Первая глава

Денис Кокорин
Лес царственно возносился над землёй, мирно взирал на заполненное синевой и неровными кусками облаков небо, наблюдал за несущимися вниз стремительными лучами. Солнце пропитало воздух теплом, и он пробивал себе путь сквозь хвойные лапы, чтобы расползтись под сенью вековых деревьев, обогреть запрятанный под ними мир. То и дело яркий летний день вырывался на непокрытые кронами поляны, ударялся в дикие кусты боярышника и уносимый лёгким июньским ветром растворялся на согретых им изогнутых стволах берёзок.

Рои мелких мушек вились над лужицами воды, напоминавшими, что недавно прошёл дождь. Лес был наполнен разными звуками и запахами – он жил и цвёл, радуясь растущему лету. Звуки перемежались чистой природной тишиной, позволяющей ещё полнее окунуться в загадочный зелёный мир. Среди странного этого сочетания раздалось хлопанье крыльев. Средних размеров ворона опустилась на развесистую старую сосну, сунула клюв под крыло и занялась выискиванием блох.

Семён натянул тетиву, прицелился и пустил стрелу. Ворона яблоком свалилась на землю. Уж что-что, а стрелять Семён умел неплохо. Бабайка – лохматая собачонка с обвислыми чёрными ушами и белым хвостом, ловко подхватила пернатую воронью тушку и уже сидела у ног хозяина.

– Молодец, – Семён потрепал Бабайку за ухом. Та преданно посмотрела на него снизу вверх. Семён взял ворону, выдернул стрелу, а птицу бросил в мешок, где уже лежало три таких же. На сегодня охота была окончена.

Конечно, лучше было б подстрелить тетёрку или рябчика, но в окрестностях их не осталось. Чтобы раздобыть такой деликатес, следовало встать пораньше и направиться на север, где, переночевав в крайней охотничьей избушке, пройти ещё полдня до Тёмного Ельника, а там уже попытать счастья. Вороны же были большие, жирные, и главное их было очень много и рядом.

Семён любил охотиться в западном лесу. Лес этот, поросший высокими соснами и стайками мелких осин и берёзок, густым папоротником и мягким мхом, который так и просился под ноги, с оконцами дурманящей болотной воды и тёмными низинками был по душе молодому охотнику. Люди из деревни ходили сюда редко, а если и ходили, то недалёко, поэтому вороны чувствовали здесь себя хозяевами и никого не боялись. Охота на них было одно удовольствие, тем более что Семён давно изучил все повадки и привычки летучих гадов, а вот вороны, какими бы они умными ни были, умелого охотника перехитрить не могли.

Только зимой, в самые морозы, когда вороны собирались в огромные стаи, не стоило проникать в их края. Стаи летали повсюду, где можно было раздобыть пищу – разыскивали заячьи стоянки, нападали на одиноких путников, ворошили амбары и сеновалы. В общем, вели себя нагло и безбоязненно. На своей территории они тем паче ни с кем особо не церемонились. Неудивительно, что западный лес прозвали вороньим.

Но зимой и без того хватало дел. Тем более, одними воронами зимой сыт не будешь. Про тот случай всегда есть курицы, да можно ещё забить хорошую скотинку – мяса обычно достаточно, до марта вполне прожить можно. Однако Семён был бы не прочь и зимой пошастать здесь, побродить на лыжах по вороньим местам. Даже не для охоты, а просто для души погулять. Но всё же здравый смысл остерегал его от этого.

Вороний лес прилегал вплотную к речке, бегущей по глубокому оврагу. Сразу за ним начинались страшные, неизведанные запретные леса. Возможно, таинственная притягательность вороньего леса для Семёна исходила оттуда. Почти ничего не росло там, не пели птицы, не резвились зайцы и олени. И даже вороны не залетали дальше, чем на расстояние прямой видимости оврага. В запретные леса ходить было нельзя, да никто и не осмеливался. Уже на подходе к оврагу человек чувствовал неловкость, необъяснимую тревогу в душе. За оврагом она только усиливалась, переходила в дремучий звериный страх, который затем овладевал всем телом, заставлял дрожать, терзал душу смельчака. В конце концов, забредший в гиблые места поскорее уносил ноги.

Только чёрные, обуглившиеся мёртвые деревья стояли холодными памятниками среди буреломов на такой же чёрной и безжизненной земле. Они причудливо переплетались своими уродливыми ветвями и похожими на змей корнями, вместе с колючкой и острыми пиками кустарника создавали труднопроходимые, непролазные заросли; одним лишь видом наводили страх, трепет и невероятное уныние на тех, кто осмелится приблизиться к ним, и тем более на тех, кто осмелится перешагнуть границу их существования. Весной зелень покрывала лишь крайнюю часть запретного леса, примыкающую к оврагу. Но листья уже в августе желтели и начинали стремительно опадать, снова оголяя полумёртвые растения.

Те немногочисленные "герои", те ненормальные, кто решил испытать судьбу, кто пошёл туда, где уже не было ни травинки, нахрабрился проникнуть в самое царство смерти, так не вернулись. Что с ними стало – неизвестно.

Потому напасти, таившиеся по ту сторону оврага, были овеяны только слухами и домыслами. Впрочем, одна напасть, связанная с запретными лесами, была вполне материальна.

Именно оттуда, когда из низин выползали первые апрельские туманы, и когда снегопады застилали обмирающую лесную землю, именно оттуда, пробираясь сквозь заросли осинника и болотный чад, приходил Вытень – страшная, тёмная тварь, одно только присутствие которой наводило леденящий душу ужас.

Как и человек, Вытень имел две руки и две ноги. Вечно склонённая голова смотрела жуткими белыми глазами без зрачков, как будто пытаясь что-то разглядеть. Длинные, худые руки, растущие на сгорбленном длинном теле, ловко цеплялись за стволы небольших деревьев, почти полностью обхватывая их длинными заострёнными пальцами, и таким образом перемещали худое чёрное тело на полусогнутых ногах.

Вытень подходил к деревне обычно ночью или рано утром. Собаки, обыкновенно встречающие лаем незваных гостей, почуяв Вытня, тут же замолкали и при возможности забивались подальше в угол. Вытень останавливался на околице и начинал свою душераздирающую, протяжную песню. Вой, невольно заставлявший цепенеть даже самых смелых охотников и лихих путешественников, оглашал окрестности. Порой после таких визитов находили труп поседевшего и умершего от страха жителя – не выдерживало сердце.

Наверное, именно за этот жуткий, нечеловечный вой Вытня прозвали Вытнем. Никто уже точно не помнил. Хотя Семён предполагал, что его могли так называть и за вытянутое тело, и за то, что тот был похож на тень, скрывался в тёмных местах, в тени: вы-тень.

Встреча с Вытнем в лесу не сулила ничего хорошего. Заметить, что он близко, было трудно, поскольку передвигался Вытень почти бесслышно. К тому же неожиданное его появление сковывало страхом любого несчастного, отчего всё плыло перед глазами, а ноги и руки не слушались своего хозяина. Один взмах когтем по шее – и конец. На открытом месте было проще, но всё равно неприятно. Увидев Вытня издали, следовало поскорее уйти, скрыться от его взора, не даться под странное воздействие.

Всех детей пугали Вытнем, когда те не слушались: придёт, схватит тебя, утащит в самую чащу и там сожрёт заживо. Даже косточек не останется. Ещё говорили, что Вытень похищает заблудившихся в лесу. Тоже, прежде всего, детей. Так это было или не так, неизвестно, но дети действительно иногда пропадали. Возможно, их и вправду забирал Вытень, но этим вполне могли промышлять вороны или забредающие временами с севера одинокие волки и медведи.

Одна встреча с Вытнем, самая первая, запомнилась Семёну навсегда. Это случилось ещё, когда Семён был совсем мал, но уже начинал понимать окружающий мир и яростно впитывал все новые познания и впечатления в себя. Как утверждал Семёнов отец, всё, что единожды было запомнено в детстве, оно – на всю жизнь, не говоря уже о впечатлениях. А впечатление оказалось ещё то.

Дело было к ночи. Отец, старший брат Иван и ещё несколько мужиков из деревни ушли на охоту на север, в доме остались мать, пятилетний Семён и две сестры: младшая – Анюта, которая посапывала спокойно в колыбельке, и старшая – Вера. Над деревней и лесом только что пронеслась сильная буря, снёсшая много крыш и повалившая немало заборов, в том числе и частокол вокруг деревни. Поставить на место его то ли не смогли, то ли не захотели, оставили до утра.

Семён спать не хотел, сидел возле печки и слушал, как шумит ветер в трубе. Мать, понянчившись с Анюткой, начала укладывать спать и Семёна. Тот упирался, но мать застращала его домовым, который вылезет из подпола и схватит Семёна за ногу, и Семён сдался. Веру уговаривать не приходилась, и она сама уже приютилась на печи.

Ночная темнота расползлась по холодному небу. Ветер зашелестел над крышей тяжёлыми мокрыми листьями, ещё не успевшими опасть со старой яблони. Мать закончила с домашними делами, подбросила поленьев в печь и потушила свет. Семён в это время рассматривал тени на потолке. Вдруг он услышал тихий вскрик матери. Семён поднял голову, взгляд его упал на незанавешенное окно. Чёрная, кривая морда с двумя тусклыми белыми глазами, поблескивающими от огня в печи, упорно вглядывалась в темноту избы, почти вплотную прильнув к стеклу.

Семён тут же затаился, вжался всем телом в кровать, он неподвижно смотрел в жуткие белые глаза, а глаза, никак не реагируя, всё так же мертвенно наблюдали за полутьмой в доме. Долго можно было смотреть на это чудовищное порождение тёмных лесных дебрей, само олицетворение смерти. Но тут мать медленно подошла к кровати Семёна и, подхватив его за бока, спешно укрылась за печкой.

Должно быть, прошло много времени: Семён проснулся уже в своей кровати. Мать потом рассказывала, что всю ночь простояла за печью, прижимая к себе маленького Семёна и прислонившись к тёплой стене и сложенным там же поленьям. Снаружи пару раз раздавалось короткое завывание: внезапно начинающееся и внезапно же прекращающееся. К утру мать задремала, и когда оцепенение от страха понемногу ушло, осмелилась выглянуть и снова посмотреть на окно: Вытня не было. То ли его кто-то прогнал, то ли он сам ушёл, как нечисть – с первыми петухами. Тихо, неслышно, словно призрак.

Иногда страх заставляет думать. В дальнейшем воспоминания о ночном кошмаре заставляли Семёна думать постоянно. Подрастя, Семён понял, что в другой раз некому будет ему помогать, и стены между ним и возможной опасностью тоже может не быть. Он стал более осторожным, менее разговорчивым и в свободное время занимался тем, что учился стрелять из лука, внимательно наблюдал за всеми окружающими, и главное – за лесом и его обитателями.

Страшно представить, что сталось бы с деревней и её жителями, если б Вытней было много и они собирались в стаи. Старики сказывали, что в первые времена и такое бывало. Чёрные, серые, даже белые твари переходили овраг, ползли через лес к деревне и поднимали несусветный вой, стращая всё и вся. И так продолжалось несколько лет подряд. Но потом случился голодный год. Длительная, морозная зима и холодное дождливое лето способствовали прекращению кошмара. Скорее всего, большая часть Вытней просто передохла от голода.

Размышления о жителе запретных лесов и внезапно нахлынувшее воспоминание повеяли чем-то ледяным. Семён поёжился и вдохнул свежий хвойный воздух. Дурные мысли отступили. В лесу сразу стало хорошо. Солнечные зайчики игриво заскакали по зарослям папоротника и раскидистым сосновым лапам, защебетала где-то вверху синица. Бабайка бегала недалеко от хозяина, тыкаясь носом в каждый холмик и пучок травы, как это любят делать все нормальные собаки. Тепло лета вернулось. Семён подходил к деревне. Где-то за спиной закаркали вороны, как будто недобрым словом провожая охотника, унёсшего в мешке четырёх их собратьев.

Послышались крики петухов, мычание бурёнок, повеяло берёзовым дымом. Семён вышел на опушку. Впереди показались дома. Уже издали стало заметно какое-то особое оживление в деревне. Семён подошёл к раскрытым воротам и, остановив пробегавшего мимо мальчишку, поинтересовался в чём дело.

– Повозка приехала! – радостно ответил мальчишка и убежал.

Это могло значить одно: с юга, по единственной, соединяющей деревню с остальным миром дороге, пришёл торговый обоз. Событие для всех было крупное. Деревня находилась далеко, и чтобы до неё добраться большому и неповоротливому обозу, нужно было проехать более сотни километров, что занимало не менее четырёх дней.

Семён забежал домой, бросил мешок с воронами сестре, Анне, чтобы подготовила к ощипыванию. Родителей не было – ушли смотреть обоз. Привязав Бабайку во дворе, дабы не убежала женихаться, и быстро омыв лицо водой из бочки, Семён поспешил к собирающемуся вокруг обоза люду. Торговцы остановились напротив старостиного дома.

Обоз походил на маленький дом на колёсах. В нём было три окна и даже дверь. Рядом копошились трое приехавших на обозе людей. Один из них, чернявый, открыл дверь "домика" и стал извлекать наружу разные вещи. Жители деревни обступили его. Второй задумчиво потирал щетину на лице и осматривал притянувших обоз двух грузных вороных лошадей, тыкая пальцем в удила и что–то разглядывая в гриве. Другой торговец, худой и невзрачный парень, схватил с крыши обоза мешок и помчался до дома старосты. Через пару минут выбежал оттуда, о чём-то живо поговорил со своим щетинистым компаньоном, после чего тот направился туда же.

Семён нашёл родителей. Тут же был и брат Иван.
– С охоты? Быстро! – увидев сына, заговорил отец.
– Какие-нибудь новости есть? – поинтересовался Семён.
– Не спрашивал пока. Что-то старого торгаша нет. Он всё любил поболтать о том о сём. Пойду, узнаю, – отец подошёл к невзрачному пареньку.
– А где этот хрыч Макар?
– А батю собаки съели, – погрустневшим голосом ответил паренёк.
– Как это так съели? – не понял отец.
– Пошёл в лес отлить, да не вернулся. Утащили в чащу. Рядом целая стая лежала. Вот они всей сворой и напали. Мы потом их логово нашли – да что толку: от бати один сапог да пара косточек осталось. Лес, правда, где эти твари жили, мы сожгли… – в глазах паренька на миг сверкнула искра чувства исполненной мести. – На прошлой неделе сорок дней было.
– Вот оно что…
– А у вас как дела, Владимир Сергеич? – спросил паренёк.
– У нас как всегда, – улыбнулся Владимир Сергеич. – Живём – хлеб жуём, да щи с грибами хлебаем.

Тут народ расступился, пропуская высокого и мускулистого человека в козьей рубахе и с заросшим чёрной бородой лицом. Он был выше на голову почти всех собравшихся. Это к обозникам подошёл кузнец.
– Люминий есть? – спросил кузнец.
– Есть, – ответил стоявший в двери сооружения на повозке чернявый торговец, достал откуда-то мешок и вывалил из него на пол "домика" кучу всяких ложек, тарелок, обломков, блестящих и почерневших кусков и кусочков.
– Фонят, нет? – полюбопытствовал кузнец, недоверчиво осматривая блестящий бесформенный лист. – А то радиацию, чего доброго, подхвачу.
– Не, нормально должно быть. У нас товар проверенный, – чернявый поднял вверх большой палец.
– Ладно. Сколько за всё хочешь?
– Денег у вас нет, давай подковы! Двадцать штук сойдёт.
– Двадцать? Не многовато ли? – кузнец испытательно прищурил глаз. – Давай по весу?
– Э, нет! – воспротивился чернявый. – Ты мне нарочно одну тяжёлую подкову сунешь. А я тебе целый мешок люминия отдавай! Не пойдёт. Давай шестнадцать хороших подков и по рукам.
– По рукам, – согласился кузнец, подумав.

В это время из старостиного дома появился третий торговец. За ним следовали два здоровяка. Худой паренёк полез на крышу "домика", а щетинистый и здоровяки стали внизу. С крыши был снят хорошо закреплённый лист стекла. Потом ещё несколько. Здоровяки взяли их и понесли в дом. Паренёк слез и пошёл следом.
– Опять староста стекло зажилил, – посетовал Иван.
– А тебе оно почто нужно? – спросила мать, Екатерина Матвеевна. – У тебя вон его – по углам сколько стоит. Вся хата заставлена. Как жена то ещё не ругается?!
– В хозяйстве ничего лишним не бывает, – ответил Иван и отвернулся.
– Так оно и у старосты лишним не будет, – посмеялся Семён.

Деревенский староста Николай Фёдорович Жилин хоть и работал довольно честно, в отличие от некоторых предыдущих старост, был вполне покладист и осторожен, но всё равно прозвался Жилой якобы за то, что он предпочитает отхватить кусок побольше, пользуясь своим положением. За это Николай Фёдорович немного обиделся на жителей деревни, через что казался им суровым и сердитым, эдаким пнём на пахоте, который нельзя выкорчевать, но и обойти тоже нельзя.

Когда стекло таскать перестали, началась бойкая торговля и обмен. Щетинистый открыл два огромных сундука и предлагал направо и налево разную одежду, мотки ниток, странные белые пакеты и кроличьи шапки. Несмотря на то, что народу собралось к тому времени много, шапки расходиться как-то не хотели. Для пущей наглядности продавец напялил одну на себя и стал походить на пропившего всё старого охотника, у которого осталась одна шапка, да и та из несерьёзного домашнего зверя. Народ смеялся. Через час пара кроличьих шапок была обменяна на две другие шапки – только из лисьего меха.

Поняв, что шапки народу неинтересны, торговец вытащил большой короб с сахаром и другой, поменьше, со всякими чудными продуктами. Продукты, а особенно сахар, внимание людей привлекали лучше. В деревне сахар не делали, довольствовались в основном мёдом. А где-то на юге в каком-то мусульманском посёлке производство сахара из свёклы было налажено в промышленных масштабах. За счёт этого, видимо, тот посёлок и жил, торгуя и обмениваясь сахаром с соседями. Кое-что доходило и до самой северной деревни. Щетинистый улыбался, менял куски сахара на шерстяные рукавицы, бочонки с засоленными ещё с прошлого года грибами и на прочие нехитрые предметы и продовольствие, что привлекало его самого или что можно было неплохо продать потом, в других местах.

Семёна больше интересовало то, чем располагал чернявый. У него были грозные арбалеты, луки, покрытые красно-бурым лаком и карманные камнеметалки, остро заточенные охотничьи топорики и ножи из притягивающей взгляд стали. Деревенские мужики, всё больше из охотников и лесорубов, с любопытством разглядывали промыслово-оружейные инструменты, оценивали на удобность и цельность, деловито взвешивали орудия в руках.

– Хорош, хорош арбалет, – говорил какой-нибудь из мужиков и зажмуривал глаз.

Семён решил, что неплохо было бы обновить и свой охотничий арсенал мощным арбалетом или на худой конец луком. Но торговец заламывал непомерную цену – хотел не меньше трёх медвежьих шкур или пяток мешков картошки. Медведей в окрестностях деревни почти не встречалось, а картошка ещё дозревала на огородах. Семён мог предложить пару заячьих шкурок, предварительно захваченных из дома, но чернявого это не устраивало. Пришлось довольствоваться пока лишь видом орудий. Шли они не особо. Только пасечник Крикалёв сумел выменять один из арбалетов на бочку мёда. Но Семён знал – как ажиотаж спадёт, так торговцы снизят планку, и можно будет попробовать договориться. Пока же вокруг торговли шевелился народ, и никто ничего уступать не собирался.

Семён заметил, что худощавый глава обоза вновь был здесь и теперь сидел вместе с отцом и ещё парой мужиков на куче брёвен, наваленных возле ближайшего забора.
– …По деревням мор пошёл какой-то, – услышал Семён от худяка, подойдя ближе. – Люди воду пьют, и от неё коченеют, а потом и копыта отбрасывают… Мрут как мухи, одним словом.
– Дураки они! – отозвался один из мужиков. – Надо кипятить! Кипятить воду надо. Я вот кипячу и других заставляю. Из бочки зачерпну, горшок наполню и на огонь, чтоб прогрелась, поставлю! Остужаю и пью. Вот и не болею!
– Ну и чё, – возразил парень. – Раньше пили – и нормально. А теперь напасть какая-то. И главное, что как бы и ничего с ними не происходит. Просто парализует.
– А хорошие то новости есть? – спросил Владимир Сергеич. – А то всё, смотрю, плохо там у вас.
– Нет, нету хороших, – отрезал паренёк. – Откуда ж им взяться?
– Ну, может, женился кто, родился? – предложил Владимир Сергеич.
– Да, родился, – вспомнил торговец. – У одной молодухи, что в Залесье живёт, урод родился. Две головы, три руки. А на каждой руке по три пальца только. Глаза чёрные, как у крысёныша. И хвост ещё в придачу. Она как увидела, так в обморок и упала. А этого потом в речку кинули.
– Как-то опять всё к одному, плохо, – заметил Владимир Сергеич.
– Тут ещё женился один, – продолжил торговец. – Из татаровских. На тётке своей женился. Говорит, никого я так не люблю, как тётку свою. Ай да женюсь. И женился, он ведь дурак был. А она тоже хороша – от мужа ушла, детей у них не было. Сказала, что хоть и племянник, но зато детей сделает.
– И что же, сделал? – заинтересованно спросил любитель кипячёной воды.
– Да ну, – паренёк махнул рукой. – Бывший ейный муж ревнивый оказался. Пришёл к ним после свадьбы да обоих и замочил. Топором зарубил. Раскромсал, как дрова. Потом в печку сложил и сжёг. А сам исчез, в бега подался, видать.
– Ну… Что-то уж совсем, – расстроился Владимир Сергеич. – Макар, царство ему небесное, обычно и хорошие новости привозил. Куда мир катится?!
– Никуда мир не катится. Мир давно уже прикатился. А про хорошее люди как-то мало говорят. Вдруг кто узнает, что хорошо у них? Так это все, кому не лень, понаедут. Вот у вас в деревне, я смотрю, нормально живётся. Но вы далеко сильно, к вам особо не понаедешь, – торговец замолчал и стал разглядывать заусеницу на пальце.
– С нами ж один пассажир приехал, – вдруг вспомнил он, – бородатый такой. Вот он вам и хорошего, и плохого понарасскажет, сколько хошь. Я уверен. Всю дорогу нам байки травил. Скучать хоть не пришлось. Сейчас у старосты, что ли, сидит. Говорит, лет десять тут не был. А так про подземелье какое-то всё трепался, про отморозков, про клады, про лес.
– Интересно, кто это могёт быть? – удивился Владимир Сергеич.
– Может, Сашка Мозглявый? – предположил один из мужиков.
– Да ну, Сашка, – махнул рукой мужик-кипятильщик. – Он со старостой не якшается. Забыл, что ли, как они друг друга лупили? Из-за телёнка-то. Староста говорит, что ему телёнок должен принадлежать, раз корова евойная родила и в стайке тоже евойной. А Сашка говорит, что ему, раз бык его с коровой гулял. Жила ещё грозился у Сашки водопровод перекрыть.
А в другой раз из-за дров спорили. Тесть мой ещё жив был. Пообещал им обоим дрова: старосте за то, что тот ему зерна три мешка дал, а Сашке за оленя. Нарубил да посреди улицы вывалил, между домами ихними. Сашка первый увидел и всё к себе стаскал – старосте пару щепок оставил. Староста как узнал, три дня злой ходил. Потом они с Сашкой передрались окончательно. Я им говорю, чего делите? Вокруг полон лес этого добра, а они из-за кучки дров спорят. И из-за брёвен вот этих, на которых мы сейчас сидим, тоже, поди, спорили.
– Да не, это другие, – не согласился Владимир Сергеич, – недавнишние.

Пока мужики выясняли между собой, кто это мог приехать, паренёк-торговец незаметно пододвинулся к Семёну.
– Слышь. Ты ведь из охотников, верно? – спросил паренёк, оглядывая одеяние Семёна.
– Верно, – ответил Семён. На рубахе у него, чуть ниже воротника, был вышит узорчатый рисунок в виде летящих стрел, преследовавших оленя с ветвистыми рогами.

Мать вечерами, особенно зимой, любила рукодельничать, поэтому почти вся одежда в доме, все одеяла и полотенца несли на себе какой-нибудь рисунок или узор. На одеялах, полотенцах, скатертях рисунок вышивался сложный и интересный. На одежде узор, наоборот, был обычно неброский и не сильно замысловатый, но точно подчёркивающий, кто хозяин и чем он занимается.

– Меня Тихоном звать, – торговец протянул Семёну руку.
– Семён, – пожал руку Семён.
– Я видел, ты оружие смотрел, – сказал Тихон. – Наверное, арбалет или камнеметалку хочешь?
– Было бы неплохо, – сухо ответил Семён, недоумевая, что задумал торговец.
– Пошли, посмотрим, – предложил Тихон.
Семён согласился, они подошли к обозу.
– Как дела? Неважно? – поинтересовался Тихон у чернявого.
– Как видишь, – буркнул в ответ чернявый. – Всего один арбалет и пару ножей сумел сторговать. Смотрят – а не берут.
– Так правильно, – вмешался Семён, – тут у каждого первого по два, по три, а то и больше своего есть.
– Ничего, вот по осени приедем – хорошо пойдёт всё, – ответил чернявый. – Осенью всегда всё берут. И арбалеты, и камнеметалки, и ножи самые разные, и луки, и даже копья, но это если железные, крепкие.
– Ты это, продуктов больше доставай, пока народ ещё интересуется, – посоветовал Тихон, после чего предложил Семёну любое оружие на его выбор.

Семён с подозрением осмотрел всё. Остановился он на небольшом, покрытом красным лаком арбалете. Тот сам просился в руки. С таким можно и уток пострелять, и зайцев, и добычу покрупнее. Пожалуй, даже на кабана с оленем такого хватит.

– Выбрал? Отлично! – Тихон отвёл Семёна в сторону. – Будет твой, если с одним делом поможешь. Услуга за услугу, проще говоря.
– Каким таким делом? – насторожился Семён.
– Ты, наверно, все окрестные леса знаешь?
– Допустим, – ответил Семён.
– Конечно, знаешь! – усмехнулся торговец. – Ты ж местный, да ещё и охотник – значит, должен знать.
– Чего хочешь-то? – решил спросить прямо Семён.
– Слышал я, что где-то возле вашей деревни есть какой-то плохой лес. Там будто и не растёт ничего – одни деревья голые стоят.
– Да, есть, – ответил Семён. – Нехорошее место. Запретный лес называется. Но туда лучше не ходить.
– Ага, – воскликнул Тихон – вот туда то мне и надо попасть.
Семён многозначительно посмотрел на Тихона.
– Зачем это ещё? В запретный лес войти не так просто, как кажется, а уж назад вернуться ещё тяжелее. Я один раз рядом был, и то страх такой меня обуял, что поскорее назад воротился.
– Мне просто нужно, чтобы ты меня туда отвёл, – решительно заявил паренёк. – Послезавтра с утра мы назад собираемся ехать. Поэтому желательно мне завтра там побывать. Проверить кое-что хочу. Сколько туда идти?
– Если с рассветом выйти и идти быстро, то где-то после полудня на месте будем, – прикинул Семён.
– Вот и хорошо. Так ты согласен?
Семён потоптался на траве, посмотрел на торговца, на обоз, ещё раз взглянул на арбалет. Хорошая вещь, а достанется почти даром.
– Согласен, – решил Семён.
– Тогда я завтра у ворот тебя ждать буду. А арбалет можешь забрать, – Тихон протянул орудие Семёну. Семён взял его осторожно, не веря ещё, что теперь он – хозяин этой замечательной вещи.
– А почему ты думаешь, что я тебя не обману? – спросил новый обладатель арбалета. – Возьму сейчас, приду домой, а потом куда-нибудь на север махну – недели на две. Только ты меня и видел.
– А у тебя лицо честное, – ответил Тихон.
– У нас в деревне вроде обманщиков не шибко много, – смутился Семён.
– Вот я и говорю. Староста ваш, к примеру, на морду вылитый мошенник. Того и гляди, вокруг пальца обведёт. Видел, сколько стекла мы ему привезли? А он? Он нам взамен мешок гороха и шкуру коровью.
Тихон не сказал, что сами торговцы задолжали старосте за новые сани, коими пользовались уже не одну зиму.
– Ладно тогда. Завтра пойдём, – сказал Семён. – Только ты еды возьми и воды. Путь долгий, и чёрт его знает, что там, за оврагом.
– Всё будет! – обрадовался Тихон и хлопнул Семёна по плечу. – Ну, давай. До завтра.
С этими словами он удалился в "домик", откуда вскоре были извлечены новые мешки с вещами, а щетинистый и чернявый принялись живо предлагать их всем желающим.

Семён покрутился ещё немного возле обоза, поговорил с мужиками. Отец с матерью вручили ему плетёный короб, заполненный тёмными кусками сахара и ещё какой-то снедью. Сверху лежал моток синих льняных ниток. Неплохо, значит, скоро одежду в доме украсят новые узоры.

По пути домой Семён увидел в траве у дороги что-то блестящее. Это оказалась обронённая кузнецом обломанная люминевая вилка. Семён подобрал и машинально сунул её в кожаный кошель на поясе, приспособленный для разных мелочей. В хозяйстве ничего лишним не будет.