Вино Испании

 
       ВИНО ИСПАНИИ

Шрамы – биография мужчины. Она любила рассматривать их, нежно трогая пальчиками толстые рубцы. Однажды, когда они еще не были близки, он обмолвился о них, и она попросила его снять рубашку. Он стеснялся:
- Это не так красиво, как ты думаешь.
Первый раз его ранило в левую ногу. Осколок вырвал кусок мяса ниже колена. Боли почти не было, но когда он закатал штанину, то его чуть не стошнило: в огромную, как показалось, дыру, набилась земля и кусочки материи. Кровь стекла в сапог, и мясо было белое, как у вареной курицы. В госпитале две медсестрички тащили его по узкому коридору, и матерились:
- Ну и кабан, б…попался!
Девочки не знали, что тащили героя.
Женщина-хирург, с суровым лицом и огромной задницей, осмотрела рану и коротко бросила:
- На операцию!
Он чуть-чуть приподнялся, и спросил, стараясь быть спокойным:
- Ногу отрежут?
В ее лице мелькнуло нечто, похожее на жалость:
- Нет, что вы…
Удивительно, что она назвала его на вы.
Хлороформ долго не действовал. Потом он почувствовал, как холодеют, ноги, тело… Он хотел сказать:
- Все, я отрубаюсь, режьте.
Но получилось:
- Все, я отруб…
- Он сказал, что он труп, - будто вдалеке послышался голос врача.
Тьма сомкнулась перед глазами.
Они поселились в дешевом отеле в маленьком каталонском городке Мальграт-де-Мар. В ста метрах от отеля берег ласкало море. Она смеялась, узнав, как переводится название города: Мальград-де-Мар – не смотря на море. Как можно на него не смотреть! Казалось, что она была создана для моря, и море – для нее. В первый день он выгонял ее из воды, как ребенка. Потом в отеле она, смеясь, вытряхивала в ванной комнате из трусиков кучу мелких камешков. Он сказал, что соберет их, и будет носить в портсигаре, как талисман.
Несмотря на насмешки друзей, он курил папиросы. На войне, на охоте, когда курить приходилось урывками, в случае экстренной ситуации выбрасывать недокуренную сигарету было жалко. Так и привык к “Беломору”. Однажды он работал с журналистами японской телекомпании. Японцы впервые увидели папиросы, особенно журналистов удивило то, как русские, перед тем, как закурить, сминают бумажную гильзу. Он подарил им пачку. Потомки самураев долго нюхали табак, но закурить так и не решились – качество табака показалось им подозрительным:
- Сергей-сан, береги себя!
Вечером они сидели на балконе и пили “Риоху”. Вино в бокалах алело, как кровь. Хозяева домиков, расположенных напротив отеля, открывали двери своих патио, и выносили на улицу плетеные кресла. Старички в белых рубашках и наглаженных брюках прогуливались по узкому тротуару с достоинством испанских грандов, нежно сжимая ладошки своих подруг.
- Черт возьми, - подумал он, - я бы хотел состариться здесь, в Испании. Сидеть вечером возле домика, читать газету, здороваться с прохожими. Что нужно мужчине? Кров, вино, хлеб и женщина. На женщину, море и огонь можно смотреть вечно.
 О том, чтобы поселиться у моря, он впервые подумал в Болгарии. Когда-то румынская королева выкупила здесь кусочек побережья для летней резиденции и построила домик в китайском стиле. Летом из-за моря к ней приезжал любовник-турок, для которого построили минарет. О чем говорил он с аллахом?
В этом райском уголке киностудия снимала фильм, который так и назывался – “Рай”. Здесь росли экзотические растения, привезенные из тропиков, в скале было вырублено лицо сатира. Из открытого рта сатира в небольшой прудик падал хрустальный поток, по зеркалу воды, словно любуясь своим отражением, скользила пара черных лебедей…
- Смотри, - сказала она, - смотри, как испанцы пьют вино!
На балконе дома, расположенного напротив отеля, сидели двое мужчин. Один из них поднял над головой стеклянный кувшин с длинным носиком, похожий на большую масленку, и тонкая струя вина сверху ударила ему в рот.
- Это не испанцы, - сказал он, - народ, живущий в окрестностях Барселоны, называет себя каталонцами. Их язык чем-то напоминает французский, они пьют вино из кувшинов и не танцуют фламенко.
- Мы не увидим фламенко?
- Увидим. Сюда приезжают танцоры из Андалузии, специально для туристов.
В Испании он обещал показать ей корриду. Она читала “Фиесту” и была без ума от большого американца с серебряной бородой. Наверное, и он напоминал ей Хэмингуэя: решительный, сильный, с крутыми плечами. Вот только пил значительно меньше.
Коррида проходила по воскресеньям, бой быков оставалось ждать еще два дня. Дурочка, ей хотелось увидеть смерть:
- Это так романтично!
В Афганистане его солдата подстрелил снайпер. Тот пошел в деревянный домик с двумя нулями справить нужду. Присел. Моджахед примерно прикинул цель по высоте и наугад выстрелил. Когда он пошел в полковой сортир, солдат попался навстречу. Парень шел, придерживая штаны.
- Ты что, обосрался, что ли?
Тот усмехнулся:
- Да нет, товарищ капитан, мне яйца отстрелили!
- Ага…
Его как – будто замкнуло: ну кто мог стрелять возле военного городка? На каждом шагу – посты. Только через пару минут до него дошло, что случилось, действительно, что-то серьезное, но уже было поздно. Солдат лежал на дорожке, штаны набухли от крови. Впрочем, уже не солдат – груз “200”.
Моджахеда – седого старичка с руками, узловатыми, как корни саксаула, взяли живьем. Сдернули штаны и вставили в тощую задницу шланг от автомобильного насоса. Шланг, испачканный кровавым дерьмом, пришлось потом выбросить. Борца за веру и независимость Афганистана закопали в “зеленке”.
Как оказалось, провинции Испании тоже боролись за независимость. О террористах из Страны Басков, он мельком слышал и раньше. Не живется спокойно людям - закладывают мины в машины, калечат простой народ. Баски говорят на языке, чем-то похожим на древний грузинский. В Галисии живут гуэго – потомки норманнов. Они высокого роста, светловолосы и голубоглазы. Фидель Кастро – гуэго. И знаменитый в прошлом футболист, а ныне известный певец с характерным мужским именем – Хулио Иглезиас, тоже гуэго. Сальвадор Дали никогда не назвал себя испанцем: он – каталонец. Каталонцы отстаивали право на свободу со времен крестовых походов. Сейчас в Барселоне заседает свой парламент, а каталонский язык признан одним из европейских языков. А он-то думал, что только в Союзе было намешано столько разных народов.
Наталья осторожно потрогала острие бандерильи, купленной в сувенирной лавке.
- А что делают с убитым быком?
Чем меньше становилось вина в бутылке, тем больше задавала она вопросов.
- Из быка делают отличные отбивные.
- И все?
- А что, памятник ему ставить, что ли?
- Фу, как банально…
Ночью он слушал, как бьется ее сердце. Говорят, что старики, спящие с молодыми девушками, обретают вторую молодость: у партнеров начинают совпадать сердечные ритмы. Ах, если бы так…
Если уж его тело было прошито пулями, как дуршлаг, то сердце и вовсе было разорвано в клочья.
Не спалось. Он потянулся, хрустнули мышцы. Ее дыхание было легким, почти не слышным. Подумалось, что наездник из него еще ничего – укатал девушку! Хотелось вина, терпкого и темного, как испанская ночь. Во внутреннем дворике отеля звучала музыка, он оделся и спустился вниз.
Струны гитары – нервы, идущие от пальцев испанца к его сердцу. Танцовщица била каблучками по звонким доскам помоста, плетя руками воздушные кружева. Он подошел ближе. Она улыбнулась и кивнула, приглашая к танцу. Он не мог, как прежде, выбить дробь каблуками – болело колено, зато помнил несколько статичных поз, разученных в молодости в танцевальном кружке. Испанцы запели что-то протяжное и ударили в ладоши.
Фламенко – танец страсти. Он любил фламенко, но еще больше – ирландскую джигу. Ирландцы танцуют, опустив руки, их лица бесстрастны, движения механичны, но легки. Наверное, в далекие времена джига заводила ирландцев перед битвой. Сейчас он завелся от фламенко. Немцы и французы, взбалтывая в животах коктейль из баварского пива и «Сангрии», выскочили из-за столиков, аплодируя светловолосому танцору. Краешком глаза он заметил, как музыканты удивленно переглянулись: он выглядел, как настоящий мачо!
       Загорелая француженка с кожей, цвета жареного кофе потащила его к морю. Песок успел остыть.
 - Грасияс, сеньор! – сказала она на прощанье по-испански.
- Порфавор – пожалуйста! – ответил он.
Она рассмеялась.
 Несколько часов, проведенных в дороге до деревни Пуболь, он дремал. Замок, который Дали подарил Гале, не произвел впечатления. Обстановка замка, вещи, сделанные руками Дали – все это выглядело карикатурно. Чокнутый художник мечтал быть королем и называл Галу «моя королева!». Корона, подаренная им Гале, была сделана из серебряных вилок и ножей. В этой шутовской короне она любила сидеть на троне, который выносили во двор, и ставили возле крохотного пруда. Больше всего Гала боялась, что Сальвадор умрет раньше и оставит ее без денег, поэтому в мастерской замка Пуболь никогда не высыхали краски.
В детстве Дали мечтал быть поваром, но, став взрослым, панически боялся заходить на кухню. На кухне замка Пуболь стоял огромный стол. Почерневшее от времени дерево было отполировано человеческими руками. Сергей мечтал когда-нибудь иметь такой стол, за которым можно собраться с друзьями.
Но друзей почти не осталось.
Он знал, что и ему осталось немного. Он знал, когда это примерно может случиться, и боялся только одного: умирать долго.
Наташка возле пруда кормила уток. Они бегали за ней, смешно переваливаясь на лапках, и выпрашивали кусочки хлеба. На садовых дорожках зелеными заплатами лежали опавшие листья.
Всему бывает конец.
       На обратном пути их завезли в винный погреб. Каждому туристу приклеили номерок на липучке: «Мы люди опытные, - сказал гид, - всякое видали: минут через двадцать некоторые из вас не будут помнить ни из какой страны они приехали, ни как их зовут – по номерам в автобус и будем загружать!» Перед входом туристам вручили по крохотному, чуть больше наперстка, пластиковому стаканчику: «Это не потому, что испанцы жадные, - пояснил гид, а потому…впрочем, вы сами поймете…» В погребе стояло бочек сорок – хересы, портвейны, мускаты, мальвазия… Действительно, через полчаса народ начало штормить, несмотря на то, что параллельно шла дегустация колбас и сыров. Испанская сушеная колбаса была вкусной и вязкой, как жевательная резинка. «Феликса бы сюда!» - подумал Сергей.
Феликс любил жратву, выпивку и женщин. Это его и погубило. Только на пьяную голову можно было пойти по бабам в Чечне. Утром голова Феликса с членом во рту была выставлена возле дороги. Тела так и не нашли. В могилу голову положили вместе с тем, что боевой товарищ так дорого ценил, но не сберег. Правда, шутить по этому поводу никто не стал.
Он не любил рассказывать женщинам о войне: через несколько минут рассказчика начинали считать не героем, а палачом:
- Ах, как жестоко! От вас, наверняка, пострадало мирное население…
Да, пострадало. Да, убивал. Да, был жесток. Но кому-то надо было это делать.
В Испании туристам не советуют дискутировать по двум темам: король и коррида. (Монарх в Испании – имя святое!). Сергей во время споров о корриде приводил только один аргумент:
- Мясо жрете? Сходите на бойню – это зрелище покруче корриды…
 Они купили самые дешевые билеты – на солнечную сторону Plasa de Tores – Наташка свихнулась на загаре и хотела, чтобы солнце ласкало ее прелести как можно дольше. В нижних помещениях арены было прохладно, пахло мочой и опилками. Где-то здесь ожидали своей участи быки. По традиции на арену должны выйти шесть, но если бык, по мнению президента корриды, ведет себя вяло, его могут заменить, и тогда - позор хозяину!
 Каменные сиденья были теплые. Справа села японская туристка. Хлебнула сигаретное облачко и сморщилась, но ничего не сказала. Сергей притушил окурок.
Из труб оркестра выплеснулась музыка. Старый тореро (наверное, местная знаменитость), сидевший в ложе для почетных гостей, даже не шелохнулся. Он дремал, прикрывшись от солнца широкополой шляпой. Он продолжал дремать даже тогда, когда над ареной пролетел волнующий испанца клич:
- Оле!
Песок на Plaza de Tores был чист, как на утреннем пляже. Но вот на арене появились два всадника в черных плащах. Стройные лошади танцевали, словно марионетки, подвешенные на невидимых нитях, и на песке отпечатались пряники следов. Нежными одуванчиками дрожали на ветру страусиные перья на шляпах кабальеро, величественных, как памятники. Три матадора шли впереди свиты – куадрильи, блистая расшитыми золотом куртками. Куадрилья – крепкие, коренастые мужчины, на вид лет 40-45, по балетному “тянули ножку”, и казалось, что чулки вот-вот лопнут на мощных икрах.
 Оле! – публика встречала своих любимцев.
Наташка визжала, как фанатка «Спартака». Сергею вспомнились стихи: «Кричали женщины «ура!» и в воздух лифчики бросали!» Он надеялся, что в Испании это не принято – эта может!
Вот и первый бык. Тореро подразнил его плащом - мулетой, и бык торпедой бросился вперед. Тореро поспешно спрятался в укрытие за заборчиком: удар рогом, и на красном борту ограждения осталась первая отметина. Вот уже другой тореро поиграл с быком, чтобы затем передать его товарищу. Бык бегал по кругу, и когда тормозил у барьера, было слышно, как воздух с паровозным свистом вырывался из горячих ноздрей животного. Человек хитрое существо: когда придет время нанести смертельный удар, бык “выпустит пар” и потеряет резвость.
Между зрителями ходили торговцы, предлагающие напитки и колу. Вот кого хотелось убить в первую очередь: как можно жрать в такие минуты?
С первым быком черной масти работал молодой тореро, почти мальчик, стройный, как танцор фламенко. Он выскочил на арену на коне, демонстрируя мастерство выездки, и что-то кричал. Сергей подумал, что, вероятно, это его дебют, что публике он сразу понравился, и она ему многое простит. Так и случилось.
Лошадь, казалось, чудом избегала бычьих рогов, оставалось только догадываться, какой ужас светился в ее глазах. Тореро упустил несколько шансов вонзить между лопаток быка короткую пику – бандерилью, и публика начала заводиться. Но вот, наконец, первый точный удар, мальчик-тореро поднял коня и дыбы и сорвал с головы плоскую, как тарелка, шляпу.
- Оле!
Через несколько минут на холке быка качались несколько бандерилий. Всадник взял еще одну и показал ее публике: она значительно короче других, и кажется, что риск возрастает. Но бык уже устал, потерял резвость, и красный султан этой бандерильи вскоре закачался между его лопаток. Неожиданно обессиленное животное опустилось на песок, по-собачьи поджав под себя ноги - мальчик-тореро, сменив две лошади, окончательно умотал соперника. К быку осторожно приблизился пунтильер и ударил его кинжалом – пунтильо в затылок. Бык вздрогнул всем телом, но продолжал смотреть на своего мучителя.
Японская туристка закрыла лицо руками. Сергей усмехнулся: потомки самураев тоже недавно открыли свою корриду, но очевидцы говорят, что японцы выглядят на арене корриды, как папуасы на футбольном поле.
Пунтильер ударил снова, и отскочил. Бык не падал. Публика зверела – бык завалился на бок только после пятого удара, и еще долго дергал в агонии задней ногой. Три огромные лошади, этакие “владимирские тяжеловозы”, звеня бубенцами, поволокли быка по песку. Обидно, подумал Сергей, что бык, павший в неравном бою, покидает арену столь бесславным образом. Хоть и под торжественную музыку.
Музыка играла. Он почувствовал первый легкий укол, но не обратил на это внимание.
Матадор должен убить быка с одного удара, но, как оказалось, сделать это непросто, даже если шпага вошла по самую рукоятку. Только один из выступавших в этот день быков упал почти сразу. Он зашатался и стал отрыгивать кровью – она выплескивалась из его глотки густыми сгустками, как из качнувшегося ведра. Пунтильер добил его одним коротким ударом. Все остальные какое-то время продолжали агрессивно метаться по арене, пока их окончательно не сбивали с толку, размахивая перед носом мулетами, сразу несколько человек. Быка добивали какой-то особой шпагой, на которой были два отростка, которые ограничивали проникновение клинка внутрь сантиметров на тридцать. Матадор выбирал момент, когда бык наклонял голову, и наносил удар в то место, где череп соединяется с шеей. Если удар был удачным, бык опрокидывался на спину, как деревянная игрушка, вытянув ноги. Если нет, то матадор под свист толпы наносил второй, а иногда и третий удар. Последний бык держался стойко даже после того, как матадор взял другую шпагу и, подцепив за эфес вонзенный в быка клинок, легко вытащил его, чтобы животное истекало кровью.
 Если матадор выступает удачно, то получает в награду хвост или ухо быка. На сей раз награда никому не светила.
Сергей почувствовал, как у него стало прерываться дыхание и холодеть ноги. Страха не было – он был готов к этому. На корриде, где смерть встречают аплодисментами, умереть – великая честь.
Он еще пытался сказать:
- Никто не получит сегодня в награду ушей и хвостов…
Но получилось:
- Никто не получит…
- Что? – переспросила Наташка, не отрывая взгляд от арены. – А?
Он уже ничего не слышал…

Сергей СМИРНОВ

23 МАЯ 2002