Ему было всё равно: Рюрик или не-Рюрик, Русь или не-Русь, правда или кривда, живой или покойник, лишь бы каждый день ощущать в руках приятный шелест бумажных купюр. На всех прихожан этой небольшой церкви при кладбище в центре столицы он всегда смотрел с одним и тем же немым выражением лица: «Если ты пришёл с деньгами, я сделаю для тебя всё, что ты пожелаешь, только прикажи».
И он делал, он исполнял все пожелания, все приказания, несмотря на все официальные запреты, несмотря на строгие надписи при подходе к кладбищу. Длинная очередь деревянных гробов к нему никогда не прекращалась. Люди привозили их отовсюду, и денег никогда не жалели. Поэтому он крепко держался за своё место, особенно сейчас, когда вокруг нищета и разруха. Это было его золотое дно.
Его окружали такие же алчные землекопы, бетонщики, камнерезы, плотники, готовые вместе с ним на всё неправедное: украсть с соседней могилы надгробную плиту – пожалуйста; похоронить вновь умершего в чужую могилу – пожалуйста; стереть надпись на старом могильном камне и написать новую – пожалуйста! пожалуйста! пожалуйста!
Какой-то человек неуверенной походкой зашёл на это старое московское кладбище, чтобы найти могилу своего прадеда. Совсем недавно ему, в кои веки сумевшему добраться до столицы, удалось в старых дореволюционных книгах найти точное местонахождение этой могилы и даже узнать содержание надписи на надгробном камне. Поэтому он и приехал на это кладбище, чтобы отдать дань памяти родному прадеду, сказать ему о том, что он не забыл его и помнит и его самого, и его давние дела.
При подходе к кладбищу человек читал на воротах и заборе многочисленные надписи о запрете новых захоронений, а когда зашёл на это очень старое московское кладбище, то удивился. Изо всех щелей, какие только были здесь, вдруг вылезли невзрачные люди и стали смотреть на него во все глаза. Кто таков? Зачем пришёл? Не с проверкой ли? Если что надо, то заходи, подсобим. Никакого запрета захоронений на кладбище как будто и не было. То здесь, то там, озираясь вокруг, суетились какие-то люди, перетаскивали гробы с покойниками, стальными ломами безжалостно разламывали старые памятники, разворачивали надгробные плиты, разрывали старые могилы, хоронили в них недавно умерших.
Человек стал ходить между рядами могил, пытался прочитать старые надписи на них, но некоторые из надписей были сбиты молотком и зубилом. Сами надгробные плиты во многих местах сдвинуты с места, опрокинуты, повержены наземь, заменены новыми или старыми, но с новыми именами и фамилиями погребённых. Найти среди них что-то знакомое было совершенно невозможно. Человек ещё некоторое время безрезультатно ходил по кладбищу, а потом направился к местной церкви, которая стояла у ворот.
Вокруг неё было очень тихо. У входа стояла вереница деревянных гробов. Человек направился в церковь, чтобы поставить свечку почившему предку, помолиться за упокой его души. Войдя в церковь, он сразу же увидел направленные на него внимательные глаза. Священник вроде бы отпевал кого-то, лежащего в гробу, но ни на секунду не упускал из виду только что вошедшего, следил за ним, с немым вопросом обращался к нему и с многозначительным видом глядел. Человеку стало даже не по себе от этого прилипчивого взгляда. Он преследовал его повсюду. Узкая бородка клинышком глядевшего во все глаза священника лишь усиливала чувство гадливости. Продолжать находиться в церкви в такой обстановке не было ни малейшего желания. Человек повернулся кругом и вышел прочь. У выхода он постоял ещё немного, оглядывая весь кишащий позади него странный муравейник, потом зашагал к ближайшей станции метро.
На душе у него было неспокойно. Он сожалел о всех тех, кого когда-то захоронили на этом кладбище, а теперь ворошат их тленные тела, невидимые души, издеваясь над памятью о них. Вместо прославления предков он увидел на кладбище лишь надругательство над ними, как будто и нет никакого православия, как будто не славящие славяне мы, а какие-то дикие массагеты, которые когда-то безжалостно волочили по земле своих почивших предков и бросали на съедение зверям и птицам.
А посреди всего этого духовного смрада, как жупел дикости и варварства, стояла церковь. Вроде бы с крестами, а по сути – с рогами. И в церкви главное действующее лицо – клон. В чёрной рясе, с цепью на шее, с копытами и хвостом, выглядывающим из-под полы. Глаза его не выражают никаких человеческих чувств. В них одна лишь арифметика и пустота, пустота тоннеля, ведущего в никуда. Одна овца паршивая, а всё стадо портит! А может, не одна?
(продолжение см. глава 21. Неизвестная война http://www.proza.ru/2008/01/10/63)
другие произведения см. http://www.proza.ru/author/bipopof