Жанр: сказка - ориджинал
Иппин - очень маленький город. Такой маленький, что на карте страны его порой даже не отмечают. Он стоит на берегу тихой, сонной реки, и жизнь в нем такая же размеренная и спокойная, как и ее течение.
Если вы приедете в Иппин в любое время, кроме начала апреля и конца сентября, то вы в нем ничего не увидите. Ничего, кроме улочек с пыльными деревьями, разноцветных двух-трехэтажных домиков с покатыми крышами, трубами и флюгерами, площади перед Ратушей, где бродят ленивые голуби… Иное дело - апрель и сентябрь.
В эти месяцы Иппин заполняют туристы. Их здесь становится больше, чем местных жителей, даже если считать вместе с кошками, собаками и голубями. Потому что именно в эти месяцы в Иппин спускаются обитатели гор и устаивают ярмарки. В апреле - овечью, в сентябре - конскую. А где ярмарка, там и толпы любопытствующих.
Добродушные горожане Иппина ярмарки не одобряли. Ну что это такое - то город заполнен блеющими овцами, то по улицам носятся взбесившиеся жеребцы, а за ними - не менее бешеные хозяева. И если бы не прибыль из кошельков туристов, желающих лицезреть скачки и умиляться новорожденным ягнятам, господин бургомистр и достопочтенный Магистрат давно бы попросил горцев проводить свои ярмарки в другом месте. Однако, надо же думать и о благополучии родного города! В конце концов, две недели в году - не такое уж большое испытание для нервов горожан. Это даже не было бы испытанием, если бы не сами горцы, с их непробиваемой уверенностью в превосходстве над обитателями равнин. Горцы никогда не упускали случая напомнить, что Иппин основал один из предводителей их кочующих кланов во времена Трехлетней войны. Тогда Иппин - достаточно грозная крепость - защищал подходы к перевалам, ведущим в глубины гор и дальше, на север. Об этих временах сейчас напоминали лишь развалины крепостной стены, превращенной в ухоженный бульвар, да древние замшелые башни городских ворот, сложенные из дикого камня, который не брало ничто, даже нынешние новомодные пороховые заряды.
Заложить-то горцы Иппин заложили, но, когда война победно завершилась, они ушли из города, заявив: “Только сумасшедший может жить на равнине, да еще огородив себя стенами из камня. Здесь у людей черствеют сердца и души становятся, как камень. Нас тут больше ничто не держит.” Они вернулись в горы, а крепость осталась. В ней по-хозяйски расположился гарнизон наемников, потом начали сползаться со всех сторон те, кого согнала с насиженных мест война и кто искал место, чтобы начать жизнь заново.
Так возник Иппин, город у подножья Сиреневых Гор. Ныне в нем насчитывалось не одно семейство, с гордостью именовавшее себя потомками первопоселенцев в четвертом или пятом колене. Все были законопослушными и уважаемыми гражданами, исправно платившими налоги и твердо знавшими: что бы там ни утверждали выскочки с гор, а истинные хозяева жизни и Иппина - они.
* * *
Лавка “Семейство Брегаль: Мануфактура и Сувениры” занимала весь нижний этаж довольно большого дома, третьего по Тополиной улице, что идет от Ратушной площади к набережной. Лавка, судя по кричаще раскрашенной вывеске, процветала. В обычное время здесь торговали мелочами, полезными в хозяйстве; в ярмарочное - опять таки мелочами, но не нужными никому, кроме туристов.
Семейство Брегаль с достоинством несло свое звание “потомков первооткрывателей и покорителей края”. Лавка принадлежала им уже почти сотню лет, когда семейство постигла неприятность: фамильное дело, переходящее по наследству от отца к сыну, повисло в воздухе, поскольку способные к сему представители семейства не имели сыновей. В наличии имелась лишь дочь - девица, не лишенная здравомыслия, но почти напрочь лишенная привлекательности.
После бурного семейного совета девицу с охами и причитаниями выдали за человека “со стороны” - из семьи недавно приехавших в город поселенцев, только начавших завоевывать себе место под солнцем. Семейство Брегаль никогда бы не унизилось до подобного шага, если бы не угроза потерять лавку. Девицу Катарину торжественно обвенчали, ее муж стал номинальным владельцем и наследником дела Брегалей. “Семья превыше всего!” - изрек по этому поводу дедушка Брегаль. По слухам же, потом он добавил: “Но мы с этим чужаком еще наплачемся…”
Флой, троюродный племянник тетушки среднего сводного брата семейства Брегаль, пятнадцати лет от роду, и в данный момент - младший продавец и ответственный за порядок в лавке - повесил на крючок швабру, которой до того уныло возил по безупречно чистому полу, и с интересом прислушался к доносившимся сверху голосам. Флой работал в лавке уже три года, и каждое утро начиналось одинаково - Хозяин и Хозяйка ссорились. Точнее, ссора была односторонней - сварливый голос Хозяйки лишь изредка заглушался выкриками Хозяина. Кончались ссоры тоже одинаково - по лестнице с грохотом сбегал Хозяин и приветствовал Флоя словами: “Ну вот, день начался!”
Сегодня ссора что-то затягивалась. Флой даже догадывался, почему. Завтра начинается Овечье Время. Сегодня вечером будет карнавал, танцы и фейерверк. Сегодня Хозяин должен идти к людям с гор и договариваться о покупке всякой дребедени для приезжих: ковриков, игрушечных овечек, ожерелий из разноцветных камешков… Каждый год Хозяйка доводила себя до белого каления, утверждая: Брегалю неприлично ходить к “этим грязным горцам”, Брегалю тем более неприлично разговаривать с ними, и вообще от этой торговли сувенирами один убыток и разорение, что опять таки подтачивает монумент достоинства семьи Брегаль…
а - Да хватит с меня! - внезапно не своим голосом заорал Хозяин. - Иди и договаривайся сама! Видеть больше не могу твою кислую физиономию! Все вы, Брегали, помешанные, но главный помешанный - я, потому что связался с тобой!
а - Не смей оскорблять мою семью! - завизжала Хозяйка. - Ты! Не забывай, на чьи деньги живешь!..
Флой присвистнул. Дело принимало серьезный оборот.
Топот на лестнице возвестил о появлении Хозяина. Флой вполголоса выругал себя - заслушался, а шторы не подняты, товар не разложен - сейчас влетит!
К счастью, Хозяина больше занимали собственные беды.
Флой всегда считал, что Хозяин не создан для того, чтобы сидеть в лавке. Да, он неплохо с этим справлялся, но Флой поклялся бы чем угодно, что это дело не для Хозяина. С другой стороны, с такой супружницей, как Катарина Брегаль, любое занятие покажется хуже каторги…
- Привет, Флой, - Хозяин уже успел придти в себя.
- Доброго утречка, - голосом пай-мальчика сказал Флой, и нормальным добавил: - Опять?
- Змея подколодная, - горестно сообщил Хозяин. - Ну что ей еще от меня надо?
- Почем я знаю? Поднимайте лучше шторы, а то вдруг она спустится, тогда нам обоим нагорит.
- Флой, - с горечью продолжал Хозяин, дергая за веревки и сворачивая тяжелые, прошитые железными нитями шторы, - сколько мне лет? Тридцать! А на что я похож? Мальчик на побегушках!
- И не говорите, - поддакнул Флой. - Почему вы не… кхм… ну, не укажете ей ее место, Хозяин?
Хозяин прекратил свою работу и с грустью посмотрел на Флоя:
- Потому что тогда она укажет мне мое - во-он там, за дверью, дурачок. Ссоры - плата за благополучие, причем не такая уж и большая.
- Ага, - сказал Флой и примолк, размышляя - кажется, он ляпнул что-то не то.
- Аллин! - на лестнице появилась Хозяйка в неизменном темно-красном платье, прямая, как высохший цветочный стебель, и с таким выражением лица, словно она натощак выпила целую бутыль уксуса. Флой попытался сделать вид, что его здесь нет, а Хозяин уныло вопросил:
- Ну что?..
- Я надеюсь, мне не придется разыскивать тебя вечером где-нибудь под телегами этих…
- И часто ты меня там находила? - огрызнулся Хозяин.
- Я верю в твои способности, - с холодной язвительностью ответствовала Хозяйка.
- О, разумеется! И, само собой, высоконравственная госпожа Брегаль не покинет нынче вечером своего дома, - тон Хозяина был не менее язвителен.
- Разумеется, - отчеканила Хозяйка. - Только такие, как ты, могут находить удовольствие в подобных развлечениях.
- Да откуда ты слово-то такое знаешь - “развлечения”? - Но остроумие Хозяина не оценили - Хозяйка повернулась и отбыла, высоко неся маленькую голову с гладко зачесанными волосами.
Флой хотел было высказать свое мнение по поводу происходящего, но наткнулся на мрачный взгляд Хозяина, и предпочел промолчать.
Было от чего помрачнеть. Предстоящий праздничный вечер сразу потерял часть своей притягательности. Катарина не пойдет - это ладно - но ее многочисленные родичи с наигранно-сочувственными вопросами: “А где же ваша очаровательная женушка?”
“Очаровательная! Катарина - очаровательная! Знали ведь, какую пакость мне подсунули…”
Аллин был глубоко убежден, что благодаря Катарине пять лет его жизни превратились в непрерывный кошмар. Она не любила его (впрочем, взаимно) - и при этом ревновала ко всему, носящему юбку. В начале их брака он по молодости и наивности еще надеялся найти с ней общий язык, пока не понял - Катарина считает его своей личной собственностью и одной из принадлежностей лавки.
Будь Аллин потверже характером… Но он был тем, чем был - склонным к пустопорожним, по мнению Катарины, мечтаниям посредственным торговцем, честно старающимся преуспеть. Его спасение было в умении примириться со всем в жизни, в том числе и с Катариной. В конце концов, именно она принесла ему нынешнее солидное положение, доход и возможность не слишком задумываться о завтрашнем дне.
* * *
Карнавал должен был начаться через час. Площадь перед Ратушей начала заполняться народом. Кое-где уже звучали обрывки песен и легкомысленные смешки.
- Мороженое! Мороженое!
Почему-то эти выкрики раздражали Аллина больше всего. Он злился на себя - почему он не может, как все, пойти на площадь и веселиться; на Катарину - как она умудряется всегда заставить его чувствовать себя в чем-то виноватым; снова на себя - отчего он постоянно оглядывается, точно ожидая увидеть кого-то подсматривающего; и на всех - веселятся, когда он тут не может разобраться, что ему делать - то ли наплевать на все и отправиться на праздник, то ли досадить Катарине и себе - вернуться домой и просидеть весь вечер в тоскливой тишине. Или не в тишине, а в обществе престарелых тетушек Катарины, что гораздо хуже.
При воспоминании о тетушках Аллина передернуло, и он огляделся - куда это его занесло? Занесло его в маленький сквер в фонтанчиком, бившим из каменной вазы. В сквер долетали отдаленные колоса с площади, на ветвях деревьев качались бумажные фонарики, а на парапете фонтана сидела девушка.
“Вот сейчас подойду и приглашу ее пойти со мной”, - с внезапной, неизвестно откуда взявшейся решимостью подумал Аллин. - “Откажет - пойду домой, а нет… Ну давай же, иди! Сделай хоть один шаг без оглядки на семейство Брегаль!”
Он приблизился к девушке и неуверенно начал:
- Не такой сегодня вечер, чтобы проводить его в одиночестве…
Девушка обернулась. Не испуганно, а очень спокойно. У нее было узенькое личико, густые короткие волосы и светло-карие глаза, казавшиеся в полумраке почти желтыми…
"Горянка!" - в груди у Аллина что-то екнуло. “Что она тут делает? Ох, влип…”
К горянкам относились двояко. Катарина и иже с ней считали их всех без исключения распущенными девицами, испорченными отсутствием воспитания. Другие же утверждали, что девушки с гор не в пример горожанкам сдержанны, умны и куда красивей…
Девушка, вне всякого сомнения, была горянкой. Аллин не обратил внимания на ее одежду - серо-синее платье и жилетка из шкуры какого-то на редкость косматого серебристого зверя - а то бы трижды подумал, прежде чем подходить. Но что сделано - то сделано.
- Не такой, - согласилась девушка, быстро окинув Аллина взглядом с головы до ног.
- Так почему же вы здесь, а не там? - Аллин махнул рукой в сторону Ратуши.
- Потому что мне не с кем пойти, а одна я не хочу, - последовал негромкий ответ.
- Вот совпадение! - все смелей входил в роль Аллин. - Мне тоже не с кем. Один да один - уже не один. Пойдемте вместе?
Она подумала, решительно кивнула и встала:
- Я согласна. Меня зовут Беттефайн, но чаще называют Бет.
- Аллин. Надо торопиться, скоро начнут!
Они побежали по темной улице и вылетели на площадь одновременно с расцветшим в небе мерцающим букетом фейерверка. Бет взвизгнула от неожиданности и рассмеялась.
Это была длинная и прекрасная ночь. Самая долгая ночь в году, переполненная музыкой, кружением по площади, смехом и - Бет. Только Бет, ее лукавые каре-желтые глаза, мягкий говор, и снова - круг за кругом, в бурлящей толпе, по забывшей о тишине площади.
* * *
Он вернулся домой, когда ратушные часы уже пробили полдень, и с булыжников площади сметали последние остатки ночного праздника. Где-то там валялись и две полумаски - его и Бет, а река неторопливо уносила разбитые туфельки Бет. Под утро она со смехом швырнула их в реку: “Оттанцевали свое - так плывите!” - и зашлепала по мостовой босиком.
- Не дойдешь! - он подхватил ее на руки, и Бет сжалась маленьким доверчивым зверьком, глядя на него полусонными радостными глазами. Впервые он пожалел, что город невелик - очень уж быстро они дошли до кольца пахнущих травой и овечьей шерстью фургонов. Большой остроухий пес, обросший космами желто-серой шерсти, вылез им навстречу, заворчал, но почуял Бет и успокоился, канув куда-то в теплую темноту под повозками.
- Сюда, - сонно пробормотала Бет, и он подсадил ее в шестиколесное чудовище, возле которого бродили меланхоличные низкорослые лошади. Бет встрепенулась:
- Ты не останешься?
Она спросила об этом просто, как о само собой разумеющемся.
- Нет.
Увидев, как она сразу потускнела, он попытался объяснить:
- Бет, мне просто надо вернуться домой. Ты… Ты очень хорошенькая, и мы обязательно еще встретимся. Хочешь, пойдем сегодня вечером на ярмарку?
- Хочу, - она повеселела, или постаралась выглядеть повеселей.
- Тогда приходи сегодня к фонтану, где мы встретились.
- А когда?
- Когда пробьет шесть часов, - предложил он и понял, что только собственная смерть или провал Иппина под землю помешают ему ровно в шесть быть в сквере с фонтаном и вкрадчиво шелестящими деревьями.
- Я приду, - обещала Бет. - Спасибо за все. Ты тоже очень хороший. Спасибо, что взял меня с собой, только я очень спать хочу…
Она скрылась за занавесками фургона, послав на прощанье улыбку - как замирающий трепет крыльев бабочки…
По дороге домой Аллин тщетно пытался сообразить - счастливый он сейчас человек или нет? Все перепуталось окончательно: он знаком с Бет, неповторимой, несравненной Бет с гор, он встретится с ней вечером, но из-за проклятой осторожности (или трусости?) он ни словом не обмолвился при ней о себе или о Катарине. Теперь надо прятаться, ибо если хоть одна душа из знакомых увидит его в обществе Бет, то… А прятаться так не хочется!
Ему повезло - Катарина отлучилась в гости. Флой, увидев его, присвистнул и с завистью спросил:
- Хорошо повеселились?
- Лучше не бывает!
- А Хозяйка того… сердилась с утра, - не преминул плеснуть в мед ложку дегтя Флой. Но деготь пропал зря - Хозяин только отмахнулся.
* * *
Пять дней совершенно невозможного, невероятно откуда свалившегося счастья. К концу шестого дня Аллин начал смутно понимать, что просто так счастье не дается. Через два дня должна наступить расплата - но какая? Катарина, кажется, пока ни о чем не догадывается, однако дело не в Катарине, совершенно не в Катарине.
Дело в Бет.
Через два дня мохноногие лошадки потянут фургоны прочь из города, и вместе с ними уедет Бет. А если она уедет - конец всему.
Истина сводилась к тому, что Бет стала ему необходима. Ее голос, ее спокойный взгляд, ее готовность выслушать и понять - все это исчезнет за воротами города и растворится в горах.
Он дошел уже до совершенно невозможной идеи - выкупить свою долю у Брегалей, снять где-нибудь домик и поселить в нем Бет. Да, но как это проделать?
Идея в основе была хороша. Он с мрачным удовольствием обдумывал ее снова и снова, пока Бет, шедшая рядом с ним, не забежала вперед:
- Что случилось?
- А?
- Ты сам на себя не похож, - медовые глаза с тревогой смотрели на него - то ли в душу, то ли куда-то глубже.
- Все хорошо, Бет. Просто задумался
- О чем? - требовательно спросила она.
- О том, что ты скоро уедешь.
- Да, - она уныло закивала, - ярмарка кончается.
Внезапно ей пришла в голову идея - все идеи Бет ясно читались на ее подвижной мордашке:
- Поедем с нами!
Об этом он тоже думал. Итоги его безрадостных размышлений выглядели так:
- Бет, это невозможно.
- Почему? - искренне удивилась она.
- Я не смогу жить в горах. Я не приспособлен для этого, - честно ответил Аллин. Бет подумала и решительно отмела его возражения:
- Это только так кажется, что жить в горах тяжело. Конечно, сначала будет трудно, но мы же будем вместе! Вот увидишь, тебе понравится! Невозможно не полюбить горы…
- Я их уже люблю, раз там живешь ты. Но пойми, Бет - кто-то живет на равнинах, кто-то - в горах, и невозможно жить одновременно и там, и тут…
- Можно! - она чуть не плакала. Неужели он действительно так необходим этой девушке-горянке?
- Бет… Послушай же, Бет… Ты будешь приезжать в город, и мы будем встречаться… (“Очень умно. Два раза в год?”)
- Не хочу! Поедем со мной! Зачем тебе этот город?!
На них уже начали оглядываться. Аллин лихорадочно выискивал место, куда бы убраться с улицы, когда увидел нечто, от чего позабыл обо всех проблемах.
- Бет! Скорее!
Он потащил ее через чей-то палисадник, свернул на зажатый между домами переулок и выскочил к набережной. Бет, не задавая вопросов, молча бежала рядом. Через пару кварталов они остановились. Бет молча ждала объяснений.
Но что тут было объяснять? Аллин ведь ясно видел уставившуюся на них тетушку Альму Брегаль, чьи сплетни передвигались по городу быстрее горных скакунов, ветра - да чего угодно. Слишком мало шансов за то, что она их не заметила. Бет все так же молчала, но молчание становилось напряженным.
- Бет, - жалобно начал он.
Бет вздохнула и стала смотреть на блестящую под солнцем реку.
- Бет… Я трус. Вот почему я не могу уйти с тобой. У меня есть семья.
- У тебя есть жена, - тихо поправила Бет. - И это не трусость - быть счастливым. Ты ведь ее не любишь, да?
- Что?
Он не понимал, откуда Бет известно все. Тем же тихим голосом она объяснила:
- Я ведь не вчера на свет родилась. Что у тебя есть жена - об этом любая женщина сразу бы догадалась.
- Ты не сердишься? - осторожно спросил Аллин.
- Нет, - без колебаний ответил он. - Но если я исчезну, она поднимет шум на весь город.
- Значит, надо сделать так, чтобы никто ничего не узнал.
- Но нас видели…
- Ты уверен? - лукаво спросила она.
- Уверен? Да эта старая грымза уже наверняка понеслась рассказывать все молодой грымзе - моей жене.
- А ты стой на своем - ей померещилось! Я придумала, что мы будем делать…
* * *
План они разработали там же - на теплых камнях набережной, у тихо плескавшейся реки. Единственной трудностью была необходимость возвращения Аллина домой - кое-какие вещи, могущие пригодиться, находились именно там. Но у него есть свой ключ, ночью (особенно поздней) его вряд ли будут подкарауливать, и если действовать достаточно быстро и тихо…
- А потом мы уедем! Уедем навсегда! - Бет ликовала при одной мысли об этом. - Ты не представляешь, как хорошо летом в горах! Мы всегда будем вместе, да?
- Да, Бет. Всегда, - он и сам поверил в это. А поверив, перестал сомневаться. Теперь это был другой Аллин, способный принять решение и выполнить его.
- Я буду ждать тебя у Старых Ворот. Утром, в неразберихе, никто не заметит, что меня нет. А если заметят - решат, что я уже уехала. Нас никто не найдет…
- У нас будет целый мир, только для тебя и меня…
- Да, да, да…
Конечно, она его околдовала. Впрочем, не об этом ли он и мечтал всю жизнь? Ведь никого против воли не околдуешь.
Остатками разума он понимал, что все это неправильно, слишком нереально, слишком хорошо, чтобы быть правдой.
Но, может быть, он, привыкший жить в мире условностей, мире Катарины и ее чинных тетушек, не знает, как это - действительно любить? Может, именно так, как это делает Бет - открыто, никого не боясь и ни у кого не спрашивая дозволения?
Как, наверно, смеялись боги, создав мужчину и женщину…
* * *
Дом был наполнен тишиной и темнотой. Аллин молча и быстро собирал все, что, по его мнению, могло пригодиться для жизни в горах на первое время. Его небогатый опыт в этом деле состоял из воспоминаний о паре вылазок в предгорья в блаженные школьные времена, так что дело продвигалось не так скоро, как ему хотелось.
Тем не менее, большой дорожный мешок заполнялся, и Аллин даже ухмыльнулся пару раз, представив, какое лицо завтра утром будет у Катарины.
Он хотел было оставить ей записку. Но передумал. Обойдется.
Все! Вещи уложены, мешок затянут. Задув свечу, Аллин на цыпочках вышел из комнаты, запер дверь и осторожно начал спускаться по лестнице. Ступеньки не подвели - ни одна не скрипнула.
Чувствуя себя чем-то вроде заговорщика времен второго Регентства, удачно завершившего плетение сложнейшей интриги, он пересек помещение лавки и медленно, рассчитывая каждое движение, начал выдвигать плотно сидящий в скобах засов.
- Аллин…
Он даже не сразу понял, что его окликают. Мысленно он уже слышал голос Бет, зовущий его, и все другие голоса не имели значения.
- Аллин…
Никогда еще собственное имя не звучало для него похоронным звоном. Не обращать внимания, распахнуть дверь - и бежать?
Глупо. Встретим опасность лицом к лицу. Он обернулся. Возле лестницы, кутаясь в шаль и сжимая в пальцах тонкую свечку, стояла Катарина.
- Ты уходишь? - непривычно жалобно спросила она. Непривычен был не только тон, но и она сама - в какой-то шали с кистями, без гладко зализанной прически. Сейчас Аллин был готов даже пожалеть ее - стареющую женщину, затянутую в сеть из утвержденных правил и порядков.
Пожалеть - да, но не остаться с ней.
- Ухожу, - он постарался говорить спокойно. - Надеюсь, что навсегда.
Она покивала, но не его словам, а своим мыслям.
- Я знала, что это произойдет. Ты уходишь с этой девушкой с гор?
- Да.
Свечка дрогнула, уронив на пол тяжелые капли воска. Катарина не заметила этого.
- Так всегда случается. Наверно, я была не слишком хорошей женой, но я старалась…
“Да Катарина ли это? Или мне снится сон?”
- Ты был единственным, что принадлежало мне, - казалось, она говорит не с ним, а с печальной покорностью отчитывается перед кем-то, кто выше и умнее их обоих. - Я надеялась, что удержу тебя, но…
- Катарина, - она совершенно сбила его с толку, - ты что, хочешь сказать, что отпускаешь меня? Просто так?
- А что я могу поделать? - она пожала плечами. - Все рано или поздно уходят в горы.
- Что? - не понял он.
- Ах, да, - она невесело улыбнулась, - я забыла. Ты не родился здесь и не знаешь всего. Иди и постарайся быть счастливым.
- Подожди, подожди, - на мгновение он позабыл о Бет. Уж слишком безропотно воспринимала Катарина его уход. - Чего я не знаю? Что ты скрываешь?
- Не я, а твоя подружка с гор. Не спрашивай ни о чем, уходи.
Она уже просто выгоняла его! Может, она все рассчитала, и за дверью ждет – не дождется свора Брегалей?
- Катарина, - твердо сказал Аллин. - Объяснись.
- Зачем? Ты уходишь, и с этим все ясно. Ты думал, я начну кричать, звать родственников? Разве это бы тебя остановило? Ты все равно бы ушел, но ушел победителем. А так… Я подожду. Ты вернешься, ты из тех, кто возвращается, - последние слова она бросила со скрытым торжеством.
- С чего ты взяла, что я вернусь?
- Все возвращаются. Почти все.
- Откуда возвращаются? Кто - “все”? - она что, хочет заморочить ему голову?
- Те, кто уходит в горы, - Катарина выпрямилась. - Те, кто идут за призраком свободы и любви. Те, кто думают, что вырвались из клетки. Да, вырвались, но домашние звери не могут жить с дикими! - она вдруг заговорила горячо и сбивчиво. - Я тоже была такой. Думаешь, я всегда была Катариной Брегаль, женщиной из льда и камня? О нет, мой дорогой! Я любила, и меня любили, и я жила в горах и была свободна как ветер, пока не поняла, что мне нужны четыре стены и крыша. Лишь за ними я буду счастлива. И я вернулась в свою клетку, как вернулись многие до меня. И как вернешься ты!
- Катарина… - от ее слов мир не качнулся на своей оси, но стены явно куда-то поплыли. Аллин потряс головой, отчего-то надеясь, что все это было сном, кошмаром, и сейчас развеется и исчезнет.
Катарина с отстраненным интересом наблюдала за ним. Точно кошка, наигравшаяся с мышью. Или, скорее, волк, размышляющий - добить жертву или оставить.
- Наверно, я глупа, - рубил тишину ее негромкий голос. - Предпочла покой. Утешает то, что я не одна. Наш город умеет хранить тайны, верно? Беги, беги, Аллин, но куда ты убежишь от себя?
Он прижался к двери. Бежать, бежать от этой женщины. Наверно, она сошла с ума. Где ты, Бет?
- Ждет тебя, - жестко сказала Катарина. - И не она одна. Весной волки носятся по лесам и ищут пару. Правда, у твоей девушки странные глаза - золотые? У того, кого я любила, тоже были такие - янтарные.
- При чем здесь… - выдавил он и замолк. Катарина расхохоталась. Она выронила почти сгоревшую свечку и хохотала, как безумная, качаясь взад-вперед. Сквозь смех, порой напоминающий плач, прорвалось:
- Бедный мой, глупый мальчик. Кто живет в горах?
- Катарина, что с тобой? - он шагнул к ней. Пусть она сошла с ума, но все же она - его жена, и нужно что-то делать… Смех оборвался, Катарина смотрела на него совершенно серьезными, без капли безумия, глазами:
- Кто живет в горах, Аллин? Кто?
- Люди, - неуверенно предположил он.
- Нет там никаких людей, - отрезала Катарина. - Нет, и никогда не было.
Она деловито затоптала тлеющую свечу, подошла к двери, распахнула ее в ночь:
- Слышишь, Аллин?
Он прислушался. Сквозь шум дремлющего города прорывался какой-то звук. Он шел с гор, смутно белеющих на фоне неба, то появляясь, то исчезая. Звук казался порождением ночи, он пугал и завораживал. Катарина слушала его так, как слушают сказку дети - и боязно, и хочется услышать продолжение.
- Что это? - он был уверен, что она знает ответ, но Катарина бросила:
- Сам узнаешь.
Звук усилился, и Аллин понял - это вой. Вой многих сильных голосов, где-то далеко-далеко.
- Вот и догадался, - едко сказала Катарина.
Она отступила в дом, в темноту, защищавшую и хранившую ее. Дверь покачивалась туда-сюда, мешок стоял у стены, и Бет дожидалась его, а ее желтые глаза светились в темноте зеленоватым отсветом.
- Все уходят, - почти ласково прошептала Катарина. - Это нужно. Сначала боязно, потом - прекрасно, а потом ты приходишь домой, и тебя здесь ждут. Ты никогда не забудешь того, что увидишь и узнаешь в горах. Ты идешь за собой, за своей мечтой. Она ждет тебя, она живая, а остальное не важно.
Он поднял мешок и выглянул на улицу, пустынную, с редкими звездами фонарей. Все уходят. И возвращаются.
…Высоко в горах, на заросшей буйным разнотравьем поляне, собравшись в круг и задрав морды к рождающейся Луне, выли волки.
3 ноября - 25 декабря 1995 г.