Для Сергея это было равносильно смертному приговору, но его, к счастью, удалось избежать, и повторять свой рассказ, как Сергей отбывал трудовую повинность на строительстве гаража и по истечении месяца получил все-таки другую, более высокую, но, тем не менее, тоже не очень-то устраивавшую его годность, я не буду. Факт тот, что 23 июля, ровно через месяц, Сергея выписали, и часам к пяти вечера он уже прибыл в училище.
Как только он появился на факультете, его тут же вызвали к начальнику училища. Пока Сергей шел к заветным дверям и выслушивал получасовой разгневанный, в крикливых и, я бы даже сказал, визгливых тонах, монолог начальника училища, коленки у него предательски дрожали.
Дело в том, что Аркадий Терентьевич Кучер – начальник училища, - несмотря на свой невысокий рост, довольно щуплую фигуру, да и вообще не самый презентабельный, прямо скажем, не адмиральский, внешний вид, отличался довольно резким, своенравным характером, был склонен к грубости, даже хамству и не всегда обдуманным решениям и поступкам, продиктованным большей частью сиюминутным настроением или природными волюнтаризмом и недальновидностью. Среди обитателей училища ходили упорные слухи о том, что до того, как стать начальником училища, он служил на Севере то ли начальником отдела устройства службы, то ли заместителем командующего флотом по строевой, то ли еще по какой-то подобной части и привык больше заниматься портянками, шнурками, унитазами, дисциплинарной статистикой и прочими вопросами, далекими от основной деятельности флот а, и уж, тем более, от учебного и воспитательного процесса.
По тем же слухам прославился он там еще и тем, что, когда в 1962 или 1963 году на флот приезжал Никита Сергеевич Хрущев, Кучер, дабы создать более презентабельный вид, так расстарался, что даже дал команду выкрасить газоны около штаба флота зеленой краской – под молодую травку! А в Североморском Доме офицеров, по его же команде, в течение недели выдерживали в бочках с водой выкопанные в сопках (специально, в лощинах, а не на открытых местах, поскольку там таких не бывает, подбирали повыше - метра четыре-пять - и постройнее) березки, чтобы, несмотря на несезон – было лишь начало июня, - у них распустились листочки. И по докладу с КПП, что процессия из Мурманска направилась в Североморск, специально выделенная команда разместила их по заранее выкопанным ямкам вдоль всей улицы Сафонова – главной улицы города.
Итогом этого, правда, стало знаменитое выступление Никиты Сергеевича на Мурманском стадионе, где он, против всех ожиданий, сказал, обращаясь к жителям города:
- Дорогие наши мурманчане! Вы нам дважды дороги. Во-первых, потому, что мы вас очень любим. А во-вторых, потому, что вы нам очень дорого обходитесь!
И срезал бывший там до того времени двойной коэффициент до полуторного, после чего оттуда начался массовый отток людей.
Не знаю, правда это, или воспаленные и возмущенные курсантские умы связали с именем столь не полюбившегося им начальника училища известные им (опять-таки понаслышке) события на Северном флоте, откуда прибыл к ним последний, но говорили, что именно после этого подвига, а, быть может, и еще за какие-то особые заслуги, в 1965 году Аркадия Терентьевича было решено сделать заместителем Главнокомандующего Военно-Морским Флотом по Военно-Морским учебным заведениям – Начальником ВМУЗ ВМФ. Но, в качестве промежуточного звена, чтобы немного «пообтерся» в этой среде и набрался опыта, его сначала, на непродолжительный срок, назначили начальником Высшего Военно-Морского Инженерного училища имени Ф.Э. Дзержинского.
Его предшественник, инженер-вице адмирал Миляшкин был его прямой противоположностью, человеком высоко интеллигентным, с научным складом ума и характера, добрейшей души человеком и считал, что он, в первую очередь, готовит инженеров, а уж потом офицеров. Поэтому на вопросы воинской дисциплины он обращал гораздо меньше внимания, чем на учебу.
Приняв дела, Аркадий Терентьевич возмутился имеющимся положением и начал ужесточать режим, отчисляя из училища курсантов за проступки, за которые при прежнем начальнике и на гауптвахту-то не всегда сажали, и надстраивать заборы, укрепляя их колючей проволокой, заявив:
- Я сделаю из этого института благородных девиц военное училище!
Курсантам, привыкшим к более вольготной жизни, это, естественно, не понравилось, и в один прекрасный день все училище, кроме первого курса, который к участию в данном «мероприятии» не привлекали, в знак протеста отказалось от пищи. Голодовка, конечно, была быстро локализована и прекращена, и Аркадий Терентьевич, как и следовало ожидать, вышел победителем из этого противостояния, отчислив сразу около сотни человек. Но и на ВМУЗы он тоже не пошел, так и «застряв» в должности начальника училища.
Можно представить, что выговаривал Сергею, брызжа слюной, этот индивид! Но когда он начал в весьма нелестных выражениях высказываться по поводу девушки, из-за которой Сергей совершил свой проступок, колени у Сергея дрожать перестали, он сжал кулаки, стиснул зубы, набычил голову и, бесцеремонно перебив начальника училища, сказал:
- Я, конечно, совершил ОЧЕНЬ грубый проступок, и за это Вы можете сделать со мной, что угодно, в рамках, разумеется, Устава! Вплоть до отчисления из училища. Но ни кричать, ни оскорблять меня Вам права никто не давал! Тем более, Вам никто не давал права неуважительно говорить о моей девушке, которую Вы совсем не знаете. В таком тоне можете говорить о своей жене, если, конечно, она Вам это позволит!!! Я же Вам о моей девушке так говорить НЕ ПОЗВОЛЮ!!!
Аркадий Терентьевич задохнулся от возмущения и с минуту стоял, хватая ртом воздух и не имея возможности выдохнуть, растеряно крутя из стороны в сторону головой и не зная, что сказать.
Находившиеся в это время в кабинете начальник политотдела капитан 1 ранга Климов и заместитель начальника училища инженер-капитан 1 ранга Коваленко, служивший во время войны механиком у самого Маринеско на прославленной подводной лодке «С-13», подскочили к нему и, воспользовавшись непроизвольной паузой, стали что-то активно шептать ему на ухо.
Через пару минут Аркадий Терентьевич, наконец, выпустил застрявший в легких воздух, закрыл рот, чуть опустил голову и стал даже прислушиваться к тому, что ему говорили. Потом вполголоса спросил:
- А может быть, нам его просто по-тихому отчислить? Ведь с его диагнозом он все равно перспектив не имеет! Его ведь даже на гауптвахту-то и то посадить нельзя, - не дай Бог, там простудится!
Заместители начальника училища опять принялись что-то ему активно нашептывать. Минут через пять Аркадий Терентьевич начал, через раз, согласно кивать головой, а еще через некоторое время выдал свое решение.
Сергея оставляли в училище, разжаловали до рядового курсанта (погоны главного корабельного старшины Аркадий Терентьевич ему срезал тут же, лично), имеющиеся академические задолженности – все курсовые работы, зачеты и экзамены минувшей сессии, несмотря на то, что Сергей пропустил значительную часть семестра, - он должен был сдать до Октябрьских праздников, в противном случае будет отчислен из училища по неуспеваемости. Сейчас, поскольку все его однокашники находятся в отпуске, до окончания которого осталось еще две недели, да и в училище почти никого нет, он тоже пойдет в отпуск на оставшийся срок («хотя логичнее было бы посадить на то же время на гауптвахту», - не удержался Аркадий Терентьевич, чтобы не съязвить), а по возвращении из отпуска будет привлечен к партийной ответственности.
- И посмотрим, что еще скажет партийная организация! – Заключил он.
10 августа к восьми часам утра однокурсники Сергея вернулись из отпуска, и, поскольку в тот же день вечером вся рота должна была уезжать на практику, а Сергей, для которого смысла в практике на действующем флоте, к службе на котором он был признан не годным, не было, оставался в училище для погашения задолженностей, срочно было проведено партийное расследование (оформлены все необходимые для этого документы), и собрано сначала партийное бюро, а потом и партийное собрание по разбору его персонального дела.
Особенно «злобствовал» один из однокашников Сергея, который всегда считался (во всяком случае, старался выглядеть) самым идейным и принципиальным, но в неофициальной обстановке (не на партийных собраниях) никакими выдающимися качествами не отличался. Больше того, пожалуй, был склонен к очень даже серьезным нарушениям, любил выпить, но чудом ни разу не попадался.
От этого было еще обиднее то, что он говорил. А он предложил исключить Сергея из партии и поставить вопрос перед командованием училища о его отчислении.
Не самую дружелюбную позицию занял и командир роты, который припомнил Сергею обиду, которую тот ему нанес «своим безответственным и легкомысленным поведением и отношением лично к нему, поставив его ниже какой-то девчонки, когда он, проявляя особую заботу и внимание, не считаясь ни с чем, бросив на произвол судьбы всю остальную роту, понесся за многие километры в госпиталь, чтобы решить вопрос относительно Сергеева будущего».
Эту его позицию разделяли и те ребята, которые приезжали к Сергею в госпиталь вместе с ним и представителями командования и парткома факультета (видимо, тогда они ездили не по собственной инициативе, как другие, приезжавшие самостоятельно, а по обязанности). Но поддерживать первого «оратора» все-таки ни они, ни командир роты не стали.
Остальные члены партийной организации были настроены более доброжелательно, и, в конечном итоге, Сергею решили объявить строгий выговор с занесением в учетную карточку (были, правда, и предложения вообще объявить взыскание без занесения в учетную карточку, но их инициаторов быстро поставили на место, объяснив, что такое решение уж если не партком факультета, то партийную комиссию училища, точно, только разозлит и спровоцирует ее, да и командование училища на принятие более строгих мер, показав, что первичная партийная организация роты проявила незрелость и не смогла дать правильной оценки имевшему место факту), а перед командованием училища вопрос о его отчислении поставить лишь в том случае, если он не сможет погасить в установленный срок имеющиеся задолженности.
После этого рота уехала, а Сергей остался в училище. Ночевать его обязали в пустом кубрике, но постоянный пропуск все-таки остался у него на руках. И жить ему в таком состоянии предстояло аж до конца сентября, когда рота должна была вернуться с практики.
Леночка, как и планировалось, через пару дней после их с Сергеем последней встречи уехала в Крым. Перед отъездом она как-то узнала о том, что произошло с Сергеем, и очень переживала, чем все это закончится. В первый момент у нее даже случилась самая настоящая истерика, и она, вся в слезах, очень просила своего отца найти какую-нибудь возможность помочь ее молодому человеку.
Дело в том, что ее отец, Юрий Васильевич, был капитаном 1 ранга и служил заместителем начальника кафедры Марксизма-Ленинизма в другом (не в том, в котором учился Сергей) Высшем Военно-Морском училище и имел кое-какие возможности принять участие в судьбе Сергея. Во всяком случае, он неплохо знал начальника политотдела Дзержинки и секретаря партийной комиссии.
Видя, сколь серьезно переживает его младшая дочка, он, пока Сергей еще отбывал трудовую повинность в госпитале, встретился (с каждым, естественно, отдельно) с этими политработниками и, честно признавшись, что причиной, побудившей Сергея на его «подвиг», явилась его «самая младшая и неразумная, но от этого не менее любимая дочка», попросил не губить парня.
(Продолжение следует)