Напротив меня в кресле сидела вдова господина Зольдерикса. Раньше бывало, муж выгонял ее на мороз торговать сердцами, чем окон¬чательно закалил ее и без того сильный характер. Так что теперь она единолично владела целым предприятием, внушая ужас всем мужчи¬нам города, ненавидевшим фрау Зольдерикс, так как в ее мерзкой корзинке украшенной розами с неестественно длинными шипами могло оказаться сердце любого из нас.
– Итак, приступим, - осклабилась вдова, и амуры на ее серьгах затрясли набитыми колчанами. Говорят что спьяну глазу, а может по злобе, она сожрала сердце собственного мужа, из-за чего он и умер. – Итак, милостивый государь, желаете ли вы приобрести у меня сердце или уступите свое? Скажу сразу, много за такой товар я дать не могу, вы не красивы, не богаты, не умны и можете понравиться разве что старой деве вроде булочницы напротив, и точно что ваше сердце не идет ни в какое сравнение с мирно покоящимися на дне моей корзинки сердцами. Это очень, очень дорогие экземпляры. Ну же смелей дорогой мой, признайтесь мамаше Зольдерикс, какую женщину вы хотели бы назвать своею?
Я молчал, внутренне содрогаясь при одной мысли довериться подоб¬ной особе и не решаясь откланяться. Расценив мою нерешительность за добрый знак, вдова бесцеремонно утвердила на моих коленях свою каза¬лось невесомую и подозрительно пульсирующую корзину, и задрав юбку поправила съехавший чулок в резинку.
– У меня есть женские и мужские, - попыталась рекламировать свой товар почтенная фрау. Но я отрицательно замотал головой. – Вы могли бы купить в рассрочку сердце директора семинарии и платить после каждого семестра. Возьмите на прокат, и ей богу, вы сделаете прекрас¬ную карьеру. У меня найдется хорошенькое сердечко, госпожи Энн, да не фыркайте вы. – Торговка по матерински стиснула мои плечи проникновен¬но заглядывая в глаза, – с ее доходами можно рассчитывать и не на такого кавалера как вы. Но я чувствую к вам такое расположение. – Она задвигала плечами, в лицо мне пахнул горячий запах жасмина и яичницы.
– Мне ничего не надо. – Выдавил я из себя, с трудом вылезая из под навязчивой дамочки.
– Ну, как желаете, – разочарованно бросила она устремляя на меня полный сожаления взгляд. – Не смею настаивать, – фрау Зольдерикс вздохнула, – не беспокойтесь, сервис есть сервиз. Раз клиент отказывается, больше я уж ничего не предложу. Не предложу... Не беспо¬койтесь, не предложу. Рот разве что совсем маленькое и хрупкое, нежное, звонкое и такое музыкальное сердечко модистки Фаины Грабе.
– Кого?! – Не выдержал я.
– Нет, нет вы не желаете приобретать сердце, и я не смею далее надоедать вам. – Довольная произведенным эффектом толстуха вскочи¬ла, на ходу оправляя воланы на безмерных ягодицах. – Прощайте. – Фрау Зольдерикс лихо схватила корзиночку и пискнула с деланным удивлением, когда я задержал плетеную ручку в своей ладони, отчего, хищ¬ные розы на ней задергали своими полными яда шипами.
– Постойте любезная. – Из-за ее игры я терял и так слабенькое самообладание. – Начали так будьте любезны закончить. Откуда у вас могло взяться такое сердце? – Спросил я со всей, на которую был только способен, твердостью.
– Какое такое сердце? – продолжала притворяться мерзавка, но я сверкнул на нее глазами из под очков, и она чуть умерила свой пыл.
– Я спрашиваю про небезызвестное вам сердце Фаины Грабе. Откуда оно у вас?
– Ах, это, – с деланной невинностью бросила торговка, – достала по случаю, вы я вижу заинтересовались?
– Нет. Я взбешен! – С неожиданной резкостью ляпнул я. И уточнил. – Вероятно вы украли его? Сознайтесь, украли же Эльза Крюгеровна а? Ведь не сама же она... Господи. Но отчего же вы все молчите и молчите, словно я один должен разговаривать?
– Слушаю, что вы еще скажите, милостивый государь, – с расстановкой проговорила она, нарочито тихо, чтобы я нагнулся. – Возможно, вы захотите купить понравившееся вам сердце, и я могла бы отчасти посодействовать в этом. А нет, так на нет и ссуды нет.
– Но позвольте! Я еще не сказал что куплю! – Мое собственное серд¬це выстукивало в груди мелкую дробь. Подумать только Фаичка Грабе, нежная, добрая Фай появившаяся в нашем городе еще прошлым летом на празднике Маргориток, где я был ей представлен и осмелился даже на прощание сделать ручкой, так что теперь, понятно, рассчиты¬вал пригласить ее на рождественский бал. И вдруг!..
– Решайтесь же мой друг, – торопила толстуха. – Такой шанс один раз в жизнь выпадает, ей богу. Девушка – ангел. Ну, согласны?!
Я мялся.
– Если нет, то так и скажите. Нечего честным людям головы морочить. Подумайте вы своей разумной головой – ведь стоит мне сейчас толь¬ко выйти на рынок и… булочник, колбасник, живодер... все они мои разлюбезные клиенты... и... Ну же? Не тените как глупого, длин¬ного кота по коридору. А?
– Фаю фею живодеру? – Он такой мысли меня аш в жар бросило. И правда – хорошо сказать, мол, беру, а откуда мне такие деньжищи взять?!
Словно прочитав мои сомнения, фрау Зольдерикс довольно крякну¬ла. – Пустое, рассчитаетесь как-нибудь, ни вы первый, ни вы последний. Сначала конечно тяжелехонько придется, но за год я думаю оси¬лите. – Неведомо откуда в ее руках оказался листок с красной, точ¬но капелька свежей крови печатью и болтающимся на цепочке брюлком с часами.
– «Контракт» прочел я, и чуть не упал заметив в углу проставленную мелким почерком сумму. Цена показалась мне непомерной, и я затряс головой как припадочный, абсолютно уже не задумываясь над тем, как расценит такое мое поведение торговка.
– Ну, не упрямьтесь. Товар уйдет, а потом будите локти себе кусать, да поздно. Ученик ювелира уж так просил, так просил подыскать ему нетронутое сердечко, а как нашла, вот так же как вы сейчас затрясся, ну ни взад, ни вперед. А потом, потом на коленях приполз и плакал, да только не к чему это было. А ночи под рождество морозные. Вот и застыл бедняжка ледяной статуей. Ее еще потом купили для ко¬ролевского музея. Ну, как же – все газеты писали...
«Небось ты и продала». Подумал я. И снова взглянул на контракт. Как не крути, сумма выходила неподъемная.
– А что будет, если через год я не верну всех денег? – пошел я на попятную.
– Ну так что ж, придется вам значит отдать мне свое сердце. Сердце за сердце, как в старину.
– Мое сердце?!
– А как вы хотели?! – Напустилась на меня дама, – задарма заполучить прекрасную принцессу? Вам повезло сударь мой, я еще не так стара и способна войти в положение небогатого молодого человека, причем надо отдать должное, учитывая всю невыгодность сделки, я могла бы сразу потребовать ваше сердце, но я помню как совсем недав¬но, и я была невинной юной барышней без средств к существованию.
– Но я никогда не выплачу подобной суммы, – чуть не заплакал я.
– А на что вы, интересно, надеялись?! – Неожиданно взорвалась она трясясь всем телом как студнем в воланах, – Прямо говорите, берете или нет?!
– Я признаться полагал, что сумма будет не такая… или хотя бы вып¬лата растянется на пять-десять лет.
– Десять лет?! Да вы меня разорить решили, и потом, разве мало постра¬дали вы сами, воспитываясь безотцовщиной? Ваш папенька сумел уговорить покойника Зольдерикс, тогда еще моего будущего мужа, до меня тор¬говавшего сердцами, как раз на такой непомерный срок. И что же?! Через десть лет он как миленький поступил в распоряжение госпожи Каменьской. Егo сердце всего неделю красовалось на полке в магазине. Он был очень, очень видный мужчина, я сама пыталась выкупить его… но... как я уже сказала, я бита бедной, юной девушкой.
«Отец! Какой ужас! У нас в доме было не принято упоминать об отце, оставившем семью ради… о теперь я понял ради чего»!
– Так и быть, – Сокрушенно вздохнула торговка. – Ради вас двоих готова понести убытки, скину так и быть пять. По миру вы меня пустите!
Я не успел ответить, как в моей руке как-то само собой оказалось перо. Фрау Зольдерикс стиснула мои пальцы, полыхая яичницей и жасмином.
– Ну, вот и ладно. – Одобрила она закорючку похожую на жука, заменяю¬щую в конторе мне подпись. – Извольте получить. – Эльза Крюгеровна покопалась для вида в корзинке, где через щель, там где съехало полотенце, я явственно видел, что оно там совершенно одно. Так что паль¬цы фрау Золодерикс то и дело натыкались на стеклянный футляр. Секун¬да, вторая. Ну, вот торговке, наверное, надоеда возня, и она торжествен¬но вынула из корзины ранее замеченный мной футляр, и уже не ища моего внимания, отвернулась к выходу. Одурело я уставился на бью¬щееся в стекле сердце, сердце за которое через год я рисковал отдать собственное. Сердце Фаины Грабе или Фаи-феи, как в душе называл ее я. «Что делать, что теперь делать»?! – Звенело в голове. Спрятав сердце красавицы на груди, я бросился в ближайшее кафе, где пил конь¬як и приходил в себя. Отступать было поздно, меж тем моя комната явно не соответствовала стандартам свадебных аппартаментов, достойных принять мою дорогую суженую. От дум иди от выпитого шампанского кружилась голова. Я огляделся, кругом стояли пустые стулья, за прилавком дремала толстая, полосатая кошка, официантка безуспешно пыталась по¬лучить деньги толи с пьяного, толи с трупа. С трупа... – подумалось мне, но я тут же отогнал неприятнее видение. Как вдруг какое-то едва-едва различимое мерцание справа привлекло мое внимание. Я повернул голову – в полосе неизвестно откуда ворвавшегося потока света стояла Фай в бело-голубом подвенечном платье с лентами. Я невольно вздрогнул, сконфуженный тем, что меня застали в таком месте, и тут же видение исчезло, забрав с собой и чудесным образом явившейся свет.
В следующее мгновение я вырвался на улицу и оторопело озираясь ловил еще какое-то время ртом свежий морозный воздух. Вокруг все было белым от выпавшего снега, и это напоминало о подвенечном платье и ответственности. Сердце в стекле влюблено урчало и постукивало с слышимом мне одному, мелодичным звоном, в свою празд¬ничную оболочку, как птенчик в скорлупку.
Был поздний вечер и все лавочки, как и следовало ожидать, были либо уже закрыты, либо вот-вот должны были прекратить работу, заткнувшись тяжелыми ставнями. Я чудом перехватил последний (судя по форме и твердости) кирпич хлеба и влетел в лавку «Предсвадеб¬ная лихорадка» что на Сурьминской, чуть было не сбив с ног сухонь¬кого старичка в пуховой косынке на плечах, и серых валенках.
– Что вам угодно? – Кротко осведомился он, устремив куда-то вдаль свои нестерпимо яркие голубые глаза. – Ах, вот оно в чем дело... – Он заметил футляр с сердцем, выглядывающим у меня из-за пазухи. – Ну что ж проходите, только к чему так торопиться? Думаю, что приобретение свое вы сделали самое позднее сегодня, так что оно должно сохранять свою свежесть в оболочке еще дней семь.
– Да... действительно, - сконфуженно признал я, – дело и в правду не первой важности, – меня вдруг ни с того ни с сего начало зно¬бить, и зябко поежившись я выронил драгоценный футляр. Немедлен¬но лавочка огласилась звоном похожим на стон. Старичок с неожиданной для него поспешностью, опустился на колени, и бережно начал очищать от стекол, тяжело вздрагивающее с перепугу сердце.
– А вот теперь вовремя. Теперь в самый раз молодой человек, –
притоптывал он, сокрушенно качая головой и цокая языком. Наконец ловкие пальцы его высвободили несчастливое сердце Фаички Грабе. Старичок осторожно разогнулся и поднес сердце поближе к свету начал рассматривать его с видом знатока. – М-да... – наконец изрек он, – нежное, невозможно подобрать слов, какое нежное и алое точ¬но роза. – Видели вы, молодой человек что-нибудь подобное в своей жизни? – Обратился он ко мне. От его взглядов и интонации я пришел в ярость, и вырвал алое сердце милой Фай из трясущихся от похоти рук старика. – Ну-с?.. Могу я полюбопытствовать, что вам угодно? – Оби¬женно выдавил из себя продавец, и я испугался как бы он не вытол¬кал меня вместе с беззащитным, горячим сердцем Фай на холод.
– Ради Бога какую-нибудь… – я не знал, как правильно называются склянки для хранения сердец, и показывал теперь жестами. Но стари¬чок понял меня безошибочно, и покачал головой.
– Надо знать, молодой человек, что сердце такое тонкое произведение природы... м-да. Его нельзя терять, бросать, ранить, подвергать переохлаждением и заворачивать то в одну, то в другую упаковку, будто это какая-нибудь пустяковина из грошовой лавки. Тем более такое нежное, – он посмотрел с нескрываемой теплотой на трепещущее в моих руках сердце. И неспешно продолжил. – В старину помнится говорили «Сердце на сердце». Сердце на сердце -–во как. Так что...
– Он порылся в верхнем ящике секретера, и наконец извлек оттуда изумительной красоты ножны с алыми, как капли свежей крови крупны¬ми рубинами, но перехватив мой тревожный взгляд передумал и возвратив драгоценность на место, достал кухонный нож с обыкновенной дере¬вянной ручкой, но судя по блеску на лезвии, отлично наточенный.
– Вот возьмите. Протрете спиртиком, он прямо перед вами, и вперед. Я с вашего разрешения, забегу на несколько минут к сторожу. Позо¬вите меня когда все кончится. Счастливчик. – Старый хрыч отечески похлопал меня по плечу, и хотел, было улизнуть как бес, но я вовремя схватил его за рукав.
– Объясните по крайней мере, что мне с этим делать?! – Взорвался я. Продавец по всей видимости был настоящим психом, хотя внешность его и не располагала к мыслям о душегубстве. – Сердце на сердце.., – пожал плечами старикашка. – Я же, кажется, ясно выразился «сердце на сердце» Шарль де Костер, «любовью зап¬лачу я за любовь, а продавать ее не стану» Шекспир! – продавец поднял указательный палец. – Какие слова!.. Какие люди!.. Вот нас¬тоящие ценители сердец. Или еще:
«Немало сердец подловил,
Поймав на крючок,
что спрятан меж строк
безжалостный Роберт Мосгил». – Берете ножик в правую ручку, а левой расстегиваете пуговки, вот так, с неожиданной силой псих водил моими, вдруг сделавшимися безжизнен¬ными руками, пока я не закричал от ужаса, оттолкнув его от себя.
– Я хотел как лучше, - сокрушенно пожал плечами старичок, – дело ваше – открытое сердце погибнет через пол часа на холоде, его сле¬дует либо поместить в банк, либо сбыть с рук пока оно еще чего ни будь стоит, либо... но только я вам это, сударь мой, не советую. Потому как легче легкого сердце живое сморить, застудить, ранить, уколоть, потерять, задавить...
– Ладно, ладно! – Запротестовал я. – Из ваших слов можно заключить, что я бесчестный человек, и не собираюсь жениться на хозяйке этого сердца. В то время как я именно за этим посетил вашу лавочку, будь она проклята, и еще не видел товара! – Последнюю фразу я бросил, рассчитывая хоть как-то отвлечь лавочника от жутких мыслей.
– Товар... Ну, что ж будет вам товар, вот только как же сердце? Обна¬женное сердце не может существовать в нашем жестоком мире. Разве вам не известно? – Продавец поспешно попятился и начал распахивать один за другим расположенные у стен шкафы, от куда полетели боа и разноцветная мишура. – Сервизы императорского завода! Лучшие во всей Европе фраки, обувь для степа и туфли астрономов с загнутыми, согласно траектории взлета последней звезды, носками, подвенечно-похоронные платья а ля Офелия, флейты Гамлета, кольца, цепи, стеклянное сердце танцовщицы Ден-дин-дон и душа принца Танатеса. – Вык¬рикивая наименование очередного товара старикашка размашистым движением выбрасывал его прямо на пол, так что тот вскоре покрылся пестрым наслоением бо¬гатства и лишь сердце Ден-дин-дон и загнанную бутылку душу прин¬ца-вампира он ловко поставил сверху, и не переводя дыхания продолжил. – Вот посмотрите – испанские шали, перья фламинго, ковры выши¬тые смуглыми руками греческих красавиц, вот...
– Подождите, – взмолился я, но лавочник в этот момент был способен слышать только себя.
– Индийские благовония, тибетские амулеты, африканские музыкаль¬ные инструменты, золото инков, часы работы эльфов... И все, все это может быть вашим! Египетская мумия, французские духи, немец¬кое кружево, о-о-о, итальянские хрустальные туфельки…
– Но мне не нужно все это! Не нужно! И денег у меня таких нет! И ничего нет! Дайте мне просто несколько простыней… и... там... гардины на окна и еще может быть недорогое свадебное платье и сервиз на... – я задумался, подсчитывая затраты.
– Не трудитесь, – остановил мои старания продавец, – все это может стать вашим практически бесплатно. Я стар вести такое предприятие и охотно сменяю лавку со всем, что в ней находится на одно единственное незащищенное сердце нежной Фаиньки Грабе.
– Нет! – Я оттолкнул старичка, и ринулся к выходу, путаясь, в разбро¬санном как попало кружеве.
– Позвольте... – лепетал он, в слезах цепляясь за мои ноги, и жадно провожая глазами заветное сердце. – Останьтесь, подождите... Вы меня не так поняли!
– Отстаньте! гнусный вы человек! – Я решительно пнул, цепляющегося торговца, но он не отставал, тяжело дыша и брызжа слюной. Взбесив¬шейся старик шел в свою последнюю атаку ни на жизнь, а на смерть.
– Поймите! – Задыхался он, – за свои деньги я могу купить легион прекрасных тел, но только лишь одного сердца, чистого сердца я желаю и жажду! Возьмите все! И любая красавица добровольно подарит вам свое сердце в обмен на вашу молодость и богатство. Отдайте мне это молодое, горячее сердце, и я не моргнув глазом распорю свою старую грудь, и вложу туда алчущее тепла сердце бедной Фай! – С эти¬ми словами он схватил в руки кухонный нож и распоров на груди ру¬башку, и сбросив платок подскочил, норовя выхватить из моих рук дрожащее сердце.
– Прочь!!! – Я пнул продавца ногой в живот, и бросился к спаситель¬ной двери, когда за моей спиной послышался хриплый стон. Уже пони¬мая, что произошло, я подошел к истекающему кровью старику. Смутно представляя себе, что нужно делать, я опустился на колени и разор¬вав первую попавшуюся шаль, хотел уже зажать ею рану, когда торгаш с неожиданной силой выхвалил из моих рук полыхающее как факел серд¬це Фай, и с прижал его к своей истерзанной груди, послышалось странное хлюпанье, и я увидел, как заходило ходуном маленькое, жадное до крови сердце Фаины Грабе, под сморщенной ладонью старика. Оно урчало и проваливалось все глубже и глубже, отплевываясь крас¬ными как искры фейерверков каплями, лавочник с блаженной улыбкой растянулся на залитом кровью и шелком полу, в то время как я отупе¬ло смотрел на ускользающее от меня дорогое и прекрасное сердце. Сердце за которое предлагалось целое состояние, сердце за которое я через год обещал отдать свое собственное! Последняя мысль вывела меня из оцепенения, и я борясь с нахлынувшем отвращение засучил рукав пальто, и запустив руку в горячую, пульсирующую рану, вырвал от туда чудесное сердце Фай. Всё замутилось и поплыло перед глаза¬ми. С глухим чавком выскочила на свободу красная от крови рука с драгоценным сердцем, точно во сне я поднялся и неизвестно для че¬го прихватив с пола пелену алого, блестящего шелка, выбрался на улицу. Свежий ветер то и дело бросал мне в лицо узорчатые большие снежинки, а я шел и шел не мал, не заботясь о навампирившимся кровью Фаинином сердце. А за мною тек и тек от дверей лавочки алый шелк.
Скорее всего, в запале я схватился за полосу целого рулона, и только теперь спустя час или более с ужасом обнаружил этот кровавый, на белом, шлейф убийцы. 0 жестокое, жаркое, безжалостное сердце моей юной возлюбленной, на какие жуткие преступления толкнешь ты меня теперь. Избавившись от шелка я кое-как вытер руки о снег, и спрятав сердце Фай на груди побрел к себе домой. Транспорт в такое позднее время не ходил и добираться пришлось через всю Пречистеньскую вдоль канала с дикими, но, слава Богу, каменными тварями. Так сказал я себе, не подозревая о том, что произойдет со мною далее.
Едва ноги мои вынесли меня на ничем не освещенный и оттого напоминающий черную пропасть мост, как воздух разрезал злобный зеленоватый свет, и я увидел, что это глаза крылатых чудовищ не мигая уставились они прямо мне в душу.
Некоторое время мы молчали, пока в голове моей как-то само собой не сложился приказ:
– Человек, положи сердце на камень груди одного из вечных и уходи по добру по здорову.
– Да с какой стати!? – Взорвался я. И появившееся было эхо над каналом, затравленно замолчало, почувствовав нависшую над водой угрозу.
– Не отдашь по-хорошему – расстанешься с жизнью. – Прозвучал беззвучный приказ, и зеленые лучи начали шарить по моим карманам. – Я перепрыгнул через перила, и в ту же секунду оказался в ледяной воде. Оба сердца испуганно сжались, и только открытое, и оттого более уязвимое сердце Фай засияв как алый факел осветило мне маленький мостик метров в пяти от места где я находился.
Не помню точно, как выбрался из воды, и как бежал затем подгоняя себя, и борясь с иступленным желанием сжаться в комочек и согреться, как бывало в детстве...
У дверей моего дома что-то знакомо белело. Вспомнив о призраке в подвенечном платье, я только и мог, что ускорить шаг. Пальцы на руках и ногах нестерпимо болели. Из-за невыносимой гонки от меня шел пар. Оба сердца стучали вразнобой, но об одном. «Жить, жить, жить»! Влетев в калитку чуть было не рухнул тут же от холода и изнеможения, когда прямо передо мной выросла тоненькая фигурка Фаиньки Грабе, приплясывающей на морозце у моих дверей.
– Извините господин Густав, я пришла к вам... не знаю, как объяснить, но, у меня нету предлога. Я просто почувствовала, что непременно должна увидеть вас, – она тараторила, подхлестывая себя, точно опа¬саясь как бы сила, приведшая ее ночью, в этот дом, не унесла ее вдруг снова неведомо куда. – Но вы... что с вами? Вы такой мокрый... на вас что, напали, да?
Ничего не говоря и не чувствуя рук, я вынул из-за пазухи еще теплое сердце и вложил его в крохотные ручки Фай.
Девушка какое-то время недоверчиво вглядывалась в преподнесенный ей предмет, и вдруг захохотала. Не в силах вымолвить ни слова, я стоял, не веря своим глазам, и на какое-то время утратив чувство хо¬лода.
– Что вы даете мне?! Несчастный вы человек, чуть ли не по слогам выплюнула она мне в лицо свое негодование, – мне нужны деньги! А вы предлагаете мне сердце?! Понимаете ли вы, нелепый вы Густав Брок что от вас требуется или нет? – Заорала она, схватив меня за оледенелый воротник пальто, и только тут вероятно поняв и оценив мое положение, запустила руку сначала в правый, затем в левый карман, вывернув их наружу, и наконец обнаружив ключ. Через минуту я уже стоял в своей прихожей, дрожа, как рыба на лесе.
Фаина толкнула меня вперед, на ходу срывая с меня одежду, тог¬да как я оторопело мычал и пялился, на ее раскрасневшееся от гнева и работы лицо. Наконец, избавив меня от последней мокрой тряпки, Фая со знанием дела завернула меня в валявшейся на стуле старый плед и развела огонь в камине. Я силился подобрать нужные слова, чтобы как-то выразить свою благодарность и одновременно недоумение по поводу ее упреков, когда заговорила она сама.
– Теперь, когда я оказала вам, милостивый государь, всякую помощь и участие, не заплатите ли вы мне означенную в контракте сумму? – ядовито прошипела она, чуть касаясь губами края моего уха и в ярости постукивая зубами.
– Но помилуйте?! – Наконец обрел я дар речи, – я же не отказываюсь платить! Но срок, оговоренный с фрау Зольдерикс – год. И я...
– Чушь! – С вызовом выкрикнула она, и выхватив из-за корсажа листок помахала им у меня перед носом. – Тринадцатого октября сего года. – Прочла она.
Я обомлел. Так меня обманули! Подло, пошло, ужасно!..
– Вот так голубчик, – кивнула она моему замешательству, – и вы отдадите мне все! Все, все, все... и уберетесь от сюда самым ско¬рым образом!..
– Обманщица! – Выкрикнул я, не в силах терпеть подобного унижения.
– Обманщица не я, а фрау Зольдерикс. Ваша честная судьбоноша. Как же Эльза Крюгеровна скорее убьет, но соврать – нет! – Фая противно захихикала.
– Хорошо же. Я заплачу, – выдавил я из себя нарочно громко, чтобы хоть как-то заглушить беснующуюся фурию. – Я не знаю, давно ли вы промышляете подобным низким способом, но я человек благородный, пусть вы с Зольдерикс и фальсифицировали договор, но я не обращусь в суд и отдам все сполна по первому же требованию Эльзы Крюгеровны, но только ей. Хватит с меня унижений. Я ненавижу и презираю вас. А теперь потрудитесь оставить меня в покое и убраться из моего дома.
– Уже не вашего господин Брок. – Парировала Фаина, но впервые в ее голосе прозвучали тревожные нотки, а лицо потемнело как от нестерпи¬мой боли. – Сердце мое, и должны вы мне! – Глаза ее потемнели, и вдруг набрякли слезами, огромные, завитые наверх ресницы дрожали.
– Поверьте, мне жаль вас госпожа Грабе, – Я поднялся, уступая девушке место, и подошел к камину подбросить дров. – Но, согласно бу¬маге, сердце я получил от фрау Зольдерикс и должен именно ей.
Некоторое время в комнате царила гнетущая тишина, прерываемая время от времени лишь всхлипываниями незадачливой мошенницы.
– А теперь забирайте свое сердце, и ступайте прочь, – нарочно суро¬во обратился я к Фаине.
– Мне не куда идти, – прошептала она, и снова заплакала. Я продала… все продала чтобы...
Положение складывалось незавидное, я уже не сердился на вздорную девицу, гнев вдруг уступил место живейшему участию, я согрел воды и заварил чай. За ужином мы молчали, когда Фая вдруг под¬няла на меня свои прекрасные голубые, как два кусочка неба летом, глаза и протянула свое нежное сердце.
– Возьмите его Густав, прошу вас, миленький. Простите меня ради все¬го святого. Я может быть, сама не знала, что делала, а теперь уже поздно. – Девушка вздохнула. – Оно ваше.
– Но я же нищий! Я не достоин такого дорогого подарка.
– Нет, что вы – вы самый лучший, вы сильный, великодушный, а я просто дрянь. Знаете что мне сейчас пришло в голову?! – Неожиданно вскрикнула она. - Если фрау Зольдерикс обманула и ограбила нас обоих, то не правильнее было бы отомстить ей, вернув себе свое?!
– Украсть?! – Не поверил я.
– Да! Если хотите! – Уверенно воскликнула Фаина, от чего ее щечки даже порозовели.
– Но Эльза Крюгеровна поймет, что это сделали мы, и тогда не избе¬жать наказания… и… и молвы.
– Ну и пусть! – Не унималась Фай, – и почему это ей можно, а нам нет. Подумайте – сколько еще людей Зольдерикс выбросит из их домов на мороз! Если подумать, то самый верный способ пресечь толки, это избавиться от нее разом. Или умрем мы...
– Убить?! Не-за-что! – Я отошел на шаг, разглядывая Фаину Грабе, вдруг подумалось, что все что говорила и делала она до сих пор продуманно сводилось именно к этому. – Калечить свою бессмертную душу... – сказал я серьезно, рассчитанным на эффект голосом. – В ста километров от сюда в деревеньке живет один мой престарелый родственник. Он позволит нам переконтоваться какое-то время у него, пока я не подыщу себе пристойную работу, тогда как вы сможете вести хозяйство. Так живя в строжайшей экономии, мы...
Дикий иступленный хохот поразил меня в самое сердце. Смеясь Фай каталась по полу, задирая к потолку ноги в черных чулках.
– О- хо-хо... бессмертную душу! Матерь божья. Да вы рехнулись что ли, сударь? Чтобы я поехала с вами черт знает куда? Ничтожест¬во вы эдакое! Урод! Видали – строжайшая экономия! Скотина! – Она вскочила, и оправив на себе наряд, хотела уже вылететь на улицу, но я преградил ей дорогу.
– Позвольте заметить вам сударыня, – сдержанно выговорил я, – что вы забыли здесь кое-что, а именно врученное мне некоторое время назад...
– Ах, сердце! – Она схватила его обеими руками и с силой швырнула мне под ноги. А, сами в него играйте! Вы что думали, что я могу на полном серьезе подарить свое сердце, такому идиоту как вы?! Это муляж! Понятно? Муляж!
– Муляж? – Перед моими глазами проплыл корчившейся в агонии старик из груди которого я вырвал... Даже сейчас я был не в силах подумать об этом. Сфинксов, ледяную воду в канале... Сердце у моих ног приглушенно точно пристыжено мерцало. Страшно подумать какого совершенства должен был достичь мастер сделавший его, если поддел¬ку не смогли обнаружить – ладно я, но и старик продавец и вечные сфинксы. – Скажите хоть, – ни к селу ни к городу полюбопытствовал я, – а фру Зольдерикс знала, что это подделка или...
– Да она и заказала его, как вы до сих пор понять-то не можете, что она лгунья и воровка – ваша Зольдерикс! А я продала дом чтобы
оплатить этот заказ. Поняли?
– Да... но, может если это сердце так похоже на настоящее... вы же наверное могли бы и сами попытаться продать его, или сдать в банк под проценты. – Припомнил я увещевания лавочника.
– Дурак вы что ли? В банке же все проверяют! А где я второго тако¬го идиота найду, который копию купит за подлинник?!
– Да. Вы правы. Во всяком случае, у фрау Зольдерикс купили бы. Всем ведь известно, что она может убить, а соврать ни-ни. – Я запнулся, и не в силах вымолвить больше ни слова, открыл перед Фаиной дверь. В этот момент мне было абсолютно безразлично, уйдет она или оста¬нется. Только алое сердце на полу, как тогда в лавке старика, требовало свежей крови. Не выдержав его света я раздавил игрушку каблуком.
Внутри что-то противно хрустнуло, посыпались красные искры, и в тоже мгновение на улице вскрикнула женщина. Влекомый предчувствием, я вылетел за дверь, кое-как запахивая на себе плед.
На белом только что выпавшем снегу рядом с цепочкой собственных изящных следов в луже, того самого алого шелка, чудным образом доползшего за мной через весь город, лежала несравненная Фая-фея точно такая, какой я встретил ее впервые на празднике маргариток. Я стоял, не в силах сделать что-либо, закричать, заплакать.
Оказывается, все это время у меня в руках находилось подлинное сердце несчастной Фай. Оставалось гадать, фрау ли Зольдерикс не желая подрывать репутации предприятия продала мне, обманным путем добытое сердце Фаины Грабе или... Представить себе, роковым образом ошибшуюся фрау Зольдерикс, я не мог, в чем в чем, а в сердцах ей не было и нет равных. Могла ли сама Фаина по каким-то непонятным мне соображениям покончить таким странным образом со своей жизнью, так же оставалось загадкой.
Могу добавить только следующее: много месяцев я копил требуемую по контракту сумму. Но ни через год, ни спустя десять лет, ни Эльза Крюгеровна, ни ее доверенное лицо не соизволили явиться за деньгами. Совсем недавно я приобрел дом, где прежде коротала свои дни злополучная Фаичка Грабе. Перебирая оставшиеся от прош¬лых хозяев бумаги, я наткнулся на дневник Фай, и тут-то все, наконец встало на свои места.
В то несчастное лето, когда я и Фаина впервые увидели друг друга, и в моем сердце зародилась робкая надежда лишь постараться обратить на себе внимание красивой девушки, Фай, как писала она сами, страстно влюбилась в меня. Но я медлил. Ах, как непростительно долго я медлил, мечтая в свою очередь добиться ее благосклонности.
Месяц тек за месяцем, страстная душа Фай не могла мириться с подобной несправедливостью судьбы, коря меня за холодность. В конце концов бедность распростерла над Фаиной Грабе свой дырявый плащ, и на огонек к ней начала заглядывать фрау Зольдерикс. Первое предложение достойной дамы о продаже сердца, Фай встретила в штыки, ожидая моего внимания.
Как же был я слеп! Как слеп!
И вот она дала свое согласие с тем только, чтобы старая сводня продала сердце исключительно мне. За это Фаина отдала торговке свой дом, и все что имела, дабы заручиться гарантиями, что сердце ее не будет перепродано кому-то другому, и начала ждать.
На этом записи обрываются, возможно что гордая, прекрасная Фай так и не смирилась с мыслью о том, что я вечно буду знать, что купил проданное ею сердце, в случае моего на то несогласия, достав¬шееся первому встречному, может быть... Избранный таким образом не супругом, но палачом, я принужден до конца своих дней нести в своем сердце неразрешимые вопросы, ненаписанные стихи и не высказан¬ные слова любви к моей любимой, прекрасной, чистой Фаи-феи…