Одновременно со всем этим возникли два как бы сказочных человека. Они словно были самим снегом, и только меня воодушевил снег увидеть его в таком виде. Я шёл прямо по дороге, но чудилось, что небо слилось с землёю, всё – как одно – белое, простое, свободное. А эти двое прямо из облака появились. Снежинки закружились в медленном ритме вокруг них, с каждым мгновением всё больше проясняя внешний вид этих образов людей. Максим (так звали одного из них, как было упомянуто раньше) проникновенно запел своим лёгким высоким голосом, однако казалось, что пел сам ветер:
– Прислушайся к дождю,
послушай ветер,
они тебе ответят,
где носит любовь твою;
прислушайся к дождю,
не прекращай жить мечтая,
ты только верь, красиво представляя…
…О, сколько жизни,
о сколько мгновений,
пережитых сердцем и душой;
вымолви её имя,
тогда тебя услышит,
и навсегда останется с тобой…
Всего лишь несколько минут казались целой жизнью. Передо мной пролетали лица людей, и все, все эти люди были добры с ангельскими улыбками на лице – не так, как в жизни. Они проносились как воспоминания из моего детства на фоне изумрудного сияния.
Потом, в конце пути увидел маленькую очень знакомую мне фигурку человека. Она приблизилась ко мне, это была Алёна. Алёна стояла среди какой-то голубовато-белой степи. Там не было ничего – ни травинки, пустыня какая-то. Алёна была одета в белое одеяние, похожее на ночную рубашку, и только. Её волосы были свободны, их ласкал и развивал ветер. Она была босяком, её тело было чистое, похожее на новорождённое. «Прямо как ангел!» - подумал я. На лице её не было ни улыбки, ни грусти, не было никаких чувств. Взгляд был прямым, куда-то вдаль. В ней абсолютно ничего не было. Только простота, девственная, чистая. Она вся похожа была явно на травинку, такая же лёгкая. А внизу, под босыми пятками пролетал угрюмый серый лес, едва касаясь голыми вершинами её ног. Вскоре глаза Алёны медленно сомкнулись и снова открылись. Лицо расплывалось в улыбке, и видение исчезло, будто его и не было совсем, всё затихло. Признаюсь, таких своеобразных видений у меня до этого не было.
Постепенно я подходил к дому её. Смеющаяся яркость снега и запах подсолнечного масла (особенно) мне запомнился лучше всего, в силу того, что на пути к дому Алёны располагается маслозавод. Этот чудесный запах я обожал потому, что страшно любил подсолнечные семечки. После того, как я попробовал тыквенные семечки, я возненавидел подсолнечные, однако из запах мне напоминает ту зиму, самую счастливую зиму.
Весь тот день был снегопад. Снег оседал мягко, пощипывая щёки и нос, застревал на ресницах. Подойдя поближе к дому, я долго не задерживался. У меня с собой было красное «надувное сердце», шириной сантиметров тридцать-двадцать с розовой ленточкой. Его я повесил на одну из торчащих в земле железяк, создававших ощущение ограждения, и привязал. Оглядевшись по сторонам, я отправился назад, потому что я не знал, что было бы, если кто-нибудь вышел бы из дома. Что бы они спросили? А что бы я им ответил? Я избегал таких ситуаций всегда, по крайней мере – мысленно.
Опять-таки во мне была коварная нерешительность, отсутствие желания быть прямым. Я и сейчас наблюдаю в себе это, в меньшей степени, чем раньше. Как огня я боялся именно тех вещей, о которых мечтал. Почему?! Даже теперь срабатывает какой-то гадкий механизм, нарушающий то, что желанно и должно произойти. Нет чистой простоты, только борьба мыслей друг с другом.