ФАНТАЗЕРЫ
Первый дом в Осиновке забили в восьмидесятом. А через пятнадцать лет здесь не осталось никого. И вдруг однажды зимним вечером из трубы дома, который стоял на краю оврага, пошел синеватый дым. Деревню заново начали обживать супруги Фокины. Они знали, что в Осиновке давно нет ни души, но именно поэтому дома здесь ничего не стоили. Бывшие владельцы вообще отдавали их даром, лишь бы не платить налоги. И это было на руку старикам Фокиным, которые, наконец, смогли исполнить давнюю заветную мечту – перебраться из опостылевшего города, да еще задаром!
У старухи Фокиной - Марии Васильевны - много лет сильно болела голова. Как начала быть она старухой, так и мучилась каждый день и каждую ночь нестерпимым шумом в ушах и звонкими трелями во лбу. А также жаром в затылке. Жить ей в городской квартире стало совершенно невыносимо. Ее доводили до исступления и детские шажки в квартире соседей сверху. И мат алкоголика в квартире через стену. И рев автомобильных движков на улице. И даже шум воды в бачке унитаза вызывал страдания.
Много лет она просила своего супруга Дмитрия Егоровича увезти ее куда-нибудь подальше на природу. Потихоньку от сына, любителя покатать шары в биллиардной, они с каждой пенсии откладывали деньги на покупку своего домика в деревне. И вот, наконец, прочитали в газете «Из рук в руки» объявление о продаже дома, огорода и даже земельной доли совсем за маленькие деньги. Они кинулись звонить по номеру телефона в объявлении, и только тут узнали, что за такие деньги продается не только дом с огородом и земельной долей в бывшем колхозе, но и вся деревня Осиновка, в которой давно уже не проживало ни одного человека. Супруги Фокины поначалу смутились и даже как-то испугались такой новости - о безлюдье Осиновки. Но, поразмыслив, решили все-таки купить там дом.
Оформили сделку тайком от сынка-игрока и прямо зимой переехали. Так что он не успел даже опомниться и помешать и остался на бобах, то есть, на биллиардных шарах, конечно, без копейки родительских пенсионных. Которые все ушли на покупку дома в Осиновке. Старики сбежали от сыночка в чем были, из квартиры, почитай, ничего и не взяли. А зачем? В доме много от бывших хозяев осталось. Там главное – лопаты огород копать, топор дрова рубить да ведра воду носить.
Сели на свою старенькую «копейку», которую сын не успел проиграть, приехали в Осиновку, открыли дом, затопили печь, стали чай пить с городскими сушками, и старик Фокин сказал:
-А ведь мы теперь вроде баре здесь. Одни на всю деревню. Помещики, что ли?
-А что?- усмехнулась Мария Васильевна, утирая пот с раскрасневшегося лица,- хоть бы и помещики! Весной кур купим, поросеночка…
-Нет, лучше кроликов. Кругом травы много.
-Можно и кроликов,- мечтательно поддержала его старуха.- А вот, помнишь, мы с тобой читали в газете, как какой-то фермер здесь, неподалеку, страусов разводит?
-Да, страусиные яйца не в пример куриным или даже гусиным. Такое одно два дня жарить будешь. Но что – страусы, Слыхала, кто-то из хозяев в наших краях верблюдов завел? Во дела!
-Хоть раз попробовать бы верблюжьего молока,- сказала, потягиваясь, старуха. Ее явно клонило ко сну, хотя на дворе было еще светло. Фокин удивился такой неожиданной сонливости жены, в городе она сутками бродила по квартире, никому покоя не давала жалобами на головную боль. А тут – день, и она уже носом клюет. «Хоть здесь отдохну»,- с надеждой подумал старик. А Мария Васильевна продолжала.- Нам, конечно, верблюдов не потянуть, куда с такими болезнями,- тут Фокин подозрительно взглянул на жену, но успокоился, увидев, что она опять зевает.- А огородом заняться можно как следует. На дачах нынче люди и в нашем климате виноград выращивают, дыни, орехи, арбузы. Как на юге. Наверное, сорта такие теперь, морозостойкие. Как думаешь?
-Можно попробовать,- согласился Фокин,- а кто нам запретит? Сами себе хозяева. Кругом ни души, некому в сад лазить, это тебе не городской двор, где ни одному кустику выжить не дают…
-И не говори,- вздохнула Фокина.- Как насмотришься на эти издевательства над природой в городе, так на край света и убежишь! Общее-то – ничье. Некому беречь. Сколько я этих кустов под окнами насажала, все изломали, истоптали. Специально над цветами измывается шпана! А тут – свое, собственное, попробуй, подойди…
-Пойду, дров на завтра наколю,- сказал Дмитрий Егорович и вышел из-за стола, натянул старую телогрейку бывшего хозяина и пошел во двор.
Но только он размахнулся топором на полено, как на дорогу из лесочка вышла женская фигура. Фокин ударил топором мимо и, бросив его, выжидающе смотрел на приближающуюся женщину. Когда она подошла поближе, увидел, что это старуха, одетая в линялую капроновую куртку явно с плеча одного из своих внучат, повязанная низко старой шалью с бахромой, в клетку, на ногах - серые валенки без галош.
-Здравствуйте,- уважительно и даже заискивающе сказала она, подходя к калитке дома Фокиных.- Приехали, значит?
-Вы кто будете?- строго спросил Дмитрий Егорович.
-А соседка ваша, вон моя хатель,- кивнула головой незнакомка на скособоченный домишко неподалеку.- Я зимами у сына проживаю в городе, но нонче чтой-то домой захотелось. Узнала – новые люди въехали в мою Осиновку. Вместе-то веселей, вот и вернулась…
-А как это вы про нас узнали?- подозрительно спросил Фокин.
-Ну ты чудак, мил-человек. Кто ж нонче огород покупает без согласия соседей? Ко мне люди приезжали, специально разыскали, бумаги давали на подпись, что согласна я тому, как огороды поделены… Я и подписалась. А вы что, недовольны оказались? Так пусть перемеряют, я не против. Мне окромя капусты сажать нечего, я только капусту и картошку зимами ем. Мне другого не надо. И так хватает организму. Что нам, старикам, надо, каких еще разносолов?
-Зачем же перемерять?- смущенно заторопился с ответом Дмитрий Егорович.- Раз вы уже подписались, то и ладно. Нам тоже много не надо. Ведь огород так и останется – по забору? Или переносить?
-Чего его переносить, как стоит, так и пусть стоит. Тронешь – завалится, поднимай потом!
-А вы проходите в дом,- с облегчением сказал Фокин,- там моя жена, чай только попили, но сейчас новый поставим…
-Что же не зайти, зайду, пожалуй, подождет моя хатель,- сказала соседка и, отряхивая снег с огромных серых валенок, пошла в сенцы.
Мария Васильевна уже стояла у окошка и с изумлением наблюдала за сценой во дворе. Но, услышав стук двери в сенцах, побежала навстречу гостье.
-А вот и мы,- сказала, входя в дом, соседка и снова спросила,- приехали, значит? И избу протопить успели хорошо. А мою хатель сколько не грей, толку мало. Мерзну, как снегурка… Вас как зовут-то, хозяйка?
-Мария Васильевна,- ответила Фокина.- А нам сказали, в Осиновке никто не проживает, обманули, значит…
-Они меня не посчитали,- засмеялась соседка.- А чего меня считать? Я как былинка в поле – сегодня есть, завтра ветер подул – и загнулась. Алевтиной меня зовут.
-А по отчеству как же?- спросила Фокина.
-Какое у нас отчество! Зовите Алькой. И так откликнусь.
-Проходите за стол, Алевтина,- пригласил Фокин, сбрасывая телогрейку у порога, - погрейтесь, покушайте с нами.
-Да ладно,- вдруг засмущалась соседка.- Так, посижу чуток, отдышусь и пойду в свою хатель, отковыряю мерзлой капустки, кипяточку согрею – и хорошо будет.
Мария Васильевна засмеялась, поняв, наконец, что за слово это – хатель. Алевтина свою хату называет отелем, у нее получается - хатель.
-Да и наш-то отель не лучше вашего,- сказала она, кутаясь в красивую вязаную шаль.- Весной начнем ремонтировать. Здесь столько дел…
Алька села к столу и начала тереть колени ладонями, в которые въелась огородная земля. На закуску, которую подавала хозяйка, она не смотрела. Но, увидев поллитровку водки, еще больше засмущалась и покраснела, что явно говорило о разом накативших радостных чувствах любительницы выпить. Фокин сел за стол, разлил по рюмкам водку и сказал с чувством, поднявшись:
-За нашу новую и замечательную жизнь в Осиновке!
Выпили. Алька потянулась за колбасой, поддела на вилку ломтик и с чувством разжевала. Потом спросила:
-А что дети, в городе остались?
Фокин нахмурился, а Мария Васильевна сказала:
-Сын остался в городской квартире.
-Не женатый?
-Куда ему жениться!- вздохнула Фокина.- Только успевает шары катать да из дому вещи на рынок таскать.
-Да. Из биллиардной его пинками не вытолкаешь,- сказал Фокин.- Замучил нас, стариков. Всю душу вынул. А ведь мы на него жизнь положили…
-Хучь не бьет?- спросила Алька.
-Ну этого еще не хватало!- нахмурился Фокин.- Я войну прошел, такое повидал! Могу и колуном…
-А мой меня дубасит чем ни попадя,- сказал Алька, допивая из рюмки водку.- Голову так пробил, что мне в дырку врачи железную пластинку поставили. Теперь надо мной все в доме смеются. Металлической женщиной прозвали. И припадки меня бьют, сил нет. Уж подохнуть бы скорее. А как падучая начинается, так сын меня из дому гонит. Прямо беда. Случается, на улице завалюсь, лихоманка колотит, а люди мимо бегут, думают, пьяная. Боюсь, когда-нибудь так и замерзну, как собака… А ведь и я на войне побывала, вот какие дела-то.
-Да вы что?- удивился Фокин.
-Да. Честно сказать, с голодухи чтобы не подохнуть, в прачечную в санчасть напросилась. Только недолго солдатское белье парила. Забеременела я по молодости, по дурости. Меня и комиссовали.
-Так вашему сыну сколько лет-то?- спросила Мария Васильевна.
-Ну ежели сейчас девяносто пятый, а он с сорок пятого, то пятьдесят, выходит. Но мы дней рождений не отмечаем, не на что. В нашем бараке все безработными остались, на рынке побираются. И сын тоже просит…
-А вы в бараке живете?
-В бараке. В развалюхе. Все, кто на шахте работал, так без квартир и остались. И без работы, и без квартир. Теперь уж при этой власти никто задарма квартиру не даст. А у вас квартира хорошая?
-Да, мы от завода получали,- сказал с гордостью Фокин. Я как ветеран войны получил по отдельной очереди. Успел. А если бы вместе со всеми стоял, то, как и вы, в бараке бы остался. А почему вы как ветеран вне очереди новую квартиру не получили? Ведь у вас, должно быть, и награды имеются? В восьмидесятые даже тем, у кого их на фронте не было, к юбилею давали. Медаль « За победу над Германией» …
-Есть, даже гимнастерка еще осталась, дареная на праздник, но для новой квартиры, видно, рылом не вышла,- сказал Алька.- Не построили у нас домов, так бараки и стоят. Какие очереди, куда? Было время, после войны меня в Москву тетка звала, в няньки, да я, дура, не поехала.
-Почему так?- спросила Мария Васильевна.
-Да ты знаешь, Маня,- уже по-свойски обратилась к Фокиной Алька,- чтобы в Москве жить, много знать надо. Мне даже кажется, что этому и научиться невозможно. Ведь там и по улице-то просто не пройдешь, а все с вывертом, с оглядкой. Вот приехала я на вокзал, встретила меня тетка и ругается почем зря за мешки. А куда я их дену? Капусту качанную привезла, думала – замочу в Москве, на месяц едой себя и тетку обеспечу. Денег-то нет. Ну ни копейки. Иду по улице, тащу на себе эти мешки, плачу, как тяжело и обидно-то, что все толкают. А тут еще чулок у меня спустился. Тетка ругается, дурой обзывает, деревней. Я мешки-то хочу сбросить, чулок подтянуть – стыдно ведь так по Москве идти со спущенным чулком! А она не велит. Говорит – неудобно на улице чулки подтягивать, подол задирать. Так и шла до самого дома со спущенным чулком. А как к ней пришли, стала она меня обратно гнать, говорит : «Не нужна ты такая здесь. Никто тебя в няньки не возьмет, побрезгуют. И научить тебя, видно, ничему невозможно». А я уж сынка-то в детский дом отдала, чтобы к ней в Москву свободной приехать. Пришлось возвращаться в свой барак.
-И сына забрали обратно?- поинтересовалась Фокина.
-Сам пришел, когда вырос,- ответила Алька и встала.- Пойду в свою хатель, печку затоплю, надо еще капустки подрубить. У меня качаны в погребе. Я люблю свежего засола…
-Можно вас попросить Алевтина?- сказал Фокин, смущаясь.
-Да чего? У меня же ничего нет,- откликнулась Алька.
-Сфотографироваться на пару с вами. В военной форме. У вас – гимнастерка, у меня – китель.- Он подошел к шкафу, открыл дверцу и вытащил военную форму с приколотыми многочисленными орденами и медалями.- Наденем мы с вами эту красоту и сфотографируемся всем врагам назло! А?
-Ладно,- махнула рукой Алька.- Как-нибудь потом. Пойду я, устала что-то с дороги, ноги уж не несут.
Когда соседка ушла, Мария Васильевна недовольно сказала:
-Что ты к старухе пристал со своим фотографированием? Нашел занятие.
-А ты никак ревнуешь?- засмеялся Фокин.
-Совсем рехнулся на старости лет,- махнула рукой жена.
-Я хочу в новой жизни отметиться по-человечески. Как положено – с орденами, с хорошим человеком, что в этом плохого?
И тут на пороге выросла фигура сына Фокиных. Они от неожиданности замерли и не знали, что сказать. Он прошел в дом, разделся и сел на табуретку рядом с печкой. Открыл дверку , посмотрел на огонь на поленьях, погрел руки. Потом сказал устало:
-Машину я забираю, вам здесь и так сойдет. Покатались, и хватит, приехали, куда хотели. Вот и живите, не вылазьте из своей помойки. А мне деньги нужны, я покупателей на ваше железо нашел.
-Долго думал?- дрожащим голосом спросил Фокин.- Ничего ты от нас больше не получишь. Тебе уже сорок пять, пора бросать шары катать. Иди, зарабатывай.
-Может, скажешь, где?- злобно спросил сын.
-На заводе, хотя бы.
-На каком? Все заводы дуба дали, сам знаешь. В биллиардной я хоть что-то выиграю. А на станке и рубля не срублю.
-Машину не отдам,- твердо сказал Фокин.- Даже и не примеряйся. Нам с матерью до больницы не на чем добраться будет.
-Какой черт вас занес сюда?- крикнул сын.- Сидели бы дома, в городе. Все под боком – магазины, поликлиника, врач по вызову, что еще надо? Нафантазировали себе райскую жизнь в глуши. Да вас здесь волки сожрут или бандиты порешат. Все равно ведь тачки лишитесь. Только чужим она достанется… По-хорошему прошу, отдай ключи!
-Я сказал, не дам машину!- крикнул Фокин и побледнел, увидев, что сын вскочил с табуретки и вот-вот кинется на него. Он метнулся к шкафу, сунул трясущуюся руку в карман кителя и что-то выхватил.- Не подходи!
В руке старик сжимал гранату. Мария Васильевна заголосила, сын оцепенело смотрел на трясущуюся руку отца. Потом отскочил к двери, схватил куртку и выскочил из дома.
Еле отдышавшись, Мария Васильевна сказала, утирая слезы:
-Куда же ты его на ночь глядя погнал? А если вправду бандиты какие нападут?
-Волк волка увидит издалека ,- ответил Фокин и осторожно положил гранату обратно в карман кителя. Звякнули награды.
-Это чем же ты сейчас махал?- спросила Мария Васильевна.
-Чем надо,- ответил старик.- Ты не вздумай трогать, не игрушка.
-Неужто настоящая граната?
-Нет, игрушечная.
-Откуда же она у тебя?
-Купил у одного. А ты что думала, я ему живой дамся, сыночку нашему? Родили зверя…
-А вот про бандитов-то он говорил, правда это? Если правда, то с гранатой-то лучше…
-С гранатой всегда лучше,- проворчал Фокин.
Ночью они долго не могли уснуть. Боялись угореть от печки, боялись, что вернется сын, что объявятся бандиты… Но зато к утру их было не добудиться, и они не слышали, как в Осиновку въехали два автомобиля, а вышедшие из них люди начали отбивать двери и окна двух домов в конце улицы.
Эти дома стояли неподалеку от пруда, за которым виднелась давно пустующая ферма. Именно здесь облюбовали себе место беженцы из Грозного, который теперь бомбили. Касым Зумбаев приехал сюда с братом Русланом и привез своего соседа, старика Григория Ивановича Олонцева с детьми, пятидесятилетнейдочкой и сорокалетним сыном. Их зажиточный дом разнесло бомбой в первые же дни войны, и они прятались, где придется. У Зумбаевых тоже дом пропал под авиационными бомбами, а поскольку братья были по матери наполовину русскими, то, отправив родителей к родственникам в горы, покинули Грозный и переехали в Осиновку, на которую им указал старик Олонцев. Он был родом из этой деревни.
Братья не стали бы связываться с обузой, но рассудили, что на новом месте им нужны будут свои работники, и вывезли Олонцева с детьми в Россию.
Они за бесценок купили в Осиновке два дома, пруд и ферму и уже присмотрели хозяйства, которые сбывали отощавших коров на убой. Поселив в деревне Олонцевых, Зумбаевы тут же уехали за грузовиком, на котором собирались доставлять скот на старую осиновскую ферму для забоя. Дело вырисовывалось прибыльное – во многих придорожных кафе хозяйничали их сородичи из Чечни, и они уже ждали поставок дешевого «левого» мяса для шашлыков , гуляшей и чебуреков.
Пока Олонцевы затаскивали привезенный скарб в дом и пытались растопить старую печь, в своем доме проснулись супруги Фокины. Увидев, как мимо окошек промчался легковой автомобиль, сначала было подумали, что сын вернулся и угоняет их «копейку». Но, выйдя во двор, Фокин обнаружил свой «жигуленок» на месте и понял - вдали клубится пар от чужой машины.
-Кто приехал? - крикнула с крыльца Мария Васильевна, кутаясь в свою красивую шаль.
-Не знаю,- пробормотал растерянно Дмитрий Егорович и пошел к калитке.
Выйдя на улицу, он увидел, наконец, новоселов, и ноги сами понесли его к домам на краю деревни. За ним, укутавшись в шубу, спешила Мария Васильевна, насколько позволяли ей больные ноги, подкашивающиеся от подскочившего давления. Подойдя поближе, они увидели, что там уже топчется Алька и даже подхватывает узлы и тащит их в дом. Старик Олонцев не суетился, а неподвижно сидел на самом большом узле и держал на коленях гармонь в потрепанном и грязном, словно с помойки, чехле. Он прижимал ее к груди обеими руками, так что пальцы у него побелели на морозе. Но дед, видимо, не чувствовал этого. На черном чехле гармони видно было только восемь пальцев. Двух на правой руке не было. Большого и указательного. Дмитрий Егорович, замерев, не отрываясь, смотрел на эту неполную правую ладонь приезжего, и лицо его хмурилось.
-Откуда будете? - наконец, крикнул он Олонцеву.
-Издалече ответил тот и заерзал на узле.
-А откуда, издалече?- уточнил Фокин.
Но тут вперед вышла Мария Васильевна и боком стала подходить к Олонцеву, а, подойдя совсем близко, всплеснула руками и вскрикнула:
-Гришка! Да ты ли это? Гишка Олонцев?
Поднявшая было очередной узел, дочь приезжего выронила его из рук и, выпрямившись, держась за поясницу, с недоумением посмотрела на Марию Васильевну.
-А ты кто такая будешь?- спросил ее Олонцев.- Что-то я тебя не припоминаю.
-Да Машка я, Веркина подруга, с Выселок…
-Да?- почти равнодушно сказал Олонцев,- ну тогда здорово.
-Неужто не узнаешь меня?
Олонцев смотрел в сторону и молчал. Тогда в разговор вступил Дмитрий Егорович.
-Вы на постоянное жительство или временно?- спросил он.
-На постоянное, на постоянное,- ответила за отца дочь.- Разбомбили нас в Грозном, вот переехали обратно в Россию. Надоело под бомбами жить.
-Это что же, там такая война?- спросил Фокин.
-А какая же еще война бывает?- поддержал разговор Олонцев.
-Ну мы-то знаем, какая,- сказал Фокин и постарался по-свойски уловить взгляд суетящейся Альки. Однако она таскала узлы, низко нагнув голову, и на соседа даже не взглянула.
-Так вон куда ты забрался…- вздохнула Мария Васильевна.- Далеко, кто бы мог догадаться. А Верка-то тебя как искала!
-Чтой-то она меня искала?- спросил недовольно Олонцев и смутился оттого, что неожиданно для себя проговорился.
-А то сам не знаешь, что.
При этих словах его дочь снова выпрямилась и внимательно взглянула на отца.
-Ну ладно,- оборвал жену Дмитрий Егорович.- Развела здесь следствие. Пусть люди обустраиваются. Вместе веселей будет. А то что – на безлюдье-то куковать.
Они потоптались еще немного рядом с приезжими, а потом пошли восвояси.
-Вот тебе и баре, помещики,- махнул он рукой.- Полная бочка сельдей набилась. Скоро и повернуться негде будет.
Мария Васильевна удрученно молчала, поспешая за мужем.
Дома, раздевшись, она села за стол, подперла руку щекой, будто пригорюнилась, и сказала:
-Ай-яй-яй! Ну и Гришка, подлец! Сбежал от Верки незнамо куда, а она сколько лет горе мыкала, Сашку одна растила. Ведь он же законный ему отец, а скрывался, не хотел алименты платить. Они в войну чуть с голоду не померли. Пухли-то как… А он, значит, на Кавказ сбежал после фронта.
-После какого фронта?- сплюнул в печку Фокин.- Он же самострел, видала, двух пальцев не хватает на правой руке – большого и указательного…
-Так это на фронте отстрелили, ранение…- начала было Мария Васильевна, но Фокин не дал ей договорить.
-На каком, к черту, фронте! Не воевал он. Сам пальцы себе отстрелил или отрубил. Еще неизвестно, с кем он в войну на Кавказе татакался… Это не там ли белого коня Гитлеру готовили в подарок?
-Так что же, ты его теперь в органы сдашь?- упавшим голосом спросила Мария Васильевна.
-Да какие нынче органы!- махнул рукой с чувством Фокин,- теперь такие, как этот ваш Гришка, героями ходят. Интересно, ему орден-то еще не дали?
-А ты его не ругай,- вдруг заступилась за Олонцева Мария Васильевна,- его судьба уж наказала. Слышал – разбомбило их в Грозном-то. Бегал от войны, бегал, да в самое пекло и попал. Да еще с детьми. У нас, если что, квартира в городе, мы повернулись, и наш след отсюда простыл. А им куда идти? Он-то старый, ладно, да детям-то что здесь делать, где работать, что есть? До весны еще далеко, когда на огороде что-нибудь поспеет…
-Ну пожалей, пожалей его,- прикрикнул Фокин и спросил насмешливо,- уж не твой ли это кавалер бывший? Я на старых фотографиях у тебя какого-то видел… Ну-ка, дай, посмотрю,- полез он в женину сумку, в которой она привезла с собой документы и кое-какие фотографии.
-Да сама покажу, нечего бумаги ворочать зря, перепутаешь только.
Она достала конверт со снимками и стала их перебирать. Выбрала один и показала мужу:
-Вот здесь мы все – и я, и Верка, и Гришка. По шестнадцать всего годков нам. Он со своей гармошкой, видишь? Это мы в клубе выступали. Хорошо как он играл, особенно танго. К нему все наши девки не ровно дышали. Но у него тогда пальцы были целы, сам посмотри. А это платье на Верке, видишь?- она ласково провела ладонью по фотографии,- оно из марли. Я его сама сшила и зеленкой покрасила. Красота получилась необыкновенная. И Верка всю ночь передо мной на коленках стояла, обрыдалась за это платье. Так я ей его за ведро картошки и отдала. И все ради Гришки. Она с ним в загс в этом платье пошла. Да зря старалась, сбежал, подлец, как только война началась.
-От войны он и сбежал,- упрямо твердил свое Дмитрий Егорович.
-Ну я ему это платье-то здесь припомню еще,- сказала решительно Мария Васильевна и отложила фотографию в сторонку.
Приезжие тем временем обустраивались в Осиновке. Братья Зумбаевы завезли двух быков и порешили их на старой ферме. Шкуры, кишки бросили тут же, а туши разделали и развезли по забегаловкам на дороге. Дело шло уже к весне, стояла оттепель, и по Осиновке от бычьих кишок скоро распространился тяжкий дух падали. Фокины забеспокоились – от такой вони , которая шла с большой помойки рядом с их домом в городе, они бежали в деревню, на свежий воздух, который до приезда Зумбаевых можно было, как говорил Дмитрий Егорович, кусками резать и есть.
И пришлось им, как в городе, начинать скандал с осиновскими соседями. Но братья Зумбаевы делали вид, что не понимают крепких русских слов Фокина и скоро снова уехали за скотом. Теперь они завезли уже пять коров и отару овец на грузовике, а на легковой машине с ними приехали трое узбекских рабочих. Жить они стали в бывшем красном уголке на ферме, и в деревню не приходили. Алька тоже пристроилась работать у Зумбаевых – парила комбикорм. У нее было свободное передвижение между Осиновкой и скотным двором на прудах, поэтому она часто заходила в гости к Фокиным. От Альки те узнали, что Зумбаевы с торговли тощим российским скотом богатеют с каждым днем, а узбеков держат в черном теле. Зарплату не платят, кормят той же распаренной кашей, которую дают быкам. Но узбеки терпят, ожидая расчета, и когда по выходным Зумбаевы отдают им бараньи кишки и головы на плов из той же комбикормовой каши, те наедятся и мечтают, как вернутся в свой Узбекистан миллионерами. Потому что там у них российская тысяча рублей – что ихний миллион. И они будут уважаемыми людьми в своем кишлаке.
-Я знаю, как прижать этих чечен,- сказала однажды Мария Васильевна.- Надо на них в санэпидстанцию заявить за то, что природу отравляют, и в милицию.
-А в милицию за что?- удивился Дмитрий Егорович.
-За то, что рабов держат. Там этим Зумбаевым дело быстро пришьют!
-В санэпидстанцию – можно,- согласился Фокин,- а с милицией связываться не стоит. Еще и сами получим. Знаешь, кто там работает? Они же почти все с отбитыми головами в горячих точках. Сами злые, хуже чеченов.
Несмотря на то, что братья Зумбаевы будто бы не понимали по-русски, о том, что Фокины собираются объявить им войну, узнали сразу. И посадили Альку на цепь в красном уголке, чтобы не могла больше бегать по Осиновке и болтать про их дела.
Но пленницу и рабов-узбеков обнаружили санитарные врачи, приехавшие в Осиновку по письму стариков Фокиных. И вызвали милицию. В деревню приехал участковый Базаев. Остановился в доме Фокиных, потому что в доме у Альки было нетоплено, у Олонцевых воняло так, что хоть святых выноси. Дети беспалого Григория Ивановича тоже с утра до ночи работали на ферме и приносили домой жуткий запах падали и свежей бычьей крови.
Освободив Альку от цепей, Базаев составил протокол на братьев Зумбаевых и взял с них подписку о невыезде. Они тут же погрузили какое-то барахло на свой грузовик, побросали, будто мешки, овец в кузов и на двух машинах уехали из Осиновки. Только черная осиновская грязь из-под колес брызнула в лицо старику Олонцеву, который вышел, опираясь на костылку беспалой рукой, и что-то крикнул братьям гортанно на их языке. Но они даже не взглянули на него, и через минуту их след уже простыл.
-Ладно,- сказал Базаев, потуже затягивая ремень от кобуры на отвисшем животе, стыдно распирающем брючную ширинку.- Далеко не убегут, сейчас своим ориентировки дам, поймают черножопых!- и стал связываться по рации с райотделом.
С этого момента житья Фокиным в Осиновке совсем не стало. Базаев запил – во время обыска в доме Зумбаевых, а потом у Олонцевых, он нашел большие бутыли с шелковичной самогонкой и у него начался нескончаемый праздник толстого живота. Который с каждым днем раздувался все больше. И, казалось, вот-вот лопнет. Закусывал он исключительно рубленной моченой капустой Альки, которую заставлял квасить все новые и новые партии. А потом храпел дни напролет на кровати стариков Фокиных. Алька была сильно недовольна своей свободой - ведь теперь ей приходилось работать гораздо больше на Базаева с его любовью к моченой капусте, чем на запарке комбикормовой каши на ферме у Зумбаевых. К тому же там ей как-никак перепадало вареных кишок из котла узбеков. А от Базаева кроме убытков не было никакого проку.
Тут и сами оголодавшие и обмерзшие в отсутствие сбежавших хозяев узбеки пришли проситься на постой к Фокиным. И Базаев распорядился поселить их в избе и кормить до того, как нелегальных «миллионеров» отправят назад на родину за государственный счет. Но отправка, как и розыск братьев Зумбаевых, затянулась. Наступила весна. Коровьи кишки гнили рядом со старой фермой, у Олонцевых кончились съестные запасы, а денег не было. И они пришли просить милостыню у Фокиных. Дмитрий Егорович было погнал их со двора, но Мария Васильевна вступилась за приятеля своей молодости и его несчастных старых детей и поставила еще одну кастрюлю на печь и кинула туда моченой Алькиной капусты, чтобы сварить постные щи. На мясные теперь даже двух пенсий Фокиных на такую ораву не хватало.
Первого мая, в бывший международный день трудящихся, в Осиновку приехали китайцы. На русском языке с английским акцентом они объяснили Фокиным, что вся земля в Осиновке теперь ихняя, и огороды все отрежут по порог. Кругом будет капустное поле. Мария Васильевна заплакала, а Фокин стал расталкивать Базаева, требуя от него призвать китайцев к ответу.
-Я вам покажу – по порог!- кричал Дмитрий Егорович,- ишь, насобачились отрезать! Вам здесь не советы, по порог огороды резать. Не та власть сейчас у нас, аль забыли?
-Смотри-ка,- растерянно говорила Алька,- черножопые приехали, пруд засрали, людей на цепь посадили, желтомордые приехали, вообще с места гонят. Куда ж теперь нам? Мне обратно в барак нельзя, сын прибьет. Это вам,- обратилась она к Фокиным, - есть куда бежать. Квартира в городе хорошая, что вам здесь теперь делать? Раз с огорода прогоняют. Без огорода в деревне делать нечего…
-Она права,- сказал более или менее протрезвевший Базаев,- если у них документы оформлены, вам надо обратно в город уезжать. Мне здесь новые межнациональные скандалы не нужны. Еще чеченов не поймали, а теперь еще за китаезами придется бегать, если сцепитесь. А ведь сцепитесь, земля - это такая зараза… Хлопот от вас не оберешься. Пусть уж живут, как хотят в этой деревне сами. Раз купили…
-Никуда мы отсюда не поедем!- крикнул Фокин. Он кинулся к шкафу, выдернул китель, увешенный наградами, с трудом натянул сверху замусоленного свитера. Стоял посреди комнаты в разом наступившей тишине. Все смотрели на него с удивлением. Узбеки теснились у печки, старик Олонцев опустил голову и смущенно потирал беспалую руку. Алька почему-то отвернулась и смотрела в окно.
-Ну чего, чего нарядился?- крикнул Базаев,- не день победы тебе тут, китайцы – это тебе не рейхстаг расписывать, у них бумаги с печатями…
Больше он ничего не смог сказать , потому что Фокин подскочил к участковому и сунул ему под нос гранату, которую ловко выхватил из кармана кителя. Базаев на секунду оцепенел, но тут же потянулся к кобуре. И получил удар гранатой по лбу. Участковый валился на пол, как тюк, под оцепенелыми взглядами узбеков, Марии Васильевны, старика Олонцева и его детей. И только Алька не растерялась и схватилась за топор.
-Зачем?- крикнула Мария Васильевна и тоже схватилась за топор, потянула на себя.
-Да капусту я рубить пойду,- сказала Алька и дернула топор.
-Он не дышит!- прошептала дочь Олонцева, показывая на участкового.
-Чтоб вы все провалились!- крикнула Мария Васильевна,- это из-за вас! Ну что здесь столпились, идите отсюда!
Но никто из дома не уходил. Все молча стояли над Базаевым и не знали, что делать.
-Ну-ка, расступитесь,- сказала Алька и, сунув под мышку топорище, наклонилась над участковым. Послушала, потрогала у него лоб. Предложила:
-Давайте оттащим его ко мне. Спрячем там.
-Да где такого борова спрячешь?- сказала, плача, Мария Васильевна.
-Эй, миллионеры,- крикнула Алька узбекам, как будто они были глухие,- тащите его на мой огород.
Узбеки послушно взялись за участкового и, поднатужившись, поволокли грузное тело к Алькиному дому. Там они бросили его на огороде и хотели уходить, но старуха сказала:
-Поможете мне его спрятать.
Она принесла какие-то тряпки, старую фетровую шляпу, побитую до дырок молью, и начала натягивать всю эту рвань на Базаева. Узбеки недоуменно наблюдали за ней, но не уходили. Потом она выдернула из земли перекладину, на которую было насажено соломенное чучело, отгонявшее от капусты ворон и бабочек, и , подсунув ее под участкового, начала толстыми веревками привязывать тело к деревяшкам. Распяв таким образом участкового, она велела узбекам поднять его и установить на капустной грядке. Когда дело было сделано, и участковый стоял, растопырив руки, посередине огорода, отпугивая ворон и бабочек, Алька натянула ему на голову дырявую фетровую шляпу, опустив ее до самого носа.
-Все,- сказал она,- идите к своим щам и не болтайте! А то в соучастники запишу, поняли?
Узбеки дружно закивали чернявыми головами, показывая, что поняли Альку, хотя ни черта они по-русски так и не научились понимать. Но очень боялись остаться без Алькиной моченой капусты и умереть с голоду на чужбине, поэтому выполняли все, что она им велела, почитая теперь ее за хозяйку. Хотя и помнили, как она сидела на ферме на коровьей цепи.
Тем временем Фокины собирали вещи, загружая нехитрый свой скарб в «копейку».
-Пожили, называется, на природе,- плакала Мария Васильевна.- Да сними ты китель-то,- говорила она мужу сквозь слезы,- запачкаешь…
-Ничего,- ответил он,- на войне как на войне. В чем же на ней еще быть-то?
Узбеки нерешительно стояли на пороге. Они опасались, что старики уедут и они останутся голодными. Олонцев с детьми тоже сидел за столом - и эти хотели есть. Прибежала Алька, бросила под печку топор и сказала, увидев, что Фокины собирают вещи:
-Поедим, что ли, на дорожку?
Мария Васильевна бросила собираться и полезла в печку за чугунком.. Через десять минут все сели за стол и принялись есть горячие упаренные щи из моченой Алькиной капусты. Взглянув на старика Олонцева, Мария Васильевна сказала ему:
-Как приедем в город, я Верке позвоню, Гриш, может, заберет вас отсюда. Она баба добрая, жалостливая…
Олонцев молча хлебал щи и не ответил своей старинной подруге.
-Да куда она его заберет?- спросил Дмитрий Егорович,- сама приживалкой у сына живет, зря людей только обнадеживаешь… Да и на кой он ей теперь?
Вдруг на улице раздались взрывы, и все вздрогнули, повскакивали из-за стола и бросились к окнам. Вокруг Алькиного огорода бегали китайцы и бросали туда петарды.
-Чегой-то они, взбесились?- удивилась Мария Васильевна,- пальбу открыли на всю деревню.
-Я слышал, они так злых духов прогоняют,- сказал Фокин,- на Новый год.
-Да разве ж сейчас Новый год?- удивилась Мария Васильевна, - Троица скоро… Ой, да кто там бегает, по огороду? Будто черт!
-Ну дела!- воскликнула Алька, выглядывая в окно на свой двор,- участковый никак ожил!
И тут же все увидели, как на улицу с огорода бежит Базаев, цепляясь за плетень перекладиной, к которой Алька прикрутила ему веревками руки. Шляпа моталась у него на носу, закрывала глаза. Очумевший Базаев орал не своим голосом, падая на огромный живот и перекатываясь на нем, как на мяче:
-Развяжите, заразы, всех перестреляю!
От него в разные стороны разбегались китайцы, которые как раз пришли перемерять осиновские огороды, и бросались вслед ожившему чучелу петардами. Так они добежали до огорода Фокиных, взрывая свои вонючие петарды, но тут Дмитрий Егорович выскочил из сенцев, вытащил гранату из кармана кителя и крикнул, замахнувшись на китайцев:
-Ложись - порешу, черти узкоглазые!
Китайцы остановились, остановилось и Базаевское чучело в шляпе на носу. Замерли узбеки и Алька у окна. Только старик Олонцев торопливо хлебал свои щи из миски, постукивая по дну алюминиевой ложкой.
Не опуская руки с зажатой гранатой, Фокин подошел к «копейке», изловчился и включил зажигание. За ним к машине кинулась Мария Васильевна и быстро забралась на переднее сиденье. Тут же из дома выскочила Алька и подбежала к машине, отворила дверцу и плюхнулась на заднее сиденье. За ней в Фокинскую «копейку» полезли узбеки, но все не вместились, и один забился на багажник и уцепился руками за багажник на крыше. «Копейка» взревела старым глушителем и тронулась с места. Фокин вырулил на проселочную дорогу и поехал на большак, по которому можно было добраться обратно в город.
Сначала ехали молча, но потом Алька сказала:
-Побросали все свое этим китайцам, жалко.
-Да чего там своего-то? Кот наплакал. Одно старье, кому нужно?- возразила Мария Васильевна.
-Это нам не нужно,- проворчал Фокин,- а китайцам все в дело пойдет. Они , знаешь, какие хозяйственные? Из дерьма конфетку сделают и продадут. Ишь, как за землю-то нашу взялись. Никому не была нужна. Здешние все побросали и уехали. А им нужна земелька. Даже протухшая, на ферме…
-Да там самый чернозем теперь, - возразила Алька.- кровищей пропитался лучше навоза, жирный, для капусты самое то!
-Это получается, что они теперь там богачами станут, на наших огородах?- спросила возмущенно Мария Васильевна.- А ведь мы за них деньги отдали. С пенсии экономили и купили. И почему теперь они на нашей земле богатеть будут? Ну-ка, стой!- приказала она мужу, и тот резко затормозил, так, что узбек, пристроившийся на багажнике, свалился на дорогу.
-Ну встал, ну и что?- спросил недовольно Фокин жену. - Что прикажешь, назад поворачивать? А там Базаев нас с пистолетом ждет, забыла?
-Тоже верно,- вздохнула Алька.- Заарестует…
-Может, его гранатой?- неуверенно спросил Фокин, ощупывая карман кителя.
-Да выброси, наконец, ты эту гранату ко всем чертям, - сказала в сердцах Мария Васильевна,- доиграешься. Сам подорвешься и нас убьешь…
Все молча сидели в «копейке» и каждый думал про свое. Мария Васильевна представляла, как опять будет сутками без сна бродить по городской квартире, вздрагивая от каждого шороха. Фокин не хотел даже вспоминать о сыне, который снова возьмется проигрывать их пенсии и все-таки продаст машину, а, может, и сгонит с квартиры на улицу… Алька поеживалась и потирала голову в том месте, где врачи ей зашили металлическую пластинку, представляя, как тяжелый кулак сына снова будет молотить ее по этому больному месту.
Узбеки посидели-посидели и начали выгружаться из машины. Стайкой они понуро побрели по большаку в сторону города. А старая «копейка» все стояла посреди поля, и тяжелые весенние сумерки постепенно накрывали ее темным тревожным крылом.