- «Из песни слова не выкинешь». - Сказал поэт.
- Еще как выкинешь, - ответил редактор, и выкинул из песни песню. Оставив выхолощенные предложения частоколом слов смотрящих в никуда. Да две три запятые, зябко ежившиеся кое-где, у мутантски великих букв.
Поэт нашпигованный образами, бежал с побоища стихов. И луны, сколько бы их не было, прыгали из его глаз прямо в стаканы. Мимо летел пропеллер, вылетевший вчера от неизвестности и неспособности ждать мифического самолета. Ему на встречу бежали мураш¬ки, но не сталкивались, а как-то смешно исчезали. Их не заметила песня, которую выбросили, она летела искать своего поэта и спро¬сить, как ей жить дальше.
Это грустная история, истекающая прямо из сегодняшнего утра по истерическим изгибам облаков.
А поэт пил в кафе, не замечая песни, смотрел сквозь граненую призму. Песня подошла из-за спины и закрыла ему глаза ладошками.
- Мила, Люда... - недовольно перечислял он.
- Нет. Песня.
- Какая песня?
- Утренняя, - она села напротив, налила себе.
- И что вам... тебе нужно?
- Женись на мне.
От неожиданности поэт даже протрезвел. К их столику стали спол¬заться люди и образы.
- Да с какой стати?! Чего ради?! - Негодовал поэт, и часть сущнос¬тей кивала словно вбивая лбами его слова.
- Как же, - обиделась песня. - Ты меня сочинил, а они выкинули, стерли из твоей реальности.
- Ну и что?
- А я, я же живая.
- А я тут при чем?
- Я же твоя. Слышал, рукописи не горят.
- Еще как горят, - подмигнул огонь и поцеловал песне руку. Поэт плеснул в него вином.
- Поймите, голубушка, не могу я женится, на каждом сонете, на каждой песне, не принято у нас, не положено. Можете вы понять?
- Неблагодарный! - На лице песни показались слезинки.
- Ну, послушайте, - уже мягче сказал поэт. - Я же не хотел вас обидеть, да только... вы же не человек, вы лучше, чище, божествен¬нее, но...
- Я все поняла, - песня поднялась над столом. И поэту стало груст¬но, поэтому он поспешно отвернулся к стене.
А к песне подошел дождливый художник. Не помню, почему мы все называли его дождливым. Может быть, потому, что частенько видели его в самый ливень с вечным мольбертом и акварелью, которую, тут же смывал дождь. Художник был потертый и грязный, но непонятно за что его любили, причем как-то страстно, самоотверженно. Хотя работы его ни где не выставлялись. Но их помнили. Даже странная серия закрашенных холстов, где изображения заточались под слой серой сумеречной мути, вызывало совершенно особые чувства. Так вот, я отвлекся, именно этот художник и подошел к несчастной песне. - Я мог бы попробовать нарисовать вас. Я вижу ритм и мелодичность тонов. Вы станете позировать, милочка. Только у меня два но: я не смогу заплатить и рисовать мы будем в дождь. Честное слово, будь я другим челове¬ком, я изваял бы вас в камне, незыблемо и навечно, но я всего лишь дождливый художник и мои картины истекают с мольберта в реки и небеса. Вы согласны?
- Да, я согласна, сказала песня и пошла с художником.
Через три дня, когда разразилась гроза он писал ее в парке, и все мы видели, как дождь дорисовывал новые линии на портрете, а потом с ходу смешал все краски и смыл и песню и рисунок.
Довольный художник стряхивал со шляпы воду, когда по солнеч¬ной дорожке к нему подошла песня.
- Женись на мне, а?..
Художник удивленно смотрел на песню, раздумывая, кого же на самом деле смыла вода, и в конце концов махнул на все это рукой. Песня, женщина, картина, да какая разница! Есть из-за чего, голову себе забивать. С промокшей бумаги капала краска, и с неба летел легкомысленный, грибной дождь.
Новый портрет писался быстро и радостно и женщина с мольберта придерживала рукой полосатую радугу куда нет, нет и макал кисть художник.