Заповедник

       
       Марго опаздывала. Переступая с ноги на ногу Лера уже полчаса одиноко ежилась на углу Невского и Думской. Она то и дело натягивала рукава пальто на синеющие руки, но согреться не получалось. В этом году начало октября выдалось необычайно холодным. Совсем рядом ярко светились витрины ювелирного магазина. Вот бы сейчас туда, погреться бы! В прежние времена там был художественный салон, и в нем всегда можно было хлебнуть дымящейся кофейной жижи, а потом ходить и глазеть на картины.
       Теперь чужих туда не пускали. Родное некогда здание ощетинилось дорогостоящим блеском, при входе мертво стыл разряженный швейцар. Время от времени он проявлял едва заметные признаки жизни – чуть потряхивал головой и косо поглядывал на Леру.
       А Марго опаздывала. Всякий, кто дружил с Марго, должен был непременно усвоить, что приходить на встречу с ней следовало спустя полчаса после условленного времени. Однако Лера всегда об этом забывала.
       Вечерело. Город неуловимо менялся. Краски вокруг потускнели, Невский медленно и неотвратимо тонул в наступающей темноте. Люди, машины, здания на глазах теряли свою физическую плотность и превращались в колеблющиеся тени, лишь иногда, в ярком свете фар, на мгновение вновь обретающие мимолетную жизнь.
       У Марго, как по приятельски звали ее питерские знакомые, был редкий талант -находить в Петербурге что-нибудь этакое, чрезвычайное и одновременно буднично-простое. Любой, узнав об очередной ее находке, мог с полным основанием воскликнуть: «И как же я раньше этого не замечал!». В последний свой приезд Марго разыскала на Фонтанке круглый дом. И потащила туда Леру. Дом, и в самом деле, оказался круглым, похожем на окаменевший и заплесневелый бублик. Как полагается - с дыркой посередине. Лера долго бродила вокруг и все пыталась понять: а стены в доме, прямые или тоже круглые? И что за люди живут в этом странном доме, и что происходит в их жизни? Она верила, что обязательно должно было случаться нечто странное и необыкновенное! Дата постройки, стиль, имя архитектора – вся дребедень, на которой была помешана Марго, Леру ничуть не волновала.
       Завидное упорство, с которым Марго разыскивала дома и памятники, потерянные во времени и пространстве революций, войн и перестроек, пугало Леру. «Представляешь, - сокрушалась Марго, - грифон, прямо на фасаде, такой красавец, а ему уже полголовы снесли. Вот это настоящий Петербург, не то что твой напыщенный, обалдевший от иноземного барахла Невский, - не забывала прибавить она. - Таких кафе и магазинов, да и машин - по всей Европе – пруд - пруди.
       Вот уже восемнадцать лет как Марго жила в Лондоне. Лера подружилась с Марго в самый разгар горбачевской перестройки: они учились вместе на филологическом. Только Марго была на три курса старше. Закончив университет Марго сразу же уехала: вышла замуж за профессора-англичанина. Все бросила – родителей, любимую бабушку, младшую сестру, замаячившую перспективу аспирантуры; - на все махнула рукой: «Да, пропади все пропадом!». И пропала на несколько лет- ни слуху ни духу. На всякие расспросы о Марго, Лера только пожимала плечами и сокрушенно вздыхала. Лера писала. Только оттуда – ничего. То ли письма пропадали где-то по дороге, то ли Марго не хотела отвечать. И потом, в девяносто первом, как прорвало: Марго начала писать, звонить, а потом и приезжать - раз в год обязательно наведывалась. Говорила, что скучает, что пишет книгу. Приезжая в Питер, она бегала по городу со стареньким, но надежным «Кэноном», а еще собирала и бережно складывала в красную папку с блестящими тесемками газетные вырезки и рассказы друзей и знакомых; даже название для книги придумала чуднОе: «Исчезающий Петербург». Лера ухмылялась, но завидовала ее настойчивости и усердию.
       Приезжая в родной город Марго не уставала сокрушаться, что того города, о котором она пишет, почти что и не осталось. Вдали от Невского - во дворах-колодцах, в безымянных питерских улочках, Марго, по ее собственному признанию, отдыхала. «Здесь все живое, не вощеное, не парадное и не крикливое. И люди другие, - знаешь, - настоящие. Какая ж ты счастливая, Лерка», - вздыхала Марго.
       Марго жила в Лондоне, и этот город она не любила, он казался ей слишком чистеньким, благополучным, а оттого и скучным. Там она была профессором, читала лекции о русской литературе и вела занятия по русскому языку для жаждущих выучить язык Пушкина, Достоевского и Толстого, ездила в выходные на пикники или приглашала к себе - на чашку чая или ничем не выдающийся, по ее понятиям, английский ужин. Там она была для всех Маргарет, уважаемой и степенной.
       Приезжая в Петербург, англичанка Маргарет натягивала видавшие виды лохматые джинсы, пожухлый свитер с кожаными заплатами на локтях, кроссовки «Найк» и становилась Марго. Выдавал ее въевшийся уже акцент и привычка вставлять в разговор английские словечки.

       Сегодня у Марго был день рождения. Накануне договорились встретиться и куда-нибудь пойти и отпраздновать. Утром Марго позвонила и пробубнила что-то невнятное, так что Лера была в полном неведении относительно их сегодняшних планов и маршрутов.
- Представляешь… - из чернюшной темноты вынырнул сначала Маргаритин голос, а потом и она сама.
- Ой, - выдохнула Лера. Появление Марго оказалось для нее как всегда внезапным.
- Нашла, нашла ! - подпрыгивая на одной ноге, пропела Марго. – Это просто чудо, тебе понравится. Настоящий прежний Петербург, - добавила она заговорщицки. Что там было настоящего, Лера так и не успела узнать - Марго уже тащила ее в жадно раскрытый зев метро.
       Вышли на станции «Василеостровская». Толпа, напирая, вынесла их на улицу, а потом они еще долго плутали закоулками, осторожно пробирались через похожие на гробы проходные дворы с тусклыми от сумерек глухими стенами. Иногда откуда-то снизу на них подслеповато пялились окна, наполовину ушедшие в землю.
       Во дворах было грязно, под ногами недовольно чавкал, шуршал, шумел вечноживущий мусор большого города. В одном месте им и вовсе чуть не пришлось пришлось отступить: узкий двор прямо посередине перегораживала огромная лужа. В темной жиже плавали обрывки тряпок, пакеты, фантики и другой городской хлам. В дальнем конце спасительно горбился крохотный асфальтовый островок и темнел прямоугольник двери.
- Пришли? - прошептала Лера с надеждой.
- Не, вход там, - с упрямой уверенностью протянула Марго и махнула рукой куда-то мимо двери – в черноту проявившейся рядом подворотни. Дверь вдруг ухнула, взвизгнула и распахнулась. Из нее вывалился клуб вкусного пара, а вслед за ним вышел мужик, огромный c красной бычьей шеей и в надвинутой на самые глаза истертой кепке. В толстых как у культуриста ручищах он держал потрепанную картонную коробку, от которой поднимался щекочущий запах свежей сдобы.
- Ух ты, - прошептала Марго. - Вот это по-рО-да!
       Великан на них даже не взглянул, а тяжело затопал вглубь двора. Огромные ножищи в высоких черных ботинках легко передвигались по мелководью дворового болотца.
- Ну, что я тебе говорила! - вскрикнула Марго и схватив Леру за руку потащила вглубь зияющего чернотой прохода. Лера не сопротивлялась.
       Они прошли под угрожающе нависшей подворотней, по обеим сторонам которой выстроились позабытые кем-то огромные тюки всякого хлама. Лера уже готова была выпалить, что она больше никуда не пойдет, пусть даже и в день рождения, как неожиданно для себя ощутила рядом тревожащую жизнь не спящего еще города. Переступив порожек старинных кованых ворот, она очутилась на пустынной с редкими фонарями улочке, по обеим сторонам которой таинственно светились ряды затюленных окон. Рядом слева разноцветными огоньками приветливо мигала какая-то вывеска. Не то пирожковая, не то блинная, - Лера не успела разобрать, так стремительно Марго втащила ее за собой. Дверь за ними тут же захлопнулась, отступать было некуда.
- Вот и пришли, - услышала она голос Марго. Лере и так было ясно, что пришли. Тусклое пространство придвинулось, в нем сумерничали мраморно-белые плиты стоек и квадратики грязно-белого кафеля на стенах. Мелькали неясные фигуры.
       В глубине что-то громыхало и шипело, и оттуда шел влажный и теплый запах. И Лере стало сразу почему-то спокойно и легко.
- Здрасть, тетя Кать ! - заговорила где-то рядом Марго, - Вот и мы!
 - Здравствуй, доченька, - пропел в ответ низкий с хрипотцой женский басок. Зазвенели стаканы, и поплыл-поманил знакомый до нестерпимости вкусный запах.
- Вот…, - из воздуха сотворилась Марго. В руках она держала поднос. От возвышающейся на подносе горки блинов тянулся сытый пар. Рядом, на тарелке поменьше, румянились, мал-мала меньше, пирожки, пироги и пирожочки – все в черных мушках пригоревшей муки. Сдобное это великолепие так и грозило опрокинуть два обыкновенных стеклянных стакана, в которых плескалась мутная коричневатая жижа.
       Кивнув Лере на темный угол слева Марго решительно направилась туда - к одной из стоек, рядом с которой высился антикварного вида самовар. Победоносное шествие с подносом закончилось в тот самый миг, когда поднос натолкнулся на угол мраморной столешницы. Стаканы жалобно звякнули и кофейная жижа растеклась на полу грязной лужицей. Под ногами захрустели осколки стекла. «Слава богу, - подумала Лера, - не придется теперь пить эту бурду». А вот Марго явно была расстроена, - глаза ее сощурились и в них заблестели слезы.
- Вот тебе и день рождения, - прошептала она.
- Да, брось, Марго, еще возьмем, - пыталась утешить ее Лера.
- Подумаешь - беда, и похлеще бывает, - вынырнуло из темноты бородатое лицо не старого еще мужчины. Он смотрел на них с явным интересом.
- Знаете, у нас праздник, вот у нее день рождения, - Лера показала на Марго.
- Пр-а-а-зник, - произнес бородач, растягивая слово, теперь он смотрел на них с жалостью. - Ладно, - на столе вдруг выросла бутылка, в ней призывно серебрилась какая-то жидкость. - Айда по стопарику, водочки, девчата? Неизвестно откуда на мраморной столешнице появились стопки. - За день рожденья, значит…
       Марго уверенным движением обхватила пятерней стопку, запрокинула голову и разом влила в себя ee содержимое, а потом потянулась за следующей. Жадно выпив и эту, Марго, провела ладонью по губам и, довольная, расхохоталась. Бородач понимающе кивнул и налил еще.
       А потом Марго снова и снова постукивала пустой стопкой по стойке и требовала продолжения. Бородач что-то говорил, но Лера уже его не слышала. С каждой минутой она все больше погружалась в сладкую дрему. Сквозь полуприкрытые ресницы Лера видела, как ладонь бородача накрыла прилипшие к стеклу Маргаритины пальцы, а вместе с ними и звенящую пустоту.
       Познакомились. Бородача звали Владимир. Он уже год как был в разводе, и, чтобы скрасить одинокие вечера, частенько заглядывал в пирожковую, в гости к тете Кате. В этой единственной теперь на весь Васильевский пирожковой все еще можно было сытно и недорого поесть. Здесь еще сохранился настоящий островок прежней общепитовской жизни , потому как таких расстегаев, кулебяк, пирогов, ватрушек, булочек и пончиков нигде больше уже не пекли. От прежней жизни почти ничего не осталось, а то, что еще сохранилось, - рассеялось-потерялось среди хлынувшего на невские берега стандартного западного изобилия. Вольные невские земли, отвоеванные когда-то Петром у шведов, теперь завоевали «бургеры» разных мастей, ядовито-шипящие напитки с чуднЫми названиями, хрустящие чипсы и всякий другой привозной съестной хлам.
       Тетя Катя - как и все здесь - тоже была из советского прошлого. Когда она пришла работать в пирожковую, ей не было еще и тридцати, она ходила на шпильках, в белой кружевной накрахмаленной наколке и в такой же слепящей белизны блузочке с двумя кокетливо расстегнутыми верхними пуговками. Катя была кругленькая и спелая, и завсегдатаи меж собой игриво называли ее «расстегайчиком», потому как иногда, не выдержав зрелой телесности, пуговки расстегивались сами собой.
       Владимир рассказывал обо всем весело и неспешно - и про пирожки, и про тетю Катю, и про свое советское студенчество. Он и раньше бывал здесь, а в последнее время зачастил, потому как уже месяц маялся без работы, а здесь можно было поесть дешево, да к тому же и вкусно. Место это стало особенным для той части питерской интеллигенции, которая так и не сумела приспособиться к новой жизни. Здесь, на крохотном островке доперестроечного пространства, по-прежнему по вечерам сбивались в кучки любители пирогов и питерских баек, звучала гитара, кипели разговоры о книгах, науке и смысле происходящего...
       Здесь все были одной семьей, мирно жующей в уютной коммунальной кухне. Здесь, на крохотном пространстве Васильевского острова, в стороне от мира пластиковых столов и стульев, приклеенных улыбок и привозного изобилия, еще сохранялся аромат прежней жизни. Володя любовно называл безымянную пирожковую «заповедником» и был здесь своим. Как, впрочем, и Марго, которая попала сюда случайно и всего месяц назад. Марго обожала Заповедник, потому как здесь, по ее собственным словам, была настоящая жизнь. Лера по себя усмехнулась: а за стенами заповедника разве не жизнь?


- Настоящий, - сочно всхлипнула Марго. Она что-то энергично обсуждала с Володей и отчаянно жестикулировала. Вот вбила себе в голову и ищет уже несколько лет этот настоящий Петербург, даже книгу начала писать. А какой он - настоящий? Кто его знает?
       Лера не вслушивалась, ей просто было уютно и безопасно, как бывает только дома. Вокруг колыхалась невидимая жизнь: шептались кафельные стены, звенели стаканы, дурманил голову домашний запах. Время от времени из сгустившейся темноты выплывали незнакомые головы - маленькие и большие, лохматые и плешивые. Как воздушные шарики они качались туда-сюда, повисали на какое-то время, а потом пропадали прочь в темноту.
       Мысли текли вяло, только время от времени в них беспардонно влезал голос Марго: - Понимаешь, Питер - особенный. Здесь даже воздух другой. Уж ты мне поверь, я знаю, - на секунду Марго затихла. - Да ты и сам знаешь, разве такое, - она повела головой, как бы обрисовывая невидимые границы, - может случиться хоть в том же Лондоне. Нет! - нарочито громко сказала она, - там всяк - в своей благоустроенной конуре. ТОСКА! - Марго уже чуть не кричала. Набитый рот мешал говорить, и слова выходили иногда просто смешные. Вот и сейчас получилось что-то вроде «сшоска».
       Володю Лера совсем не слышала, зато Марго говорила не переставая. Что-то уж совсем разошлась она сегодня. Да ладно, ведь у нее - день рождения!
- А теперь… - Марго затихла, будто собиралась сказать что-то чрезвычайно важное. - Представляешь, даже приезжать сюда не хочется… Здесь теперь так же, как там. Красиво! Только красота эта как будто по одному лекалу скроена. Ярко все раскрашено, хочешь посмотреть, что там внутри, ан нет – пусто там. ПУСТО. Никто ни о чем не разговаривает, никто ничем не интересуется. Ты им – «как дела?». А они тебе-« Файн!» И -дальше пошли. Отметились, так сказать! Там, на Западе,- все замечательно - это они так считают - а настоящего никто ведь не скажет. Правды - ни-ни! Души у них нет. Вот! У меня - три студента… Представляешь, ТРИ! На курс записались. А остальным - бизнес подавай. Литература - им не нужна. Поэзия - им не нужна. ! Человек - им не интересен! А какой же бизнес без человека!!! А человека-то нет! Вышел весь! Ау, человек! Ау! Где ты? Марго совсем разошлась: и все вокруг ожило, зашумело. Из темноты проявилось одно лицо, другое, любопытных прибавлялось. Краем глаза Лера видела, что рядом с ней прилепился профессорского вида лысый очкарик. Ну прямо как Марголин муж - аккуратненький такой, тихий, а взгляд острый, пронзительный.
- Ненавижу! Вот увидишь, сначала город исчезнет, а за ним следом и люди. Вот этого всего, - она повела рукой, - не будет. Не сразу - это правда, но… Вот ты мне скажи, Володь, что они с моим ангелом сделали? Помнишь, я тебе рассказывала… Дом снесли. А ангела куда? Убили? Убили! - Маргарита всхлипнула. - Похоронила я его, того ангела, вот так и хороню каждый день. Кого-нибудь. Туда пойдешь – снесли, туда – снесли, как будто и не было ничего. Не город, а кладбище….!!! - Марго была совсем пьяна. – Вот увидишь, на Невском новомодные приюты и гостиницы для собак построят из стекла и бетона. А ангелов– на свалку.. Страшно мне! - сказала она вдруг тихо-тихо и подняла глаза: две огромные слезы готовы были скатиться вниз..
- Ну, барышня, не все так плохо! - вставил очкарик-профессор. - Ведь город и сам по себе стареет, а время-то, сами понимаете, теперь молодое. Другое!
- Другое, - эхом откликнулась Марго. – Стареет. Значит - на помойку его, как и ангела моего. И нас всех? И будет - как уних там : все новое, глянцевое, гламурно-одинаковое. Как у них там. - Марго закрыла лицо руками и начала всхлипывать.
- Ну, Марго, - ты это брось, сама ведь знаешь, что перехлестываешь! - Наконец-то и Володя заговорил. - Слава богу, на наш век хватит. Ну хоть Заповедник этот! Ведь он - есть. Есть!
       Лера открыла глаза и увидела, как Марго жадно хватает ртом воздух и отчаянно жестикулирует: - Заповедник нужно хранить, любить и никому не отдавать! А если придется - и сражаться за него.
       То ли от отчаяния, то ли по другой какой причине, но весь вечер Марго, наплевав на калории, без устали поглощала пироги и булки. А Лера молчала и незаметно наблюдала за Володей. Он говорил мало, а когда говорил, то фразы получались короткие и резкие. В конце каждой фразы он будто ставил невидимую точку: и в этот самый момент у него уморительно подрагивала борода.
       Когда, вконец разомлевшие от сытости и человеческого тепла, они вышли на улицу, их встретил налетевший с Невы ветер: прохватил; разъерошил волосы; завихрил одежды. И начал зло кусаться. Лера вздрагивала и еще глубже погружалась в воротник пальто; Марго, согнувшись, шла против ветер, а Владимир шагал прямо, лишь иногда отворачиваясь от колючих порывов. Все трое шли быстро и молча.
       После первой встречи случилась вторая, за ней третья, а потом и другие. И каждый раз они оказывались в заповедной пирожковой. Вместе им было не скучно. Владимир, смеясь, что-то рассказывал, Лера больше слушала, а уж Марго оттягивалась вволю: набивала рот сдобой, прихлебывала темный чай, курила и много-долго говорила, порой надрывно, как будто боялась не успеть. Она должна была скоро уезжать, и ей не хотелось обратно в благопристойную и расписанную по часам чужеземную жизнь.



- А где же за-пппо-введ-ниик? - когда Лера волновалась, она начинала заикаться.
- Какой такой заповедник? - Чернявый рабочий в темно-синем комбинезоне прищурился. - Не было здесь никакого заповедника! – И ухмыльнулся: - Ты еще про зоопарк спроси !
- Конечно-конечно, - затараторила Лера. - Здесь была пирожковая. А никакого заповедника не было. - По телу пробежал предательский озноб. Ей хотелось крикнуть, что это неправда, что Заповедник был, и тетя Катя была, и Владимир был, и Марго тоже была, и было много других людей. Но Лера молчала. Мысли путались, они появлялись и тут же исчезали, как если бы их выдувало сквозняком. Пусть Заповедника не было, - и, правда, откуда этому чернявому знать про заповедник? - но ведь здесь еще только на прошлой неделе толпился народ, болтали-смеялись, знакомились, пели песни и читали стихи. И она, Лера, тоже веселилась, заболталась c ними, и домой пришлось ехать на такси, метро уже не работало. Вот и от Марго недавно пришла открытка, и она спрашивала о Заповеднике. Значит, Заповедник все-таки был. Лера лихорадочно искала подтверждений тому, что для нее и так было очевидно, а вот для чернявого нет.
       Она собиралась уже продолжить разговор с чернявым в темно-синем комбинезоне и все ему рассказать, но там, где он только что стоял, теперь была равнодушная пустота. Плакать, топать ногами, кричать во весь голос - вот что нужно делать! В том, что ее выслушают и услышат, Лера не сомневалась. Она почему-то верила, что родную пирожковую еще можно спасти. Нужно было что-то делать и делать немедленно! Лера решительно шагнула вперед – туда, где зиял раной дверной проем, и пошла, не останавливаясь, мимо рабочих в одинаковых синих комбинезонах. Ей показалось, - да, скорее всего лишь показалось, - что лица у них тоже были одинаковые, и она уже ничуть не сомневалась, что мысли и чувства у них такие же одинаковые, стандартные, как будто упакованные в темно-синие импортные обертки. Для них Заповедник - выдумка, а еще строительный мусор, который нужно вывезти на свалку и забыть. Обычная работа, за которую к тому же и неплохо платят, а все остальное - неважно, и потому вообще не существует.
       Внутри бывшей пирожковой нельзя было было увидеть приметы прошлой жизни. Гудела пустота, уныло взирали на происходящее серые стены, пахло сыростью, плесенью и чем-то чужим. Воспоминаниям не за что было зацепиться - новые хозяева снесли все подчистую. Затеянный евроремонт обещал будущую сытую и счастливую стандартную жизнь в яркой упаковке и снабженную обязательным набором пластиковых столов и стульев. И только в дальнем углу предательски высилась горка мраморных останков, да валялась пара покореженных стоек.
       Пришли двое в синих комбинезонах и стали аккуратно разбирать кучу и грузить все на тележку. Закончив, они ушли и в углу стало чисто. Заповедника больше не было.



Лера шла по Невскому проспекту. Вокруг сновали люди, как рыба наживку, не долго думая, они заглатывали содержание ярких вывесок, магазинов, кафе и ресторанов. Глядеть вокруг было скучно. Это был чужой город. Лерин город был другим, в нем жили когда-то ее родители и их друзья, и жили другие люди, - те, что они выжили в блокаду, родили детей, а те нарожали внуков. Они жили и были счастливы в своем городе; теперь в этом городе плодилось и размножалось привозное чужеземное богатство .
       Ну вот, и поворот на Морскую… Нет, она пойдет через парк, там спокойнее. Лере совсем не хотелось попадать в круговерть бесноватой глянцевой жизни, будто сошедшей с обложки модного журнала.
       Она торопилась на площадь Декабристов. В первый раз Леру привела туда мама. А потом она была там с отцом, и тот интересно и долго рассказывал про то, как Петр строил свой любимый город, созывал лучших мастеров и зодчих, любовно украшал город дворцами, церквями и садами. Тогда же отец поведал ей живучую петербургскую легенду о том, что стоять городу до тех пор, пока смотрит на Неву восседающий на коне суровый император с державно вскинутой над окружающим простором рукой. Лера сильно напугалась и больше всего оттого, что тогда не станет мамы.
       Прижавшись к отцу, маленькая Лера стояла тогда перед надвигающимся на нее камнем и, подняв испуганные глаза к подмерзающему осеннему небу, просила дяденьку царя никуда не уезжать на своем коне.
       Придя домой, она тут же бросилась к маме, схватила ее за руку и долго-долго не отпускала. Вечером родители слышали, как ворочаясь в постели, их маленькая дочка что-то шептала.
       А еще через день мама снова привела Леру к громадному камню, показала на грозного человека на коне и сказала: « Ты его не бойся, он город охраняет и людей. Если я потеряюсь, ты сюда придешь и все ему расскажешь. Он меня найдет, он поможет…
       Мамы уже нет, и отца нет, а она пришла к Петру только сейчас. В нем - надежда, и, Бог даст, спасение. Вот и площадь. Мечется беспокойно ветер, колеблется тусклый свет фонарей, бьется в ознобе замерзающая Нева.
       Лера подошла к камню с подветренной стороны, достала из кармана сложенную пополам газетную страницу, развернула и поднесла к самым глазам отчаянно бьющийся на ветру газетный лист. Потом посмотрела на Петра и сказала:
- Слушай!
И начала читать:
«В Санкт-Петербурге снесут дома XIX века. Запланирован к сносу квартал, ограниченный Фонтанкой, Никольским и Щепяным переулками и набережной Крюкова канала. В числе сносимых зданий - дом на углу Никольского переулка, 9, и набережной Фонтанки, 133. С конца декабря 1910 года и до начала февраля 1911 года здесь жил русский писатель Александр Иванович Куприн. Также будут ликвидированы дома…». Лера читала громко, иногда сбивалась на крик. Торопилась, - список был длинный, а ей хотелось успеть до ночной темноты.

2003-2004 гг., 2006-2007гг.