Халявщик
До сентября всё шло обычным чередом, никаких интересных знакомств Толстый не завёл. Да и времени подходящего для этого не нашлось. То на дачу ехать надо, то ещё куда. Если бы, кстати, не эта «утюжка», он провёл бы на даче всё это лето, так как от основной работы был временно свободен. Воздух там, конечно, почище московского будет. Грибы, ягоды, да и просто в лес походить приятно. Речка невдалеке, и пруд рядом. С пацанами, правда, из числа дачников которые, он особой дружбы не водил, скорее потому, что редко здесь бывал. Разве что иной раз поздороваться мог - «здорово, Андрюх», сказать, или «привет, Лёх», и ступать своей дорогой. Те, правда, перед тем как разойтись, не гнушались руку для приветствия протянуть. Последние годы они не на шутку распоясались. Соберутся почти каждую ночь в лесу, метров в тридцати от дачного забора, музыку на всю катушку врубят и орут пьяными голосами. Весь посёлок на ушах стоит от этого. Все только и делают, что поносят их на чём свет стоит, но публично никто не возмущается и не жалуется. Боятся все шпану эту, успокаивая себя размышлениями на тему - да, всё равно ничего не поделаешь, и, типа, ничего не изменится, так и рыпаться нечего.
В далёком детстве, однако, Толстый был поактивней и на даче все летние каникулы проводил. Так друзей всяких среди детворы у него тут много было. Лучше всего запомнились ему так называемые игры в войну, когда они вдвоём с одним лихим мальчишкой по имени Лёха держали круговую оборону, сидя на деревянном зелёном сарае, который размещался аккурат за дачным магазином, вооружившись шишками. С нескольких сторон этот сарай был окружён ветвистыми соснами, по которым довольно легко можно было вскарабкаться. Вражеские «войска» наступали с разных сторон и задачей обороняющихся было прямым попаданием шишек останавливать их. Главным полевым командиром у нападающих был некий Егорка, получивший у противника прозвище «Бондорка». Ему удавалось каким-то тайным образом почти всегда быть впереди всех и, даже, несколько раз лично подбираться по веткам к крыше сарая. Но, получив шишкой в лоб, согласно неписаному закону ведения «боевых» действий, он неизменно сдавал позиции и отступал. Вместе с ним отходили и остальные ополченцы.
Во многие минуты, а то и часы, затишья Сашка с Лёхой развлекались травлей анекдотов, либо спускались вниз и рыскали по лесу в поисках съестных и «бое-» припасов, либо Лёха в прямом смысле слова развлекал Сашку виртуозными прыжками с крыши сарая. Это было очень удивительно, так как высота сарая была не менее трёх метров. После каждого такого прыжка Сашка восклицал: «Вот это да, Лёх, ну ты даёшь!». На что Лёха только ехидно улыбался, сидя на корточках, а после этого опять забирался на крышу и снова с улыбкой летел вниз, сгибая колени и приземляясь на полусогнутые ноги. И снова ничего не происходило в плане переломов костей, ушибов, ссадин и синяков. Он, даже, ни разу не завалился на бок и не потерял равновесие.
- Зд’орово, Лёх - говорил Сашка, крутя головой. Здорово у тебя получается. А как это ты?.
- Да это что? - как-то очередной раз сказал Лёха, поднимаясь с корточек - Я ещё и не так могу. - И к ещё большему удивлению Сашки, Лёха залез по сосне ещё на два метра выше уровня сарайной крыши и приготовился уже сигануть с такой верхатуры. Однако, этот предстоящий трюк в исполнении его однополчанина Лёхи уже несколько обеспокоил Сашку.
- Э, э - задрал он голову - Лёх, ты чо? Ни фига себе забрался? Это тебе не с сарая прыгать. Слезай давай.
- Да не боись ты - крикнул откуда-то сверху Лёха, и не успело ещё утихнуть эхо, как его тело с огромной скоростью пронеслось мимо находящегося на крыше сарая Сашки и с ещё большим, чем прежде, грохотом ударилось о землю. На какое-то время Саiка зажмурил глаза, боясь открыть их дабы не увидеть нечто ужасное.
Вдалеке раздавался топор дровосека, со стороны дач то в том, то в другом месте постукивали молотки. Взвизгивали электрические пилы и рубанки. Давали о себе знать многочисленные сторожевые и декоративные собачонки. По голубому небу не плыло ни одного облачка и было очень жарко. Сашка упивался этой наполненной звуками тишиной и, казалось, не собирался открывать глаза, постепенно забывая о наверняка давно уже бездыханном друге Лёхе. И это могло продолжаться целую вечность, если бы в какой-то момент он вдруг не почувствовал чьё-то прикосновение к своей руке. «Ну всё, - промелькнуло у него в голове - вот и Егорка со своей бандой подоспел». Он открыл наполненные страхом глаза и, увидев перед собой веселое Лёхино лицо, несказанно обрадовался. «Лёх, ты?» - радостно воскликнул он.
- Да я, я - затараторил Лёха. - Давай, занимай круговую оборону. Егорка наступает.
«Как он так тихо подкрался» - думал Сашка, принимая горизонтальное положение и загребая охапку свеже найденных боеприпасов.
- Во, гляди, вон они - кивнул Лёха в сторону выглядывающих из-за магазина егоркиных людей с ним во главе.
- Ага, вижу, - подтвердил свою дальнозоркость Сашка. Однако, в ту же секунду он заметил группу вражеских пехотинцев в количестве трёх человек по другую сторону магазина. Они часто поглядывали на сарай, о чём-то переговариваясь. - А вон, смотри, Лёх, ещё одни.
- Да, вижу. Значит всего их.... Раз, два, три..… Так, здесь пять вместе с
Егоркой, а там три. Значит всего - восемь - заключил Лёха, метнув первую
шишку в сторону большей группы бойцов. Как нельзя кстати, она почти
случайно угодила в голову одного из них, схватившись за которую, тот вдруг
упал навзничь. Было очевидно, что Егоркино войско терпело потери. Теперь
их оставалось семь. В этот момент Егорка скомандовал «Вперёд!» и первый
бросил шишку в сарай. Обе армейские группировки, на которых тут же
обрушился град шишек, ринулись в атаку. Огромное количество шишек
полетело и в сторону сарая. Во всех сражениях, конечно же, побеждала, ну
если можно было так сказать, дружба. Другими словами за все годы баталий
никто не пострадал.
* * *
Утром девятого сентября Толстому позвонил Толя, и, как это нередко бывало, предложил прогуляться. «Санёк, - сказал он - пошли поутюжим». В отличие от самого первого дня, Толстого не пришлось долго уговаривать и он живо откликнулся на предложение своего юного «наставника» и они выехали в центр. Рядом с Толей, Толстый чувствовал себя несколько ущербно в плане проявления инициативы в выборе объекта «утюжки» и эта инициатива всегда принадлежала Толе. Было как-то боязно и чуть ли не стыдно, в присутствии «учителя» проявлять самостоятельность. Поэтому Толстый уже давно старался избегать Толиной компании, за исключением случаев, когда он её предлагал сам. Прогуливаясь с известными целями по центру, они забрели на улицу Арбат. Тут было очень много народу. Серые толпы отечественной интеллигенции сновали взад, вперёд, вкривь, вкось и поперёк. Во многих местах за своими мольбертами сидели художники, предлагая за невысокую плату изобразить ваш портрет, зачастую похожий просто на дружеский шарж. Трудно было сразу разобрать - какие из них соответствовали своему гордому званию, а какие произошли от слова «худо». Многочисленные лотки, расставленные прямо посередине улицы, были завалены всевозможными изделиями народного творчества: матрёшками в количестве пятнадцати-двадцати мал мала меньших штук, некоторые из которых имели лица руководителей двух супердержав; лакированными шкатулками от палихских или федоскинских умельцев, которые нередко ценились иностранцами; расписными подносами, самоварами и многой другой сувенирщиной, которой более всего славилась в те времена земля русская. К одному из таких лотков и подошли оба «утюга». Толя совершил этот поступок с какой-то нескрываемой целеустремлённостью, будто бы точно знал, зачем он проделал весь этот долгий путь от дома до лотка, Толстый же находился в некоторой неопределённости, не очень понимая причину остановки.
- Ну чо, Санёк? - сказал Толя, оглядывая прилавок и растопырив пальцы. - «Фирмы» нет, одни лохи кругом. Давай, что ль хоть по «блэк боксику » прикупим. - Он взял одну из чёрных лакированных шкатулок в руку, и стал её разглядывать, вращая перед носом. До того, как он её взял, Толстый успел заметить ценник, рядом с которым она стояла. На нём значилось - 220. «Ё-моё - подумал он, - да чего ж я буду все деньги что ль в неё вбухивать? Не, лучше какую-нибудь по мене хапнуть надо - он бросил взгляд на прилавок. - Вон ту, например, за восемьдесят. Ну куда ни шло». - он взял её в руки и стал с таким же важным видом разглядывать. Тем временем Толя расплатился за свою и уже уложил её в сумку.
- Да нафиг тебе такая, Санёк? - изумился он, увидев предмет, выбранный Толстым. - Взял бы хоть вон ту, за 150.
- Да не, Толь, денег нету - оправдал свою несостоятельность Толстый и полез в карман за кошельком.
- Чо, не хватает что ли? - поднял брови Толя. - Сколько у тебя? Восьмёра? Да семидесятку я добью. - Толя вытащил из кармана сто рублей и протянул Толстому. - Не будь лохом, Санёк. Возьми нормальный товар. Не позорься перед фирмой. - Растопыренные веером пальцы Толика всё выписывали и выписывали всевозможные кренделя и пируэты, принося чрезмерную щеголеватость и довольно глупый при взгляде со стороны вид своему обладателю.
Толстый робко взял сотку, приложил её к своему полтиннику и молча протянул образовавшуюся сумму невольному свидетелю всего их диалога - лотошному продавцу. Тот живо взял деньги, нагнулся куда-то под прилавок и извлёк оттуда, вероятно, точно такую же шкатулку, упакованную к тому же в красную бархатистую коробочку. Открыв крышку с целью демонстрации содержимого, торговец сказал, широко улыбаясь:
- Ребят, отличный «блэк бокс». Здесь на Арбате он только так идёт. Иностранцы партиями скупают.
- Лады, командир - сказал Толя. - Если чо, мы у тебя тоже партию возьмём.
- Да, конечно, заходите, ребят. Я здесь почти каждый день стою.
- Мы тебя найдём - пригрозив пальцем, пробубнил Толстый и они
растворились в толпе. Ближе к середине начинали появляться уличные музыканты, циркачи и другие артисты, вокруг которых широким кругом выстраивалась публика. Среди них попадались гитаристы, певцы, дрессировщики медведей и других животных, бывали и просто хохмачи и артисты других разговорных жанров. Около одной из таких тусовок и решили остановиться учитель с учеником. Какие-то доморощенные комики изображали двух придурков, одетых в клоунские костюмы. Получалось это у них, по-видимому, очень хорошо, если не сказать профессионально, так как публика находилась практически в беспрерывном диком восторге. Всевозможные выкрутасы сопровождались ими подгармошечными смешными частушками и весёлыми анекдотами, многие из которых обыгрывались потом в художественно-театральном виде. Толстый тоже довольно быстро вошёл в раж и уже не мог устоять на месте, не покатываясь со смеху. Толя же сохранял полное спокойствие и только лишь поглядывал по сторонам, выискивая зарубежных гостей столицы.
- А, Толик, вот твой тридцатник – Толстый вспомнил про зажатые в руке чужие деньги.
- Какой мой тридцатник, Санёк? - Толя напряжённо перевёл взгляд с денег на Толстого.
- Ну-у, - протянул Толстый - ну, этот, ну, сдача твоя от блэк бокса моего. А семьдесят рублей я потом отдам.
- А-а, вон оно что. Да не бери в голову, Санёк. Оставь их себе - успокоил Толстого Толя и выдержав довольно продолжительную паузу, за время которой Толстый, действительно, успел расслабиться, добавил, наморщив лоб и придав своему лицу выражение полнейшей добродетели: - Потом, потом, Санёк. Когда их спихнем - долю спишешь и всё.
Если бы Толстому удалось совершить взаимовыгодный обмен той шкатулки, которую он сам хотел купить за восемьдесят рублей, то вся прибыль пошла бы ему, однако в этом случае почти половину придётся отдать Толику. Это обстоятельство привело Толстого в некоторое замешательство. В конце концов, он всё-таки предпочёл пойти на поводу у своего учителя. В этот момент к противоположной стороне периметра зрительской аудитории подошли три, обвешанных японской фотоаппаратурой, человека. Этот факт не ускользнул от зоркого глаза Толи и он дёрнул Толстого за руку.
- Санёк, фирма солидовая подкатила. Есть маза «стэйц», конкретно твои клиенты - процедил он сквозь зубы. Санёк огляделся по сторонам и, ничего не увидев, изрёк своё любимое слово.
- Где? - и уставился на Толю.
- Не оглядывайся, придурок, не привлекай внимания - ещё через более сжатые зубы проговорил Толя и сделал ему знак следовать за собой. Когда они подошли вплотную к американцам, Толстый наконец разглядел их. Это были молодые люди лет тридцати. Один из них был высоким и худым блондином, на носу которого размещались абсолютно черные очки с широченными дужками, от сужений которых за шею была протянута изящная верёвочка, по-видимому для того, чтобы при ненадобности просто вешать их на груди, не заботясь о скрупулёзном складывании и убирании в безопасное место. Другой был низкорослым крепышом, с весёлым беззаботным лицом. А третий хоть и был не низок, не высок, всё же выделялся выпирающим вперед животом, прямо перед которым как крупноколиберный ствол торчал объектив «Найкона », а так же несколько выдающейся вперёд нижней челюстью, над которой две узкие полоски, по-видимому, являющиеся губами, были сложены в какую-то неиссякаемую бесконечную улыбку. Остановившись рядом с ними, Толя указал на то же самое Толстому.
- Ну, - сказал тот, тоже остановившись - а дальше-то чего? - Толстому не терпелось стать свидетелем начала общения Анатолия с американцами.
- Ща, подожди - опять сквозь зубы, но теперь уже и полушопотом сказал Толя. - Подождём пока отойдут. А то здесь народу тьма. Быдло одно. С хорошими людьми даже не побазаришь.
- А-а - сказал Толстый и, засунув руки в карманы, приготовился ждать.
- Кстати, Санёк, о чём они базарят-то хоть? - через некоторое время спросил Толик.
- Да не пойму, чего-то, Толь. Да и далеко здесь, не слышно особо.
В этот момент трое нерусских начали отчаливать от этого аттракциона, планируя двинуться в сторону высотного здания МИДа. Пропустив их на некоторое расстояние вперёд, наши друзья двинулись следом.
- Похоже, они - жидяры - почему-то предположил Толик.
- Почему? - удивился Толстый столь странному выводу.
- Ну, ты видел? Постоять-то они там постояли, а этим клоунам ни цента не
отстегнули.
- Похоже, да - согласился Толстый, после чего, слегка ускорив шаг, они
вскоре поравнялись с ними. Первым заговорил Толик:
- Экскьюз ми - произнёс одну из нескольких известных ему английских фраз
Толик, обращаясь к высокому блондину.
- Yes - живо отозвался тот и двое других тоже посмотрели на почему-то
извинившегося русского парня.
- Ду ю спик джомэн ?
Однако, ни блондин, ни толстяк не смогли ответить на его вопрос
положительно. Нашёлся только самый низкорослый из них. «Я » - слегка выделился он из равномерно и как-то не по-русски идущей вместе тройки.
«Их щпрехе джомэн » - добавил он и тут же поправился: «Ноу, нихт джомэн, дойч. Я, Их шпрэхе дойч ». Из среднего положения, он перешёл на внешнюю сторону, обойдя блондина спереди. У них с Толиком началась какая-то задушевная лирическая беседа, в которую ни Толстый, ни два других американских друга ни коим образом не врубались. Так они прошли весь путь до конца улицы, где американцы перекинулись парой-тройкой слов, и низкорослый спросил у Толика, где бы им всем можно было перекусить.
- Санёк, они жрать хотят - перевёл он немецкую речь Толстому. - И есть маза нас хотят угостить. Не знаешь здесь какого-нибудь ресторанчика культурного поблизости?
- Ресторанчика? М-м-м. Ресторанчика чего-то не припомню. Может вот
только на Калине чего-нибудь есть - раскинул мозгами Толстый и попытался это всё изложить по-английски, махнув рукой в нужном направлении: «Мэй би он Калинин проспект». Но «стэйца» почему-то не захотели идти в ту сторону, по видимому потому, что они только что там были, и вся кавалькада двинулась в сторону парка культуры. Молчавший ранее всю дорогу Толстый всё больше томимый стыдливостью и робостью, теперь уже включился в процесс общения с высоким блондином, который и сам с большим интересом поддерживал разговор. «Стэйца» оказались весёлыми и общительными ребятами. Минут десять они шли, весело разговаривая, пока не наткнулись на небольшую очередь, перегородившую пол тротуара. Толпилась она около какого-то небольшого ресторанчика, или его подобия, с забавным названием «Чайхана».
- Во, - первым воскликнул Толстый, - Толь, смотри, а вот и ресторанчик.
- А, да - заметил «Чайхану» и Толя. - Das ist ein ... - начал он объяснять что-
то про ресторан своему новому низкорослому «другу» по-немецки.
- Зис ис рестран «Чайхана» - посвятил и блондина в суть происходящего Толстый.
Радости «стэйцов», казалось не было конца. Они даже не спрашивали почему им придётся выстоять такую по их меркам длиннющую очередь, они просто в неё встали, заняв рядом с собой места и для своих «гидов». Стояние в очереди заняло минут тридцать. За это время Толстый узнал у блондина, величали которого Кевином, что его любимый музыкальный жанр - тяжёлый рок, и что они оба любят группу «Даер Стрэйтс». Узнав об этом, Кевин как-то весь преобразился, по видимому входя в образ лидера этой группы, задрал голову вверх и начал петь слова из самой популярной песни в их репертуаре: «Мани ис фо насын, эни чикс фо фри. ЭМ-ТиВи, эМ-Ти-Ви». При этом он извивался всем телом и пританцовывал, подобно сценическим выступлениям певцов. Выглядело это очень даже прилично и привлекло внимание людей из очереди, хотя далеко не всем из них понравилось. Также ими была затронута тема распространения магнитофонных записей в эСэСэСэРе и существования в свободной продаже самих качественных кассет.
- Что ты, милок, - воскликнул Толстый в переводе с ломаного английского - какие кассэты в эта страна? Вообшэ нэ продаюца ныгдэ. Если и бывают иногда, так какые-ныбуд балгарские или гэдээровские. Но эта же такой гавно! Очэн трудна дастат японский хороший кассэт. Балшой дэфыцыт.
- Ну, а как нсчёт магнитофонов японских, аппаратуры всякой?
Как ни странно, но Толстый отчётливо улавливал американскую речь, хотя самому приходилось объясняться чуть ли не на пальцах. Но даже так его понимали.
- Э, нэ, нэту никакой японский аппаратур в свободный продаж. Ны балшой двухкассэтник, ны тэбэ дажа плээр какой-ныбуд.
Последние слова Толстого сильно удивили Кевина и его негодование выплеснулось наружу.
- Вау! - воскликнул он, естественно, по-английски. - Ты даже не можешь купить себе плеер?
- Да, не могу - подтвердил его догадку Толстый.
- М-м-м - замялся Кевин, видимо подбирая нужную комбинацию слов. - Но.... - он прервался, повернувшись к друзьям и что-то им сказав. Можно было догадаться, что он поделился с ними своими мыслями, навеянными ему беседой с Толстым. Его друзья тоже поочерёдно произнесли то же самое восклицание: «Вау!», что в переводе на русский соответствует восклицанию от удивления - «Ого!. Затем Кевин повернулся обратно к Толстому.
- Но, - начал он с продолжения неоконченной фразы - но я могу подарить тебе плеер!
- Это было бы просто замечательно, я буду очень рад - несказанно обрадовался Толстый и схватил его руку, чтобы пожать. Для приличия он решил уточнить ещё одну деталь: «А сколько это будет стоить?».
- «Ноу» стоить, это будет бесплатно! Скажи, разве я не могу подарить тебе плеер? - задал вопрос Кевин и, не дав времени на ответ, сам продолжил: «Я обязательно подарю тебе плеер. Обязательно!».
Попав в ресторан, все пятеро разместились за одним из столиков и вскоре к ним подошёл официант. Меню состояло из всевозможных блюд восточной кухни, преимущественно сладостей. Переводом столь сложных текстов занялся Толик. Он довольно подробно разъяснил туристам что к чему и куда они вообще попали. Почти все столики, которых здесь было примерно с дюжину были заняты. Несмотря на неполную загруженность, у дверей заведения всё ещё толпились по видимому ужасно падкие на восточные сладости люди. Не очень привередливый по сравнению со многими европейцами «стэйц» остался довольным предложенным меню и, скоропалительно посовещавшись сам с собой, сделал заказ. Кроме самих сладостей, правда, здесь подавали много чего ещё. Через пару минут, мастерски лавируя между столов, к ним подкатили уже три официанта. Они принесли с собой искусно приготовленные ачму, самсу, хачапури, чебуреки - всё по пять штук, целую лохань мантов по-узбекски и, даже, пять шампуров шашлыка из баранины. На стол были поставлены две бутылки хорошего грузинского вина, графин какого-то сока, а также бокалы, рюмки и фирменные ресторанные тарелки. Все эти яства им предстояло поглотить в качестве первой части застолья. По крайней мере Толстому ранее ни разу не приходилось видеть столько много вкусной и здоровой восточной пищи одновременно. Всё помещение было наполнено аппетитными благовониями, запахи которых, витая в воздухе, буквально проникали во все щели и в самые глубины органов обоняния посетителей, раздражая их слизистую часть и ещё более разжигая тем самым аппетит. Из невидимых стерео колонок лилась приятная восточная музыка.
- Спасип друганы - выразил благодарность американским друзьям на всё том же ломаном английском Толстый, при этом так и не приступив к трапезе.
- Всегда пожалуйста - почти дружным эхом отозвались те. - Пожалуйста, ешьте. - Кевин сделал приглашающий жест, после чего потянулся вилкой с ножом к блюду с чебуреками и, ловко ухватив одну, перетащил её на тарелку Толстого. Преодолев робость, Толстый ещё раз поблагодарил Кевина и в его лице всю американскую компанию, и взялся за свои столовые принадлежности. Толик тем временем накладывал себе манты, а остальные поданные США уже вовсю насыщали свои видать не на шутку проголодавшиеся желудки. Первые несколько минут поедания все пятеро прикидывались глухонемыми, затем Кевин предложил наполнить бокалы и рюмки соответствующим содержимым и взял на себя инициативу. Сначала он разлил сок, затем вино и первым поднял свою рюмку, что следом за ним сделали и остальные.
- За знакомство - произнёс разумеется по-английски он, поочерёдно вглядевшись в довольные улыбающиеся рожи своих новых русских друзей.
- За знакомство - согласились те и Толик даже произнёс ещё одну из известных ему фраз из английского словаря, выражаемую одним словом:
«Чирс» - что привело стэйцов в дикий восторг, они громко заржали и, перечокавшись со всеми, опрокинули свои рюмки. С некоторым опозданием их примеру последовали и русские. Далее было много разговоров, из которых Толстому с Толей удалось узнать, что колесит по родным калифорнийским просторам Кевин на двух «Мерседесах» и «Ягуаре» и что в частной собственности он имеет целый аэродром неподалёку от Сан-Франциско. У Марка, как звали низкорослого, хоть и всего одна машина марки «Линкольн», зато есть шикарная яхта, которую он пришвартовывает на берегу озера Мичиган. У отца же толстяка Чарли было всего лишь два пятидесяти этажных небоскрёба в Нью-Йорке, зато он сам уже совсем скоро собирался жениться.
За последующими оживлёнными беседами незаметно пролетели ещё сорок минут, когда слегка окосевший после четырёх выпитых рюмок вина Кевин выкрикнул ещё неизвестное Толе слово: «Вэйта!», задрав вверх руку и щёлкнув пальцами. Официант явной кавказской национальности тут же подбежал к их столику, быстрыми молниеносными движениями «смёл» остатки первой части импровизированного пиршества вместе с опустевшей посудой, уместив это всё на принесённом с собой подносе, и быстро удалился. Через какое-то мгновение перед их столиком возникли первые три официанта и уже расставляли на нём различные чайные принадлежности причудливых восточных форм, а один из них притащил целый самовар и, водрузив его на стол, начал наполнять чашки жидкостью густого красновато-коричневого цвета. Воздух наполнился душистым ароматом индийского чая. Справившись со своей работой, все три официанта раскланялись и, пожелав гостям приятного аппетита, естественно на кавказско-русском языке, немедленно удалились, однако на их месте оказался четвёртый официант, тоже уже подходивший к ним с сугубо уборочными целями, на этот раз тактично сгружающий с подноса на их стол целую гору сладостей.
- Вот это «да» - протянул Толстый на понятном одному Толе языке. - А я уж думал чай будем в сухомятку пить.
- Да, не будь лохом, Санёк - опять процедил сквозь зубы Толя, слегка стукнув Толстого по ноге. - Люди же солидные. Чо, они тебя фигнёй всякой угощать что ли будут?
Толстый промолчал на эту Толикову реплику, подумав что он просто не понял шутку его юмора. Да и вообще, Толя давно уже казался ему каким-то через чур вздорным в плане понимания шуток вообще. В этот момент Толя держал обе руки под столом и Толстому не было видно, как его пальцы принимали всё ту же веероподобную форму. Американцы со смаком гоняли свои чаи, закусывая каждый глоток огромными кусками похлавы. Теперь уже до отказа наполненный зал гудел голосами четырёх десятков мультинациональных посетителей, порой заглушая музыкальное сопровождение. Изредка и совершенно бесшумно открывалась, отчего ресторан наполнялся шумом десятков проносящихся мимо автомобилей, и громко хлопала входная дверь, впуская и выпуская посетителей. Толстый укреплял на практике свои скудные познания в английском языке. Толя же наоборот, горделиво конкурировал с Марком в своих знаниях чистого немецкого.
Ещё через час неторопливой еды, когда к своему логическому концу подходила и чайная церемония, несколько протрезвевший Кевин опять
подозвал официанта, чтобы тот предъявил счёт. Едва уловимым движением официант передал ему небольшой клочок бумажки с нарисованной на нём определённой цифрой. Внимательно изучив написанное, Кевин провёл экстренное совещание с соотечественниками, из которого, однако, Толстый так ничего и не понял, затем, видимо, заручившись их поддержкой, сказал: «О кей, о кей» - улаживающе приставив почти вплотную к ярко белой рубашке официанта растопыренную ладонь, достал бумажник и извлёк из него две сто- долларовые купюры. Официант нижайше раскланялся и был таков, оставив всех пятерых, как он думал, иностранных посетителей, в гордом одиночестве заканчивать трапезу.
Когда из душного слащавого помещения все пятеро вывалили на улицу, на них обрушились потоки свежего прохладного воздуха. Как будто из горячей деревенской парилки они одним махом оказались на альпийском курорте. Всем захотелось глубоко вдохнуть этот воздух и вдыхать его ещё и ещё, наполняя лёгкие какой никакой свежестью, невзирая на всю ту мнимую загрязнённость, которой была, если верить дикторам с радио, буквально напичкана атмосфера самого большого советского города. Американцы были явно довольны столь сытным, хоть и не совсем обычным обедом. Они, даже, несколько разленились и слегка потеряли бдительность. Вдоволь надышавшись и расправив плечи, Кевин спросил у Толстого, хлопнув его по плечу:
- Ну, мэн, где я могу для тебя купить плеер?
«Надо же, не забыл» - подумал Толстый и тут же известил Кевина о своей готовности показать ему одно очень подходящее для этого место.
- О кей - радостно воскликнул Кевин - мы должны поймать такси. - И тут же он начал голосовать, указывая большим пальцем руки куда-то за спину по ходу движения автомобильного потока. Желтого цвета волжский таксомотор вскоре остановился около него.
- Куда едем? - приоткрыл правую дверцу шофёр.
- Э-э-э - первым подсуетился Толстый, подделавшись под иностранца. -
Гос-ты-ны-тса Роси-я - сказал он, нарочито сделав ударным первый слог в
названии отеля.
- Сколько? - проявил невиданную американцами супер наглость таксист, видимо смекнувший о внезапно подвалившей возможности заработать. Толстый полез в карман брюк и достал из него несколько измятый красный червонец. Таксист нехотя согласился и, так как в одном отдельно взятом советском такси пять человек никак поместиться не могли, было принято единственно правильное решение разделиться на две группы - по два и три человека, и доехать до места назначения на двух машинах. При распределении, первые три места каким-то странным образом достались Толе, Марку и Кевину. Когда все загрузились, такси резко набрало скорость и скрылось из виду. Толстый и Чарли остались одни, но голосовать пришлось Толстому, так как Чарли, продолжая бесконечно улыбаться, казалось и не собирался этого делать.
«Во, западло» - думал Толстый, двигая рукой сверху вниз. - «Взяли и уехали без меня. Во Кевин даёт! Обещал, обещал мне, плеер говорит подарю. Бац, и смылся вместе с Толькой. Ща, есть маза, ему и подарит всё. А я с этим Чарликом останусь» - он посмотрел на вечно улыбающегося толстяка, который устремил сейчас свой отвлечённый от всего взгляд куда-то совсем не в ту даль. - «Да, чего он может подарить? Ну, разве что небоскрёб папашин. Всё тки толк бы какой-нибудь был». В этот момент подъехало ещё одно такси и оба уже прилично отстающих от основной компании молодых человека, ни слова не говоря уселись на заднем сиденьи.
- Кинотеатр «Зарядье», командир - на чистом русском произнёс Толстый и такси сорвалось с места. Минут через десять машина остановилась около указанного кинотеатра, который находился у самого подножия гигантской гостиницы по имени «Россия». По своим размерам и количеству внутренних помещений она была сопоставима со зданием Пентагона. На счётчике значилась цифра в девяносто две копейки. Взяв протянутый ему рубль, пожилого вида таксист принялся искать причитаемые к сдаче восемь копеек. «Да ладно, отец. Какие там восемь копеек. Оставь себе» - проговорил Толстый, открывая дверцу. Когда они с Чарли подошли к лестнице, ведущей к самой гостинице, навстречу им сбегал вниз Кевин.
- Ну, наконец-то - шумно причитал он. - Мы вас уже тут заждались. - Подходя к магазину, Кевин поинтересовался: «Ну, так что тебе купить-то?». Толстый уже было открыл рот, чтобы напомнить забывчивому америкашке его собственное, многократно повторенное обещание, но он не смог сразу его закрыть. Слово «плеер» застряло в его горле. В этот самый момент из дверей «Берёзки» выходили два человека, один из которых нёс огромную красивую коробку. Марк нёс в руке явно не какой-нибудь плеер, а целый плеерище. Это был японский двухкассетник. Мечта, голубая, бирюзовая, какая угодно мечта ускользала от Толстого, она с бешеной скоростью пролетала мимо него. Если он всё-таки сейчас выдавит это, какую-то долю секунды назад ставшее ненавистным ему слово «плеер», мечта растворится, она безвозвратно исчезнет. Толстый проглотил вставший ребром в горле комок и произнёс то, что, как ему казалось, едва ли хотел от него услышать Кевин: «Можно такой же?» - указал он рукой на то, что нёс Марк. «Оу кей» - опять хлопнул Толстого по плечу Кевин и они в сопровождении Чарли проскользнули сквозь стеклянные двери интершопа.
Через десять минут они вышли обратно. Правая рука Кевина была тоже занята. В ней он держал эту самую «мечту» Толстого, который был несказанно счастлив и сам внутренне поздравлял себя с осуществлением этой мечты. Чувство радости переполняло его, но всё же ему хватало мужества не выставлять его на показ. Чарли, где-то пропадавший всё время совершения ими покупки, вышел следом за ними. По видимому он что-то прикупил там, так как при нём была берёзковская полиэтиленовая сумка, в которой явно что-то лежало. Когда они спустились вниз по лестнице, Толстый спросил всё ещё несущего подарочек Кевина:
- Ну, Кевин, теперь-то куда?
- Теперь, мы должны поймать такси и поехать в немецкое посольство.
- Немецкое? - переспросил Толстый.
- Да, мы сегодня вечером должны полететь в Германию.
- Во сколько?
- О, это не скоро. Не беспокойся. В полночь.
- А где сейчас Марк-то? Чего-то их не видать.
- Я думаю, что он уже там и ждёт нас.
- А где это?
- А, - Кевин остановился - у меня записано - он достал всю дорогу торчащую из заднего кармана джинсов карту Москву в качественном импортном исполнении, на которой и был записан адрес. - Болшая Грузынска стрит.
- О кей, я могу помогат вам туда доехать, а уже потом домой. Провожу вас,
о кей?
- О кей, о кей - согласился Кевин.
- Кстати, не тяжело?
- О, нет, это очень лёгкая коробка - заулыбался Кевин.
Вскоре они остановились и начали голосовать. На этот раз рядом остановились тёмно синие «жигули».
- Куда? - спросил частный водила.
- Большая Грузинская, командир - объяснил Толстый.
- Садитесь - последовал незамедлительный ответ. Оба американца разместились на заднем сиденье вместе с коробкой и они поехали.
- Откуда вестимо? - спросил шофёр, останавливаясь на светофоре.
- Да вот, туристов проводить надо, в этой гостинице стояли.
- А-а, - протянул он, трогаясь с места. - А они это, по-русски не разумеют?
- Не, по-английски только.
- А, может деньги поменять хотят, не спрашивал?
- Не, не меняют. Они ж съезжают щас, в Германию поедут. На фига им рубли теперь. - В голове Толстого в виду некоторых подозрений появились не очень хорошие мысли: «Чего это он такие вопросы задаёт? И какое ему вообще дело? Может спец переодетый? А чего, вполне может быть. Да и рожа вроде наглая. Очки вроде модные нацепил. Может вылезти вообще на фиг. Да стэйцов подводить неохота».
- И часто ты их так провожаешь? - задал следующий не менее каверзный вопрос шофёр. Быстро сориентировавшись, Толстый решил приврать ещё раз. Для пользы дела всё таки.
- Да, часто - сказал он - я гидом переводчиком работаю.
- Значит тоже языком ихним ворочаешь? - всё более нагнетал обстановку шофёр.
- В смысле английским-то?
- Ну, да. Или они ещё каким-то выражаются?
- А, это конечно. Какой бы я был гид переводчик без языка?
- Да, - вздохнул шофер, выруливая на улицу Горького - язык надо знать, без
языка щас никуда.
- Это точно - согласился Толстый.
- А платить кто будет - ты или они?
- Так, а ты же даже не сказал - сколько?
- Сколько, говоришь. Ну, до «Грузинки», с троих. Двадцатник, я думаю,
вполне можете дать.
- В смысле, рублей?
- Х-хе - усмехнулся водила, - ты чего не знаешь что ли, что доллар у нас шестьдесят две копейки стоит.
- Как не знаю? Знаю, конечно.
- Ну так посчитай, сколько это в рублях.
- Что-то рублей 12-13 получается.
- Ну, так на фига мне эти их доллары. В рублях, конечно.
- А, рубли у меня есть. Тогда я плачу.
Минут через десять машина остановилась возле посольства Германии, около двери которой прямо на ступеньках сидел Марк. Толстый достал кошелёк и, отсчитав два червонца, протянул их шоферу. В этот момент со стороны заднего сиденья появилась длинная рука Кевина с двадцатником долларов на ладони. Увидев надвигающиеся на него с разных сторон денежные массы, водила несколько растерялся. Он не мог сразу сделать правильный выбор. От зелёно-красных цветов рябило в глазах. У него и болелось, и кололось. Заметив его смятение, Толстый сказал: «Вот тебе и ответ - кто платит. Бери, пока дают». Слегка опешивший драйвер молча взял деньги обоих цветов и засунул в карман. Первыми салон освободили американцы. Дав им выйти, Толстый спросил шофёра:
- Может, подождешь? Я только попрощаюсь с ними.
- А тебе куда потом?
- На «Курскую». Лялин переулок. Знаешь такой.
- Да, чего-то слыхал. А «Курскую» знаю. Ну там покажешь.
- О кей - сказал Толстый и вылез из машины. Подойдя к американцам, он спросил:
- А где-же мой русский друг?
- Он сразу поехал домой - ответил Марк.
- Ах, вон оно что. Ну, что же, друзья, очень рад был с вами познакомиться....
- Да, мы тоже - заулыбались стэйца и бросились жать руку Толстого и
хлопать его по плечам. - Спасибо тебе за гостеприимство. Приезжай тоже к
нам в Америку.
- Как-нибудь, как-нибудь - радостно говорил Толстый, из головы которого никак не выходило то, что Кевин настойчиво продолжал держать в своей руке. - Я обязательно побываю на твоём аэродроме, Кевин. Поезжу на твоих «Мерседесах» и «Ягуаре».
- Да, да, конечно, - радостно кивал головой Кевин - и мы обязательно полетаем вместе. Калифорния - очень красивая страна. И ты увидишь её сверху.
- И мы покатаемся на моей яхте - в свою очередь сказал Марк, пожимая руку Толстого. - Это очень хороший корабль.
- А я надеюсь ты зайдёшь ко мне в небоскрёб - жал руку Толстого Чарли, загадочная улыбка которого вдруг стала ещё более широкой и лучезарной. - И я тебя познакомлю со своей женой. Она очень хорошая женщина.
- Спасибо, друзья - отблагодарил всех за приглашения Толстый - я обязательно приеду ко всем из вас.
- А мы - сказал Кевин - решили подарить тебе этот подарок, - Он протянул коробку - в качестве благодарности за оказанное гостеприимство.
- Спасибо, друзья - благодарил их Толстый.
- А я, - взял слово Чарли - хочу подарить тебе вот этот плеер - он раскрыл сумку и показал её содержимое. На дне пакета покоились две коробки - одна, судя по всему, с плеером, а другая представляла из себя блок кассет фирмы «БАСФ», - тоже в знак благодарности.
- Спасибо, спасибо, Чарли - благодарил его Толстый, начиная догадываться, где тот пропадал, пока они покупали магнитофон. - Счастливо тебе жениться.
- Да, ещё - сказал Марк, запустив руку в свою сумку - тут твой друг Анатоль дал мне какую-то безделушку - в его руке сияла солнечными бликами лакированная шкатулка - так она мне не нужна. Хочешь, тебе подарю?
- А - открыл рот Толстый, чтобы что-то сказать, однако уже который раз за этот день это «что-то» застряло в горле. Он не успел выразить даже малейший протест, так как проворная рука Марка уже зашвырнула чёрную коробочку на дно полиэтиленового пакета.
- О кей, - взяли последнее слово американцы - пока - и скрылись за дверьми посольства.
Толстый открыл заднюю дверцу машины, закинул в дальний угол коробку, на неё бросил пакет и уселся сам. Когда дверца захлопнулась, затарахтел мотор и машина начала медленно двигаться.
- Ну, что, попрощался с иностранцами? - спросил водитель, оглядываясь назад.
- Ну, да. Всё. Почитай уже уехали.
- Счастливого им пути.
Минут через двадцать машина въезжала во двор дома, где жили Толстый и Гороховы. Остановившись, водитель спросил:
- Ну, что? Приехали что ль?
- Да, - ответил Толстый - приехали. Сколько с меня?
- Да что ты, мил человек - обернулся вполоборота шофёр. При этом его рука залезла в бардачок и он вытащил оттуда небольшую чёрную визитку, из которой он извлёк две пачки сторублёвых купюр. - Какие деньги? Вот у меня - он потряс деньгами перед носом Толстого - бабки на сегодняшний вечер. А ты говоришь - сколько с тебя - засмеялся он.
- Ого, вот это да - замер от неожиданности Толстый, тупым взглядом уставившись на две пачки новеньких купюр в банковских упаковках.
- Ты мне лучше скажи - озирался по сторонам водила - где тут у вас отлить можно?
- А, ну это, сортира-то тут уличного нету. Так может ко мне поднимемся?
Когда они зашли в квартиру, прежде, чем поставить вожделенную коробку на пол, прикрыв её пакетом, Толстый указал шоферюге на дверь нужного кабинета, за которой тот не долго думая и скрылся. Тем временем Толстый уже хотел было поставить всё это прямо здесь и уже даже слегка пригнулся. Но в этот момент, он машинально поднял голову и ещё раз присмотрелся к этой двери. Ему представился денежный мешок, стоящий сейчас за ней, и хорошо, если он там на самом деле занимался тем, чем положено, а не прочищал, скажем, дуло пистолета или накручивал на него глушитель. «Не, - подумал он - отнесу-ка я их лучше куда-нибудь в ту комнату. От греха подальше». Он взялся одной рукой за удобно расположенную ручку самого магнитофона, выглядывающую из аккуратно вырезанной прорези в верхней части коробки, а другой за пакет, и, не создавая шумовых эффектов, прошёл в дальнюю комнату, и оставил их подле внушительных размеров старинного шкафа с огромным вертикальным зеркалом посередине. В этот момент откуда-то из прихожей, где и был расположен туалет, послышался довольно громкий звук спускаемой воды. Было очевидно, что не очень званый гость собирался выходить. Толстый прибавил шагу и в прихожей столкнулся нос носом с улыбающимся шофёром. Тот как раз затягивал ремень.
- Ну, видишь как получается? Друг другу помогли. Всегда людям надо помогать.
Толстый засмеялся.
- И это правильно. Я тоже так думаю.
Управившись с ремённой затяжкой, шофёр сказал.
- Ну, а ты вообще как часто с ними возишься?
- Частенько, по расписанию - ответил Толстый.
- Ну, когда ещё такое будет, спроси у них, может им девочки какие нужны?
- М-м-м, - замялся Толстый - а чего есть?
- Да, у меня есть штук пять классных тёлок. Ну спросишь тогда?
- Да спрошу, конечно. Чего ж не спросить?
- Ну тогда телефон мой запиши. Меня, кстати, Федя зовут.
- Отлично, - протянул руку Толстый, - а меня Саша.
Толстый тогда ещё не знал о существовании так называемых сутенёров. Он, также, не знал, что в этот день ему «посчастливилось» познакомиться лично с Федькой «Тунеядцем», сутенёрская судьба которого, уже дважды приводила его на тюремные нары. Сроки он получал небольшие и после отсидки ещё пуще прежнего занимался торговлей женщинами. В общем, дело с ним иметь было небезопасно. Толстый сразу почувствовал что-то неладное в этом человеке, поэтому их пути больше не пересекались..
Когда Федька ушёл, Толстый позвонил Гороховым в надежде застать там Толю. Он оказался дома.
- А, Санёк, здорово. Приехал уже? Ну, всё путём?
- Ну, да, путём, наверное.
- Он тебе купил двухкассетничек-то?
- Ага, такой же как у тебя. И ...... - Толстый хотел сказать и про плеер, но почему-то осёкся.
- Ну, Санёк, - радостным голосом восклицал Толя - тогда делиться пора.
- Делиться? - удивился Толстый. - В каком смысле?
- Ну ты чо, Санёк .... - Толя выдержал небольшую паузу. - Ну, ну щас, зайду.
Через минуты две раздался звонок в дверь. Толстый открыл. В квартиру ввалился обрадованный Толик. Было не очень понятно - то ли он радуется от удачного приобретения японской аудио техники, то ли от мнимого куша, который должен был непонятно за что отвалить ему Толстый.
- Ну, где он? - шарил глазами по полу и стульям Анатолий.
- А, щас принесу, не распаковал ещё - Толстый удалился в дальнюю комнату и тут же вернулся с картонной коробкой в руке, на которой было написано крупными буквами «National» и, разумеется, нарисован сам двухкассетный магнитофон. - Так - сказал он - ну-ка, пошли ко мне. - Жил Толстый в десятиметровой комнате, стены которой были им же обклеены разноцветными рекламными картинками из разных американских журналов. Кроме стен в комнате имелись кровать, письменный стол, гардероб, книжный шкаф и несколько стульев. Поставив один стул на середину и взгромоздив на него эту коробку, оба приятеля уселись на кровать и начали процедуру распаковки. Извлечь магнитофон из коробки оказалось делом не очень-то простым для Толстого, хотя Толя уже поднаторел в этом, распаковывая свой. Пришлось поломать голову над целой системой укреплений упаковочной тары, придуманной японцами, и надо сказать, делающей им честь, так как в отличие от родных советских картонных упаковок, всё выглядело очень аккуратным и надёжно защищённым от многих возможных катаклизматических воздействий извне. Когда новенький сверкающий японский двухкассетник отделённый от коробки стоял на стуле, Толик воскликнул:
- Ну, Санёк, смотри какой красавец! Ты чо? Да такой штуки за две пойти может!
- Хорошо бы кабы так - почти согласился с ним Толстый, качая головой.
- Ну когда продавать-то его будешь?
- Ну, может, постоит с недельку, послушаю, а потом может и .......
- Точно, Санёк, и тогда долю мне спишешь.
- Какую такую долю, Толь? - нахмурил брови Толстый.
- Да ты чо, не въезжаешь? - Толя опять растопырил пальцы. - Мы с тобой когда «блэк боксы» брали, я тебе добил половину, больше даже, помнишь?
- Ну да, покупали. Да вот, - Толстый посмотрел на часы - сегодня четыре часа назад всего и покупали. Помню, конечно.
- А помнишь - Толя сделал хитрое лицо, прищурив глаза и склонив голову на
бок - когда ты хотел мне сразу сдачу отдать, я тебе сказал «не бери в голову, потом долю спишешь»?
- Помню, конечно - ещё больше недоумевал Толстый, начиная понимать, что от него хочет Толян.
- Ну, Санёк, кто ж знал, что такая маза офигительная пойдёт. Я ж заранее об этом не знал, что такие стэйца подвалят. Ты же им свой блэк бокс отдал?
Толстый вышел в коридор и, взяв сумку, вошёл обратно. Достав оттуда свою шкатулку, он удивлённо спросил:
- Это вот этот что ль?
Глаза Анатолия, казалось, вылезут из орбит. Он взял шкатулку в свои руки, долго её разглядывал, затем поднял глаза на Толстого.
- Это ты чо, ещё одну что ли купил?
- Толь, да у меня ж денег-то не осталось, ты же видел, на какие шиши я б её купил?
- Бля, Санёк, - Толина рука вознеслась над его головой, чтобы почесать макушку - ну ты ушлый, на халяву такую вещь сутюжил. Офигеть.
- Ну ты же сам слышал, он мне подарить обещал. Подарю, мол, подарю, говорил.
- Да откуда я слышал, вы ж с ним по-английски всё. Ты, наверное, тоже ни фига не понял, о чём мы с Марком болтали.
- Да конечно - согласился Толстый. - Слушай, а ты чего, Марку-то свой бокс за это дело отдал?
- Естественно, есть маза лоханулся я.
- А он мне сказал, что этот бокс ему на фиг не нужен.
- Чего, серьёзно? - вскинул брови Толя.
- Да в натуре. Он ещё сказал, чтоб я тебе его обратно отдал. - Толстый засунул руку в сумку и достал Толькину шкатулку.
- Фиу - присвистнул Толик, когда «блэк бокс» оказался в его руке. В этот момент опять возникла необходимость почесать макушку, чем и занялась его вторая рука. - Круто, однако, Санёк. Из тебя настоящий «утюг» получился. В общем это, делай с ним - он кивнул на двухкассетник - что хочешь. Тут, конечно, никакой доли моей нету. А за блэк бокс спасибо. Я это дело уважаю. - он растопырил пятерню и пожал руку Толстого. После чего встал, потянулся, перезастегнул на одну дырку вглубь ремень и изъявил желание поспешно удалиться.
- Ну ладно, пойду-ка я. Щас должен Лёшка подойти. Давай, Санёк.
Толстый поднялся, вышел вместе с ним в коридор и соседи услышали громкий лязг открывающегося, а затем и закрывающегося дверного замка.