На праздник, посвященный Женскому Дню, Мэл отправилась одна.
Это было опасно, поскольку Мэл обладала топографическим кретинизмом, и плутала на лендровере по страшным проселкам более двух часов.(На самом деле езды было не более пятнадцати минут).
Санька знал про редкую способность Мэл заблудиться в собственном предбаннике. Но он видел также, что Мэл в последнее время чудная и странная.
Она говорила, что у нее кризис жанра. Но при этом была постоянно страшно возбужденная, моталась по дому туда-сюда, разбрасывала вещи и хваталась за все подряд.
- Санечка, хочешь, я тебе помогу грунтовать?
Санька от никогда не слыханного обращения "Санечка" аж содрогнулся. И подозрительно посмотрел на Бесценную.
- Ты чего?
- Ничего. Просто так.
- У тебя руки не под то заточены. Чтоб грунтовать.
Она не обиделась, эта вечно психованная. Соорудила какое-то хитрое тесто и два часа лепила кренделя, плюшки и хрен знает что еще.
Женя удивленно спросила:
- Мэл, а ты посластила тесто?
Конечно, нет, ёлки. Вовремя ты, Женя. Иначе странное семейство кушало бы странную пресную сдобу.
Нам понятно, что Мэл увязла в липком и противном месиве, состоявшем из: растерянности, сомнений, чувства вины, восторга и отчаяния. Это месиво вырабатывается под воздействием влюбленности.
Влюбленность (какое мерзкое слово, попробуйте найти созвучие!) Мэл отрицала. Но это были понты перед самой собой.
Никогда не понтуйтесь перед самими собой! Очень это по-дурацки.
"Мне подписали пьесу к постановке. Когда ты приедешь? Мы должны это отпраздновать, Любовь Моя"
"Никогда меня так не называй"
"Почему?"
"Потому что это противно. Прям "Анжелика маркиза ангелов" какая-то..."
"Когда ты приедешь?"
Никогда, хотелось бы сказать Мэл. Или же - сейчас! Такие два варианта ответа. В результате Мэл выбрала не свой вариант. Она назвала день съемок передачи "Найди меня". Я повезу туда Женьку, и заодно...
Феликс даже на "заодно" не обижался. Понты перед самим собой были ему чужды. Он адски скучал без Мэл, как свойственно влюбленным - по законам биохимии.
Мэл по пути на праздник мучительно думала. О Феликсе и о Саньке. О своих прошлых жизнях (их было порядка семи-восьми). О мелкой Саньке. О будущем романе.
В общем, о Брильянте с несметными гранями.
На праздник она опоздала - по времени. Но там еще не начинали. По облупленному зданию постройки 1953 года разносились запахи жратвы: мясо, салаты, маринады.
Намечалась глобальная пьянка.
- А что? - сказала себе Мэл. - Надо напиться. Это лучший способ.
Мероприятие оказалось жуткое. Мэл с каждой минутой казалось, что она попала в какую-то компьютерную игру с поломанным интерфейсом.
Гости были (кроме Мэл) - заслуженный врач, заслуженный учитель, зоотехник и кто-то еще, все женского пола.
Все, кроме Мэл были старше сорока возрастом и свыше 75 весом. А зал был набит подростками в джинсах и в обнимку с портфелями. Видимо, их сюда загнали прямо с уроков. Подростков обрамляли бабушки. Бабушки пришли добровольно, от не фиг делать.
Молодняк был скудно разбавлен бледными девушками неопределенного возраста в турецких дубленках. Учительницы, которым отвели роль укротителей дикого стада.
Мэл предложили положить шубейку и рюкзак в библиотеке. Дверь оттуда в соседнюю комнату была открыта. Там стоял и ломился от деревенского изобильного хавчика гигантский стол.
Мэл побоялась, что рюкзак некультурно спионерят. И взяла его с собой.
Ситцевая кофта с джинсовыми рукавами, юбка с красной бахромой, кроссовки на каблуках и рюкзак - вообще, сочетание было в стиле данного мероприятия.
Тетеньки-гости посмотрели на Мэл враждебно. Подростки взглянули с активным интересом. Особенно мальчики.
- Садитесь сюда! - щебетала Надина Ивановна.- Как мы рады, что вы смогли уделить нам время! Я вам задам на празднике несколько вопросов, хорошо?
Смотря каких вопросов, подумала Мэл. Она стала составлять в уме список вопросов, на которые не будет отвечать даже в застенках гестапо:
1) Изменяте ли вы вашему Артисту?
2) Думаете ли вы о других мужчинах?
3) Сколько у вас было сексуальных партнеров?
На последний вопрос Мэл ответила бы, просто она не знала ответа.
- Тишина! - крикнула Надина Ивановна.
На ней были юбка-годе, модная в лихих девяностых, белая блузочка, туфельки-колготочки, короче, сельский гламур.
Мобильник Мэл запел песню древней группы "А-Студио":
Джули, Джулия,
Джули, Джулия,
Джули, Джулия....
- Говори быстрей! - приказала Мэл.
Весь зал смотрел на нее с мобильником. Ультравежливо ждали.
- Мэлка, я беременна! - сказала Юльчик быстро-быстро. - Пока четыре недели, может аборт сделать?
- Ты долбанулась? - крикнула Мэл.
Мэл не знала, сколько у нее было сексуальных партнеров. Но она ни разу в жизни не сделала аборта. (Юльчик - тоже).
- Я в Америку собиралась, - виноватым голосом сказала Юльчик. - Такой шанс раз в сто лет бывает.
- У тебя отрицательный резус, чучело! У тебя был гепатит С! - закричала Мэл, не обращая внимания на рожи в зале.
Дурацкий праздник - и жизнь Юльчикиного младенца - несравнимые по ценности вещи. Вы с этим согласны, я знаю.
- Ты сделаешь аборт, и больше никогда не родишь! Пошли в жопу эту Америку, иди и купи фолиевую кислоту.
- Это что такое? - испуганно спросила Юльчик.
- Таблетки. Чтоб не родила такого же тупого, как сама. Все, я закругляюсь, и не дури мне больше!
Поскольку разговор слышал весь зал, глядеть на Мэл стали с явным интересом. Интерес был окрашен в разные тона. У кого черные, у кого - ярко-салатовые.
Надина Ивановна пыталась переключить внимание на себя. И проникновенным голосом стала читать какой-то стих о матери или о возлюбленной. Точно нельзя сказать. Мы же передаем восприятия Мэл. А она снова думала о многочисленных гранях нашего Брильянта.
Кажется, потом все гости выступали. И Надина Ивановна задавала им вопросы. И был какой-то концерт - пели бабки в сарафанах.
Простите, ничего этого нельзя рассказать детально.
Потому что Мэл ни хрена толком не помнила.
Она низменно и презренно напилась. Действие раскололось на отдельные куски, кубики и крошки. Мэл помнила, как за столом отобрала гитару у кудреватого дядечки и стала играть и петь жуткие куплеты.
В темном лесу
Житья не стало
Спит муравей,
Раскрыв ****о
В темную ночь
Никто не сможет
Нам помочь
Ох, в эту ночь!
Да это точно!
Ванька-дурак
На Сером Волке
С криком: "****ец!"
Сшибает ёлки
В темную ночь
Никто не сможет
Нам помочь
Ох, в эту ночь!
Да это точно!
Также Мэл помнила, что подожравшие тетеньки с удовольствием ей подпевали, а Надина Ивановна фамильярно обнимала за талию.
Все эти воспоминания разворачивались уже утром. Аккомпанементом к ним была скрипящая боль в висках и лбу. Санька поил Мэл алкозельцером, чередуя его с капустным рассолом.
- Не баба, ёлки, а сто рублей убытка! - констатировал Санька.
Женя молча прикладывала ко лбу Мэл компресс с нашатырным спиртом.
- Ой, как же башка раскалывается, ёшкин кот!- стонала Мэл.
Совесть болела куда сильнее. Память с садистским удовольствием подкидывала новые чудные фрагменты. Например, как после бухалова в клубе Мэл отправилась со старшеклассниками в сельский бар подвального типа.
Мэл не посещала такие адские места уже лет дцать.
В баре снова пелись куплеты. Мэл солировала. Школьники восторженно подпевали.
Баба Яга
Сварила зелье
Выпили все
И охуели
В темную ночь
Никто не сможет
Нам помочь
Ох, в эту ночь!
Да это точно!
А на дубу
Сидит ворона
С ***м во лбу,
В когтях корона
В темную ночь
Никто не сможет
Нам помочь
Ох, в эту ночь!
Да это точно!
Кошшшшмар! Взрослая женщина, известная писательница, мать двухлетнего ребенка...
- Больше не тошнит? - спросил Санька.
- Кажется, нет... мне бы фервекс-упсы глотнуть.
- Тебе бы в дюндель вмазать!
Санька говорил скорее насмешливо, чем агрессивно. Он не принимал всерьез похождения Бесценной. Он видел Бесценную в крови и в грязи, в состоянии, близком к передозу и в близком к буйному помешательству.
И она его - аналогично.
Они друг друга воспринимали, как там, в церкви бормочут? - в болезни и в старости, в горе и в радости. В общем, мерзкие помыслы Мэл про чужого Феликса ударили по ее же дурьей башке.
Просто так же люди не напиваются. Это Совесть пинает по почкам.
Мэл вспомнила до кучи, как один из наиболее трезвых мальчиков повез ее домой ( в ее же лендровере). И как по пути она стала с ним сцеплять пальцы, слеплять губы и творить прочие непотребства. До секса не дошло - у Мэл не было сил, а у юноши смелости.
- Ой, Санька! Застрели меня! - простонала Мэл.
- Из чего? Из пальца? - усмехнулся выдающийся художник. И напоил Мэл фервексом. После чего стало лече голове, но хуже - совести.
Женя почти насильно накормила Мэл горячим бульоном. Стало до того хорошо, что Мэл смогла встать с постели. Она прижала к себе мелкую, как будто не видела ее пять лет. Она стала играть с мелкой и поддерживать разговор с Саней и Женькой.
Дальше, в общем-то, день прошел неплохо. Приготовили вкусное овощное рагу. Пили чай с вишневым вареньем. Пришли в гости дед Федор и бабка Маня. Текла неспешная деревенская беседа (погода, куры, правительство).
Мобильник запел:
Мальчик мой,
Мой малыш,
В эту ночь ты не спишь,
Знаю я, ты помнишь обо мне...
- Да? - хмуро спросила Мэл.
- Ты приедешь послезавтра? - спросил Феликс без приветствия. - Мою пьесу утвердили. Режиссер хочет с тобой познакомиться. Он хочет, чтобы ты сама одобрила актерский состав. Мэлка, ты меня сделала безумно счастливым. Я тебя люблю, моя муза.
Мэл сглотнула с трудом. Как будто в горле у нее застрял комок пергаментной бумаги.
Совесть молчала. Фонтанировали эмоции. Желание, страсть, вожделение. Как все это вместе называется?
Любовь - нет, не смешивайте самогонку с айриш-крим. Нету любви в жизни Мэл. Не бывает.
- Приеду. Конечно.
- С праздником тебя, кстати, с Восьмым марта. Я тебе подарок приготовил. И в почту посмотри, там есть кое-что.
Мэл пробубнила какие-то нелепые благодарности. И спросила у Саньки:
- А ты мне подарок приготовил?
- В честь чего? - вытаращил он глаза. - Привет с большого бодуна, Бесценная!
Не отмечались в странной семье постсоветские праздники. Противные они. Смешные.
Мэл чувствовала в голове и в груди скрежет. Все принципы трескаются к чертям...
С Москвы-реки уже тянуло сыростью. Московская примета весны. Под ногами чавкали талая вода и грязь с бензином. Мэл была в расстегнутой шубейке, волосы летели по сырому ветру, юбка вспархивала выше колен. Феликс вел ее за талию, и они останавливались около каждого дерева и вцеплялись друг в друга.
Эрекция и огонь в животе.
Феликс насасывал Мэл страшные засосы на шее и раздирал на ней блузку, чтобы добраться до груди. Люди шли мимо и старались не реагировать. Москва не любит излишних реакций.
Мэл запускала руку за ремень его джинсов.
Обоих колотило от такого желания, которое не снилось участникам древнеримских оргий.
- Я сейчас умру прямо здесь, - сказал Феликс Мэл в ухо.
Слегка пьяные от сладкого итальянского вина, обалдевшие от славы и комплиментов (режиссер постарался), Мэл и Феликс даже не торопились в постель.
Именно это сладко. Страсть. Предвкушение. Сырой ветер на набережной. Он наполнен безумием, это ветер.
Мэл хотелось лететь в синее ночное небо.
Черт, дьявол!
Что хотите говорите! Не было так с Санькой. Честно, не было, не было!
А должно же быть хоть раз в жизни?
Или не разрешаете, господа, дамы, пацаны, девки?
А, идите вы все...
- Знаешь, почему я тебя полюбил?
- Брось, Феликс. Как бразильский сериал, ****ь.
- Нет, ты не поняла. Я не про слюни-сопли. Когда я читал твои книги, я думал - это женщина моя. Я беру ее себе навсегда.
- В сексуальном плане?
- Нет, в плане - вообще. Не перевариваю всякое серое, простое и штампованное. Мне нужна лучшая женщина в мире.
- Я - лучшая?!
- Ты хорошо пишешь. У тебя хороший вкус к одежде. Ты добрая. Ты хорошо готовишь, черт возьми!
- Ха-ха. Нет, знаешь, это довольно приятно. Мне никто такого не говорил.
- Значит, они все безмозглые.
- Но у меня отвратительный капризный характер.
- Он не капризный, не понимаешь ты. Он острый и пряный. А я никогда не любил пресное.
- Это тебе, заенька, - сказала Мэл, и вручила мелкой огромную коробку с Лего. Мелкая висела у нее на ноге и таращила на Мэл сверкающие синие глаза.
- Это тебе, Санечка.
Это было сказано более сдержанным тоном. И тут же Мэл вскрикнула:
- Ты чего, Артист? Что с тобой?
Он сидел, сгорбившись, у окна и рассматривал вену на правой руке.
Ей сразу стало морозно холодно, и выветрилась сумасшедшая Москва из головы.
Санька поднял голову и посмотрел Мэл в лицо.
Она потом старалась записать словами выражение его глаз. Не нашлось слов у известной писательницы. Нет таких слов ни у кого в мире, кроме того, кто пишет вселенскую программу.
- Мэлка. Звонил Эдик. Валерка Винтик умер от передоза вчера ночью.
- Кошмар, - сказала Мэл.
Это гадко, но Мэл почувствовала облегчение. Санька не узнал про ее безумное поведение, и не стал заново колоться. Он всего лишь в тоске по поводу смерти друга.
Мэл взяла Саньку за обе руки и прижалась лицом к его груди.
Безумие вылетело из ее головы и сгустилось где-то в центре неба. Чтобы потом снова обрушиться ядовитым дождем.
- Люська, моя Бесценная, ты прикинь, ведь он со мной лечился. И он снова развязал, а я живой... Я же благодаря тебе - живой.
Мэл простила и противное имя, которое Санька никогда не употреблял, она сглатывала слезы. Ей было сладко и страшно.
- Мэла, - сказала мелкая и подергала сумасшедшую мамашу за подол, - я скучилась! Играй давай!
Хватит ныть. Играй давай!
Все равно грани Брильянта не пересчитаешь. У тебя всегда было плохо с математикой, Мэл.
(продолжение следует)