Небо было не то, чтобы темно-синее, но, скорее, фиолетовое. Тон его равномерно разливался от горизонта до горизонта и лишь немного светлел при приближении к оранжевому Солнцу. Зато песок был настоящий – желтый. Правда, он был очень уж ровный. Неправдоподобно ровный. И вся пустыня была настолько ровной, что была заметна сферичность поверхности планеты. Посадка была аварийной, и вместо ждавшей его орбитальной станции он вынужден был приземлиться, успев связаться со станцией и обсудив возможности спасения. Забрать с поверхности планеты его могли примерно через неделю. Провести всю эту неделю в корабле ему не хотелось. Во-первых, ему уже и так надоело находиться в замкнутом пространстве в течение долгого полета. Во-вторых, это был редкий шанс ступить на новую планету, рассмотреть ее вблизи, получить новые впечатления, которые останутся на всю жизнь. Во время посадки он разглядел многочисленные зеленые оазисы среди пустыни, и даже что-то, похожее на озера. Он даже успел мысленно проложить маршрут их обхода. В-третьих, у него были прекрасные технические возможности для прогулки по грунту. Скафандр позволял безбоязненно выйти на эту планету с ее сравнительно мягкими физическими условиями. Система жизнеобеспечения работала хорошо, и имела большой запас всех необходимых ресурсов. Оставаться у места посадки было ни к чему. Со станции его должны были хорошо видеть многими приборами, и шансов заблудиться у него практически не было. В общем, он решил, что есть все основания совершить прогулку вокруг корабля, которая займет несколько дней, но наверняка доставит ему большое удовольствие.
Шел он легко. Гидроусилители делали движения в тяжелом скафандре почти такими же легкими, как движения в обычном комбинезоне. Его развлекал песок, который был до того ровный и однообразный, что представлялся искусственным. Какие геофизические или метеорологические процессы могли сделать его таким ровным? Ровные ветры в сочетании с необычными свойствами песка? Магнитное поле? Надо будет этим заняться. Надо захватить с собою пробу песка, и дома исследовать его тщательно и всесторонне. Он наклонился и зачерпнул захватом горсть песка, поместив его в свободный контейнер-карман, каких было много на его скафандре.
Когда он выбрался из корабля, он почему-то не смог разглядеть ни одного из тех оазисов, которые он видел сверху. Он решил, что пойдет наугад, и вскоре увидит один из них. Еще раз внимательно оглядев абсолютно ровный горизонт, он заметил чуть темнеющий холм на юго-востоке и решил направиться к нему. Все-таки, это была единственная аномалия на идеально ровной макушке планеты, и эту деталь было бы интересно рассмотреть вблизи. Прошагав около часа в направлении холма, он не мог утверждать, что холм приблизился или стал лучше виден. Усталость постепенно начинала давать знать о себе и, в конце концов, он решил поспать немного. Все-таки, день был тяжелым, нервным, и заканчивался совсем не так, как он планировал еще несколько часов назад. Внимательно оглядев еще раз однообразный горизонт с чуть заметным холмом, он удобно улегся, включил систему автоматического слежения за безопасностью, еще раз убедился, что все параметры системы жизнеобеспечения его и оставшегося без него корабля находятся в норме, и практически сразу уснул.
Проснулся он с почти счастливым ощущением хорошо выспавшегося человека, и мгновенно вспомнил свое вчерашнее приключение. Он сначала сел, едва слыша жужжание приводов скафандра, потом встал, почти подпрыгнув с земли. Огляделся. Горизонт был ровен, как будто нарисован гигантским циркулем. В какую сторону двинуться? Тут он вспомнил о холме и стал искать его на горизонте. Но холма не было. Интересно посмотреть на место, где холм был, решил он. Надо дойти и там по следам можно будет понять, что стало с холмом. Утолив голод, он пошел, ориентируясь по компасу. Холма не было. Однако вскоре он увидел вдали некую границу, разделявшую пустыню на два цвета – желтую и серую. Он ускорил шаг и вскоре добрался до границы. Действительно, граница желтого и серого песка была ровной и резкой. Он переступил ее и сделал сколько-то шагов вглубь серой территории. Но вскоре развернулся и, боясь не увидеть желтого песка, не сразу поднял голову. Желтый песок был. Он быстро вернулся к границе и с радостью переступил ее. Он хотел уйти в глубь желтого, но далеко не ушел, соскучившись по серому. Он снова вернулся к границе и решил идти вдоль нее. Идти было легко, и он часто переступал с желтого на серый, с серого на желтый. Это было даже весело. Можно было идти одной ногой по желтому, другой – по серому. Или шагать по синусоиде. Менять период и амплитуду синусоиды. К вечеру он устал от мелькания желтого и серого и уснул, прижавшись к границе.
Когда он проснулся, границы не было. Песок был серым. Оранжевое Солнце стало белым и переместилось почему-то в зенит. Чувствовал он себя хорошо. Но не понятно было, куда идти. Он стал оглядываться на свои следы. Они вихляющей цепочкой тянулись вдаль. Оглядываться было неудобно, и он, в конце концов, развернулся и пошел задом. Наблюдать за следами стало удобно. Идти можно было так, чтобы следы вытягивались в ровную-ровную линию. А можно было идти так, чтобы следы образовывали зигзаги. Ему показалось, что следы, сделанные несколько шагов тому назад, постепенно затягиваются. Чтобы лучше разглядеть этот эффект, он встал на четвереньки и пополз задом, внимательно наблюдая за остающимися следами, превратившимися в неровные рваные полосы. Да, так и есть. Если остановиться на минуту, то следы постепенно затягивались песком и исчезали. Решив дождаться, когда следы исчезнут совсем, он уснул, не доведя эксперимент до конца.
Проснувшись, он почему-то не захотел открывать глаза сразу. Он боялся увидеть что-то. Или не увидеть. Но, все-таки, открыл. Светло-серое небо заволокло диск Солнца и его нельзя было разглядеть. Горизонт тоже будто бы стерся или слился с землей. Да, пожалуй, пора возвращаться на корабль, подумал он. Но компас не работал. Стрелка безжизненно пошевеливалась вместе с его рукой. Что-то было не так. Он не сразу понял, а когда понял, то почти не удивился. Не было видно следов. Песок он чувствовал под ногами, но, поворачиваясь влево и вправо, пятясь назад и пригибаясь к земле, он не мог разглядеть следов. «Черт», сказал он себе. Смотреть было решительно не на что. «Должно же быть тут хоть что-то видно!» - сказал он себе. Тогда он уперся стеклом скафандра в песок и с облегчением увидел миллионы песчинок. Они были разноцветные, хотя в целом песок казался серым. «Механическое смешение всех цветов спектра» - подумал он. Форма песчинок тоже была разной. В основном они были круглыми или слегка продолговатыми. Но были и других форм. Он попробовал их считать. Но сразу бросил. Двинув головой скафандр вперед, он увидел, как песчинки поползли назад, расталкивая друг друга. Некоторые из них погружались вглубь и пропадали совсем. Зато всплывали новые. Иногда неожиданных форм или цветов. Он пополз вперед, не отрывая стекло скафандра от песка. Некоторое время это его занимало. Но быстро уставали мышцы шеи. Он поднимал голову верх, но так было совсем скучно. Устав, он лег на спину и стал вглядываться в белое небо. Через сколько дней его найдут? Он сбился со счета. Стал вспоминать…
Спал он или не спал? Это было трудно понять сейчас. Так что там еще? – спросил он сам себя и сел. Вокруг была белесая однообразная мгла. Вверху и внизу. Слева и справа. Он опустил голову и уперся скафандром в песок. Но песчинок он не увидел. Сопротивление песка он чувствовал. Но песчинок не было видно. Ослеп – решил он и поднес руку к стеклу. Руку в сером рукаве скафандра было видно отчетливо. Он стал с удовольствием разглядывать свою руку. Как интересно выглядят складки – как горы и овраги. А швы – как дороги или тропинки. Сочленения пальцев – некое чудо техники. Он подтащил ногу так, чтобы и ее было видно. Ботинок казался огромным, а нога – тоже как гора. Через некоторое время он отвернулся и задремал.
Утром (или это был вечер?) он решил повторить осмотр своего тела, но его было не видно. Он стучал перчаткой по стеклу скафандра, но ничего не видел, кроме белесой мглы. Есть не хотелось. Пить тоже. Все было хорошо. Сердце работало нормально. Он стал прислушиваться к стуку своего сердца. Отчетливо было слышно систолическое сокращение. Диастола была слышна слабее. Но, насколько он понимал, все работало нормально, и пульс был не частый. Он проверил его по часам – 72 удара в минуту. Как у космонавта – он улыбнулся. Он начал считать удары сердца подряд и уснул где-то на второй тысяче.
Часы были очень занятны. Секундная стрелка жила своей активной жизнью. Он заметил, что когда она показывает острием вверх, ему становится приятно. Когда вниз – неприятно. С 9-ти до 15-ти – приятно. С 15-ти до 9-ти – неприятно. Однако позже стало приятно, начиная с 7 –ми, так как само ожидание приятного было приятным. Но с 13-ти стало неприятно из-за ожидания неприятного после 15-ти. Потом приятное ощущение начало появляться, начиная с 5-ти в ожидании 7-ми. А с 12-ти – уже становилось нехорошо. Впрочем, скоро начало нехорошего ощущения сдвинулось к 9-ти, в ожидании 12-ти. А начало хорошего – к 15-ти. Теперь приятно было с 15-ти до 9-ти, а неприятно – с 9-ти до 15-ти. Фазы приятных и неприятных ощущений сдвигались назад в угоду способности предсказания. Потом часы остановились. Секундная стрелка показывала на 4 часа. Поскольку наклон слева сверху направо вниз казался спуском, то ему это не понравилось.
После пробуждения он захотел послушать сердце, но не мог его услышать. Слушать больше было нечего. Смотреть больше было не на что. Физически он чувствовал себя хорошо. Но через некоторое время он решил умереть и начал умирать. Это ему не удавалось. Когда за ним прилетел зонд, и спасатели подошли к нему вплотную, они разглядели чуть заметную пелену, которая мягко сползла с него и растворилась в песке.
Январь 2006