Бастион

Автор: Джерри Старк
Фэндом: Р. И. Говард и последователи
Рейтинг: NC-17
Disclaimer: Хайбория - Говардовская. Отныне и навсегда. Однако мэтр явно упустил из виду кое-какие стороны существования собственного мира. Основой послужил сериал Старка "Сирвента о наследниках".
Комментарий: ох уж эта мне первая юношеская влюбленность!..


…Под эту мелодию державшаяся за руки парочка незаметно выскользнула из дверей зала, оказавшись в нижнем дворе крепости. Конни был уверен, что снаружи их встретит непроглядная бархатная ночь, но оказалось, что в здешних краях темнеет поздно. Над замком нависал купол призрачно-зеленоватого цвета, расчерченный в стороне заката оранжевыми и малиновыми полосами, а на восходе наливающийся подступающим темно-синим сумраком. Айлэ настойчиво тянула его за собой, по каменным и деревянным лестницам, тянувшимся вдоль стен и уводившим куда-то вверх. Наследник Аквилонии и его спутница проскочили галерею для стражи, разминувшись с дозорными, многозначительно пожелавшими им вслед доброй ночи, и через узкий арочный проем выбрались на открытую площадку, нависавшую над сходившимся под углом стенами бастионов и огражденную рядом зубцов высотой в половину человеческого роста. Под этим каменным выступом, как разглядел Конни, тянулся почти отвесный обрыв, чье дно тонуло в сгущающихся тенях. С трех сторон площадку окружало вечернее небо и медленно остывавший воздух, с четвертой — стена башни, отчего возникало впечатление, будто балкон парит над окрестными горами.
— Мы летим, — шепотом сказала рабирийка. — Я заметила это место сегодня днем, когда нам показывали крепость, и сразу подумала — вот бы придти сюда на закате.
Она забралась в проем между зубцами и встала там, предоставив ночному ветру свободно трепать ее черные волосы и широкие рукава платья. В чуть захмелевшую голову Конни вдруг пришла шальная мысль: сейчас девушка шагнет вниз со стены, обернется птицей и умчится за реку, к темным лесистым холмам. Вон они, Рабиры — звериными холками горбятся на другом берегу Алиманы, молчаливые и замкнутые в своих тайнах.
На вершине одного из холмов замерцало, разгораясь, одинокое красноватое пятно. Кто-то жег костер, и он напоминал приоткрывшийся глаз дремлющего хищника.
— Слезай, — Коннахар настойчиво подергал замечтавшуюся подругу за край подола. — Пройдет всего день, и мы взглянем на Орволан с полуденного берега. Я тебе сказал, как нам повезло? Ради расширения кругозора моей милости Просперо берется устроить поездку в Рабиры. С каким-то обозом, который вскоре прибудет сюда. Готов поспорить, отец даже не подозревает, что пуантенцы вовсю приторговывают с твоими сородичами.
— Воистину, мир меняется, — Айлэ оперлась руками на плечи стоявшего внизу молодого человека, намереваясь спрыгнуть. Конни подхватил ее за талию и бережно поставил перед собой, не выпуская из объятий. — Еще с полсотни лет назад сама мысль о том, чтобы отпрыск человеческой расы вознамерился связать свою жизнь с рабирийской девицей, ничуть не опасаясь при этом за свою жизнь…
— Я опасаюсь, — пробурчал Коннахар, зарывшийся лицом в густые локоны девушки и в который раз пытаясь угадать — о чем напоминает исходящий от ее волос пряный горьковатый запах? — Все время опасаюсь потерять голову, наделать глупостей или надоесть тебе. Но почему-то именно это со мной и происходит, — обескураженно закончил он. — Знаешь, я не хочу возвращаться к гостям, а ты?
Вместо ответа Айлэ привстала на цыпочки и стремительно, словно опасаясь потери, обняла Конни за плечи.
— Мы никуда не пойдем, — еле слышно пробормотала она. — Никуда… Останемся здесь… Где только небо… и ночь… и мы с тобой…
Паузы между ее словами становились все длиннее и длиннее, ибо невозможно одновременно говорить и целоваться, да и смысла в беседах или долгих объяснениях более не имелось. Все давно сказано, и оба знали, ради чего покинули гостей и посреди ночи пришли на сторожевую башню. Конни запоздало пожалел, что не догадался захватить с собой плащ или хоть какое-то покрывало — все-таки щербатые плиты, выстилавшие площадку, не в силах заменить удобное ложе или брошенную на пол шкуру.
Впрочем, имелись кое-какие соображения, искупающие любые неудобства. Чувство полного одиночества, словно мир внезапно опустел и в нем уцелели только двое совершенно потерявших от любви голову молодых людей, и близость загадочных Рабирийских холмов, с которых порывы ветра иногда приносят насыщенный сладковатый аромат неведомых ночных цветов.
Двойная тень на вершине бастиона стала единой — задыхающейся от волнения и жадной нетерпеливости. Ладони рабирийки вкрадчиво гладили затылок Конни, пропуская между пальцами длинные жесткие пряди, губы молодого человека скользили по ее шее, тонким ключицам и гладким бархатистым плечам, открытым глубоким вырезом платья. Он ощущал ее манящую близость, отделенную слоями тонкого шелка, ее тепло и готовность принадлежать, но каким-то неведомым чувством понимал — как бы ему не хотелось, спешить не стоит. Продленное удовольствие станет намного острее и слаще полученного немедленно. Можно делать друг с другом все, что желаешь, не опасаясь внезапного стука в дверь или слишком рано наступившего рассвета.
Руки Конни, словно получившие от хозяина полное разрешение действовать самостоятельно, осторожно переместились с бедер девушки ниже, комкая скользкую материю и упрямо стремясь приникнуть к выемке, прячущейся между ее ног. Маневр завершился успехом, теперь Конни мог беспрепятственно ласкать подругу там, где ему хотелось, пусть и через одежду.
Глубокий сдавленный вздох, вырывавшийся у Айлэ, подтвердил верность его намерений и вызвал резкое, почти болезненное жжение внизу живота. Проснулось нечто дремавшее, настойчиво требующее выпустить его на свободу, дабы со всевозможным усердием исполнить свое предназначение.
«Обожди, — сердито велел ему молодой человек. — Успеешь еще получить свое, и не раз. Не мешай… пока не мешай».
Пробудившаяся часть тела с величайшем неудовольствием согласилась повременить, однако упрямо и красноречиво заявила о своем существовании, натянув сукно облегающих штанов. Должно быть, девушка тоже заметила его присутствие, потому что тихонько хихикнула и с ласковым нажимом огладила пальцем образовавшуюся выпуклость.
— Вовсе ничего смешного, — нарочито серьезно заявил Конни, как бы невзначай подталкивая рабирийку к проему между зубцами. Она с легким недоумением подчинилась, и согласно взмахнула ресницами, услышав прерывающийся шепот:
— Обернись. Вот так… Тебе удобно? Ты не против?
— Я твоя, — девушка сказала именно то, что думала. — Люби меня, Конни. Люби как угодно и сколько угодно. Эта ночь — только для нас.
— Спасибо, — благодарно выдохнул Конни в душистую копну волос подруги. — Я постараюсь, чтобы тебе было хорошо.
Айлэ слегка встряхнулась и, полуобернувшись назад, попросила:
— Там шнурки на спине… развяжи, если не трудно.
Быстрая возня с шелковыми лентами привела к тому, что лиф зеленовато-голубого платья девушки оказался сдернутым вниз, к талии, полностью открывая ее плечи, узкую спину и по-юношески невысокие, напряженные груди. Она поерзала, уперевшись вытянутыми, слегка подрагивающими руками в край проема, и с нарочитой покорностью опустила голову. Черное покрывало волос упало вперед, закрыв ей лицо и рассыпавшись по желтоватому камню.
За это время молодой человек успел торопливо содрать колет, небрежно бросив его в угол площадки, расстегнуть ремень, вытащить из-под него рубашку, и ослабить завязки на штанах, спустив их до колен. Он не собирался полностью избавлять себя и Айлэ от одежды — пусть это случится чуть погодя, после первого соития. В том, как они выглядят сейчас — полураздетыми, в укрытой от посторонних взглядов башне — кроется будоражащий привкус то ли запретного свидания, то ли чуточку порочной игры в насилие, совершаемое по обоюдному согласию.
Несколько мгновений Конни просто стоял, ощущая на лице суховатый ночной ветер, глядя то на притягательно изогнувшуюся спину рабирийки, то на собственный дрот, полностью готовый к предстоящей битве во имя любви и слегка покачивавшийся. У него слегка кружилась голова, во рту появился холодящий медный привкус, а сердце колотилось так, будто вот-вот разорвется.
«Мы оба этого хотим, так действуй же», — беззвучно произнес он и грубоватым рывком задрал платье и нижние юбки девушки. Айлэ еле слышно ойкнула.
Вожделеющему взгляду явилась пара тесно сдвинутых, на удивление стройных и сильных ножек, обутых в сандалии с низкими каблучками и переплетением ремешков на тонких щиколотках. Ноги, как заведено природой, переходили в аккуратные маленькие ягодицы. Возможно, кому-то они показались бы слишком худощавыми и жеребячьими, но Конни честно признавался самому себе, что сходит с ума от этих ножек и этого тела — гибкого, возбуждающего и доступного.
Придерживая одной рукой шелестящий ворох одежд девушки, Коннахар несколько раз неторопливо, почти не прикасаясь, провел снизу вверх указательным пальцем между ее ягодиц, начиная путь от крохотной ямки в самом низу спины, где заканчивается позвоночник, и завершая его возле входа в манящую долину женского лона. Ему не хотелось быть завоевателем, он предпочел бы стать гостем, которого с нетерпением ожидают и для которого готовят лучшее угощение.
Бедра девушки напряглись, расслабились, снова напряглись, ступни шевельнулись, перемещая вес с носка на пятку. Ноги Айлэ словно против воли раздвигались все шире и шире, по телу пробегали волны дрожи, заставляя ее постанывать сквозь плотно сжатые губы. Ладонь молодого человека проникла дальше, коснулась потаенных складок и начала ласково, терпеливо их поглаживать, пока пальцы внезапно не нащупали приоткрывшийся таинственный ход в пещеру, ведомую только избранным.
Створки колдовских ворот распахнулись на миг и тут же пугливо захлопнулись. Мягкая настойчивость руки Конни вынудила их оставаться открытыми настежь в ожидании и предвкушении того, кто пожелает войти. Его палец беспрепятственно скользнул в заветную сокровищницу и остался там, быстро и часто сгибаясь вверх-вниз, вертясь, беспокоя пока еще плотно сомкнутые, но уже начавшие истекать горячими соками стенки. Редкие, почти неслышные стоны девушки сменились протяжными «а-ах…», выпущенные когти заскребли по камням, оставляя неглубокие царапины.
Она уже была готова впустить в себя своего мужчину, но Конни вспомнил о своем решении не торопиться без необходимости. Уроженки Рабиров известны своей неуемной страстностью, потому будет даже лучше, если Айлэ не получит желаемого еще с десяток ударов сердца.
К указательному пальцу, успешно приуготовляющему путь изнывающему от близости и недоступности заветной цели дроту, добавился его средний собрат. Девушка хрипло, надсаженно вскрикнула: ее тело, коварно изменив хозяйке, податливо задвигалось, подчиняясь требовательным рукам молодого человека.
— Прекрати… — с трудом выдохнула она. — Не надо… Довольно…
— Скажи, что хочешь меня, — потребовал Конни, не собираясь прерывать свое увлекательное занятие и вдобавок скользя ладонью другой руки по плоскому, втянувшемуся животу рабирийки.
— Ты же знаешь… — укромная пещерка становилась все влажнее и шире, пальцы двигались в ней, вызывая чуть слышные почмокивания.
— Скажи, — настаивал Конни. — Мне нравится, как ты это говоришь.
Он слегка изменил положение руки, чтобы пальцы надавливали на мягкий бугорок, скрывавшийся у входа в открывающиеся створки плотской раковины. Айлэ выгнулась дугой, беззвучно выкрикнув в темноту:
— Да, да, да! Хочу!..
Положив ладони на трепещущие бедра подруги, Коннахар наклонился, жадно поцеловав девушку в шею, туда, где начинались волосы, и чуть отодвинулся назад, примериваясь и наслаждаясь грядущей победой.
Рабирийка часто и быстро дышала, послушно замерев в беззащитном и соблазнительном для любого мужчины положении — ножки расставлены, приподнятый округлый задик напоминает разрезанный на две дольки, но еще не надкушенный плод персика, покрытый нежнейшим пушком.


— Засадит, гляди, сейчас засадит! Ну, давай же, девчонке ждать прискучит, она другого искать пойдет… Точно, начали! Во наяривает его высокородие!
— Я б этой красуле еще не так засадил… Глянь, как мечется. Нравится, небось, когда ее обхаживают со всем прилежанием…
— Тощенькая, а с огоньком в заднице. Не, как он ее пашет — жеребец так кобылу по весне не кроет!
Принц Аквилонии и его возлюбленная, в пылу взаимной страсти не замечавшие ничего вокруг, напрочь позабыли о том, что гарнизон крепости регулярно совершает обходы вверенной им цитадели. Маршрут одного из таких патрулей как раз проходил по полуденному равелину, а площадка на вершине сторожевой башни использовалась стражниками как место отдыха. Парочка арбалетчиков, намеревавшихся мирно посидеть в тихом уголке, распить флягу чего-нибудь покрепче воды и перемыть косточки заезжим тарантийским гостям, удивленно остановилась в арочном проеме. Перемигнувшись и хмыкая, стражи на цыпочках удалились, заняв более выгодную для обозрения позицию — на ступеньках лепившейся к башне лестницы. Здесь они могли вовремя заметить и приближающееся начальство, буде то возжелает совершить проверку караулов, и созерцать во всех подробностях картины чужой любви. Чем они и занимались, вполголоса обмениваясь впечатлениями.


Дрот Конни проник в лоно подруги именно так, как хотелось его владельцу — без малейшего затруднения, плавно, как горячий нож в масло, скользнув между упругими полушариями и скрывшись почти наполовину. Айлэ с коротким полустоном-полувскриком подалась навстречу, желая помочь вошедшей в нее плоти одолеть путь до конца, но Конни, крепко стиснув ее бедра, заставил девушку сохранять неподвижность. Он снова откинулся назад, хотя возмущенное достоинство не желало покидать столь приятное место, и почти выскользнул наружу.
Мышцы рабирийки непроизвольно сжались, пытаясь удержать доверенное им сокровище, она изогнулась, как горбящая спину кошка, и тут молодой человек ринулся на приступ. Его бедра неожиданным рывком подались вперед, ударив по напрягшимся ягодицам девушки, дрот погрузился до самого основания и тут же снова был извлечен наружу.
Уловив смысл игры, Айлэ немедля дополнила ее своей выдумкой — плоть Конни внезапно ткнулась в прикрытые врата, для одоления которых ему пришлось применить силу. Спустя миг девушка расслабилась и препятствие чудесным образом исчезло. Коннахар повторил это нехитрое действо несколько раз, двигаясь то быстрее, то медленнее, пока не ощутил, что тайная пещерка, надежно укрытая между стройных ног рабирийки, открылась во весь отпущенный ей предел.
Неровный ритм движений сменился размеренными толчками, постепенно становившимся все жестче и проталкивающими дрот все глубже. Конни навис над девушкой, изгибавшейся, как колеблемая водой прядь водорослей. В подставленные чашечки его ладоней удобно легли две маленькие, крепкие груди со столбиками возбужденных сосков, которые он с наслаждением стискивал. Рабирийка гибко извернулась, вскинув голову и покрывая дразнящими, мелкими поцелуями шею и подбородок молодого человека.
На коже обоих любовников выступили частые капли сладкого, остро пахнущего пота. Руки Конни теперь сжимали плечи девушки, побуждая ее двигаться с удвоенной энергией. Внезапно он с силой обхватил задыхавшуюся Айлэ за талию, прижал к себе и резко двинул бедрами. Находившийся внутри чужого тела дрот выплеснул свое содержимое — вязкое, густое, напоминавшее полупрозрачную смолу — и оно перемешалось с хлынувшими соками слабо ахнувшей девушки.
Они замерли в этой неловкой позе, приходя в себя и возвращаясь в окружающий мир. Наверное, так рыба всплывает из синеватой зловещей глубины к переливающейся яркой голубизной поверхности моря. В бойницах крепости посвистывал ветер, солнце давно зашло, но полной темноты так и не настало — сизоватые сумерки, в которых окружающие предметы вполне различимы, хотя и окружены пепельным ореолом загадочности.
— Люблю, — одними губами произнес Конни. — Люблю тебя.
— Чрезвычайно лестно, — Айлэ отдышалась, но голос ее звучал хрипловато и чуточку отсутствующе. — Окажи милость, слезь с меня. И отыщи какую-нибудь тряпку. Если не жаль, можешь пожертвовать своей рубашкой.
— Сейчас, — молодой человек послушно стянул рубаху и перебросил ее подруге.
— Это так неромантично, — жаловалась рабирийка, раздраженными рывками сдирая измятое платье. — Ну почему, почему боги, придумав такую замечательную вещь, тут же испортили ее унылыми последствиями? Милорд, вы меня… э-э… облили!
Она отпихнула горку снятой одежды и, мрачно фыркнув, принялась наводить чистоту, вытирая рубахой последствия бурного совокупления. Как ни странно, даже этот незамысловатый процесс она умудрялась проделывать с определенным изяществом, время от времени бросая на Конни укоризненно-смешливые взгляды. Коннахар, сочтя, что настало самое время расстаться со штанами и сапогами, сидел в проеме между зубцами, с наигранной похотью глазел на девушку, насвистывая слегка неприличную песенку и чувствуя, как ветер холодит разгоряченную кожу.
— Нечего на меня пялиться! — Айлэ швырнула в него скомканной рубашкой, но промахнулась. Белый комок улетел за стену, отправившись в длинной путешествие вниз по склону горы, а рабирийка с достоинством выпрямилась, положив руки на бедра. — Что такого необычного ты увидел, позволь узнать? Или впервые узнал, как выглядит женщина без одежды?
— Ты очень красивая, — честно признался Конни. — И мне нравится на тебя смотреть.
— Правда? — девушка склонила голову набок, быстрым движением поправив упавшую на глаза прядь, и вроде бы слегка смутилась. На общепринятый взгляд она показалась бы подростком — тонкая, длинноногая, с узковатыми бедрами и не успевшей налиться грудью. Собственно, Конни тоже оставалось года два-три до того, чтобы именоваться юношей, хотя уже сейчас становилось ясно — из мальчика вырастет высокий, сильный и своеобразно красивый мужчина, в чем-то похожий на своего знаменитого отца, и в чем-то изрядно отличающийся от него. — Ну, тогда… Тогда смотри. Я не возражаю.
Она вышла на середину площадки и постояла какое-то время неподвижно, напоминая вырезанную из светлого камня статуэтку и заставив Конни гадать, что еще задумала его взбалмошная приятельница. Вскоре это выяснилось — Айлэ плавным движением подняла руки над головой, качнула бедрами и закружилась на месте, вполголоса напевая тягучую мелодию, звучавшую на туранский манер.
Взметнувшиеся волосы летели за ней темным шелковистым облаком, когда она начала обходить площадку по кругу, извиваясь, выписывая руками в воздухе причудливые фигуры, застывая в будоражащих воображение позах и снова кружась под непрерывный завораживающе-заунывный мотив. Неотрывно следивший за ней Конни невольно подался вперед, чтобы не упустить ни одного мгновения рождавшегося танца, походившего на какое-то древнее волшебство, и спрыгнул из проема.
«Она меня приворожила, — отстраненно подумал Коннахар. — Ну и пусть. Я для нее все сделаю. Женюсь на ней — чего бы мне это не стоило. И, о боги, как же я ее хочу! Все время, всегда, каждый миг…»
Девушка завершила очередной круг, миновала застывшего на месте молодого человека, вихрем крутанулась в головокружительном пируэте и приземлилась перед ним на колени. Конни, испугавшийся, что она поскользнулась и упала, шагнул было навстречу, протягивая руку.
— Стой спокойно, — Айлэ смотрела на него снизу вверх чуть расширившимися и лукаво поблескивающими зелеными глазами. — Теперь моя очередь сделать что-нибудь для тебя. Хочешь?
— А-а… Да, конечно, — чуть оторопело согласился Конни.
— Тогда не мешай мне, — потребовала рабирийка и легким движением толкнула приятеля к стене, по-прежнему не вставая с колен.


— Во-во, а ты твердил — благородные дамочки, мол, за щеку в жизни брать не станут, хоть их режь. Взяла как миленькая, причем сама, без всякого на то принуждения. Гони пятерку!
Звякнули нехотя отсчитываемые серебряные кругляшки.
— Старается-то, старается… Моя б так потрудилась. Слушай, она ведь из рабирийских кровопийц, у нее же клыки растут! Увлечется и отхватит достоинство по самый корень, что тогда?
— Небось не отхватит, пожалеет. Душевно девчонка отплясывала, я бы еще поглядел. Она когда вот эдак назад выгибалась и голову запрокидывала, у меня аж дружок на волю просился.
— Ты к ней потом подкатись и намекни, чтобы она для твоего дружка этаким манером сплясала. Попрыгаешь по всей крепости.
— Знаешь, мне кажется — она нарочно выделывается... Чует, что мы здесь.
Стражники переглянулись. Старший поскреб в затылке и вынес решение:
— Тогда она совсем чокнутая. Какая ж девица согласится, чтобы на нее глазели, когда она со своим парнем любится?


Теплый и влажный язычок двигался вдоль ноющего от сладкого нетерпения дрота Конни — от основания к кончику, задерживался там, совершая неторопливые круговые движения, возвращался обратно и снова отправлялся в путь. Пальцы девушки пританцовывали на ягодицах Конни, дотошно изучая их строение, поглаживая и щекоча. Собственно, молодой человек не смотрел, чем занимается его подруга внизу — он стоял, привалившись к теплой каменной стене, полузакрыв глаза и наслаждаясь. Время от времени он ерошил волосы рабирийки, проводил ладонью по шее и плечам, и ласкал ее затылок, слегка опасаясь, что в результате сих незамысловатых действий Айлэ окажется с ног до головы забрызганной его семенем, готовым вот-вот выплеснуться наружу.
Наконец Конни не выдержал и, наклонившись, решительно поднял девушку на ноги. Выяснять, желает ли она вступить в еще одну упоительную схватку, происходящую между мужчинами и женщинами всего мира, не имело смысла. Яркие зеленоватые глаза рабирийки слегка туманились, кончик языка дразняще метался между губами, и она столь вкрадчиво жалась к приятелю, что вернула бы к радостям жизни и мертвого. Конни не хотелось разрывать объятие, и он решил поступить без особых изысков — чуть присел, подхватив девушку под ягодицы и усадив на край межзубцового проема. Ноги Айлэ с готовностью обвились вокруг его бедер, руки легли на плечи и притянули ближе.
— Между прочим, за нами подглядывают, — беспечно прошептала она и, прежде чем Конни успел что-либо сообразить, ее губы с неутоленной жаждой приникли к его рту, а ступни с такой силой надавили на поясницу, что молодой человек поневоле не вошел, но ворвался в нетерпеливо ожидавшую его женщину.
— Кто подглядывает? — наконец сумел прошипеть он, когда девушка наконец прервала головокружительный поцелуй.
— Стражники на башне, — Айлэ плеснула бедрами, вынуждая Конни отвечать на ее сильный, полный неподдельной страсти порыв. — Эти просто глазеют… И еще… один человек… стоит у входа в арку… Завидует, я слышу… желает оказаться на твоем месте…
— Отпусти меня, — Конни попытался высвободиться. — Я прогоню их.
— Нет, — рабирийка вцепилась в плечи молодого человека, ее узкие губы задрались, как у рычащего животного, открыв тонкие, поблескивающие клыки. — Пусть остаются… смотрят… Я так хочу!
Айлэ вдруг откинулась назад, выгнувшись дугой и забросив руки за голову. Холмики маленьких упругих грудей соблазнительно выпятились. Позабывший на миг о соглядатаях Коннахар прильнул к ним, целуя нежную кожу, дотрагиваясь языком до твердых сосков и слегка прикусывая их, чтобы услышать трепетный стон бившейся под ним девушки. Его бедра безостановочно ходили вперед и назад, вбивая окаменевшее достоинство в затягивающий хмельной водоворот женского естества. Происходившее смахивало уже не на вдумчивое соитие двух влюбленных, но на яростное совокупление одержимых весенним гоном животных. Конни хотелось причинить своей подруге боль — не сильную, но такую, чтобы заставить ее метаться по камням, судорожно вскрикивая от удовольствия, разделенного со сладкими мучениями.
Дабы удовлетворить это желание, странно усилившееся сознанием присутствия таящихся зрителей, молодой человек ослабил напор, разжал кольцо ног девушки и толчком забросил их себе на плечи — сначала одну, потом другую. Айлэ полулежала в проеме крепостных зубцов — точеный матово-белый силуэт на фоне желтоватых плит — придерживаемая Конни на весу, почти лишенная возможности двигаться и окруженная просто осязаемым и видимым облаком томительного желания. Ее голова клонилась набок, тонкие руки утонули в рассыпавшихся темных прядях, зрачки скрылись за опустившимися веками, узкие губы слегка распухли от множества поцелуев и вздрагивали, пропуская тяжелое, прерывистое дыхание.
Пальцы Конни настойчиво раздвинули горячие выпуклости ее ягодиц и приникли к разделявшей их складке — влажной, трепещущей, но по-прежнему готовой насыщаться, отдавать и брать. Для пробы он неторопливо качнулся вперед, вызвав у рабирийки тихий протяжный вопль, отозвавшийся согласным эхом в его собственном горле, и ликующее требование:
— Еще!
Сил сдерживаться у него больше не нашлось. Яростные толчки сыпались один за другим, сохранившая способность к мышлению часть сознания Конни удивленно поразилась, как ему удается настолько глубоко проникать между распахнутых ног стонущей в голос Айлэ и тому, что девушка до сих пор выдерживает поистине сокрушительную мощь его страсти, неожиданную для подростка и более уместную во взрослом мужчине.
Коннахар не знал, сколько это длилось, просто в какое-то мгновение дрот с явным облегчением избавился от переполнявшего семени, казавшегося жидким огнем, и покинул гостеприимное убежище. Рабирийка не слишком грациозно соскользнула вниз, на плиты площадки, где осталась лежать на боку, прижимая обе ладони к ноющему лону, тихо всхлипывая и судорожными глотками втягивая в себя воздух. Конни упал рядом, опустошенный и почти не соображающий, что с ними происходит.

— Эк он ее, — с уважением признал старший из арбалетчиков, с неохотой поднимаясь со ступенек. — До самого донышка проскреб... Ладно, пойдем. Не будут они больше кувыркаться — выдохлись. Поворкуют на прощание, расцелуются да побредут отсыпаться, после эдаких-то скачек.
Младший ничего не ответил. На протяжении последней терции он вообще ничего не говорил, только неотрывно следил за движениями пары любовников, часто и тяжело сопя. Время от времени он, сам того не замечая, опускал руку вниз, быстро потирая красноречивый выступ на кожаных штанах. Разыгравшееся воображение наверняка рисовало ему занимательные картины того, как предмет его мужской гордости с размаху пронзает сладкую щелочку благородной девицы, а та кричит от восторга.
— Пошли, пошли, — стражник дернул увлекшегося сотоварища за плечо. — Скажи спасибо, что хотя бы поглазеть удалось. И не вздумай языком трепать направо и налево. Сам знаешь, что бывает за такие разговорчики. Коли его высочеству вздумалось свою даму ублажать — это его дело. Понял?
Караульный, придя в себя, закивал. Разумеется, они не преминут за кружечкой красного вина поведать об увиденном в таверне близлежащего городка, но не сейчас. Через месяц-другой, когда визитеры из Тарантии уедут и память об их пребывании начнет потихоньку стираться за обыденными заботами.
Стражники, вполне довольные внезапным развлечением, удалились, чего нельзя сказать о безмолвной тени, жавшейся в узком арочном проеме. Тень искренне страдала, запуская руку себе между ног в безнадежных попытках удовлетворить разбушевавшуюся плоть, и лихорадочно бормоча пересохшими губами:
— Почему он?.. Почему все лучшее — только ему? Я тоже хочу ее… Отчего бы ему не поделиться с лучшим другом? Хотя бы разок?.. Только одна ночь… Узнать, каково это темное наслаждение — быть с ней, входить в нее, слышать ее голос… Айлэ, проклятие мое… Всего один раз, умоляю!.. Прямо здесь, и пусть он будет свидетелем… И больше никогда! Ни слова, ни взгляда, ни намека…
Изнемогавшая под беременем своих страстей тень — вообще-то носившая имя Эвье Коррента и забредшая на башню в поисках романтического одиночества — двинулась вперед, к двум начавшим шевелиться фигурам, продолжая свой бессвязный и горячечный монолог. Ее не заметили до тех пор, пока молодой человек осторожно не прикоснулся к ноге девушки и не провел от изящной лодыжки к округлости колена чуть трясущимся пальцем. Айлэ вздрогнула — не от испуга, скорее от неожиданности — прищурившись, вгляделась в темноту, и с горловым смешком произнесла:
— А вот и созерцатель, не выдержавший искушения. Конни, не нужно его бить и прогонять. Я хочу знать, что ему нужно.
— Тебя, — отчетливо выговорил на глазах терявший рассудок Эвье, продолжавший ласкать ступню девушки. — Один раз. Единственный, первый и последний. Пожалуйста. Иначе я сойду с ума и брошусь с этой башни. Айлэ, я не прошу твоей любви — она принадлежит другому — но позволь мне хоть один раз коснуться тебя…
— По-моему, он уже спятил, — высказал свое замечание Конни, усевшийся у стены и оторопело разглядывавший приятеля, всегда отличавшегося редкостным здравомыслием. — Эвье, ты хоть понимаешь, о чем толкуешь?
— Он отлично все понимает, — медленно проговорила рабирийка, проводя языком по губам и не собираясь отнимать у второго претендента на ее благосклонность свою ногу. — И я понимаю, и ты… Я согласна. Один раз, но учти — ты заплатишь за это. Конни, душа моя, не надо спорить. Сегодня полнолуние, ночь, когда дозволяется все. Мое сердце навсегда отдано Конни, но что касается моего тела — оно желает слишком многого. Я стану вашей любовницей, милорды — одной на двоих и только сегодня. Решайте, как вам угодно обладать мной. Вместе, поочередно или каким иным способом?
Эти ее слова послужили окончательным приговором, который никто не стал оспаривать. Эвье торопливо, не веря своей удаче, стянул с себя рубашку, сапоги и штаны — без одежды он оказался более гибким, сухощавым и тонкокостным, чем жилистый, широкоплечий Коннахар. Места тоже распределились как-то сами собой: поскольку Конни чувствовал себя несколько уставшим и измотанным после бурной схватки, он остался сидеть подле стены, вытянув и широко раскинув ноги. Между ними бросили платье и юбки девушки — ткани как раз хватило, чтобы выстлать небольшое ложе — на которое с легким довольным вздохом опустилась Айлэ, пристроив голову на бедре Конни и рассеянно поглаживая левой рукой временно поникший дрот молодого человека.
Стройное тело рабирийки, коего он так жаждал, оказалось в полном распоряжении Эвье, и тот не замедлил воспользоваться счастливым случаем. Конни с легкой завистью отметил, что его друг ведет себя в любовной схватке куда опытнее, зная, как доставить удовольствие женщине. Вскоре Айлэ начала слегка выгибаться и постанывать, что предвещало ее близящуюся готовность отдаться. Эвье целовал ее — шею, плечи, напрягшуюся грудь, плоский живот с темной ямкой пупка, подающиеся навстречу бедра — а затем совершил то, о чем Конни слышал, но проделать сам пока не решился. Молодой человек устроился между согнутых в коленях ног девушки и надолго приник ртом к ее губам, не умевшим издавать звуки, но способным дарить несказанное наслаждение. Айлэ такие ласки пришлись по душе — ее пальцы зарылись в каштановые волосы Эвье, а другой рукой она требовательно притянула к себе Конни, чтобы соединиться с ним в долгом, глубоком поцелуе.
На троицу снизошел какой-то удивительный покой — словно все, чем они занимались, было совершенно правильным и сообразным. Бедра девушки слегка сжимались и разжимались, отвечая вкрадчивым движениям пребывавшего у входа в заветную пещеру горячего и твердого языка Эвье; Конни сжимал ее груди, стискивая между пальцев набухающие соски и чувствуя, как воскресает к жизни его собственное достоинство, по-прежнему находящееся в упоительном плену тонких пальцев рабирийки… Ему хотелось, чтобы это единение продолжалось вечно.
Разнежившийся Эвье оторвался от лона девушки, бережным движением перекатил ее на живот, а затем, просунув руки ей под бедра, заставил слегка приподняться, встав на колени. Айлэ вопросительно оглянулась на него через плечо:
— Хочешь быть сзади? Ладно, я не против… и я готова.
— Еще нет, — Эвье, наклонившись, провел языком вдоль прогнувшейся спины девушки и надавил ей пальцем меж лопаток, заставив почти уткнуться лицом в поднимающийся дрот Конни. — Ты еще не готова принять нас обоих. Но ты сделаешь это, правда, сладкая моя Айлэ? Сделаешь? Один раз, как ты обещала. Займись пока им… а я займусь тобой.
— Что ты затеял? — лениво поинтересовался Конни, поскольку рабирийка не изъявила никаких возражений, но согласно кивнула и послушно обхватила губами его напрягшуюся плоть.
— Увидишь, — с помощью Эвье девушка согнула и широко развела в стороны ноги. Затем он завладел ее руками, поцеловал ладони, положил на ее собственные ягодицы, а сверху опустил свои. Вдвоем они раздвинули крепкие и соблазнительные полушария в стороны, после чего Айлэ застыла в требуемой позе, удерживая ягодицы расставленными. Ее губы и язык продолжали свою шаловливую игру с достоинством Конни, а стоявший позади нее на коленях Эвье тоном умудренного наставника растолковал: — У женщин, мой повелитель, есть всего три проема, способных впустить мужчину. Обычно в любовных сражениях из них захватываются только два. По определенным причинам нам придется отказаться от того чарующего входа, который сейчас находится в твоем распоряжении — слишком уж крепки тамошние засовы и бдительна стража.
Айлэ фыркнула и для подтверждения истинности сказанного щелкнула клыками в опасной близости от промежности Конни.
— Взамен мы распахнем иные врата удовольствия… Постарайся не двигаться, моя радость. Сперва будет немного неприятно… тебе ведь нравится испытывать боль ради наслаждения?
Палец Эвье небрежно пробежался по шелковистым лепесткам лона девушки, поднялся выше, коснувшись темного отверстия, казавшегося слишком маленьким, чтобы принять восставшее мужское достоинство, и для пробы вдвинулся внутрь всего на фалангу. Рабирийка глубоко выдохнула, но, как ей было велено, не шевельнулась.
Эвье продолжил свой труд, умело действуя пальцами и языком, настойчиво расширяя заветную дырочку до приемлемых размеров. Вскоре его указательный палец смог проникнуть в нее целиком, заодно совершая внутри вращательные движения. У Конни захватило дух, когда он представил узкий проход, совершенно непривычный к подобным атакам, усилия, затраченные на штурм телесной потерны, и вознаграждение, которое может затем последовать.
Дабы помочь подруге сохранять нужную позицию, Коннахар сполз ниже по стене, и Айлэ, благодарно кивнув, устроилась на его груди, позволив сколько угодно гладить ее бархатистую спину, живот и играть пальцами подле открывшегося входа в «яшмовую вазу», как принято называть это потаенное местечко в туранских трактатах о способах возлежания.
— С-сейчас, — сквозь зубы прошипел Эвье, описывая запястьем размеренные круги и заставляя девушку отзываться протяжными горловыми стонами, напоминавшими призыв находящейся в течке и изыскивающей пару крупной кошки. — Сначала я… Конни, обожди немного, пока мы приладимся, и входи снизу. Айлэ, несравненная моя, начали!..
И он вошел — резким, сокрушительным толчком, исторгнувшим у рабирийки короткий и громкий болезненный вопль, слабым эхом отразившийся от стены башни, но сумев прорваться только до половины. Второй рывок, одолев сопротивление мышц, безжалостно погрузил возбужденный дрот в таинственные недра женской плоти на всю его длину. Стоявшая на четвереньках девушка с криком упала на подломившиеся локти.
— Ей больно! — возмутился Конни. — Перестань!
— Ей хорошо, — невнятно выдохнул Эвье, чередуя жесткие удары с плавными долгими погружениями, и цепко удерживая жалобно стонавшую Айлэ за хрупкие бедра. — Правда, милая? Правда, сладкая?.. Давай, Конни, сделаем это!.. Ради такой женщины стоит жить… и умереть тоже стоит!.. Ложись, она ждет!..
— Да-а… — шевельнулись искусанные до крови губы девушки. — Возьми меня…
Коннахар упал на спину, довольно ловко подкатившись под совокупившуюся пару и просунув ноги между разведенными коленями рабирийки. По-прежнему раскачиваясь, она и Эвье начали опускаться, пока раскрытое лоно девушки не оказалось точно над воздетым дротом Конни. Он слегка приподнялся им навстречу, проникая в ее разгоряченную влажность… и Айлэ оказалась крепко стиснутой между двумя молодыми людьми, каждый из которых находился внутри нее и обладал ею.
Неведомое доселе головокружительное чувство — ощущать присутствие не только любовницы, но и друга, разделяющего ее с тобой. Конни казалось, что его дрот порой дотягивается до напрягшегося кончика достоинства Эвье, соприкасаясь с ним, и тогда по телу рабирийки пробегает особенно сильная волна сладострастной, тягучей дрожи. Она была покорна им, ее бедра неутомимо вращались, задик поднимался и опускался, подчиняясь желаниям бравших ее любовников, даря острое, пугающее своей порочностью наслаждение. Частое горячее дыхание смешивалось воедино, руки переплетались, в своих прикосновениях уже не различая, где женское тело, а где юношеские. Кто-то громко стонал, кто-то довольно урчал, как насыщающийся зверь, кто-то вскрикивал от переполнявших его чувств. Ладони гладили, ласкали, терзали, не оставляя ни одного скрытого уголка.
— Сладкая моя… — сквозь гремящие в ушах колокола Конни разобрал задыхающийся голос Эвье. — Айлэ… Боги, как ты хороша… Ну еще, еще… Давай, ты сможешь… Вот так…
— Один раз, — низким, словно бы тающим голосом напомнила девушка, не переставая двигаться.
— Ты не знаешь пощады… Как мне прожить без тебя?.. Только не останавливайся, умоляю… Еще немного…
— Один раз, — Айлэ повернула растрепанную голову. Ее губы оказались как раз напротив горла Эвье, в котором словно что-то перекатывалось и трепетало. Она нежно провела по влажной, чуть соленой коже кончиком языка и повторила: — Один, первый и последний. За который надо платить.
Горячая густая жидкость, потоком хлынувшая на лицо Конни, заставила его истошно завопить и почти в тот же миг ослепительным фейерверком взорваться внутри распластанного на нем шелковистого, разгоряченного тела рабирийки. Что-то тяжелое, обмякшее, упало слева, веки Конни слиплись, он рванулся в сторону, слепо шаря перед собой руками. Рядом раздавались хлюпающие и шлепающие звуки, чьи-то сдавленные вопли, прерываемые довольными гортанными смешками Айлэ, и снова это глотающее бульканье…
По чистой случайности Конни удалось нащупать лежащую на полу ткань и он яростно принялся вытирать лицо, не замечая, что теплое семя ручейком стекает по его бедрам. Когда он смог вновь взглянуть на мир, первое, что он увидел — стоявшую возле крепостных зубцов Айлэ.
Вернее, он увидел только ее ноги, выступающие лопатки и напряженную спину, остальное скрывалось за камнем. Внезапно рабирийка качнулась назад, словно выпустив из рук некий тяжелый предмет, и стала видна целиком. По ее подбородку и груди стекало что-то темное, зеленые глаза весело блестели, и выглядела она как женщина, только что выбравшаяся из постели, где провела великолепную ночь. Если бы только не эти темные потеки на матовой коже…
— Я же сказала, что придется заплатить, а он не догадался спросить — какова моя цена, — с легким пожатием плеч объяснила она. Грудь ее при этом колыхнулась так соблазнительно, что Конни невольно сглотнул. Девушка пересекла площадку и присела рядом. Взяв из безвольных рук Коннахара свою нижнюю юбку, она спокойными, четкими движениями вытерла ему лицо и запачканные волосы, вытерлась сама и бросила испачканную тряпку за стену. Туда же последовала одежда Эвье Коррента. — Завтра его найдут. Решат, что он бродил ночью под стенами замка в поисках приключений, наткнулся на какую-нибудь девицу из нашего народа и попытался с ней заигрывать против ее воли. Вот она его и… — девушка изящно отчеркнула пальцами невидимую линию и улыбнулась, показав мелкие клыки.
— Ты его убила, — монотонно проговорил Конни.
— Ты огорчен? — с искренним сожалением спросила Айлэ. — Он в самом деле был замечательным любовником, но не могу же я ложиться под всех наших друзей! Кроме того, он распространял про меня дурные слухи — ты сам это знаешь. Хочешь пойти и рассказать правду?
— Нет, — после долгого молчания уронил Коннахар. — Пойдем отсюда. Мы ничего не знаем. И я не хочу ничего знать.
Он с трудом встал и принялся собирать разбросанную одежду. Голова болела, ноги слегка подгибались в коленях и порой ему казалось, что он видит затянувшийся дурной сон.
Молодые люди оделись, выбрались через арочный проем наружу, и, пошатываясь, начали молча спускаться по лестнице, избегая смотреть друг на друга.
В укромной нише возле спуска нижнего двора замка они наткнулись на упоенно целующуюся парочку, причем шнуровка на лифе платья девицы пребывала в развязанном виде, открывая аппетитную выпуклую грудь. Руки юнца вовсю шарили под ее наполовину задранной юбкой, а его штаны болтались непринужденно спущенными до колен. Вот парень подхватил свою избранницу и, судя по решительному и знакомому движению смутно белеющих ягодиц, одолел ее символическое сопротивление, проникнув в запретную сокровищницу. Девушка слабо вскрикнула, и вскоре оба согласно задвигались в едином порыве.
— Меллис и Гиллем Ларбера, — прищурившись, определила Айлэ. — Как у них славно получается… Пугнуть, что ли?
— Не надо, — Конни поймал ее за руку и повел за собой к дверям башни, где находилась отведенные им комнаты. Сегодняшней ночью всем замком явно владела любовная лихорадка, ибо из каждого подходящего уголка слышались приглушенные стоны, довольное сопение и звуки поцелуев. Коннахару они неприятно напоминали те всхлюпывания, с которыми рабирийка поглощала текущую из жил кровь, и он размышлял, сможет ли когда-нибудь вновь лечь с ней в постель. Похоже, что нет. Он не выдаст ее, но и быть с ней тоже не сумеет.


На диванчике в коридоре, перед дверью покоев наследника, кто-то спал, непринужденно разметавшись, но проснулся, услышав приближающиеся шаги. Конни остолбенел.
— Ага, явились, — сварливо буркнул Эвье Коррент, вскакивая и приглаживая растрепавшиеся волосы. — Из-за этого полнолуния все с ума посходили, лезут друг на друга в каждом темном углу. Впрочем… — он вгляделся в парочку и разочарованно кивнул: — Вы не избежали общей участи. Спокойной ночи, Ваше высочество, и вам, прелестная Айлэ. Пойду искать еще какой-нибудь тихий уголок.
— Эвье, ты поднимался нынешней ночью на Полуденную башню? — заплетающимся языком выговорил Конни, ощущая, как рассудок теряет связь с окружающим миром и, игриво хихикая, удаляется вверх по склону зеленого холма.
— Нет, конечно, — Эвье тряхнул каштановыми локонами. — Что мне там делать?
Коннахар поймал медленно пятившуюся рабирийку и с силой встряхнул за плечи:
— Твои шуточки?
— Это все полнолуние, — нежнейшим голоском прозвенела Айлэ, а в глазах ее плясали и кувыркались демонята, показывавшие Конни длинные красные языки. — Тебе, наверное, что-то примерещилось?
— Примерещилось, — свирепо кивнул Коннахар и обернулся к приятелю: — Эвье, скажи, только честно — она тебе нравится? — он подтолкнул скрывавшую улыбку девушку в спину.
— Но… Э-э… — замялся молодой человек.
— Честно, я просил! Нравится или нет?
— Нравится, — грустно признался Эвье. — А кому она не нравится? Половина замка мечтает, как бы завлечь ее на приватную беседу к себе в опочивальню… Извините, баронетта.
— Тебе повезло, — рявкнул наследник престола и рывком открыл дверь в комнату. — Имеешь шанс осуществить всеобщую мечту. Пошли!
— Куда? — лукаво склонила набок головку Айлэ.
— Сама догадайся. Пусть Эвье теперь с тобой мучается, а я спать хочу!
Он втянул обоих приятелей за собой и с лязгом задвинул засов.