Ax милый, я отказываю тебе в который раз плачем и видением безнадежно безликой армии. Дискретно и постоянно, уровень за уровнем, ступень за ступенью чеканя «нет». Я жгу мосты, а на утро они крепче прежнего, путаю пути, а они только разворачиваются и выпрямляются от одного твоего взгляда. Я падаю сраженная ласковой улыбкой, и тут же напяливаю на себя уродство и старость, а из всех зеркал летят, летят на тебя огненно-рыжие ведьмы. Ты смотришь сквозь них и на меня, и я снова чувствую себя молодой и лечу, лечу, освещая пространство развивающимися по ветру воло¬сами.
Но полно, полночь. Бьют часы, и я пытаюсь воспользоваться последним средством – я пишу тебе, все как есть:
– У меня жизнь как тяжелый камень, огромный, который обходить, не обойдешь. Скала в воде, что держит крепко за тонкий пояс плыви не уплывешь. Или маленький, не больше обхвата гранитный круг, но тогда уже на груди, дыши, не вздохнешь, а взгляд отор¬вешь, задавит, как шатун зимой.
Моя жизнь и так тяжела и что бы разделить ее с кем то – надо людей ненавидеть, а я их люблю. Только любовью и живу. Тело мое в каменных тисках, а душа в облаках...
Полно, милый, полно... полнолуние. Еще два века не завершенными кругами невидимой спирали выспрашивают о моем решении по пу¬ти сквозь сердца. Я поставила два «нет» на прошлом и будущем. В грядущем насмерть замалевал себя какой то художник, в прошлом это решение произвело целую сенсацию и великий потоп со снующи¬мися по поверхности голосами: «ну времена, ну нравы»…
Ты шел по улице, по улицам, по лестницам отражаясь в витринах Гостиного двора сначала по кругу увеличивая темп, а после, как выпущенный пращей камень прямо сюда.
Я отступила, оступилась, попыталась смыться слезами, но на это не было времени, в грядущем ожил художник.
Бросилась под копыта безликой армии кентавров, но опоздала, время быстро скрывалось за углом. Я стала краеугольным камнем, догнала время, но время чужое. И мастера отвергли меня во время строительства храма.
Ты наступал как туча, как новый век на смену веку уходящему. Теряя равновесие, я задела бокал с вином. Красный свет задержал тебя ровно на минуту, но я уже успела построить дом, вырастить дерево и воспитать ребенка. Ты повернул созвездия, выясняя который
час. Я обратилась мышью-мигом.
Прищурив Фаустовы веки, ты произнес: «Остановись мгновенье, ты прекрасно».
На мне зеленое платье, которое мило гармонирует с волосами. Ты победно идешь на уступчивый цвет и свет, и ударяешься лбом о зеркало. Я все это время стояла у тебя за спиной.
– Ну что, попалась, ведьма?
Ты склоняешься в церемониальном поклоне. Шелк, и на руках поверх украшений и живых ящерок замыкаются черные наручники. И ведьмы в наручниках, и даже для мышки-мига нашлись парочка. Серый, обессолнечный день сменяет ночь, и точатся, точатся топорики для рубки крыльев. Кто-то целует меня, но я не вижу за слезами и мыслями и потом на мгновение все кажется на столько ужасным, что я кричу и просыпаюсь, над своим недописанным письмом. Ты ласково гладишь меня по голове, и тут же с воплем отскакиваешь, дуя на ожженные паль¬цы.
Ах, прости, это в каком то другом, злом мире меня жгут на костре. Я прижимаюсь все сильнее и сильнее. Теперь главное не пройти тебя насквозь, и проснуться еще где-нибудь. Поцелуй меня, сделай что ни будь что бы я убедилась что это не сон.