XVII
Уже к полудню мы знали, что по физике Эдик получил тоже пятёрку. Окрылённая мать даже песни стала напевать, чего уже давно с ней не случалось. Лишь к концу ужина она сообщила Борису о предстоящей поездке в Краснодар:
- Не могу себе обувь подобрать, может, там что-нибудь подходящее найду, - объяснила Маня причину. – Придёшь с работы, поужинай без нас.
- Что значит «без нас»? Света тоже с тобой едет? – лицо отца исказила недовольная гримаса.
- А почему бы и нет. Что ей тут одной ошиваться?
- Значит, со мной на работу ездить, тебе не интересно было, - он зачем-то повысил голос. – А маме туфли выбирать – это не скучно.
- Чего ты к ней привязался? – оборвала его Маня. – Я так решила, и она со мной поедет. Свете к школе тоже новые босоножки нужны...
- Но я же запретил покупать Светлане новые шмотки! – от собственного крика отец побагровел.
- Ты запретил, - Маня криво усмехнулась, - Кроме тебя в этом доме ещё кое-кто живёт... Между прочим, моя зарплата не меньше твоей, так что уж позволь и мне решать, покупать Светлане шмотки или нет.
Борис встал из-за стола и, хлопнув дверью в зал, пошёл смотреть телевизор, громкость которого, в тот вечер была сильнее обычной.
- Тоже мне отец, - тихо проворчала мать. – Радоваться должен, что его ребёнка хотят красиво одеть, так нет же – чуть не лопнул от злости.
Поутру, как только Борис ушёл на работу, мать предложила мне подняться. На автостанции мы были уже в половине восьмого, а в очереди за билетами встретили Людмилу Петровну. Она работала вместе с Маней, и из всех сотрудниц с этой учительницей у матери были самые доверительные отношения. Я с пониманием отнеслась к просьбе поменяться местами, поспешив поуютнее устроиться у окна. Приятельницы оживлённо заговорили ещё до отправления автобуса.
В Краснодаре я бывала редко, но этот город мне очень нравился, хотя Маня называла его большой грязной деревней, утверждая, что Новороссийск намного красивей. Меня же всегда приводили в восторг поездки на трамваях и троллейбусах, широкие улицы с их непрерывными потоками людей, время от времени задевающих меня различными частями своих тел, но при этом очень вежливо извиняющихся.
Первым делом женщины решили побывать на рынке, чтобы сравнить цены. Они долго ходили между базарных рядов, покачивая головами и причмокивая языками, но после уверенного утверждения, что в Краснодаре многие продукты дешевле, так ничего и не купив, направились к троллейбусной остановке. Потом мы посетили центральный книжный магазин, так как Людмила Петровна, оказывается, приехала именно ради него. Когда вышли на улицу, Маня, суетливо взглянув на часы, предложила зайти в столовую. Я такому решению обрадовалась, не столько от голода, сколько от того, что ноги уже ныли от усталости.
В обувном магазине мать действительно купила себе и мне босоножки, далее планировалось посетить фирменный салон тканей. Там я от женщин на некоторое время оторвалась, задержавшись у тёмно-синего рулона.
- Мам, ты на школьный костюм ткань уже выбрала, - обратилась я к Мане, полагая, что именно ради этого мы сюда и зашли.
- Нет, а что? – поинтересовалась она, занимая очередь в кассу.
- Идём, я тебе покажу, что мне нравится.
Мы приблизились к стеллажу.
- Губа не дура, - усмехнулась Маня, - одиннадцать рублей метр. Если брать такую дорогую ткань, нам тот костюм более тридцати рублей стоить будет.
- Но ты Эдику... – я хотела напомнить, сколько стоил Мане выпускной брата, но она меня оборвала.
- Ткань, конечно красивая, однако, я в Крымске ничуть не хуже видела, а стоит в три раза дешевле.
- Зачем мы тогда в Краснодар приехали, если в Крымске в магазинах всё в три раза дешевле?
- Не всё, - недовольно произнесла мать тоном, подсказывающим, что далее лучше всего помалкивать.
В «Детском мире», прямо перед нами продавец на входе поставила стул, объявив, что начался обеденный перерыв. Я окинула взглядом большой зал с одеждой и слегка вскрикнула от радости:
- Мам-мам, смотри, там плащи, как у Саши Завяловой!
- Девушка, скажите, пожалуйста, вон те плащи сорокового размера есть? – Обратилась Маня к охраняющей стул продавщице, - Если да, то мы вернёмся сюда после обеда.
- Все размеры есть от тридцатого до сорок второго, - не глядя на нас, ответила «девушка», которая по возрасту была ровесницей Мани.
- А сколько они стоят?
- Сорок рублей, тридцать семь копеек.
- Ничего себе, - мать даже присвистнула.
- Но ведь Эдика плащ стоил девяносто, - напомнила я.
- Ты себя с Эдиком не сравнивай, он, между прочим, все экзамены на пятёрки сдаёт - одёрнула меня Маня и обратилась к, немного отставшей от нас, Людмиле Петровне, - Вам ещё куда-нибудь надо?
- Да нет, - улыбнулась та, - всё, что мне нужно было, я купила, но с Вами за компанию ещё поброжу.
- Мы бы тоже уже домой поехали, но Свете моей вдруг загорелось плащ купить, а тут как раз только перерыв начался. Нет, мы, наверное, всё-таки двинемся к автовокзалу. Не помрёт она без того плаща. Он того не стоит, чтобы терять здесь целый час времени.
Мать заглянула в лицо подруге, очевидно ожидая её поддержки. Однако Людмила Петровна с ней не согласилась:
- Если девочке понравился плащ, то он уже того стоит, чтобы потратить всего лишь час времени. Помню, я, как-то, в очереди за крепжаржетом для Олечки полдня голодная простояла. Но, знаете, её счастливые глаза мне потом всё компенсировали. Так что, давайте мы ещё часик погуляем, потом сюда вернёмся.
- Да я и сама такая. Покупки для детей всегда особое удовольствие доставляют, но сейчас мне Свету же и жалко. Вон она, бедненькая, вымоталась вся от этой поездки.
- А давайте мы саму Свету выслушаем, - женщина повернулась ко мне и, слегка наклонившись, тихо спросила, - Ну, что, домой поедем?
- Я плащ хочу, - так же тихо ответила я и испуганно глянула на Маню, потому что слово «хочу», исходя из моих уст, почти всегда считалось совершенно неприличным.
На лице матери внезапно выступили капельки пота, которые она нервными движениями поспешила убрать носовым платком и, пряча его снова в карман, с наигранным оживлением произнесла:
- Я слышала, на другом конце улицы Красной новый универмаг открылся. Чего бестолку бродить? Поехали-ка, мы туда.
В новом универмаге пришлось выстоять длинную очередь за фланелевыми рубашками для Эдика, потом долго выбирали ему брюки и наконец-то добрались до одежды для девочек.
- Смотри, здесь тоже есть плащи, - обрадовалась Маня.
- Но они совсем другого цвета, - возразила я. – Синие какие-то, а мне нравятся тёмно-фиолетовые.
- Во-первых, не синие, а тёмно-голубые, во-вторых, этот цвет тебе больше всего идёт, а, кроме того, он стоит не сорок рублей, а только двадцать четыре. Ну-ка, одень.
Я согласилась на примерку, лишь для того чтобы узнать, какой действительно мне нужен размер.
- Но Светланке ведь нравится другой цвет, давайте вернёмся в «Детский Мир», - предложила Людмила Петровна.
- Да, она сама не знает, что ей нравится! – почти прокричала Маня. – Увидела на Саше Завяловой плащ и не понимает, что он красиво смотрелся, только потому, что сама Саша красивая девочка. А на Свете эта дорогая вещь никакого вида иметь не будет. Лицо, как фига, - Маня злорадно скрутила кукиш, - и на фоне фиолетового у неё весь облик будет фиолетовый.
- Зачем Вы так при ней, - недовольно скривилась Людмила Петровна, - она тоже симпатичная девочка. Я при Олечке, наоборот, всегда повторяю, что она красивая...
- Так Ваша Олечка и есть красавица. Высокая, стройная... А эта, - мать пренебрежительно смерила меня взглядом, - два вершка от горшка, и всё туда же. А ещё, признаюсь Вам, Людмила Петровна, по секрету - не по карману мне сейчас за сорок рублей Светлане наряд покупать. Эдик, даст Бог в институт поступит, ему каждый месяц придётся деньги посылать. Так что, - мать повернулась ко мне, - либо сейчас берём этот плащ, либо придётся тебе годик подождать. Не забывай, что мы ещё костюм тебе заказать должны. Где я на всё это средства возьму?
Маня, не дожидаясь моего ответа, направилась к кассе, а я, не впервые получившая то, что есть, вместо того, что хочется, утешила себя мыслю, что может в этом плаще мать не будет столь часто сравнивать моё лицо с дулей.
Домой мы вернулись раньше Бориса, но как только он переступил порог, Маня ему тут же доложила:
- Знаю, будешь ругаться, но я Светлане за двадцать четыре рубля плащ купила, - произнося «двадцать четыре», она слегка повысила голос, акцентируя именно на этом внимание мужа.
Отец поднял крик, даже не посмотрев на вещь и не поинтересовавшись, что же мы ещё приобрели. Когда он пошёл спать, Маня, скептически улыбнувшись ему вслед, негромко произнесла:
- Представляешь, чтобы здесь было, если б мы плащ за сорок рублей взяли?
- То же самое, потому что сильнее кричать он уже не может. Только плащ был бы покрасивей.
- Ничего ты ещё не понимаешь, - покачала головой мать.
Несмотря на то, что до меня так и не дошло, к чему Манино высказывание относится - к плащу или крику отца - продолжать беседу я не захотела. Усталость от длительной ходьбы и городской суеты вызывала единственное желание – поскорее добраться до постели.
Утром мать затеяла стирку, а меня к полудню охотно отпустила в кино, вот только денег дала, всего лишь двадцать копеек.
- А на мороженное? – попросила я.
- Нельзя тебе мороженного, ангину схватишь, - возразила она.
Похвалив себя за то, что после лагеря отдала Мане не все деньги, я выковыряла припрятанною мелочевку из дна портфеля и довольная забежала за Галей.
По дороге домой, мы с подругой смеялись, вспоминая эпизоды фильма, смачно и громко слизывая подтаявшее мороженное. Я старалась быть предельно аккуратной, чтобы не заполучить случайное пятно, по которому Маня смогла бы обнаружить нарушение запрета. Проходя мимо базарчика, Галя купила семечки и щедро со мной поделилась. Так что, по возвращении, я была не голодна, и приготовленная Маней гречневая каша с мясом вызвала лишь тоскливое чувство.
- Не хочешь кушать, можешь оставить, - предложила мать, наблюдая за медленными движениями вилки в моих руках. – Проголодаешься - придёшь, доешь. Знаешь, хотела тебе отдельно картошки отварить, да не успела.
Я, улыбнувшись, отодвинула тарелку, прикинув, что часа через два вполне смогу затолкать в себя всю оставшуюся там еду, несмотря на то, что гречка по-прежнему не являлась моим любимым блюдом. Последнее время чувство голода стало меня посещать намного чаще, чем раньше. Люська, с которой я однажды поделилась своими наблюдениями, сказала, что это связанно с возрастом. Она, например с двенадцати лет кушать хочет не просто часто, а постоянно. Но подруга утверждала, будто длится всё это лет до шестнадцати или восемнадцати.
- Доем, когда папа придёт, - уточнила я, взглянув на часы, и выбежала на улицу, где, согласно договорённости, меня ждали Люська и Галя.
- Хорошо, может я к тому времени тебе макарон или картошки отварю, - пообещала мне вдогонку мать.
Когда Борис пришёл с работы, Маня меня не позвала, а я не сильно из-за этого расстроилась - сидеть с отцом за одним столом, постепенно становилось скорее наказанием, чем удовольствием. Правда, неприятное урчание в животе, спустя некоторое время, заставило покинуть подруг.
- Покушаю и выйду, - доложила я, убегая.
- Мой папа сегодня костёр жечь будет, так что можешь с собой картошки захватить, - предложила Галя.
Мать заканчивала мыть посуду и на мою просьбу, отдать кашу, недовольно проворчала:
- Ну, вот, только порядок на веранде навела, и начинай теперь из-за тебя всё сначала. Может, потерпишь пару часиков? Папа тоже плохо покушал, так что я, пожалуй, на ужин сегодня ещё оладики сделаю.
Такая перспектива меня обрадовала. Найдя в саду аппетитное яблоко и набив карманы мелкой картошкой, я снова выбежала на улицу.
Печёной картошкой пришлось поделиться с Люськой и Юлей, несколько картошин у нас сгорели, а те, что достались мне, не только не утолили голод, а почему-то значительно его усилили.
Когда раздался зовущий голос Мани, я решительно ринулась домой, чувствуя у себя во рту привкус оладиков. Однако стол был пустым, а из спальни раздавался храп отца.
- Мы что, не будем ужинать?
- Поздний ужин переносится на ранний завтрак, - раздражённым голосом, пряча глаза, ответила мать.
Опять, наверное, с отцом поссорилась, подумала я, радуясь, что провела это время подальше от обоих.
- Можно мне чаю попить? – мои руки потянулась к чайнику, чтобы наполнить его водой. Обыкновенный бутерброд с маслом в тот момент вполне смог бы заменить мне самые изысканно приготовленные оладики.
– Ты давай побыстрее спать укладывайся. Нечего тут чаи распивать, - забирая у меня чайник и с грохотом ставя его на прежнее место, почти прокричала Маня. - Завтра на огород едем, картошку убирать, ты тоже с нами поедешь, чтобы знала, откуда что берётся! А то живёшь тут на всём готовеньком...
Тон матери был обвинительным, и обида на неё за это даже мысли о еде притупила. Огороды мне никогда не нравились, но ни от одной поездки я ни разу даже не пыталась отказаться. Однако желание высказать всё это матери застряло во мне, ещё не подкатив к горлу, сжавшись в комок от Маниного взгляда, неприязненного, холодного, полного какого-то непонятного гнева. Чувство голода на фоне всего этого, смущённо потупившись, нерешительно отступило на задний план.
XVIII
Утром Маня меня разбудила, когда они с Борисом уже умылись. Проходя мимо газовой плиты, я заглянула в чайник, он был горячий, но пустой.
- Тебе, что, кипяток нужен? Я его весь в термос вылила, чай с собой на огород возьмём.
Раздражение в голосе матери проступало ещё сильнее, чем накануне, однако во всём облике отца ничто не говорило о недавней ссоре с женой. Поскольку Эдьке предстояло сдать последний экзамен, мне пришло в голову, что мать такая нервная именно из-за этого. Стараясь не привлекать к себе внимание, я молча наполнила чайник и поставила на огонь. Маня выключила плиту с криком:
- Сказала же, что, чай пить, на огороде будем!
Я удивлённо пожала плечами:
- Но мы же всегда дома завтракали...
- Мы всегда и вставали пораньше, а сейчас, смотри, уже солнце скоро поднимется, а нам ещё ехать полчаса.
Сидя в люльке мотоцикла, я позволила своему воображению представить завтрак на траве, который мы устроим сразу же по приезду. Полчаса дороги показались мне целой вечностью.
- Сейчас только полшестого, если бы тебя не разбудили, спала бы ты и кушать не хотела. Ещё ни одной картошины не собрала, а уже, видите ли, жутко проголодалась, - проворчала недовольно Маня и вспомнила сказку про Попа и его работника Балду, который, когда наелся, завалился спать. В заключение она выдавила из себя смех. На фоне её раздражительности и моего голода он звучал особенно противно.
Борис, не обращая на нас внимание, взял лопату и принялся копать. Получив от матери ведро, я начала приседать от лунки к лунке, чувствуя какую-то непривычную слабость и вялость. Поведение Мани по-прежнему оставалось для меня странным. Молчаливостью она не отличалась никогда, но эта её непрерывная болтовня вдруг напомнила мне, услышанную однажды фразу «словесный понос». Действительно, впечатление было такое, что мать хочет замолчать, но слова лезут из неё, помимо её воли. Кроме того, звучало всё, независимо от того, что она рассказывала, немного необычным тоном, выражающим то ли обиду, то ли радость, то ли страх... Борис копал практически молча и лишь изредка выдавал своё любимое «угу», улыбаясь, порой, непонятно чему. Для обоих меня как будто там не существовало, и мне никак не удавалось задать вопрос, когда же мы всё-таки начнём завтракать.
Наконец, я не выдержала и, полная отчаяния, выкрикнула:
- Можно мне хоть чаю немного попить?
Маня от неожиданности слегка вздрогнула, Борис смерил меня недовольным взглядом.
- Термос слишком полный, ты не сможешь из него сама себе налить, только обожжёшься, - не глядя на меня, ответила мать, - Потерпи ещё немного, сейчас все завтракать будем.
Хорошо сказать «потерпи»... У меня до боли урчал живот, начали слегка дрожать руки и плыть чёрные круги перед глазами. Знающая только понаслышке, что такое потерять сознание, я вдруг ясно себе представила, как это может произойти.
- Очень пить хочется, - произнесла я, поднимаясь, чувствуя при этом сильное головокружение.
- Тоже мне работница, - усмехнулся Борис. - Вон там, за лесополосой, родник есть. Пойди, напейся и возьми с собой пустую бутылку, нам тоже воды принесёшь.
- А у меня живот не заболит? – Я выразительно взглянула на Маню. Мы обе знали, что если мне голодной напиться холодной воды, то начинает болеть желудок.
- Ещё не родился человек, у которого от родниковой воды может заболеть живот, - прорычал Борис, и я поплелась к роднику.
Солнце оранжево-жёлтым диском уже показалось из-за горизонта. Высоко в небе жаворонок радовался жизни, распевая свою переливистую песенку, откуда-то из соседнего огорода раздавались возмущения перепёлки: «Спать хочу», на что сидящие в траве кузнечики отвечали ей насмешливым стрекотом. Я брела сквозь пожухлую, украшенную бриллиантовыми бусинками росы, траву, еле переставляя ноги. Мне казалось, что я вот-вот упаду и уже никогда не смогу подняться.
- Бегом, бегом, - раздался где-то далеко сзади окрик отца, и оглянувшись, несмотря на расстояние, я поймала его недовольно-осуждающий взгляд.
Бежать сил не было, но шаг пришлось ускорить. Мне и самой хотелось побыстрее исчезнуть из поля зрения родителей. Достигнув лесополосы, я уселась прямо на землю. Именно потому, что Борис подгонял, возникло желание сделать ему назло, и отсутствовать как можно дольше, но приятное журчание родника и жажда не позволили долго рассиживаться, как бы подталкивая к воде.
Десяток глотков значительно улучшили моё состояние, правда, возвращаться, я не спешила. Расположившись на большом камне, тщательно помыла руки, потом подождала, пока они высохнут. Воду в бутылку набирала несколько раз, поливая из неё рядом растущие цветочки. Когда всё это наскучило, бодрой походкой отправилась в обратный путь.
Родители за это время выкопали почти четыре рядка картошки, однако моё долгое отсутствие оставили без комментарий. Я тоже молча продолжила работу. Боль в желудке, очевидно не слышавшая о том, что от родниковой воды она не должна возникать с нарастающей силой давала о себе знать.
- У меня живот от холодной воды болит, а ты говорил, что ничего не будет, - с вызовом выдала я отцу.
- Ты меня ещё в чём-то обвиняешь? – цвет его лица мне напомнил гребень петуха, - Я виноват, что у тебя что-то там болит?
- Ну, ты же мне обещал, что от родниковой воды...
- Так, я и повторяю, - оборвал меня Борис, - что во всём мире ни у единого человека не заболит желудок от родниковой воды. Родниковой водой лечат желудки!
Он, своим тоном, выражающим недоверие всему мною сказанному, как бы обвинял меня в симуляции. Я продолжала собирать картошку, одной рукой держась за живот.
- Двумя руками работать надо! – раздалось вскоре рычание Бориса над моей головой.
Я подняла на него глаза, от боли и слабости готовая расплакаться.
- Ну, как ты можешь? У неё правда болит живот. А ты понимаешь, только когда у тебя что-то болит, - вдруг вступилась за меня Маня, - Это я во всём виновата, разрешила ей попить холодной воды! Вот не подумала!
- Но я же тебя спрашивала? - напомнила я.
- Ну, виновата я! И что теперь делать? Пойди немного полежи.
Я прилегла на, взятую с собой, подстилку возле сумки с едой. Лишь после этого было объявлено, что пора покушать. Из-за боли в желудке, мне удалось только немного чая выпить, варёноё яйцо осталось наполовину недоеденным.
- Вот такая ты была голодная, - зло прошипел Борис, - то ты есть хочешь, то пить... На самом деле мне уже понятно, чего ты добивалась.
- Боже, какой ты всё-таки чёрствый, - воскликнула в сердцах Маня. – Даже к ребёнку... Она же ещё ребёнок.
- Эдик в её годы наравне с нами работал, - проворчал отец.
- Эдик? – мать мечтательно улыбнулась. – Да. Эдик совсем другой, и нечего их сравнивать. Ну, как живот не проходит? – обратилась она сочувственно ко мне, я отрицательно замотала головой. – Ну, полежи ещё немного, а мы пошли дальше работать.
Я постаралась принять позу поудобнее, зная, что боль в данном случае может снять только таблетка бесалола, которого конечно же на огороде не было. Вскоре мать снова подошла ко мне.
- Ну, как, тебе не лучше? – она зачем-то потрогала мой лоб.
- Ты же знаешь, что теперь это само по себе не пройдёт, - отозвалась я.
Маня решительными шагами направилась к Борису, что-то тихо ему сказала, и вскоре они стали собирать вещи.
- Завтра ещё раз сюда приедем и остаток огорода уберём, - решительно произнесла мать.
- Только завтра позавтракаем дома, - попросила я, - Пусть мы для этого на полчаса раньше встанем.
- Вот завтра и посмотрим, - ответила нервно Маня.
На следующее утро я встала вместе с Борисом и первым делом поставила чайник, решив перекусить, даже, если при этом, родители мои вывернуться на изнанку.
- Ты чего так рано поднялась? - спросила мать, когда я уже умылась.
- Как чего? Чтобы успеть позавтракать.
- Ты остаёшься, - заявила она, глядя почему-то поверх меня, - Папа мне вчера устроил скандал за то, что мы раньше с огорода уехали, но я тебя отвоевала. Можешь остаться, а мы там сами справимся.
- У меня уже не болит живот, и, если я сейчас позавтракаю, то всё будет нормально, - не то чтобы сильно хотелось на огород, но всё-таки казалось нечестным, отсидеться дома. - Всё-таки со мной вы закончите быстрее.
- Спасибо, вчера уже закончили, - съязвила Маня.
- Но, ты же знаешь, я не виновата.
- Конечно. Поэтому будет лучше, если ты останешься, - вполне миролюбивым, и даже ласковым тоном настаивала на своём Маня, потом добавила, - Не так уж много там осталось, думаю, что часа в три мы уже вернёмся. Но ты нас к обеду не жди, отвари себе где-то в час картошки и обязательно покушай. Только из дома никуда не уходи, мы вернёмся, возможно, надо будет помочь.
Они уехали, а я, побродив по комнатам, снова завалилась спать, правда, проспала недолго. Какие-то неприятные ощущения мешали беззаботно расслабиться и одиночество в большом доме, вопреки привычкам и нравам в этот раз почему-то угнетало.
Большого навыка в чистке картошки у меня не было, поэтому к приготовлению обеда я приступила заранее, а в час уже поела и раздумывала чем бы заняться дальше. Почему-то очень хотелось вопреки требованиям родителей куда-нибудь уйти, но, представив себе тот шум, который они поднимут, если вдруг меня не застанут, я разлеглась на диване, тоскливо поглядывая на часы. Потом достала из книжного шкафа медицинскую энциклопедию. Рассматривать её при Мане я не решалась, боясь нарваться на расспросы. А мне даже самой себе трудно было объяснить, почему вдруг стало интересно знать, чем ангина отличается от гриппа, и от чего бывает понос.
Во дворе соседей раздался лай собаки, наверное, кто-то пришёл к ним в гости. Но Юля у костра говорила, что они в воскресенье с утра уезжают в Новороссийск на море. Может выйти и сказать тем людям, что дядя Саша и тётя Лида будут только вечером? А впрочем, и сами могут догадаться, если никто не выходит.
- Пошла вон! – услышала я, как какой-то мужчина прикрикнул на Жучку. Та взвизгнула и заскулила.
Надо же... Как сильно голос похож на Колин, а мне до этого казалось, что его ни с чьим чужим спутать нельзя. Вот если бы сейчас всё это раздалось у нас во дворе, я была бы полностью уверена, что это именно Коля пришёл. Интересно, соседи догадаются, кто у них был, если я им только голос опишу?
Моё внимание снова поглотила энциклопедия. «Женские половые органы» - гласило название статьи. Оказывается, не так-то просто мы устроены...
Под окнами прошуршали чьи-то шаги. Странно всё это. Дворы забор не разделял и мы с Юлей беспрепятственно могли приходить друг к другу, дядя Саша и тётя Лида последнее время заходили к нам крайне редко, в основном, когда какая-нибудь курица из нашего курятника оказывалась у них в огороде, но ещё ни разу не было, чтобы наши гости ходили к соседям и наоборот. Своей навязчивостью невидимый незнакомец мне тоже напомнил Колю. Сейчас, небось, постучит и спросит, не знаю ли, куда подевались тетя Лида и дядя Саша. Мой взгляд сконцентрировался на окне, которое выходило на крыльцо, но там никто не появлялся. Передумал что ли?
(продолжение следует)