Всем прочим временам года пенсионер Фёдор Кузьмич Причитаев предпочитал лето. Он любил его не за аромат душистых трав, и не за разноголосое щебетанье птах, не за вкус спелых фруктов и не за шелест зелёных крон парковых дерев. Его не интересовали такие преимущества лета как возможность ловли рыбы спиннингом, или сбора земляники на солнечной лесной опушке. Даже такое яркое романтическое приключение как купание в тёплых водах лесного озера под луной не вызывало в душе Фёдора Кузьмича поэтического экстаза.
В принципе, можно было сказать, что господин Причитаев не делал между временами года никаких различий, если не знать об одной его патологической слабости. Слабость эта исходила из самого мужского естества пенсионера. Будучи рабом этой своей гипертрофированной чувствительности, Фёдор Кузьмич обожал лето за такие его неизбежные следствия как короткие юбки, облегающие топы и волнующие зрительный нерв полупрозрачные ткани лифов в гардеробе молоденьких прелестниц. Причитаев не терял ни единой секунды своей свободной пенсионной старости, неустанно наблюдая за раздетыми летней жарой красотками. Он разглядывал их из окна своей однокомнатной квартирки в ветхой «хрущобе», следил за движением обнажённых ножек с лавочки во дворе, устраивал наблюдательные пункты в укромных местах, дающих возможность следовать пожирающим взглядом за движением девичьих потоков, не привлекая к себе лишнего внимания. Он обожал подтянутые открытые животики, стройные загорелые лодыжки и округлые белые плечики юных девиц. Он ронял слюну на потёртые серые брюки при виде плавно покачивающихся бёдер и манящего перелива упругих ягодиц, обольстительно стянутых тонкой тканью подростковых шортиков. Он боготворил привычку некоторых девушек в особо знойные дни освобождаться от лифчиков и высоких воротников. Все вышеперечисленные дары лета Фёдор Кузьмич принимал с утончённым, можно сказать даже, эстетическим чувством, которое особы, не посвящённые и грубые, цинично характеризуют почти медицинским термином «вожделение».
После таких наблюдений Причитаев по обыкновению предавался мечтам. Выбрав по памяти одну из виденных накануне красоток, Фёдор Кузьмич раззадоривал себя героическими намерениями. Мысленно он бросал к ногам такой красавицы букет полевых цветов, и в высоких выражениях вещал ей о своей страстной любви, попутно предлагая руку, сердце и кров. Видение, как правило, ломалось, кокетничало и не спешило с положительным ответом. Тогда Причитаев бросал последний аргумент: он готов был отдать половину своей пенсии за возможность осчастливить юную прелестницу своим пылким чувством и даже священными узами законного брака. Сражённая такой невиданной щедростью, красавица капризничала недолго и, в конце концов, влюблённая, падала в объятия своего счастливого избранника…
Так было в мечтах. Но наяву успехи Причитаева на амурном фронте не выглядели столь впечатляющими. Девушки не падали в его объятия, не изъяснялись в любви и не принимали горячих старческих ласк. Их не интересовало пылкое, но дряхлое сердце пенсионера. Фёдор Кузьмич даже серьёзно сомневался: согласится ли хотя бы часть потенциальных невест на половину его пенсии? Шансы, по его подсчёту, были невелики, но предложить больше он не мог, исходя из прагматических соображений: ведь помимо очевидных прелестей любви жизнь также состоит из продуктов питания, лекарств, носовых платков и квартирной платы. А ещё Причитаев тратил на ежедневный тираж телевизионной лотереи пятьдесят рублей, и эта инвестиция до сих пор не принесла ожидаемых дивидендов.
Насколько страстно Фёдор Кузьмич готов был любить юных красавиц, настолько же пылко он ненавидел юношей и красавцев средних лет. По его мнению, именно эта категория «никчёмных граждан» стояла на пути его личной жизни, понижая шансы на счастливую старость. Причитаев ревновал как Отелло. Он готов был задушить всех этих «молокососов» и «пустоголовых павлинов», вьющихся подле обладательниц стройных лодыжек, округлых плечиков и упругих бюстиков. Он глядел на этих «гарцующих жеребцов» свысока, брезгливо и пренебрежительно, сознавая своё полное моральное превосходство, но при этом бесконечно страдал от «несправедливого мироустройства». Он сердился на жизнь за то, что она беспощадно ломала основы логики. Ведь, согласно элементарной логике, он, Причитаев, всем своим долгим жизненным путём, наполненным неустанным трудовым подвигом на ниве почтового служащего, доказал, что достоин счастья куда как больше, нежели вся эта орава сопливых бездельников! За сорок лет непорочной службы он получил полторы дюжины почётных грамот, был членом профкома и принял на свои несгибаемые плечи почётное звание ветерана труда. А чего достигли эти зелёные юнцы? За какие такие заслуги пользуются они столь высоким авторитетом у самых обольстительных девушек? Где справедливость?
Справедливости не было. Либо она пряталась слишком искусно. Так или иначе, Фёдор Кузьмич до сих пор не сумел найти противоядие неведомым чарам молодых конкурентов. Никто не открыл ему качественного рецепта достижения вожделенной цели. Потому продолжает Причитаев довольствоваться подглядыванием из укрытия…
Впрочем, у него есть ещё шанс выиграть в лотерею.