Рождественская ночь

Любовь Олейникова
Тяжело опираясь на палку, Михаил Петрович медленно шел по зимней улице. Толпы людей, как бурные речные потоки нагоняли его, обтекали, убегали вдаль. Он не замечал ничего. Проходил мимо нарядных витрин магазинов, сверкающих яркими огнями; мимо унесшихся высоко в небо зданий из стекла и бетона, бросивших вызов, казалось, самому человечеству, своей недоступностью и отчужденностью. Старческие ноги шаркали по земле, руки, тяжелые, угловатые, с выдающимися темными венами, крепко держали палку. Он опирался на нее как на свою жизнь. Тяжело вздохнув, Михаил Петрович поднял голову. Идти осталось недалеко. Вот сейчас он повернет за угол и увидит золотые купола. Раздался первый робкий удар колокола. За ним, с интервалом в несколько секунд, второй, чуть погромче и посмелее. И полился, поплыл над городом колокольный звон, тревожа душу и сердце.
Михаил Петрович остановился перед входом, поднял руку, перекрестился. Хотел было сделать шаг вперед к открытой двери, но ноги будто свинцовыми сделались. Покачнувшись, он медленно и тяжело опустился на ступени.
- Подайте, Христа ради. Подайте, люди добрые, - пела каким-то звонким голосом старушка, сидевшая неподалеку от него. Михаил Петрович вздрогнул, попытался встать, но ноги не слушались.
- Что ж такое-то? - Страха не было. Было лишь недоумение и огорчение. Только что ноги еще слушались и вот, на тебе. Михаил Петрович тяжело вздохнул, пытаясь собраться с мыслями, что ж теперь делать то. И вдруг мысли его унеслись куда-то далеко-далеко. Как наяву увидел перед собой Михаил Петрович родную деревню. Сколь годков-то он там не был? Пятьдесят? Больше? Да как мать схоронил в сорок девятом, так и не был с тех пор. И жил не тужил, и помнить не помнил. А тут вдруг, смотри, взяла да и явилась как наяву. Домишко его родной, слегка покосившийся плетень, яблонька старенькая, опустившая до земли свои ветви под тяжестью налитых соком яблок. От скрипучей калитки дорожка к крыльцу, слегка поросшая травой, но уже утоптанная босыми ногами. Его, Мишкиными ногами.
- Мишка! Ты где шляешься целый день, неслух окаянный! – голос матери ворчливый, но добрый, ласковый. – Гряды не полоты, не политы.
Михаил Петрович, поморгал, посмотрел по сторонам. Студеный, пронизывающий ветер, пороша, забивающаяся под полы старого пальто и за воротник и он, одиноко сидящий перед входом в церковь на холодных ступенях. Оглянулся. Старушки, звонко просившей подать, не было.
- Мишка! Айда к церквушке, там убогий объявился.
Месяц назад Мишка стал пионером. Он так гордился своим красным галстуком, что носил его и летом, во время школьных каникул. А вот теперь стоял и раздумывал – бежать с дружками к церквушке или…
- Айда! – И ватага помчалась по деревенской улице, поднимая босыми ногами облако пыли. На ступеньках церкви сидел хмурый худой мужчина, рядом с ним лежали костыли.
- Подайте, Христа ради. Подайте, люди добрые, – голос мужика хриплый, надрывный.
- Лю-лю-лю, подайте. Лю-лю-лю, попляши. – Хохотали и прыгали вокруг мальчишки. И Мишка вместе с ними. Развевался на ветру красный галстук. Кто-то задел костыль, и он с грохотом полетел вниз со ступеней. Кто-то взял второй, и вот он уже далеко внизу в кустах сирени. Реял на ветру красный галстук.
Михаил Петрович поднял слезившиеся глаза к небу.
- Господи! Прости меня, грешного! Прости!
Сердце сжалось. Стукнуло, пропустило ход, стукнуло…
- Дедушка! Вам плохо? Вам помочь? – Мальчишка лет двенадцати наклонился к Михаилу Петровичу.
Колокольный звон достиг своего апогея и постепенно начал слабеть. Медленнее и спокойнее лились звуки.
- Дедушка! Поднимайтесь, я помогу Вам.
- Михаил Петрович хотел было сказать, что ноги его не слушаются, что не может он подняться, но мальчик уже тянул его за руку.
- Пойдемте, я помогу.
Медленно, очень медленно поднимался Михаил Петрович.
- Вот, возьмите, - мальчик вложил палку ему в руку.
Михаил Петрович сделал шаг в сторону открытой двери. Туда, откуда доносилось Рождественское пение хора. Туда, где нежный теплый свет согревал душу, где лики святых смотрели ласково и строго, где прощалось и требовалось. Туда, куда стремился он все восемьдесят три года и куда только сейчас сделал свой первый шаг.