- Ну что, малыш, как ты?
Вопрос остался без ответа. Оно и понятно. Шок. Будь на её месте кто-то другой, я бы по-настоящему испугался. Но с Ней всё должно быть иначе. Она должна выдержать. Она просто обязана выдержать.
Из-за того, что мне всю дорогу пришлось практически тащить её на себе, я ощущал себя безымянным бойцом-героем, выносящим из жаркого боя раненного друга. В моём случае, правда, друг был женского пола, но легче от этого не делалось. В обоих смыслах. Тем более, что ноша моя пребывала в шоковом состоянии. Интересно, сколько времени прошло с тех пор, как она впервые ощутила эту боль… Бог мой, это ведь, должно быть, очень больно… Час? Два? Точно сказать нельзя. Если учесть обстоятельства, при которых я фактически выкупил её у трёх распоясавшихся мужиков, то можно вполне предположить, что она впала в этот обморок гораздо раньше. Вот гады! Что они с ней сделали!
Прикинув, сколько мне ещё идти, я почувствовал первый легкий укол страха, и тут же в отверстие, проделанное этим уколом в оболочке моей деланной невозмутимости, начало просачиваться беспокойство. Впервые мне почудилось, что не донести… Я на несколько секунд остановился и, придерживая её рукой, быстро вытер со лба пот. Давно я так не напрягался, чтобы в такой мороз исходить потом. Но времени философствовать не было.
Через несколько минут мы, наконец, миновали безлюдный в этот вечерний час пригород, и теперь нам навстречу попадались какие-то люди. Прикрываясь от пригоршней мелкого, колючего снега, которые в избытке бросал им в лицо ветер, они смутными тенями обтекали нас с обеих сторон, исчезая из виду уже через пару шагов. И каждый из них окидывал нас этаким безразличным взглядом, за которым стояло непреходящее желание бросить всё, и немедленно погреть руки у огня чужих проблем. Попроси я любого из них о помощи – и всё. Пустая улица. Поймав на себе очередной «безразличный» взгляд, мне вдруг захотелось остановиться и заорать во всё горло, но вместо этого я лишь прибавил шагу.
Что толку кричать? Иногда мне кажется, что люди похожи на хищных зверьков, затянутых в разноцветные шкурки. Зверьков, одолеваемых особым голодом – голодом впечатлений. Каждый день, прикрываясь своими никчемными делишками, они выходят на охоту, желая лишь одного: наткнуться на какое-то ПРОИСШЕСТВИЕ, всё как следует разнюхать, и притащить к себе в нору новенькие истории. Типа: «Представляете, сегодня на базаре у девушки опять кошелёк вытащили», или: «Ах, какую я сегодня аварию видела!». А если у тебя ещё и какое-то медицинское образование имеется, то тогда вообще можно влезть в гущу событий (если это не драка, конечно), и тут уж не имеет значения, стоматолог ты, или ухо-горло-нос. Главное – влезть. А потом небрежно рассказывать дома, остекленевшим от внимания родственникам: «Точно я, увы, сказать не могу – времени мало было – но у одного, кажется, сломана рука, а у другого что-то с ногами и выбиты левые «тройка» и «четвёрка». Может даже придётся ставить мост. Я ему свою визитку дал, пусть зайдёт. Когда ходить сможет…»
Тем временем из темноты выступили очертания моего подъезда, над входом в который метель раскачивала тусклый фонарь. Я ввалился внутрь и, покачиваясь от усталости, начал взбираться по лестнице. Потому что лифт, как всегда, не работал. Она не помогала мне идти, а рука, которой я её поддерживал, уже одеревенела. Но идти было, слава богу, недалеко. Второй этаж - это иногда удобно. Доковыляв до своей двери, я неловко вытащил из кармана ключи и тихо открыл замок. Стараясь не шуметь, чтобы не проснулись дети. Очень не хотелось бы им что-то сейчас объяснять.
Зайдя в гостиную, я бережно положил её на диван и быстро пошёл за водой. Но не успел даже выйти из комнаты, как она безвольно сползла на пол, глухо стукнувшись о ковёр. И при этом зацепила вазу. А ваза тоже упала. И разбилась. Громко.
Я застыл на месте. Выдохнул. Развернулся. Всё очень медленно, как терминатор, которому засадили в спину из гранатомёта. Тупо посмотрел на осколки, разлетевшиеся во все стороны. Потом перевёл взгляд на неё, беззащитно раскинувшуюся на полу и совершенно чётко понял, что случилось самое худшее - дети проснулись. Или пронесло?
Они ворвались в гостиную возбуждённые, весёлые, но, увидав ее, тут же остановились и замерли, недоверчиво прижавшись к моим ногам. А я смотрел на них, на неё, и понимал, что всё это не правильно, что всё должно было быть иначе. И не надо им сейчас видеть её, безразличную ко всему, растрёпанную, расцарапанную…
Старшая подняла на меня мокрые от слёз глаза. Глаза, переполненные мучительным невысказанным вопросом.
- Ну вот, Машенька – произнёс я.
- А вот и не «вот»! – возмущённо засопел младший. - Она некрасивая! Совсем не красивая! А наша – красивая была!
- Понимаешь, сынок, - осторожно начал я, - она просто очень устала. Она ведь целый год путешествовала! Сейчас она тут полежит, отдохнёт, а завтра, когда вы проснётесь, она будет уже и красивая, и пушистая. А потом мы все вместе её нарядим, и тогда вы сами убедитесь, что это та самая ваша ёлочка. Та же самая, что в прошлом году.