Семен Семенович Яшкин, директор колхоза “Заветам верны” Краснопартизанского района Оренбургской области не спеша вышел из Елисеевского гастронома, поставил свой фанерный чемодан на асфальт и закурил. “Теперь можно вздохнуть спокойно”, - подумал он. Командировка оказалась не такая сложная, как он предполагал вначале, новогодние подарки домочадцам он выбрал такие, что они их долго будут вспоминать, ну а бутылка “Столичной”, как подтверждение поездки в Москву, надежно оттопыривала карман. Улица Горького кипела и бурлила. Каждый раз она захватывала Семена Семеновича, возбуждала как молодуха скомного паренька, и предавала уверенность, что, несмотря на весь бардак и развал родного колхоза, государство наше сильное, могучее и крепкое. День едва начинался. До поезда оставалось порядочно времени и Яшкин решил прогуляться. Не спеша он двинулся по направлению к Красной площади. Шел он уверенно, словно разминая затекшие ноги и поясницу. Уверенность была не только в походке, но и во взляде - слегка затекшие веки оттеняли глаза и придавали им цепкость и твердость. Плотно сжатые губы и мощный подбородок выдавали в нем натуру сильную и склонную если не к деспотизму, то к строгой дисциплине наверняка. В целом облик получился бы даже суровый если бы не слегка оттопытенные уши, придающие ему некоторую комичность. По этой причине Семен Семенович шапку надвигал глубоко и поднимал воротник тулупа.
Внезапно Яшкин остановился. Что-то почудилось ему знакомое. Не улица Горького, не поток автомобилей, но лицо молодого человека, выбежавшего из какого-то подъезда и спешившего к припаркованной “Волге”. Вид у него был не то что столичный, а скорее даже европейский. Шерстяное черное пальто было расстегнуто, мягкое кашне приятного стального цвета небрежно накинуто на шею. Под пальто новый, словно только что от портного, костюм. Пиджак без лацканов и воротника. Пестрый галстук, брюки-дудочки, совсем не зимние узконосые ботинки.
- Славка! - радостно закричал Яшкин. Молодой человек сбавил шаг и удивленно оглянулся по сторонам.
- Славка! Дубинин! - Семен Семенович бросил фанерный чемодан и радостно раскинул руки. Молодой человек заметил этот жест и замер.
- Дядя Сема, - неуверенно произнес он. Семен Семенович как бульдозер двигался к Славе. Через секунду молодой человек уже задыхался в его объятиях.
- Дядя Сема, - твердил Дубинин даже и не пытаясь высвободиться из могучих рук, - вот кого не ожидал увидеть, так это Вас.
- А я как рад, - налегал на него Яшкин, - думал два дня родную душу не увижу, а тут ты. Семен Семенович взял за плечи Славу и слегка отодвинул, пристально рассматривая. - Ну вижу совсем тебя столичная жизнь захватила, какой ты стал фартовый.
Дубинин уже полностью пришел в себя и старался потихоньку освободиться от мощных рук. Их встреча не могла не привлечь внимание многочисленных прохожих. Кто-то их старательно обходил, многие сбавили шаг наблюдая за ними. Один мужчина даже поднес фанерный чемоданчик совсем забытый Яшкиным.
- Пойдем посидим где-нибудь, - предложил Семен Семенович,- расскажешь как ты... Ведь лет десять с тобой не виделись.
Слава замялся. - Не могу, - сказал он, на работе я. Спешу очень.
- Да! И где же ты работаешь,- в голосе Яшкина совсем не было обиды, только радость встречи и любопытство.
- В Министерстве иностранных дел.
- Эка, как высоко взлетел!
- Да куда высоко! Работаю скорее курьером, даром, что за границу выпускают.
- А куда ездил-то,- тут Яшкин вспомнил про поллитровку и подумал, что сейчас самый повод ее откупорить, - Слушай, а у меня тут бутылка есть. Давай, где-нибудь где народу поменьше, выпьем за встречу.
- Не могу. Говорю же, на работе я.
- Эх, жалость! А то бы поговорили. - Взгляд Семеновича можно было бы назвать вопросительным. Ему очень хотелось поговорить со знаменитым земляком, а то что он стал знаменитый в этом Яшкин не сомневался, - А ты знаешь, мы тебя часто вспоминаем. Ты хоть бы иногда приезжал, мы же тобой гордимся. А Машка, помнишь Машку Сидорову, - Слава улыбнулся и кивнул головой, - так до сих замуж не вышла. Небось, все тебя ждет! - Семен хотел еще что-то сказать, но его заглушил клаксон автомобиля.
- Дядя Сема, - извиняющимся тоном произнес Дубинин, - ждут меня. Спешу.- Яшкин сразу как-то обмяк, словно его ударили. - Понятное дело, служба, - словно извиняясь произнес он, - ну ты вспоминай, заезжай, если сможешь, и он протянул ладонь. Рука Славы утонула в пожатии. Они обнялись на прощание и Слава уже было рванулся к ожидающей его машине, как вдруг, словно вспомнив что-то, замер, открыл портфель, достал большой конверт и протянул его Яшкину.
- Возьми дядя Семен на память. Передай Машке, ребятам, пусть слушают.
- А что это такое? - заинтересовался Семен Семенович.
- Пластинка. «Битлз». Самый последний альбом.
- Кого пластинка, - переспросил Яшкин.
- «Битлз», английский ансамбль. Песни у них очень хорошие.
- «Битлс», говоришь. А как переводится?
- Ну вроде “жуки-ударники”.
- Ударники, говоришь. Это хорошо. Нам ударники нужны, и песни про них знать надо. Пусть даже про английских ударников. - Семен напоследок ласково похлопал Славу по плечу взял пластинку и еще долго смотрел вслед удаляющейся “Волге”, в которой ехал его бывший односельчанин, а ныне работник Министерсва иностранных дел СССР Вячеслав Иванович Дубинин.
Красная площадь встретила Яшкина торжественно и помпезно: все чисто, аккуратные экскурсии ходят едва ли не строем, праздношатающихся всего несколько школьников, пара - другая милиционеров, да сам Семен Семенович. Было морозно и Яшкин решил зайти в ГУМ, погреться, да на товары поглядеть, - денег оставалось в обрез. Народу в ГУМе было предостаточно. Семен пару раз поинтересовался за чем очереди, потом решил, что его Дуня вполне обойдется и без колготок и медленно пошел к фонтану. Купив у лотошницы пару пирожков он поставил чемодан развернул конверт и рассматривая обложку пластинки стал с аппетитом есть. Через пару минут он заметил, что вокруг него с назойливостью мух крутятся пара- тройка юнцов, разодетых, - ну прямо попугаи. Яшкин дожевал последний пирожок, вытер рот и руки об оберточную бумагу, в которую была завернута пластинка, и пошел к выходу, но тут к нему подскочил один из разноцветных и, буквально, заглядывая ему из-за спины, спросил: “Дядя, почем пластмассу продаешь”. Яшкин и не сообразил, что обращаются к нему и продолжал неторопливо идти. Тогда парень чуть забежал вперед, и, уже выглядывая сбоку, повторил вопрос. Семен остановился и обернулся. Двое других как-бы приложением к своему приятелю встали перед ним. “Пойдет за два червонца”, - поинтересовался один из приложения.
- За что два червонца, - абсолютно не помимая о чем идет речь переспросил Яшкин.
- За Битлов два червонца, - вымолвил парень.
Яшкин гордо поднял пластинку и сказал: “Это подарок, это не продается”.
- А за четвертак. - спросил второй из приложения. У него чуб был так залихватски зачесан, что Семен Семенович про себя назвал его “какаду”.
- Сказал же, не продается, - его голос несколько погрубел, однако это были нотки скорее удивления, чем раздражения.
- Хорошо, дядя. Назови сам цену, - предложил самый первый. Яшкин нахмурил брови и двинулся к выходу. Юноши выстроились в кортеж: один слево и двое справо и, стараясь заглянуть ему в лицо, семенили за ним.
- Папаша, - не унимался кокаду, - ну на кой тебе битлы. Хочешь, мы тебе Шульженко купим. - В другой раз Семен и подумал бы о том, чтобы остановится, поговорить, поспорить. Шульженко ему нравилась, но сейчас ненормальный вид и наглое поведение молодых нахалов вывело его из терпения и он решил не замечать их выходки.
- Ну хочешь, полста отдам, - Первый забежал вперед и обеими руками вцепился в рукав Яшкину. Яшкин не сдержался и с силой оттолкнул стилягу-прилипалу. Тот не ожидал такого от “дяди” и, пролетев несколько метров, свалился на женщин, терпеливо стоящих в очереди. Поднялся крик. Как из под земли вырос милиционер и на всякий случай сноровисто сгреб воедино всю троицу, а потом поинтересовался у Яшкина: “В чем дело гражданин”. Яшкин рассказал, что троица к нему приставала с предложениями продать пластинку, а пластинка, дескать-мол, подарок земляка, дипломата, между прочим. “Все ясно”, - подвел итог милиционер, - “не могли ли Вы пройти в отделение, поможите составить протокол на этих стиляг”.
- И когда эту историю со штилягами в ГУМЕ мне пришлось повторять в третий раз, третьему начальнику – чую, совсем взопрел, растегнулся я и весь свой иконостас как-бы выставил наружу. Так милиционеров как подменили. Чайку мне предложили и даже на своей машине до вокзала подвезли.
Неспеша размешивая чай в теплом купе пассажирского поезда, Семен Семенович рассказывал свою историю. Пустая бутылка “Столичной” выпитая и забытая покачивалась в такт движения поезда.
- Ну а пластинка-то где, - заинтересовался один из попутчиков.
Яшкин неторопливо достал целофанированный конверт. Три пары заинтригованных глаз так и впились в обложку.
- Уж больно лохматые, - сказал один. Он представился директором автобазы, но в разговор встревал меньше всех, хотя водки выпил изрядно, а своей закуски к столу не достал. Парень сверху, что назвался учителем, словно в отместку заспорил.
- Зато все песни сами написали. И фамилии у них пролетарские - Леннон и МакКартни.
- А что в них пролетарского.
- Ну, словно Ленин и Маркс.
В купе после такого наступила тишина. Запахло порохом идеологической войны, а поскольку никто не был силен ни в стратегии, ни в тактике борьбы с инакомыслием все сидели и ждали команды, как язычники знамения. Наконец сосед учителя по верхней полке, парень без возраста, но с двумя детьми дома и тещей на Украине, словно перевешивая сомнения, спросил, - А откуда они родом.
- Из Ливерпуля, - вычитав на конверте радостно сообщил учитель.
- Ну, этот город я знаю, - обрадовался парень, - Читал я про него. Крупный порт и все жители если не докеры, то грузчики наверняка. Одним словом нормальный рабочий город.
- Вот и Славка - земляк мой говорил про этих битлов то же самое, - ввязался в разговор Яшкин, - дескать, название их переводится как «ударники».
- Песни бы их послушать, - мечтательно произнес парень сверху.
Тут Яшкина понесло.
- У нас в колхозном клубе стоит граммофон, даже не граммофон, а проигрыватель. Дорогой до ужасу, сам бы никогда не купил, но летом наша молодежь в области участвовала в конкурсе художественной самодеятельности.
- Плясали что-ли, - угрюмо спросил директор автобазы. Видно было что разговор, да и вся компания ему не нравится, а не спит он лишь потому, что не хочет.
- Пели, да спели так, что на всю область им доли второе место и наградили этим проигрывателем. - Яшкин замолчал, чтобы народ понял значимость того события. Учитель хотел что-то сказать, но Семен, мастерски выдержав паузу, продолжил.
- Они-то, когда приехали, обрадовались настолько, что со всей деревни притащили пластинки, а я им и говорю. На новом проигрывателе надо крутить новые пластинки, а старыми только иглу портить, и запер у себя в кабинете. А теперь-вот и пластинка появилась!
Они еще долго спорили насчет переустройства мира, решали судьбы народов, стран и континентов. Периодически кто-то из них потрясал воздух пластинкой «Битлз», как окончательным и фактическим аргументом, и стоило это кому-либо сделать, как его довод становился окончательным и спор переходил на другую тему - не менее важную и даже более глобальную нежели предыдущая и когда аргументы иссякали, а доказательства переходили на эмоции, вновь в качестве безусловного итога доставалась на свет пластинка и со словами «... а ведь эти парни смогли!» спор затихал, чтобы спустя недолго возродиться заново. Директор автобазы давно уже спал и если бы не его храп, - никто бы не заметил его отсутствие. Только когда его рулады перебивали спорщиков, кто-то из них беззлобно расталкивал бывшего шофера, и так продолжалось далеко за полночь. А поезд мчался тем временем сквозь заснеженные поля России, неся в себе правых и оступившихся, верхних и нижних, тех кто страдал за народы стран Африки и кто бережно лелеял в корзинке поросенка, предвосхищая хорошую выручку под следующий Новый Год. И несли рельсы вагон за вагоном с десятками судеб в каждом, с их трагедиями и радостями. И никакая судьба не могла изменить эти рельсы, как не с силах изменить предначертанное.
(Продолжение следует)