приманку-ногу», он, кургузо помахивая верхними конечностями и подпрыгивая на опорной нижней, пританцевал почти вплотную ко мне. Я бы сказал, он вошел в опасную близость: его скукоженная в «застывшем ударе» культяпка была в прямой досягаемости.
Понимая, как это жестоко – рушить иллюзии «инструктора», так щедро угощавшего меня вчера бухлом – я все же не удержался от подлости. Молниеносным движением я хватаю эту «столь соблазнительную ногу» и выворачиваю ее, швыряя Темку на мат.
Вернее, так должно было быть. Но мне помешало коварное устройство гимнастического зала: потолок вдруг сошелся с полом, быстро и мощно, как штамповочный пресс, а меня угораздило оказаться строго и жестко между ними. Неудивительно, что меня размазало по полу, как жвачку, сплюнутую на асфальт автомагистрали. А во лбу, кажется, застрял кроссовок сорок девятого размера. И это – самое удивительное, потому что Темка носит сорок пятый. Странно, но первым моим чувством (после осознания того, что свет по-прежнему белый, а потолок – высокий) было облегчение.
Да, все, что я себе надумал про Темку чуть выше – можно с легкой душой перечеркнуть, вымарать и выбросить. Он порадуется, если я скажу ему это? Странно, но я – точно рад…
- Этот фокус прокатывает с вояками, - слышится Темкин голос, холодный, механический и металлический, как очень холодный металлический механизм, - потому что вояки преимущественно дебилы. Вот взять, к примеру, тебя, щусенок. Тебе подробно, во всех деталях, растолковали, как оно выйдет. И что делаешь ты? Ты делаешь все, чтобы ОНО вышло именно ТАК, как тебе растолковали!
Я кое-как поднимаюсь на ноги. Сказать, будто я шатаюсь – было бы неправдой. Нет, шатается пол, шатаются стены, окна плывут и выгибаются логотипом «Виндоуз», а я стою на ногах гордо и твердо, лишь одною ладонью упершись в мат.
- Или ты подумал, что если я не занимался со школы карате, - продолжает Темка, - то вовсе ничем не занимался, кроме сидения за компом да размягчением своего пресса в пивной бурдюк? Кем ты меня возомнил? Или – кем ты СЕБЯ возомнил?
Я покамест не в состоянии поддерживать беседу, потому Темка чеканит свой монолог дальше:
- Серьезно, по-моему, ты, щенок, немножко не понял, куда попал, если предположил, будто в инструкторы тебе дадут лоха, не способного начистить твою смазливую сержантскую мордашку, как заблагорассудится! Запомни, фитопланктон: я круче тебя во всем и по всем статьям. Интеллектуально – само собой. Это, ей-богу, несложно. Но и сугубо физически ты передо мной – дистрофик с нулевой реакцией и церебральным параличом. Причем, очень детским, младенческим даже церебральным параличом!
Я возражаю со всею своею невинностью:
- А вот Светка сказала, что я ей больше понравился. Сугубо физически…
Старший лейтенант Света – одна из наших вчерашних подружек из ФСБ. Я ожидал, что Темка вознегодует и позволит подловить себя на ударе, но он лишь надменно ухмыляется:
- Угу. А мне она сказала, что ты, конечно, полная бестолочь в известных делах, но зато тебя можно мять и тискать, как плюшевого розового зайчика с «энерджайзером» в жопе, а это прикольно. Понятно, про меня такого не скажешь. Потому что я, в довершение ко всему, еще и редкостная сволочь. Тебя Элфред не предупреждал?
- Предупреждал.
- Но ты не поверил? И сейчас не веришь? В твоей головенке по-прежнему не укладывается, что после наших милых пивных посиделок, после душевного трепа о всяком интимном, после братского союза, скрепленного, гхм, не будем уточнять, чем и где, – после всего этого я смогу совершить вот такое…
И он совершил – точно в скулу. Кажется, кулаком, но тут я не уверен. Что ж, для меня это не было неожиданностью. В смысле, я предвидел, что очередная демонстрация крутизны и сволочизма не за горами.
Да. А что поделать? Меня много били за мою юную жизнь, и я научился просекать, когда сопротивление – пустая трата мышц и нервов. Честно, не думал, что такое может случиться со мной после спецназа – но ведь случилось же.
- Может, к английскому ближе подвинемся? – предлагаю. Пытаюсь примирительно улыбнуться, лежа навзничь на полу.
- As you wish, - говорит Темка. Я едва успел прикрыть голову локтями – но, как тут же выяснилось, именно это и было нужно коварному злодею: его кроссовок довольно ощутимо шваркнул по беззащитным ребрам. Не помню, как называется такое резкое скользящее движение по клавишам пианино – но было что-то вроде.
- С раннего детства, - разъясняет Темка, расхаживая рядом, - мне твердили: «Нельзя бить лежачего». Но малость повзрослев, я проверил сей тезис эмпирически. И пришел к выводу: «Какая фигня! Лежачего бить не то, что нельзя, а напротив, очень даже удобно!»
И он тотчас проиллюстрировал свое наблюдение: снова двинул мне по тем же самым ребрам. Кажется, их у меня на правом боку двенадцать. В чем я уже не уверен. Синяк там – точно такой, как если б мой корпус попутали со вновь построенным кораблем и расколотили о борт целую чернильницу.
Я корчусь в судорогах. Не то, чтоб настолько обезумел от боли – хотя больно, конечно, - но у меня созрел подлый план. Темка, в конце концов, озаботится судьбой стажера, наклонится, и тогда…
Новый пинок и новый циничный Темкин комментарий:
- Лешенька, ты ошибся! Мы не мячик по зеленой травке гоняем, и здесь нет доброго дяди арбитра, который покажет мне красную карточку!
От досады я, не переставая корчиться, пытаюсь извернуться и заплести Темкины ноги своими. Этот нехитрый прием – один из моих любимых, с детства. Он позволяет, при моей невеликой массе, уронить практически любого голема и голиафа. Но - оглушительный пинок под копчик, и тут уж я взвыл безо всякого футбольного актерства.
Темка одобрительно кивает:
- Уже что-то. Нет, конечно, сопротивление тебе не поможет. Я так или иначе разукрашу тебя во все цвета спектра, включая ультрафиолет, и не оставлю ни единого живого места на твоей тщедушной тушке, ничтожный заморыш. Но сопротивление меня забавляет. Потому что я тебе не армейский «дедушка», я личность творческая, с изысканными духовными запросами. Например, с похмелья и с переебу меня неудержимо тянет на садизм…
Оценив его самоиронию, я, скорчившись особенно конвульсивно, резко швыряю свою многострадальную тщедушную тушку в атаку. Я почти достиг цели, но этот зал куда коварней камер в фильме «Куб» и даже «Гиперкуб». На сей раз пол поменялся местами с потолком и хлопнул меня по спине так, что дыхание сперло минуты на полторы.
Потом я несколько раз вставал, делал какие-то сумбурные движения и добился определенных успехов: порядком утомил Темкины костяшки своей мужественной челюстью и самоотверженно протаранил носом его колено.
Испытав легкое головокружение от означенных успехов, я в конце концов слег уже надежно.
Скосив на Темку заплывающий глаз, я заметил, что его кимоно основательно забрызгано кровью. Он перехватил мой взгляд, коснулся пальцем «сока сакуры на белом снегу», поднял обагренный перст. Усмехнулся:
- Кхм! Кто-то обещал, что это будет моя кровь. Может, провести экспертизу?
- Будет и твоя! – посулил знакомый голос. Не в силах повернуть голову, я скосил другой глаз (уже совершенно заплывший) в другую сторону.
Элфред вошел в зал весь в белом и почти что в ореоле золотого сияния, как ангел-мститель, мститель за меня, растоптанного и униженного. Я весь исполнился злорадного любопытства.
- Почто слабых обижаешь? – сурово вопросил Элфред.
- Видишь ли, - принялся оправдываться Темка, - мне с детства твердили, что слабых обижать нельзя. Но повзрослев, я проверил сей тезис эмпирически. И пришел к выводу: «Какая фигня! Это сильных обижать затруднительно, а слабых - очень даже легко!»
- Архи, мать твою, верно! – подтвердил Элфред и взял деревянный шест из стойки у стены.
Темка церемонно поклонился, сложив руки перед грудью, кулак в ладонь, и тоже вооружился шестом.
Разумеется, мне было ясно, что все это спектакль – но все равно я был заинтригован так, что ажно яйца запотели в предчувствии скорой расправы над моим мучителем.
Да, это был очень зрелищный и яростный спектакль. Шесты они поломали в первые же секунды – то была чистая бутафория, шаолиньский антураж-ритуал. А дальше был бой.
Я едва улавливал их движения, они оба мелькали, как смутные голограммы во мраке, я видел лишь, как после очередной «эфирной» схватки Темка отлетал кубарем, разбрызгивая юшку, – но тотчас вскакивал и бросался в драку. Нет, не тупо и рьяно, как берсерк, обожравшийся мухоморов, а изящно и эстетски вычурно: то скользил по полу в круговой подсечке, то резко взмывал в прыжке и падал с такими непредсказуемыми пируэтами, что Ньютон конкретно озадачился бы – ну я не все видел и тем более не все мог осмыслить.
Кажется, пару раз он достал Элфреда в корпус. Причем такими ударами, что я бы точно дезинтегрировался на серо-буро-малиновые кроваво-дерьмовые брызги на стене, но целью был не я, а Элфред. И это было все равно, что долбать «Белаз» «Запорожцем». Пусть даже и очень отчаянным «Запорожцем».
Клянусь, я тогда не вспомнил слова «фантасмагория» - но это было именно то, их бой. Меня до дрожи пробирало сознание, что это происходит здесь и сейчас, а не в какой-нибудь, блин, «Матрице». Это было страшно и феерично, это было как Третья Мировая война, где два ядерных гриба схлестнулись в своих мегатонных объятьях, но только Элфред был ТЕРМОядерным грибом. Слов нет: я не поэт, не скальд и не трубадур, чтобы воспеть этот «титаномахач».
Наконец, в очередной раз послав Темку в другой конец зала и в другое измерение, Элфред хлопнул в ладоши и сказал: «Брек!»
Потом потрепал Темку по плечу и похвалил: «Молодца, Артемий! Ни под захват, ни под прямой ни разу не подставился!»
Не знаю, каков был бы эффект прямого попадания кулачища Элфреда, но удары по касательной изодрали Темкины упрямые варяжские скулы до кости. На него было страшно смотреть. Хорошо, мои амбразуры к тому времени заплыли почти что окончательно.
- Ты, Лешенька, только не подумай, - сказал Темка, присев рядом со мной, когда Элфред ушел, пожелав нам «счастливо поворковать», - будто сие шоу состоялось ради услады твоих комплексов и обидок, типа, и на меня управа найдется, ибо зло наказуемо.
Он дышал все еще тяжеловато, но закурил и протянул пачку мне. Продолжил:
- Нет, мессадж чуть другой: «и на меня управа найдется, ибо нет предела совершенству».
Я хмыкнул:
- А на Элфреда?
Темка вздохнул, покачал головой:
- Не знаю. Наверно, но только не в этой планетарной системе. Серьезно, любой из наших «папаш-учредителей» изволтузит меня примерно так же, как было сейчас. Так, что ни ты, ни я, нюансов не заметим, но Элфред как «рукопашник» - пожалуй, убер аллес. Анхель – лучший в мире стрелок, Говард – великолепный психолог и ас-летчик, Ганс – непревзойденный водитель и руко-водитель, они все многогранные и великие, но по части простецкого мордобоя Элфред рулит. А я? Что – я?
Он замолчал. Мне захотелось утешить Темку: кажется, он действительно переживал свое поражение. Но он снова заговорил, застенчиво улыбнувшись мне опухшими губами:
- Тяжело мне. По натуре садист – а мучить некого. Да еще и комплексы всякие, осознание собственного убожества на фоне этих ребят. Но они гуманны и заботливы: подарили мне классную игрушку, которую можно пинать безнаказанно, в кайф…
Я откинулся на спину и рассмеялся, довольно-таки болезненно: то ли моим легким было тесно под искореженными ребрами, то ли ребрам - под жилеткой из синяков.
Темка вскочил на ноги и бросил:
- Ладно, братец, ты как? До душа сам дойдешь – или волоком тебя тащить?
Я глянул на него, прищурился (в этом не было нужды, при тех китайских щелочках, что остались от моих некогда выразительных окуляров, но - рефлекс). Сплюнул розовым на мат (там все равно все в кровище было):
- Душ? Ты на себя в зеркало посмотри: тебе репу реально шить надо. Рассеченка на рассеченке.
Тут Артем расхохотался, безо всякого притворства.
- Шить? Да ты точно не понял, куда попал и с кем связался! Милый ребенок! Через полчаса у меня и следа не останется от этой «шрамоты». Или ты до сих пор не веришь в вампиров?
- Верю, - буркнул я. – Когда меня кусать будешь?
- Постоянно, - пообещал Темка. – Уж твоей-то кровушки я вволю напьюсь.
Он наклонился, ухватил меня за ворот и вздернул на воздух, непринужденно, как карасика из пруда.
Через полчаса, конечно, его боевые раны не зарубцевались. Но через час его открытая мужественная физиономия приобрела почти такой же вид, как до героического поединка. «Почти» - потому что опухлость от похмелья и недосыпа тоже изгладилась. Реально, он выглядел свежее, чем утром. Я был в полном ауте и ахуе.
- Нет, крови мы не пьем, - фыркнув, успокоил Темка. И вздохнул: – Если б это было так просто…