Я достаю из маленькой белой пластмассовой баночки одну таблетку. Одну из тех многих крошечных таблеток, которые ежедневно помогают моему многострадальному желудку не изводить меня адскими болями и позволяют ему в той или иной степени нормально работать. У меня язва – результат тридцати лет работы в полиции. Тридцать лет, в полиции моего города – это не малый срок. Даже для меня...
Грязной, дрожащей рукой я кладу эту маленькую «скорую помощь» себе под язык. Тысячи невидимых глазу компонентов этой таблетки принимаются оказывать мне столь необходимую сейчас экстренную помощь. Проходит, наверное, минут пять, прежде чем я ощущаю, что боль стала помаленьку отступать. В голове проясняется, и я чувствую себя лучше. В моей левой руке портфель, который битком набит документами и дисками с записями. Это бомба, и она скоро разорвет мой город.
Я иду по центральной улице моего города и просто смотрю, на то, как ярко горят разноцветные витрины магазинов, которые дарят нам великое благо. Благо отвлечься от своих постоянных проблем и просто пялиться, не думая, на все то, чем завалены полки любых, даже самых захудалых магазинов. Сейчас раннее утро, такое, когда еще нет ни звуков машин, ни шума прохожих – все это создает приятный фон, который умиротворяет меня. Мои ноги уже гудят, хотя я прошел всего с километр...
На моей должности особо не побегаешь – тебя привозит и увозит по первому звонку личный шофер. Ты целый день сидишь – либо в своем мягком, из черной кожи, рабочем кресле, либо в таком же удобном кресле в своей машине. Даже в тех местах где ты бываешь, по роду деятельности – кресла красивые и удобные, как и все то, что тебя окружает. Такова нелегкая участь начальства – нежить свои рыхлые задницы на мягких и удобных креслах и всегда работать только головой, зарабатывая хронические депрессии, ранние инсульты и инфаркты, - кому как повезет. Мне повезло, мне пятьдесят два, а у меня всего лишь только – язва!
Все подчиненные вокруг прыгают перед тобой, словно дрессированные собачки. А все шишки твоего города – твои лучшие друзья. Волки в подозрительно чистых овечьих шкурах, как будто шкуры эти постирали с чистящим средством. Неделю назад, например сам мэр пожаловал. - Слушай, - говорит он мне – мой сынишка попал в аварию, сбил какого-то идиота, который выскочил на дорогу. Я не хочу, что бы это стало известным. Давай попробуем замять это дело. Я киваю, зная, что сын мэра, нанюхавшись кокаина, сбил на бешеной скорости пешехода, виновного лишь в своей рассеянности. Мэр видит, что я киваю. Большой пакет, полный новеньких купюр, еще не пахнущих ничьими грязными руками, падает ко мне в услужливо отодвинутый ящик тяжелого дубового стола. Мы выпиваем чашечку кофе с коньяком, говорим о своих семьях, загородных дачах, прощаемся.
Все всегда одинаково. Все течет размеренно. Все под контролем. Один слушает, - второй говорит, один кивает - второй достает деньги, один говорит о своей семье – второй улыбается или сочувствует, в зависимости от рассказываемой истории.
Я начальник полиции моего города. Я погряз в таких страшных делах, что любой нормальный человек уже давно свел бы счеты с жизнью. Но не я.
Я слишком любил свое мягкое кожаное кресло, свой огромный и прекрасный дом, кофе в постель, массажиста, дорогой коньяк, элитных проституток в дорогих отелях – да много ли всего того, что мне нравилось? Я не любил только лишь свою жену. Я разлюбил ее сразу, как узнал, что она не может подарить мне наследника. Дело было не во мне. Я проверялся у врачей. Все остальное меня устраивало.
Но все изменилось за пару часов, за пару чертовых часов! Той ночью я работал допоздна, а после работы, оставив шофера ждать меня в машине, я решил зайти в супермаркет. В самый обычный супермаркет. Может я просто устал от работы? Да, скорее всего я хотел отвлечься, почти так же, как и сейчас, когда я иду по этой улице и вижу яркие огни, слышу городской шум и чувствую усталость от прогулки во всем теле, а не в голове.
Я подходил к дверям супермаркета, когда увидел, как двое охранников избивают кого-то возле обшарпанных, вонючих мусорных бачков. Я присмотрелся повнимательнее и понял что охранники избивают бомжа - обычного, грязного, бездомного бомжа, такого же вонючего, как и тот мусор, в котором он ковыряется. Охранники были молоды, на лицах их было написано упоение. Упоение собственной властью, - они нашли того, на ком эта власть проявлялась бы в полной мере. Я понял сразу, что этого жалкого бездомного избивают просто за то, что он копался в мусоре, и портил вид на супермаркет. Глухие стоны бездомного, которого били резиновыми дубинками, никому не были интересны – на улице никого не было. Они бьют резиновыми дубинками специально, - благодаря своей гибкости удар плавно распределяется по всей поверхности тела, вызывая сильнейший шок. Даже в полиции запрещено бить такой дубинкой по голове, а один из охранников спокойно проверяет прочность черепа бездомного, хлестким размашистым ударом наотмашь. Того спасает покрытая грязью, тяжелая меховая шапка, которою тот носит и летом и зимой, - она несколько смягчает удар и бродяга, до этого еще чудом стоявший на ногах с глухим стоном оседает на землю. Охранники смеются и пинками просят его покинуть занимаемую бродягой территорию возле супермаркета.
Я устал смотреть на это и подошел к охранникам, громко сказав им, чтобы бомжа оставили в покое. Они повернулись лишь на мгновение, презрительно бросив мне – все в порядке, мы работаем! – и продолжили свое издевательство. Неторопливо я повторил свою просьбу, - в ответ мне послышался отборный мат.
С яростью я достаю свой служебный пистолет из кармана моего пальто и стреляю одному из них прямо в колено. Пуля выпущенная из пистолета летит, ее задача – поразить хрупкое человеческое тело. Она летит, пробивая ткань униформы, пробивая кожу и разбивая мениск, застревает в суставе. Охранник кричит и падает, пытаясь зажать рану на ноге. Теперь он будет хромать всю оставшуюся жизнь. Второй охранник испуганно смотрит на меня, не зная бежать ли ему или предпринять активные действия? Кажется, он меня узнал, его глаза широко открылись, его кадык идет вверх-вниз, мне кажется, я даже слышу, сквозь крик лежащего охранника как он судорожно сглатывает слюну. Я говорю ему – Вызывай полицию, щенок! Живее, ты видел, как твой друг бросился на меня? Видел, вот и прекрасно! Значит, тебя всего лишь уволят, и ты всегда сможешь найти работу в другом супермаркете. А твоему другу немного не повезло, хотя я не стану сажать его, хватит с него и этого урока. Ты еще здесь? Давай же беги, звони в полицию! Он послушно исполняет мою команду. Мой шофер выбежал на шум выстрелов и крики, готовый помочь, однако я отправляю его обратно...
...желудок опять начал болеть, я отвлекся от воспоминаний и положил еще одну маленькую таблетку под язык...
Я подошел к бродяге и помог тому подняться. Ему крепко досталось, но, похоже, ему ничего не сломали. Мы идем с ним в супермаркет, где я покупаю ему продукты, даю ему все наличные, что у меня есть, но денег он не берет.
Тридцать лет взяточничества, воровства и порока. Все было хорошо и складно. И вот ни с того ни сего, в одно мгновение в голове происходит взрыв. Рождение сверхновой. Я понял все. Я решился. Я был готов. Если кто-то верит в Бога, то он назвал бы это гласом Божьим. Буддисты назвали бы это просветлением. Я же назову это чудом. Одно маленькое чудо случилось со мной. Я признался себе во всех своих грехах. Я был готов нести ответственность.
Мы сидим с бродягой возле входа смотрим на звезды. Небо чистое и ясное. Я спрашиваю его – как ты докатился до такой жизни? Посмотри на себя - кто ты? Почему ты так живешь?
Он смотрит на меня и я вижу в его глазах нечто...невозможное. И понимаю - это не человек это кто-то другой. Он говорит мне – У каждого есть шанс...шанс стать лучше, стать чище... для тебя я не бродяга, для тебя я тот шанс, что дарован каждому человеку...этого никогда не было в реальности...измени себя сейчас...настолько, насколько позволишь себе ты сам...
...шофер будит меня, - шеф, вы, кажется, заснули, когда мы подъезжали к супермаркету, я решил вас не будить, но вы так странно вели себя во сне, что я подумал что лучше разбудить вас.
Только, я знаю - что это был не сон. Я это знаю!
Я прошу шофера отвезти меня обратно на работу и отправляю его домой. Всю ночь я сижу и собираю всю ту грязь, в которой я был замешан в одну большую бомбу, которая разорвет мой город на тысячи осколков. Здесь столько лиц и столько имен, что жизнь моего города перевернется. Я пакую все это в дорогой кожаный портфель и иду пешком до телестудии.
Ночью я договорился с журналистами, о прямом эфире в утренних новостях. Я попросил у жены прощения за все. Сейчас, впервые за последние тридцать лет я чувствую себя человеком. Почти человеком...